...Мари повела плечами, и путы опали. Мышь сползла с нее и, подпрыгивая, поковыляла вперед, опираясь на концы крыльев; а потом, улучив момент, взлетела и метнулась вверх — в крону дерева, прямо мимо меня. Девушка поднялась, покачиваясь, а мышь уже снова упала вниз. Что-то еще блеснуло; не серебро и не золото. Мышь принесла и положила у ног эльфийки… короткий кинжал с хищно изогнутым лезвием.
— Мари, не надо! — приглушенно взвыл я, сообразив, что сейчас случится. И бросился к спуску.
Климов, перестав вертеться, выпятил грудь, подставляя Мари веревки.
— Прости, Вить, — сказала эльфийка. — Тебе еще один раз — не проблема, а у меня — квест.
И со восклицанием “Во имя Ламиа!” перерезала ему горло.
Глава 17. Рок капитана Гвоздя
Гном дернулся и умер сразу же — понял я.
Это значит, урон у кинжала эльфийки был ого-го. По крайней мере урон на жертву, не могущую сопротивляться.
...В тишине, абсолютной и пугающей, раздался как бы удар гонга. Его не было, но он как бы был: я услышал его не ушами, а ощутил всей шкурой. Потом раздались голоса — такие же явственные, хоть и не существующие. Женские голоса, они пели.
Слов было не разобрать. Но это была архаичная горловая песнь, как будто доносящаяся из-под земли. Мари тряхнула золотыми эльфийскими волосами и начала танцевать, тягуче импровизируя, медленно двигаясь вокруг тела гнома: что-то совсем непрофессиональное, примитивное, но уместное в этой жуткой реальности донельзя. Голоса стали громче, и клинок блестел в тонкой девичьей руке, а кровь на нем была черная.
...Нет, ну вас на минутку нельзя одних оставить!
...Кокон тьмы, сгустившийся посреди оврага, раскрылся, и я увидел алебастровый торс Ламиа. Ёклмн…
Не закончив спуск, я присел, затаившись.
— О-о-о, я в тебе не ошиблась, эльфа, — фирменным голосом прошелестела богиня. — А ведь сначала казалось, что придется рассчитывать на полудемона…. или вовсе на упыря… Но, как ранее мне служили темные сестры, так и ты сейчас продолжила их стезю. Продолжила — и возродила служение… Удалось ли тебе разгадать священную тайну, эльфа, и понять, где сокрыт последний алтарь?
— Да, — сказала Мари. — Он сокрыт в кроне! — Она подняла руку и указала на огромное дерево.
Оглушающему шипению, заполнившему овраг, могла бы позавидовать гигантская анаконда. Ну если анаконды шипят. Причем в этом звуке слышалось одобрение!
— Ты выполнила свою задачу, — сказала Ламиа, — и наградой твоей станет то, что ты отныне не будешь одна. Тебе выпала честь служить вместе с самой первожрицей Элоизой, которую ты пробудила! Вдвоем вы выполните вторую задачу — принесете жертву на алтаре. Но сперва… сперва духу жрицы требуется найти достойный сосуд. Вмес-с-стилище…
Это как еще понимать?
— Увы, это не может быть Спящий… — прошелестела Ламиа. (...Фух-х! Отлегло!!) — А значит, ей придется вселиться в тело мужчины… что ж, пусть будет так. Кто же тут у нас ес-с-сть?..
Внезапно я, прячась за камнем, ощутил себя букашкой под микроскопом. Меня бесстрастно приблизили, осмотрели — и отвергли, сочтя ничтожным. Мене, текел, фарес.
— Один из этих двоих примет в себя пробужденный дух первожрицы. А второй будет сожран, — вынесла свой вердикт богиня. — Сегодня я еще не утоляла свой аппетит.
...На краю оврага, в месте, с которого я наблюдал за жертвоприношением гнома, стояли Лухрасп и Грибус — и таращились на Ламиа, как бараны. Сообразив, что дело пахнет жареным, оба задергались: Лухрасп начал чертить вокруг себя знаки, а Грибус попросту кинулся прочь. Попытался.
Ламиа зашипела каким-то особенным образом — и оба замерли, оцепенев. Откуда-то сверху, из кроны дерева, потекла струйка тумана, зависла облачком перед парализованными пиратами — и оформилась в очередную призрачную фигуру. Но внешность этого призрака разительно отличалась от вида тех, что составляли команду Гвоздя. Над оврагом повисла женщина в изящно украшенной долгополой одежде, с красивым и властным лицом, в роскошной сияющей диадеме поверх распущенных черных волос.
Призрак первожрицы Элоизы
42 ур.
— Книжник и заклинатель, — глубоким, грудным голосом проговорила она. — Травник и подчинитель разума. Один попытался сопротивляться, второй — бежать. Кого выбрать? Кто из вас, недостойные, готов принять волю Ламиа и предоставить свою никчемную плоть для службы ей?
Лухрасп насупился и молчал, зато Грибус неуклюже бухнулся на колени и взмолился:
— Пощады! Готов служить!
— Так я думала, — резюмировала надменная первожрица. — Тогда усни и не вздумай противиться!
И призрак туманным рывком втянулся в обмякшее после приказа уснуть тело Грибуса. Сразу же после этого тот встрепенулся, открыл глаза и произнес голосом первожрицы:
— Отвратительно… Мужчина, да еще и старик. Но после стольких лет призраком, привязанным к алтарю, — подойдет. Благодарю тебя, о богиня! Теперь я вместе с младшей сестрой проведу обряд и напитаю тебя новой силой.
— Ж-ш-шш-ду, Элоиза, дитя мое… — прошипела Ламиа. — Поспеш-ши: я и так непозволительно много совершила сама. Вмешательству богов есть пределы…
— Мы немедля осуществим приношение, — скорчился в глубоком поклоне Грибус.
— Но прежде… — Сумрак, источаемый Ламиа и окружавший ее, из которого были сотканы ее морфирующие конечности, разросся, и богиня, поднявшись со дна оврага, сама зависла перед пиратами. — Прежде я полакомлюсь свежей плотью. — И тонкое щупальце мрака, стремительное и смертоносное, точно лезвие, метнулось к обездвиженному Лухраспу.
Одновременно я тоже прыгнул вперед.
— Подожди, о прекраснейшая из опаснейших! Владычица чащ, повелительница глубин, хтонически обворожительная, пугающе невероятная! — позабыв все титулы, которые позавчера сообщила мне Ламиа, я нес что попало, приходящее в голову. — Черная коз… э… космически притягательная, с легионом потомства и миллионом поклонников! ...О, хозяйка этого острова!
— Чего тебе, ночное отродье? — обернулась Ламиа. — Ты мне больше не интересен. Эльфийка оказалась полезнее.
— Я тоже хочу послужить! — вопил я, поглядывая на обсидианово-черное острие, застывшее у груди пирата. — Не убивай этого человека, о госпожа!
Сумрак вновь заклубился. Не отводя щупальца от усача, Ламиа наклонилась ко мне, обдав сверхъестественным холодом.
— Ты — мелкий и бессмысленный кровосос. Я не стала было обращать на тебя внимание — ведь как-никак ты тоже принадлежишь Детям Ночи... хотя ваш народ и не служит мне на этом острове. Но ты стал между мной и моей едою, упырь. Теперь скажи, какую пользу ты мог бы принести мне, жалкий комар, чтобы я не разорвала тебя на куски прямо сейчас?
— Я готов послужить тому, чтобы мой народ вернулся к твоему почитанию здесь! — воскликнул я наобум.
Ламиа усмехнулась своим алым ртом, над которым висело забрало тьмы.
— Ваш народ? Ты ничтожен, тогда как другой могущественен. Он не станет тебя даже слушать.
— Однако нас тут уже чуть больше, чем ты полагаешь, — произнес хриплый и низкий голос.
На другом краю оврага, напротив Грибуса и Лухраспа, стоял Амра.
...Нельзя сказать, что обращение в упыря пошло брутальному пирату на пользу. Кожа его теперь выглядела пергаментной, массивные скулы явственно заострились, глаза отливали красным. Но и своей мужественной харизмы Амра не потерял — скорее, обрел некий иной шарм по сравнению с прошлым образом. Плечи его стали еще шире, и волосы цвета воронова крыла так же эффектно ниспадали на них. Я тут же вспомнил собственное отражение в зеркале — костлявость, огромные уши и зеленую плешь — и, несмотря на напряженность момента, даже успел почувствовать укол зависти. Почему одним — всё, а другим — вот это вот всё?? Кстати, в уровнях Амра тоже слегка подрос.
Ламиа зашипела.
— Вот как! Вас становится больше?.. Ну что же… — Теперь она потянулась к Амре и лепестки тьмы закружились вокруг фигуры новообращенного упыря. Пират стоял неподвижно. — В тебе есть сила… Большая сила... Я могла бы тебя использовать…
— Отпусти моего старого друга, — невозмутимо усмехнулся пират, — и можешь попробовать.
— Прелес-с-стно… — прошелестела Ламиа.
Лухрасп охнул и бухнулся на четвереньки, обретя свободу движений. Впрочем, тут же вскочил и, не тратя лишних слов, отступил куда-то вглубь леса.
Мрак, из которого состояла Ламиа, обвил Амру кольцами, точно огромный питон. Только там, где у питона должна быть голова, покачивался лишенный конечностей торс богини.
— Тогда не будем зря терять время. — приказала она. — Жрицы, разбудите спящий алтарь! Хорошо, пусть это будет не человек… Тогда кто?..
Богиня, изящно повернув голову, которую окутывал кокон тьмы, огляделась.
— Ты, мелкий клоп, тоже хорошо послужил мне в итоге… — последнее относилось ко мне. — Тебя я не трону… О, да! Вот это подойдет тоже! Медвежье сердце!!
Из леса (к счастью, не с того направления, в котором скрылся усач) слышались топот и рев. Медведь, незадолго до этого убитый Гасаном, возродился невдалеке — и Грибус-первожрица, стоящий (стоящая?) у вывороченных корней, у куста с орехами, как раз попадал в его агро-радиус.
...Но в этот раз жертва точно была зверю не по зубам. Грибус сделал короткий жест, и рев оборвался. Медвежья туша проломила кусты орешника и в очередной раз с треском скользнула на дно оврага, сминая подлесок и тонкие деревца. Снова парализованный… Жрица была очень крута, а медведя было невероятно жалко — и не только мне. Мари тоже ойкнула и бросилась к телу мишки, который лежал на боку с разинутой пастью и яростно-перепуганно вращал вытаращенными глазами.
Черный медведь, 9 ур.
Состояние: парализован (100 % / 9 мин.) — услужливо сообщила система.
— Много лет, защищая свое дитя, медведица единовременно и сторожила алтарь, — прогромыхала богиня. — Но теперь она не нужна. Ритуальный кинжал прервет цепочку перерождений — и зверь навсегда исчезнет с этого острова, отдав свою силу мне.