Карлос стоял у дверцы барьера, предназначенной для матадоров. Его самый преданный ассистент, человек, которого Пабло нашел для него в самом начале его тренировок четыре года назад, вышел на арену и пытался плащом разъярить быка. Это давало возможность тореро присмотреться к быку со стороны, заметить какие-то особые его привычки и уловки.
Выходи, матадор, повторял про себя Пабло. Выйди и взгляни, что тебя ждет. Обычно он не мог без дрожи смотреть на первые пасы Карлоса. У него всегда было такое чувство, будто это он сам своей кривой рукой держал плащ, и это он, Пабло, вызывал крики восхищения толпы, и что он глотал сладкий яд опасности и жаждал крови быка и пьянящей победы. Сегодня же, наоборот, его тело начинала бить дрожь, когда бросался в атаку бык. Сегодня Пабло хотел быть не матадором, а быком.
Посмотри на меня, матадор. Неужели ты не видишь, как я тебя презираю? Я даже не хочу убивать тебя, когда ты исполняешь свои знаменитые маневры. Я лишу тебя чести погибнуть в момент, когда тобой восхищаются, когда ты на вершине славы. Я сделаю это, когда ты просто задумаешь пройти мимо меня. Ты отослал бандерильеро и решил сам потешиться, воткнув в меня бандерильи. Это все от того, что сегодня ты обезумел от радости. Сегодня тебя занимает другое: как ловко ты обвел вокруг пальца этого горбуна, этого глупца и теперь эта женщина твоя. Но тебе не суждено жить и наслаждаться ею, матадор. Знай, что когда ты будешь атаковать меня с тыла, я поверну голову, тряхну ею и подниму тебя на рога. И вот мои рога у тебя в животе, матадор. И когда я встряхну тебя на них, они достанут тебе до сердца.
Двадцать минут спустя, кто-то вспомнил, что здесь должен быть идальго, его покровитель и ближайший друг и побежали его искать. Идальго стоял на своем обычном месте, у арены и рыдал так, будто оплакивал конец и своей жизни.
Его слуга обнаружил Луиса Пабло Мендозу на следующее утро, висящим на люстре в своей спальне. Это было в особняке Мендоза на Калле дель Кампо. Он был одет в наряд матадора, цвета бордосского вина с золотом. При жизни видеть его в таком одеянии никому не приходилось. По всей вероятности, он был сшит для него давно и в глубокой тайне. Костюм матадора был изготовлен специально для него, его покрой был приспособлен и к его горбу и к его усохшей руке.
12
Два года, прошедшие с того дня, как Пабло наложил на себя руки, для Роберта оказались заполнены проблемами, решать которые пришлось ему в одиночку. Он, англичанин, теперь стал идальго. Иногда он размышлял над тем, что по этому поводу могли говорить окружающие, но приходил к выводу, что скорее всего ничего. Во всяком случае сегодня, в это прохладное, октябрьское утро, шествуя по улицам Кадиса в сторону порта, любопытных взглядов на себе он не ощущал.
Где бы он ни оказывался в эти дни, везде видел, как весь город лихорадочно готовился к дню Святого Рафаила, празднику, который должен был наступить через несколько дней, двадцать четвертого октября. Никто не обращал внимания ни на него, ни на царивший на улицах города бедлам и уж тем более мало кто мог ожидать, что в нескольких милях отсюда вот-вот должна разыграться кровавая драма.
В отличие от многих Роберт к предстоящим событиям оставаться безучастным не мог. Ведь он тщательно рассчитал все ставки в этой игре и не только рассчитал, но и сделал их. Ему была необходима победа, ибо поражение… О поражении он даже и думать себе не позволял… Но ничего, скоро должно все решиться и, несомненно, в его пользу и тогда он отпразднует победу вместе со всем Кадисом – и это будет праздник на славу.
Такой, какой может быть лишь в Испании – с песнями, вином и танцами на улицах до упаду.
Повсюду виднелись расклеенные афиши, аляповатые, но красочные, сообщавшие о предстоящей корриде и гастролях певицы по имени Ла Гитанита – Цыганочка. Судя по заявленной в афише программе, она должна была исполнять фламенко. Афиши давали весьма приблизительное представление об ее облике, тем не менее, изображенная на афише женщина с кастаньетами в руках и в пышном платье с рюшами в андалузском стиле, показалась бы Роберту знакомой, будь у него время и любопытство рассмотреть эти афиши. Но сейчас ему было не до развлечений. Его мысли занимались другими вещами и андалузка удостоилась лишь его беглого взгляда. Песни, танцы, вино, женщины – все это потом, а сейчас он спешил на встречу с двумя людьми: своим братом Лиамом и Гарри Хоукинсом.
Лиама он встретил в порту. Тот прибыл в Кадис в ночь на восемнадцатое в сопровождении вооруженной охраны. Еще издали, увидев Лиама, Роберт заметил, как он озирался по сторонам, будто его преследовали и вот-вот должны были настигнуть гончие собаки.
– Хватит пугаться, – подойдя к нему, сказал Роберт. – Ты же не Вильнев, преследуемый армадой кораблей Нельсона.
– Вряд ли те, которых я опасаюсь, это лорды и адмиралы, – резко ответил Лиам, – Испания и Англия воюют, а я – союзник врага.
– Не забывай, что и я тоже англичанин.
– То, как ты выглядишь, заставит, кого хочешь об этом забыть. Ты что, Роберт, перенял уже все их привычки?
– Не все, а те, которые мне подходят. Что касается тебя, то в Испании не особенно много уделяют внимания тем, кто носит гражданское платье. В Кадисе столько приезжих, что местным жителям неважно, что одним иностранцем стало больше и тем более им не интересно знать, какой ты национальности. Лучше пойдем ко мне и поговорим в нормальной обстановке.
Здесь же в порту у Роберта имелось свое здание. Этот дом, впрочем, как и все имущество дома Мендоза, приобреталось его предками. Лиаму, его брату, впервые оказавшемуся в Испании, конечно же интересно было ознакомиться с тем, как живет здесь его брат. Войдя в дом, Роберт стал его показывать брату. Он повел Лиама в верхние комнаты, которые располагались на втором этаже этого обширного здания, некогда приобретенного одним из Мендоза и оборудовавшего их под склады. Первый этаж занимал длинные ряды полок, уставленных бочками шерри – груз дожидался здесь отправки морем. Наверху располагались шесть комнат, личные апартаменты Роберта, меблированные в чисто испанском стиле.
– Очень представительно ты живешь, как какой-нибудь гранд, – высказал свое мнение Лиам, обводя взглядом раскинувшийся перед ним обширный салон.
Жесткие позолоченные кресла с красной бархатной обивкой выстроились вдоль стен, увешанных шпалерами с изображением охотничьих сцен. Пол из мореного дуба покрывал турецкий ковер, основными цветами которого являлись золото и букет из лучших испанских роз. В центре комнаты стоял резной, черного дерева стол, уставленный всевозможными, причудливой формы подсвечниками, их было, по меньшей мере, с дюжину.
– Это не мой вкус, а несчастного Доминго, – увидев удивленный взгляд Лиама, пояснил Роберт. – А может быть кого-нибудь из его предшественников. Я не стал это выяснять и тем более что-то менять – дел по горло, да и здесь я нечастый гость. Нынче приехал сюда, чтобы встретиться с тобой и…
Роберт осекся.
– Ладно, пойдем в мой кабинет, там ты почувствуешь себя уютнее.
Мебель для своего кабинета Роберт подбирал сам: два больших удобных кресла с обивкой из мягкой кожи, множество небольших столиков с вычурными медными лампами, большой резной стол из африканского тикового дерева, полки с книгами в красивых переплетах – испанские, английские…
– Ну как, тебе здесь больше нравится? – осведомился он у брата…
– Очень мило, тем не менее, я считаю, что нам следовало встретиться в Гибралтаре.
– Ах, ну да – чувство уверенности, родная земля и все такое прочее. Лиам, мне необходимо оставаться здесь, а нам нужно о многом переговорить.
– Не было такого письма за последнее время, чтобы ты об этом не упомянул, – сказал Лиам. – Откровенно тебе скажу, что если бы отец на этом не настоял, я бы никогда не отважился на эту поездку.
Роберт налил им обоим вина.
– Отец отправил меня сюда для того, чтобы я завоевал Кордову. И я это сделал.
– Правильно. Я не собираюсь отрицать или недооценивать твои заслуги, Роберт. Наша испанская ветвь никогда не выглядела такой мощной, как сейчас, хвала Богу. А вот дома наступила полная неразбериха.
– Налоги?
– Да. Черт бы побрал все это правительство.
– Но ведь все это делается для того, чтобы победить Наполеона. Ты лее не сгораешь от любви к этому самодельному императору? Разве не так, Лиам?
– Разумеется, мне он не по душе. Но мы сможем победить его только на море. На суше нам его не осилить.
– Возможно, – ответил Роберт. – Тогда все ставки на флот Нельсона? Как ты считаешь?
– Да, все это так. Но когда он вдруг понесся по всей Атлантике до самой Вест-Индии, играя с этим ослом Вильневым в прятки это что, по-твоему, нам на руку? А… Чума на них на обоих!
Роберт посмотрел в окно на порт. Там, буквально мачта к мачте, стояло множество судов.
– А вот эти не в Вест-Индии, – тихо сказал он. – Нельсон находится сейчас в нескольких милях отсюда, а испанская и французская флотилии здесь, в Кадисе.
– Сам знаю, не слепой, видел. – Лиам поднялся, подошел к окну и встал рядом с братом. – А чего они дожидаются, как ты думаешь?
Всякого рода военные приготовления, у Лиама, кроме отвращения, ничего не вызывали. Он был сугубо штатский человек и к тому же не отличался смелостью рискованного мужчины. Но сейчас, при виде мощных, красивых кораблей, в его голосе почувствовалось подавляемое внутри восхищение.
– Боже мой, они и впрямь выглядят непобедимыми!..
– А вот чего они дожидаются, этого я не знаю. Но корабли эти дьявольски хорошие, Лиам. Я сам заплатил за постройку пятнадцати кораблей, которые стоят в этой бухте.
– Пятнадцати? Пятнадцати кораблей, готовых хоть сейчас напасть на Англию? Нет, ты превратился в испанца, что бы ты мне ни говорил. Тогда я пошутил, а вот теперь вижу, что это вполне серьезно.
– Не смотри ты на меня так. Садись и сначала выслушай. Поэтому я и послал за тобой. Не мог я обо всем написать в письме. Я стоял перед выбором, Лиам, и я его сделал.