– Ну ведь уникальное же тогда было время! – энергично начинал говорить Перов, стоя перед классом и держа в руках дневник. – Технический прогресс летит вперед. Он меняет жизни людей, и то, что еще вчера казалось недостижимым и невозможным, становится чем-то обыденным. Как говорится, подвластным простому смертному! Новшества входят в жизнь: электричество, новомодные увлечения вроде синематеки. Жизнь становится интересной! Народ постигает, как говорит наш неизвестный автор, благородное искусство жить! Конечно, те, кому это доступно… Вполне естественно, что в этой атмосфере люди начинают верить, что могут найти бухту Счастья. Правда, как обычно, расходятся в разные стороны… И не факт, что потом им суждено встретиться вновь…
На несколько секунд в классе повисла тишина. Ее прервал Солнце.
– А все-таки интересно, кто написал этот дневник? И фамилия неизвестна, и уж тем более – что он был за человек… Какой-то загадочный оптимист, – обращаясь непонятно к кому, произнес Петя и повернулся к учителю. – Вы ведь нам говорили, что у них и революции на пороге, и мировая война, а он на краю земли ищет какую-то бухту Счастья… Такое бывает?
Учитель чуть покачал головой:
– Да в жизни чего не бывает…
А Мишка жизнерадостно махнул рукой:
– Конечно, оптимист! А другим тут и делать нечего!
Учителя́ в школе, где оказался Перов, были народ сборный. Как правило, жены тех, кого направили в поселок служить или работать. Тут всё как всегда: если школа, то это на девяносто девять процентов – женщины. Ну, плюс к женам служащих были еще сердобольные пенсионерки, которые обитали в этих краях с давних пор. Для них школа – якорь всей жизни, и он держал их крепче любых самых сложных узлов.
В числе таких прежде всего – Виктория Владиславовна Росток. В ее фамилии ударение делали то на Ро́сток, то на Росто́к. А она никого не поправляла, потому что считала, что в мире нужны и тот и другой варианты. Несмотря на свой весьма скромный рост, она производила впечатление человека высокого и спокойного, с какой-то идеальной осанкой и взглядом, который привык обращаться к глазам собеседника. Толстые очки для дальнозоркости только подчеркивали ее проницательность и внимание. А строгость смягчала сдержанная улыбка.
Перов сразу почувствовал, что она здесь на особом положении. Сам мэр в ее присутствии не то что не позволял себе повысить голос, но и вовсе регулярно смотрел на нее в поисках поддержки и одобрения.
– Конечно, ведь я же его учила, – как-то раз пояснила она Перову. – Он у меня и в углу стоял, и двойки получал, и родителей я его вызывала. С тех пор что-то, видно, осталось.
Иногда Виктория Владиславовна приглашала Перова на чай. О чем только не говорили: и про поселок, и про большой мир, и про то, как все это связано между собой сотней нитей.
– Помню, я точно так же, как вы, приехала в этот поселок, – говорила она. – Правда, это было очень давно. Кругом сопки, деревья и снег – уже в сентябре… Хотела сначала уехать. Но был в школе один учитель, который меня поддержал. Он тогда говорил про интерес к жизни. О том, как это важно – любить ее и свое дело. Он считал, что надо открывать мир там, где ты оказался. Ведь если этого не сделаешь ты, мир вокруг так и останется черным и серым. И ты обеднеешь на неоткрытые краски мира…
Перов сидел один в пустом классе, точно он сам себя оставил после уроков за невыполненное задание, и продолжал вспоминать тот свой разговор с Росток. Механически собрал свой портфель, да так и остался сидеть в обнимку с ним и глядел в окно.
«Странно, что мне сейчас вспомнилась та беседа», – подумал Перов. И была-то она давным-давно, когда он только приехал в поселок.
«О чем же мы еще тогда говорили?» – он пытался выудить из небытия старые рассказы своей коллеги. Про какое-то Общество любителей мироведения, где состоял, когда был молод, тот учитель, про которого она рассказывала. Или что-то такое…
– Этот учитель до приезда в поселок преподавал в Институте путей сообщения в Санкт-Петербурге, – вспоминал Перов слова Виктории Владиславовны. – Он очень любил Петербург. Говорил, что этот город – символ нашей далекой мечты… Потом он оказался в забытом всеми поселке и считал, что это не самый плохой вариант, а для него – в чем-то идеальный. Ученики его математику знали не то что на пять – на все десять. И потом поступали в лучшие вузы. Мне перед ним было стыдно уехать или что-либо сделать нехорошо… Его, кстати, звали как вас – Петр. Он еще все смеялся и говорил: «Камень[4] на каменном берегу – мне здесь самое место».
Перов опять попытался понять, почему он сейчас это вспомнил. Что-то скреблось у него под грудной клеткой и рождало чувство тревоги. От того, что это что-то не сходится. Или, наоборот, сходится, но не совсем так, как нужно. Потом он на мгновение замер и в этот миг сообразил, что сегодня во время урока говорил детям чуть ли не те же самые слова – все то, о чем ему говорила Виктория Владиславовна Ро́сток. Или Росто́к.
Вспомнив об этом, точнее – осознав, что́ он вспоминает, Перов остановился, словно намертво брошенный на морской грунт якорь.
– Так вот же он, автор дневника! Или все-таки нет?
А потом ему стало стыдно. Еще летом Викторию Владиславовну увезли в больницу в город. А он даже и не подумал, что ее надо проведать.
Перов шел по поселку, а в голове звучали слова из дневника, которые сегодня читала Синица.
Вокруг происходит масса любопытных вещей. Все последние дни мы пропадаем в синематеке. Я, подобно многим жителям столицы, с восхищением и готовностью поддался очарованию этого новшества. Как известно, с ним вновь постарались французы. После первого киносеанса в увеселительном саду «Аквариум» он стал весьма популярен у горожан. Они с готовностью идут в зал, чтобы увидеть причудливые зарисовки братьев Люмьер о паровозах и опытах с поливанием огородов и парков. Все это вызывает восторг публики, причем неумелые эксперименты – даже больше, чем порядок и правильная организация. Почему-то они не так интересны на экране, а людям гораздо больше нравится как раз хаос. Не знаю, когда синематограф доберется до моих домашних краев. Прогресс туда всегда приходит с опозданием. Ну да будем надеяться, что со временем все изменится.
А еще я увлекся фотографией – прекрасная наука и искусство! Мне кажется, что она тоже вполне может изменить мир, который открывает для человека свои тайны, загадки и возможности. Первое условие для этого – увидеть их, а после – узнать. В институте мне даже довелось подержать одно такое фотофиксирующее устройство. Фотографический аппарат принес на практические занятия профессор Лакомб, который планирует взять его в ближайшую экспедицию на Камчатку. Он считает, и тут я с ним совершенно согласен, что, несмотря на свои немалые габариты, такая техника может принести большую пользу всем, кто стремится к прогрессу. Тем более в сфере портостроительства, которой я намереваюсь посвятить свою будущую жизнь.
Надеюсь, что смогу приобрести фотографический аппарат в будущем, когда мои средства, ныне слагаемые в основном из репетиторских хлопот, позволят мне сделать это.
Пока же вынужден отказаться от столь дерзких планов, поскольку сейчас есть более насущные потребности. Выслал домашним десять рублей. Надеюсь, это хоть немного позволит облегчить финансовые заботы, пришедшие в последнее время. Не сомневаюсь, мы со всем справимся.
В тот момент, когда Перов выходил из магазина, прижимая к груди шуршащий пакет с хлебом и молоком, мимо него пролетела стая его учеников. В руках у Пузыря был старенький фотоаппарат «Смена-Символ». «Простой, но проверенный и надежный, – подумал про „Смену“ учитель, – когда-то у меня был такой же».
Придя домой, Перов переворошил свои записные книжки и бумаги – на полках, в столе, в рюкзаке, с которым ходил на уроки. Он старался их не выбрасывать, потому что невозможно представить, какая из них в какой момент может понадобиться и пригодиться. Впрочем, именно поэтому он никогда ничего толком не мог найти сразу, а порою и вовсе не мог найти никогда.
Провозившись минут пятнадцать, он уже был готов прекратить свои поиски, но все-таки взял в руки блокнот, из которого выпало то, что искал, – небольшой обрывок бумаги с нацарапанным на нем адресом в Санкт-Петербурге. Там жил кто-то из родственников Виктории Владиславовны Росток – сын или дочь. Когда-то Перов был там проездом и его просили передать им то ли книгу, то ли банку грибов, но потом необходимость в этом отпала.
Как оказалось, кроме этого адреса, других вариантов связи с уехавшей коллегой не было. Повертев в руках записку, он сел за стол и сделал то, чего не делал очень давно, – написал обычное бумажное письмо в надежде, что оно найдет адресата – Викторию Владиславовну Росток.
Санкт-Петербург,
11 ноября 1897 года
Мое увлечение спортом оказалось весьма и весьма полезным. Мне повезло войти в кружок любителей спорта, который активно продвигает в жизнь это новомодное увлечение. Как я уже отмечал, у его истоков, как это часто бывает, стоят подданные королевы Виктории. Приехав трудиться на предприятия Санкт-Петербурга, они подают пример в развитии физических упражнений. Мы стараемся перенимать лучшее и активно привлекаем в ряды нашего кружка служащих, студентов и всех, кто чувствует внутреннее стремление к преобразованию себя, своего телесного и душевного здоровья, а через него – к изменению мира в духе прогресса и развития.
Кстати, в скором времени мы планируем провести первый матч по хоккею с мячом, или бенди. Это такой своеобразный вид спорта, когда энтузиасты встают на коньки, берут в руки клюшки и стремятся с их помощью загнать в ворота противника упругий мяч. А тот прыгает и делать этого не хочет, чем играет на руку команде оппонентов. Хотя мы не отчаиваемся.
Эта разновидность командных игр весьма популярна, особенно на Британских островах. Британцы, как я уже говорил, немало сделали для развития позитивистского отношения к организации жизни, в том числе спорта. Хотя и в нашей стране клюшкование издавна было любимым развлечением людей самых разных сословий. Странно, что в наших краях мы ничего не слыхали о бенди. Так что здесь мы видим счастливое сочетание отечественных традиций и европейского прогресса.