...А я, кстати, теперь и мог. Потому что в следующий момент, когда Амра зарычал: “Крум!”, в овраге, вырвавшись, как черт из коробочки, из листвы, Лухрасп закричал: “Грим!..” — и подбросил монеты вверх; а я, активировав “Воззвание к Светлым” (не услышит — и хрен с ним! а вдруг?!) метнул свое копьецо Амре.
— ЛОВИ!
Амра поймал. И игра объединила нас троих в пачку.
...Левой рукой, на крохах удачи Грима, ярости бешеного берсерка и — главное — на логике сюжетного образа, где Конан обязательно побеждает и Саломею, и Акивашу, — Амра поразил цель. “Погремушка” ударила Ламиа в грудь, и на алебастровом торсе раскрылась кровавая рана.
Ламиа ужасающе закричала. Вместе с ней пронзительный крик издала первожрица. Вырвавшись из тела Грибуса, которое кувыркнулось в овраг, призрак метнулся к своей богине и беспорядочно закружился вокруг, не в силах помочь.
Амра, нанеся свой удар, покачнулся и начал падать с тела чудовища вниз. Но он успел еще раз воткнуть короткое копьецо в тело Ламиа — ее темную аморфную тушу — и несколько невероятных мгновений скользил по ней, замедляя свое падение и буквально распарывая клубящийся мрак пополам когтем ловчего. Потом древко “Погремушки” сломалось, и Амра просто камнем канул в овраг.
Ламиа преображалась и никла, как ранее капитан Гвоздь. Полотнища тьмы, окружавшие торс богини, распоротые копьем, истончались и исчезали, открывая овраг яркому свету двух лун. Тело гигантской мыши, ее крылья, увенчанные когтями, — все это растворялось у нас на глазах. Сгусток тьмы, скрывавший верхнюю половину головы Ламиа, тоже раскручивался, точно чалма, и рассеивался. Наконец, остался лишь обрубленный, раненый торс богини — и с глухих стуком он тоже упал с высоты в овраг. Призрак жрицы с криком метнулся следом.
Я с трудом сел, опершись спиной о ствол. Фух-х… Но ведь это еще не конец.
Внизу, в овраге, Лухрасп метнулся к упавшему Амре. Я видел, как он полоснул себя по руке ятаганом и поднес запястье к бледному запрокинутому лицу своего друга, лежащего без движения. И Амра зашевелился.
Мне тоже нужно было лезть вниз: в темпе, в темпе! Там — опять раскатившиеся монеты, которые Лухрасп был должен подбросить, взывая к богу удачи, и что важнее — травы, собранные Грибусом. Без них мы не сварим зелье, а без него галера не поплывет. И я не выберусь с острова.
Все остальное — лут с капитана Гвоздя и с Ламиа — меня интересовало слабо. Тем более я полагал, призрак жрицы отнюдь не утратил своей опасности. Вот перестанет она горевать по богине, отойдет от первого шока — и… мало нам не покажется. Соберись, Лёха!
Обдирая ладони, я кое-как соскользнул вниз и поковылял вглубь оврага: как же, в самом деле, эта локация надоела! Вскоре я вышел к пиратам.
Лухрасп привел Амру в чувство, но сам выглядел не ахти как.
— Монеты собрал? — спросил я.
— Не все, — устало мотнул головой усач, — осталась последняя. Седьмая.
Он сунул мне в руку Коготь: мою монетку, примотанную к “копью”, усач извлек.
— Седьмую никак не могу найти...
— Ребята, — я обращался к неписям по простому, снова забыв, что это не более чем куски кода, сложные и обширные, впрочем. — Ребята, я предлагаю валить. Ищем Грибуса: у него в сумке травы. Берем его самого или только сумку. И к лодке. Черт с этими монетами, кладом, со всем этим островом. Я хочу только с него уплыть.
Из глубины оврага — от двери — доносились причитания призрачной жрицы. На неизвестном мне языке она снова пела, оплакивая свою богиню. Низкие стоны, из которых состоял плач, звучали тоскливо и жутко.
— Без седьмой монеты я не уйду, — упрямо сказал усач. — Я к этому кладу полжизни шел. У нас с тобой уговор!
Я вздохнул.
— Ладно… Ты умеешь по лунам время суток определять? Полночь скоро?
— Уже почти, — обреченно отозвался усач, взглянув в небо.
— Тогда поздравляю. Подозреваю, что в полночь начнется. И это будет еще хуже, чем Ламиа.
— Так не будем продолжать терять время, — буркнул пират.
Он вздохнул, вытащил одну счастливую монетку из кошелька, пошептал над ней и несколько раз крутанулся на пятках, а потом бросил.
— Заметил, куда упала?
Я ткнул когтем — монета улетела шагов на семь, еще дальше в овраг, и опять пропала в листве.
— Где-то там и последняя, — постановил Лухрасп и снова бросился рыться в листьях. Мы с Амрой последовали за ним.
С места, куда упала монета, был виден и Грибус — его тело лежало еще в десятке шагов впереди. Я прокрался к нему.
Пират был мертв — решительно и бесповоротно. Поодаль валялись его кожаная сумка с гербарием и красный колпак. Грязные седые волосы разметались. Не знаю, отчего именно, но мне неожиданно стало очень жалко беднягу. Старик был тот еще гусь — но всерьез на моих глазах навредить никому не смог. Зато сам попал под раздачу несколько раз — и погиб нелепо и некрасиво.
Неправильное что-то происходит в этой игре. Невзирая на все спецэффекты и сценарные рояли в кустах — не должно все так быть похоже на реальную смерть. Не за этим в игру приходят. И почему-то мне все сильней кажется, что наш “эксперимент”, который нельзя прервать, как-то связан со всеми этими странностями… Ладно, с этим будем разбираться потом.
Чтобы взять сумку, нужно было сделать еще три шага. Отсюда напрямую уже было видно самый глубокий участок оврага, где в дальнем откосе зловеще мерцала древняя дверь.
То, что осталось от Ламиа, рухнуло перед дверью; призрак жрицы стоял над останками (можно их так назвать?) на коленях, исполняя свой ритуальный плач. Проклиная сухие листья, заполонившие все вокруг, я медленно преодолел необходимое расстояние и потянул торбу Грибуса. Раздавшийся громкий шорох издевательски напоминал шелест крыл Ламиа. Жрица подняла голову и посмотрела на меня в упор. А потом кинулась.
Я бросился наутек. Умирать, держа в руках сумку, я боялся. Поэтому с криком “Полундра!”, перескакивая через горы палой листвы, я рванулся назад и выскочил обратно к побратимам-пиратам. К счастью, те были готовы.
Амра подобрал ятаган капитана Хызыра и поигрывал им с ухмылкой. А усач, проведя поперек оврага линию, опять рисовал вдоль нее какие-то знаки и бормотал. Оба стояли с той стороны черты.
— Лови! — крикнул я и швырнул сумку, Амра ловко поймал ее за ремень. Впрочем, я тоже успел: перекатился и оказался за линией за мгновение до того, как пальцы призрака вцепились бы мне в плечо.
Подлетев к черте, привидение затормозило и уставилось на нас жутким взглядом.
Властное лицо первожрицы теперь перекошено было гневом и болью, а лоб и щеки — украшены кровоточащими серебром ранами, которые та сама же себе и нанесла.
— Я ждала этой ночи сотни лет, — глухо и страшно сказала она, — и вы разрушили мои чаяния за один миг. Теперь еще невесть сколько веков я должна буду капля за каплей возвращать Госпоже ее силу.
— Не мы пролили первую кровь, жрица, — рыкнул Амра, опять жутко мне кого-то напомнив с ножом в руке.
— Вас ждет гибель. — Палец призрака протянулся вперед, отдернулся от черты, но потом по очереди ткнул в каждого. — Я говорю об окончательной гибели, забвении ваших дел и лиц в этом мире и в остальных. И вас, морские разбойники, и тебя, Спящий.
Я снова почувствовал дискомфорт: это было неправильно! Не должна непись так к игроку обращаться… Амра тоже поёжился и толкнул Лухраспа:
— Пора убираться отсюда. Не приведи Мимир, сейчас нашлет мужское бессилие — хуже этого нет, ходи по знахаркам потом… У меня было такое.
— ПРОКЛИНАЮ! — взвизгнула жрица. — Проклинаю гибелью и забвением!
...В этот момент кое-что началось. Хоть я и отдалился от самой глубокой точки оврага, но по-прежнему видел за его поворотом верхний краешек таинственной двери, мерцающий в лунном свете. И этот краешек дрогнул, а затем медленно двинулся вбок. Дверь открывалась!
— Ну всё, — пробормотал я. — Пришел лесник и всех разогнал.
Мгновеньем позже донесся шум осыпающейся земли, а светящиеся линии ярко вспыхнули. А потом — сильный и гулкий звук, будто бы распахнулись тяжелые створки бункера. Да почему — будто бы?.. Я знал — так и было. Наступила третья ночь, и свет обеих лун Терры одновременно пришел в овраг. Полных лун — изображенных на тех самых двух створках.
“Бункер” этот был, вероятно, гробницей. А ее обитатель (или несколько обитателей?), как я успел понять по нескольким оговоркам, был силой, связываться с которой не рисковали ни Ламиа, ни капитан Гвоздь: два этих ночных хозяина острова, проживавшие здесь, как кошка с собакой, в состоянии некоего вооруженного нейтралитета, могли лишь радоваться тому, что его истинный, третий хозяин выбирается из своего логова только раз в три года, не мешая их мелким сварам.
И в этот раз они оба рассчитывали успеть заполучить преимущество и закончить свои дела до того, как проснется живущий в гробнице... но не успели. И мы не успели тоже.
Лухрасп и Амра бросились прочь из оврага, причем новоявленный упырь — куда быстрей и ловчее. Когда усач запнулся о корень, заваленный листьями, и растянулся в середине тропы, Амра с рычанием схватил его за руку, вздернул — и повлек дальше со стремительностью экспресса.
Призрак жрицы, когда раздался жуткий гул, как будто ветром швырнуло вперед, но она вновь налетела на незримый барьер и отпрянула. Потом, выкрикнув “Госпожа!”, метнулась обратно вглубь оврага. Но, снова вскрикнув, свечой ушла вверх, за обрыв.
...Супер, неписи разбежались, как тараканы… А мне что делать? Я не верил, что крох выносливости, которые у меня оставались, хватит на бегство от неведомого врага. Ну хоть сумка была у Амры — можно было не беспокоиться. Поэтому доковылял до ближайшего подходящего углубления в сторонке, под стеночкой — и трясущимися руками забросал себя листьями. Если мне суждено быть обнаруженным — ну что же, здравствуй, респаун. В самом худшем случае эта тварь из гробницы сделает возрождение “отложенным” — до утра. Это значит, я опять не смогу просто так добраться до корабля… а откладывать отбытие с острова больше нельзя… но я не знал, что еще можно сделать. К черту, теперь все зависит не от меня.