Да, что там?! Я напряглась настолько, что могла почувствовать каждую мышцу в своём теле.
— Он всегда был таким. И женщины всегда к нему тянулись, потому что чувствовали его… одиночество. И чувствовали, насколько он был… недолюблен… — Таня смотрела на меня серьёзно и с каким-то странным поиском в глазах, словно пыталась проверить, насколько я искренна в своём отношении к её сводному брату.
Не знаю почему, но мои глаза увлажнились. Не реветь! Только не реветь, Мила, что ты за тряпка такая?!?!
— Мне кажется, я это тоже почувствовала, — ощущая себя одной натянутой струной, негромко сказала я, опустив глаза.
— Теперь я вижу перед собой Её, — кивнув самой себе, сказала Таня.
— Её? — у меня сердце ухнуло вниз.
— Ту девушку, после разговора с которой Лёша пришёл ко мне и потащил к нашему отцу, которого мы оба не видели больше полутора лет — чтобы вытащить того из ловушки, в которую он сам себя загнал. Ту девушку, о которой Лёша не говорил, но при этом по нему было видно, что Она есть. Ту девушку, что подтолкнула его в правильном направлении… и, наконец, вернула в семью.
Я поджала губы. Они тряслись. Я хочу знать о нём. Хочу знать о нём всё.
— Таня… пожалуйста, — я плотно сомкнула зубы, медленно выдохнула и, наконец, посмотрела на неё, — расскажи мне о нём. Я так перед ним виновата! И я так хочу извиниться… а ещё больше хочу понять, почему он молчал о том, кто он? И почему не подпускал к себе? И есть ли у меня шанс всё ему объяснить? — всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Не могу. Это сильнее меня.
— Мила… — Танин голос звучит тихо, я вновь смотрю на неё, — Сядь рядом, пожалуйста, — девушка кладёт руку на сиденье рядом с собой.
У меня сердце стучит так, что больно. Подхожу, сажусь. Готовлюсь к худшему. Внутри всё пусто. Внутри всё готово слушать о Нём. Всё, что угодно: как он рос, на какие оценки учился, какой из предметов любил больше, когда увлекся игрой на гитаре, когда у него появилась новая девушка, какая она, ладно, какая — не нужно. Нет, нужно. Боже…
— Ты, наверное, в курсе — наш папа четыре раза был женат, и, поскольку Леша был старшим сыном, за время взросления у него сменилось несколько… «матерей». Я думаю, как социальный работник, ты должна понимать, как это повлияло на него. Лёша рос замкнутым, малообщительным мальчиком, на которого у отца всегда не хватало времени… После школы его отдали в престижный ВУЗ, и он получил юридическое образование; отец попытался ввести его в семейный бизнес, но всё, что было связано с компанией, вызывало у брата стойкое чувство отвращения… к тому же, к тому моменту Лёша уже выбрался из-под его влияния и начал вести самостоятельную жизнь. Когда два года назад нас с Глебом попытались свести наши отцы, он был категорически против их решения, а уж когда Глеб решил показать характер и попортил всех моих подруг… В общем, у них с отцом вышла большая ссора, после которой Леша ушёл из дома и больше не возвращался. Я не в курсе всех подробностей, но было очевидно, что они оба были сильно разочарованы друг другом. Другое дело, что у Лёши, кроме папы, больше вообще никого не было, а отец… В общем, его историю, уверена, ты знаешь. По крайней мере — точно наслышана, — Таня посмотрела на меня, и я кивнула, не вдаваясь в подробности (в те самые подробности, в которых Глеб уничтожает их семью с помощью нанятых экстрасенсов), — Я не знаю, как Лёша жил «там»; когда мы встречались в то время, я часто замечала на нём следы драк… у него с подросткового возраста были проблемы с контролем гнева. Думаю, в тот период он попал в очень дурную компанию и успел перепробовать всё… Но он выбрался. Сам. И сам начал с нуля.
— Но сейчас он вернулся домой? — с надеждой спрашиваю у неё.
— Да. У них с отцом состоялся очень неприятный разговор; Леша сказал папе всю правду о нём в глаза и напомнил, что в отличие от всех его жен, мы — его дети, всё ещё живы и нуждаемся в нём… После чего решил взять семейное дело в свои руки…
— А когда он стал Бесовым? — спрашиваю чисто из любопытства.
— Он всегда был Бесовым: его мать была сиротой и перед смертью попросила папу оставить Лёше её фамилию, чтобы тот мог продолжить её род. Папа очень сильно любил ту женщину и не смог ей отказать…
Киваю, а сама готовлюсь к важному вопросу, который на данный момент волновал меня больше всего:
— Почему он ушёл в тот момент, когда ты нуждалась в помощи?
— А почему ты думаешь, что я нуждалась в помощи? — напряжённо переспрашивает Таня.
— Глеб обидел тебя. Но, насколько я поняла, ваш отец продолжал настаивать на вашем союзе, — поясняю свою мысль.
— Потому он и ушёл, что я… я тоже была на стороне отца, — ещё тише признаётся Таня.
— Что? — удивленно смотрю на неё.
— Да, я влюбилась в Глеба, — очень просто говорит Татьяна, — я видела боль в его глазах, когда он пришёл ко мне. Я чувствовала это, когда мы были вдвоём. И я видела, как ему было тяжело видеть, что я это вижу. Он был моим первым мужчиной. И так и остался единственным, — она как-то виновато пожимает плечами, и тут я понимаю…
— Ты ведь не о Лёше пришла поговорить, — говорю тихо.
— Нет, — качает головой девушка, соглашаясь с моими словами.
— Ты думаешь, что я претендую на Глеба? — хмурюсь, глядя ей в глаза, — Таня, это не так! Я НЕ претендую. И тебе не советую, он…
— Я знаю, что он наделал много ошибок, — перебивает меня Таня раньше, чем я успеваю рассказать ей, — Поверь, я не слепа. Глеб мстителен. И я даже знать не хочу, сколько зла он успел натворить.
Что за странное создание?! Неужели это Любовь так влияет на её мозг, что она не хочет видеть очевидного?..
Приняла сторону отца после того, как Глеб унизил её? Да что с ней такое?..
— Постой, но… если ты была согласна с Артуром Назаровичем и продолжала любить Глеба, то почему ушла от отца? — удивленно спрашиваю у неё.
— В тот период у папы начался весь этот занос с экстрасенсорикой… и он перестал замечать очевидное… — поджав губы и почему-то отвернув взгляд, сказала Таня, — А потом его состояние начало напоминать паранойю, он стал оберегать меня, пылинки сдувать, не выпускал меня из дома, боясь, что и со мной может что-то случиться, как и со всеми женщинами, что были в его жизни… И я вынуждена была уйти. Атмосфера в доме перестала быть… благоприятной.
Она покосилась куда-то в сторону и вновь поджала губы. А затем подняла на меня взгляд, в котором отчаяние и уверенность соединялись в нечто непередаваемое словами:
— Мила, я шла сюда, не зная, что ты за человек. Теперь я вижу, какая ты… и понимаю, что могу рассказать тебе… — она оборачивается куда-то назад и зовёт негромко, но властно: — Эля.
От детской площадки отходит женщина лет тридцати пяти и направляется к нам. За руку она ведёт годовалого ребёнка: издалека сложно понять, кто это — мальчик или девочка, зимний комбинезончик белого цвета и зелёная вязаная шапочка делают этого ребёнка настолько милым, что у меня сама собой расплывается улыбка на губах … а затем приходит страшное осознание — кого я вижу перед собой…
— Таня?.. — зову едва слышно, надеясь, что это не то, что я подумала.
— Это дочка Глеба. Я назвала её Наденькой. Ей год и три месяца… — лицо Тани мгновенно начинает светиться, стоит няне с ребёнком подойти к ней.
— У Глеба от тебя дочка… а он даже не знает? — прошептала я в каком-то священном ужасе.
— Я пыталась ему сказать… много раз… Самуил Викторович в курсе, как и Леша — но я запретила ему подходить к Глебу…. Я сама виновата — всё время пыталась поговорить с ним, звонила чуть ли не каждый день и уже даже как-то мысленно свыклась с тем, что Глеб никогда о ней не узнает, — Таня украдкой вытерла глаза и улыбнулась ещё шире, — Но он больше ни с кем не встречался, и я решила, что скажу ему тогда, когда получится… а потом в его жизни появилась ты, и я поняла, что его холодная стена готова пошатнуться. Он и до этого… чувствовал. Но с тобой почему-то начал пропускать эти чувства через свой идеально выработанный барьер. Ты словно подтолкнула его к тому, к чему он итак давно был готов. Ведь Глеб, по сути, такой же одинокий человек: его мать ушла от Самуила Викторовича, когда Глеб был ребёнком, а сам Бондарёв старший никогда не отличался добротой, как и проявлением чувств на людях… Я знала, что Глебу также не достаёт любви, как и Лёше, потому всегда вставала на его сторону в спорах с братом. Ты даже представить себе не можешь, насколько они на самом деле похожи… именно поэтому они так не любят друг друга — потому что чувствуют в друг друге свои собственные недостатки…
— Почему ты рассказываешь мне всё это? — глядя на землю, ровно спрашиваю я.
— Я знаю про контракт, — (у меня пульс застучал в ушах), — Самуил Викторович показал мне вчера… — призналась Таня, точно также не глядя на меня, — И я… я просто захотела тебя увидеть. И пообщаться с тобой. Хотела понять — настоящая ли ты, или просто умеешь хорошо притворяться и подстраиваться под обстоятельства.
— И какой вывод сделала? — говорю, поджав губы.
— Ты — хорошая, Мила, — мягко улыбнувшись, произносит Таня, — И теперь мне стыдно, что я подумала о тебе плохо, когда впервые увидела твой контракт. А после того, как узнала, что ты уволилась от Глеба…
— Уволилась — это громкое слово. Скорее — сбежала, — заметила я, справедливости ради.
— Я хочу тебе помочь, — твердо говорит девушка, глядя мне в глаза.
Ох, Таня! Помоги лучше себе!
Перевожу всё ещё обалдевший взгляд на ребёнка, которого заботливая няня уже отвела обратно на детскую горку… Интересно, как она собирается преподносить всё это Глебу? За чашечкой чая? Во время разговора по телефону? Да и как Глеб отнесётся к столь неожиданному для него подарку судьбы?
Сможет ли маленькая Надежда изменить его?..
Я сама не заметила, как улыбнулась, глядя на это неуклюжее, но очаровательное чудо.
Сможет. И Таня… сможет. При всей её мягкости я чувствовала в ней невероятную силу. И желание. Желание излечить Глеба своей любовью.