Небольшой оркестр вживую исполнял зажигательные латиноамериканские мелодии, публика лихо отплясывала. То есть на пляски в русском понимании это, конечно, походило мало. На женщинах был минимум одежды, их разной степени смуглости и упитанности тела призывно извивались. Все выглядело очень типично для Латинской Америки, кроме одного. Заполнившая бар публика по большей части пила не традиционный ром, а более изысканные напитки.
Пилар остановилась перед входом и окинула взглядом танцпол, расположенный в левой части кафе. На ее лице проступила легкая улыбка. Закинув сумочку на плечо, Пилар вошла и направилась прямиком к видневшемуся справа полукруглому бару. Там она изящно взобралась на крайний табурет. К ней почти тотчас подскочил и поздоровался бармен, символически махнув белоснежной салфеткой по стойке.
Логинов с Теофило и Гильермо тем временем подошли к скамейке, торчавшей из песка метрах в тридцати от «Клуба сальсы». С нее только что поднялась и отправилась к берегу парочка. Теофило вырвался чуть вперед и быстро присел, чтобы кто-нибудь не успел занять столь удобный наблюдательный пункт. Освещенное кафе просматривалось отсюда как на ладони и казалось экраном огромного телевизора, по которому показывали триста девяносто седьмую серию мыльной оперы «Ночи побережья».
Пока Виктор с Гильермо располагались рядом с Теофило, в «Клуб сальсы» вошел один из сотрудников «наружки». Сделав вид, что кивнул кому-то из знакомых за столиками, он неспешно подошел к бару метрах в четырех от Пилар. Пока он делал заказ, другой бармен поставил перед Пилар украшенный вишенкой бокал с мартини.
Несмотря на то что Пилар расположилась в самом дальнем и укромном уголке «Клуба сальсы», ее появление не осталось незамеченным. Сидевшие за одним из столиков четверо мужчин весьма колоритной внешности то и дело поворачивали головы в сторону бара, явно обсуждая новую посетительницу. Наконец один из них, сидевший к морю спиной, поднялся и с бокалом в руке вальяжно направился к стойке.
Его волосы и странной формы бородка были крашеными. Фигурой и повадками он очень смахивал на знатока анекдотов Трахтенберга, на голову которого опрокинули ведро с чернилами.
– Это же, кажется, Хорхес! – вдруг сказал капитан Гильермо Эрнандес. – Точно! Это он!
– Кто такой? – быстро спросил Виктор.
– Знаменитый художник. Рисует пейзажи озера Маракайбо. Несколько штук есть даже в Национальной картинной галерее…
– А, местный Айвазовский, – сказал Виктор, следя за художником.
– А кто такой Айвазовский?
– Известный русский маринист. Крымский еврей по национальности. Наваял столько картин с морскими пейзажами, что их до сих пор сосчитать не могут…
По дороге Хорхес улыбался знакомым, а его знакомыми, естественно, были практически все посетители «Клуба сальсы», и небрежно вращал в руке бокал. Судя по его форме и цвету напитка, пил Хорхес мартель или что-то вроде того. Подойдя к Пилар, он улыбнулся бармену и небрежно облокотился о стойку, пристроившись к ней боком.
Пилар посмотрела на него, Хорхес улыбнулся и ей, после чего, сказав несколько слов, потянулся бокалом к бокалу Пилар. Та немного замешкалась, потом улыбнулась и, приподняв бокал, легонько чокнулась с местным Айвазовским. Тот, как и полагается, немедленно принялся ездить новой знакомой по ушам.
У сотрудников «наружки» был направленного действия микрофон, и прижимавший к уху микронаушник Теофило делал вроде как «гоблинский» обратный сурдоперевод:
– Он говорит, что такой прекрасной женщины не видел никогда в жизни… Она непременно должна согласиться позировать ему… Ему пришло в голову написать картину «Мадонна Маракайбо»… На ней он изобразит ее на фоне нефтяных вышек… Если она согласится, он возьмет ее с собой в путешествие по стране… Ему заказали серию картин «Водопады Колумбии»…
– И на ней он изобразит ее без трусов! – хмыкнул Виктор, потянувшись за сигаретой.
– Что-что? – удивленно посмотрел на него Теофило.
– Да это я так, развиваю художественный замысел…
92Колумбия,полуостров Гуахира, Каррисаль
Донесшийся из-за дома шум мотора заставил Мейера очнуться. Он удивленно посмотрел на почти пустой стакан в своей руке и пепельницу, в которой было полно окурков. Приняв душ, Джек собирался немного выпить на балконе и сразу завалиться спать.
Однако для этого он оказался слишком перевозбужден. Сидя в плетеном кресле на балконе дома колумбийской резидентуры ЦРУ в Каррисале, Мейер некоторое время невольно прокручивал в голове случившееся с ним и дивился, как ему удалось все это пережить. А потом Джек как-то незаметно перескочил на свой план.
И словно провалился куда-то. Для измочаленной психики Мейера обдумывание его оказалось лучшим лекарством. Еще час назад Джек был покорным персонажем то ли плутоватого ангела-копирайтера, то ли неведомого писателя из параллельного мира. Одним словом, пешкой в чужой игре. Теперь же он сам передвигал на доске фигуры, пытаясь отточить задуманную комбинацию до совершенства. Король черных – Уго Чавес – должен был быть эффектно повержен. Точнее не эффектно, а эффективно, со стопроцентной гарантией. На красоту Джеку было наплевать. Как и любой сотрудник спецслужб, он работал на конечный результат…
Судя по количеству окурков в пепельнице, Мейер отключился от реальности часа на полтора-два. Шум приблизился, и в аккуратный дворик медленно въехала машина. Из нее выбрались Пабло и Анхель. Они были не то чтобы пьяны, но порядком навеселе.
– Сейчас я тебя съем! – пообещал Пабло, выбираясь из-за руля.
– Тс-с! – прошипела та. – Джека разбудишь! А ему после происшедшего с ним нужно как следует отдохнуть…
– Молчу! – перешел на шепот Пабло. – Но тебе все равно конец!
Мейер решил голоса не подавать. Пошевелился он только тогда, когда Анхель с Пабло, тиская друг друга на ходу, вошли в дом. Личная жизнь подчиненных интересовала Джека только в тех редких случаях, когда это могло повлиять на работу. В данном случае такой опасности не было. Существовала опасность другого рода, но это касалось лично Пабло. После операции «Сальто анхель» могла возникнуть необходимость в зачистке всех следов. В этом случае Пабло должен был стать жертвой прискорбного несчастного случая – отравиться газом, случайно уронить в ванну фен или выпасть с балкона, поливая любимые цветы. Но это была уже забота Сида Редгрейва.
Джека совершенно не интересовала судьба Пабло. Его занимал исключительно Уго Чавес. И Мейер вернулся к плану его устранения. Некоторое время он продолжал обдумывать ходы, а потом снова очнулся. На этот раз от неприятного запаха переполнивших пепельницу окурков. Спать Джеку совершенно не хотелось, и он решил сходить выбросить окурки, а потом посидеть на балконе еще немного.
В ванной, примыкавшей к гостевой спальне второго этажа дома, урны не было. И Джек решил тихонько спуститься в кухню. Осторожно приоткрыв дверь, он вынырнул на лестницу и, бесшумно ступая босыми ногами по ступенькам, оказался внизу. Кухня-студия располагалась справа. Большая спальня, которую заняла Анхель, была в конце коридора слева.
Оттуда вдруг приглушенно донеслось:
– Не двигайся, сучка! Или я перережу твою глотку!
Джек так и замер с поднятой ногой. Голос был мужским. Джек быстро повернулся и метнул взгляд на входную дверь. Первой его мыслью было, что в дом проникли грабители. Однако почти сразу же Мейер спохватился, что никто в дом проникнуть не мог, поскольку он все время торчал на балконе и постороннего обязательно увидел бы.
Тут было что-то другое. Джек вспомнил, что винтовку «М16» Пабло забрал из катера, но где он положил ее в доме, Мейер не видел. Искать ее времени не было, и Джек устремился на кухню-студию. Свет он, естественно, включать не стал, но над Карибским морем уже взошла поздняя луна, так что Мейер почти мгновенно увидел то, что требовалось. Стойка с блестящими инструментами имела богатый ассортимент. Одних ножей там было с десяток. Но Джек предпочел им увесистый топор для рубки мяса.
Схватив его, Мейер поставил на стол пепельницу и метнулся к коридору, ведущему к спальне. У угла он остановился и замер, потом быстро прокрался к самой двери. Она была приоткрыта. Примерно на палец. Джек подался сбоку к щели и от удивления широко открыл глаза.
– Вот так, сучка! – как раз проговорил Пабло. – А сейчас я займусь тобой по-настоящему!
Красавчик был раздет до пояса. Его мышцы бугрились на идеальной формы торсе. Анхель стояла посреди спальни на коленях с опущенной вниз головой. В топе и пышной, но легкой юбке до колен, в которой она ездила в город. Ее вывернутые назад руки Пабло как раз связал какой-то лентой. Глаза Анхель тоже были завязаны.
Красавчик поднял с пола нож и, грубо задрав голову Анхель за волосы на затылке, приставил лезвие к ее выгнувшейся дугой шее. Джек, сжав топор для рубки мяса в правой руке, левой потянулся к двери. Он понимал, что шансов справиться с атлетически сложенным Пабло у него немного. Однако у Мейера просто не оставалось выхода. Он не мог допустить, чтобы какой-то латинос, оказавшийся двойным агентом, убил Анхель. Потому что без нее вынашиваемый Джеком план устранения Уго Чавеса летел в тартарары. Пабло поднял руку не на Анхель, он поднял руку на то, что последние несколько лет было смыслом жизни Мейера…
93Венесуэла, пляж Плайас-Куягуа
Пилар затянулась в последний раз и затушила в пепельнице окурок. После чего сгребла в сумочку зажигалку с пачкой сигарет, закрыла молнию и грациозно спустила ножку с барного табурета.
– Она говорит, что было очень приятно познакомиться, – негромко озвучил Теофило фразу Пилар. Явно растерянный Хорхес быстро заговорил. Теофило продолжил: – Он спрашивает, куда же она… Он собирался прокатить ее на своей яхте… Она говорит, что страдает от морской болезни… Он говорит, что тогда прокатит ее на своем «Порше»… Она говорит, что в другой раз, ее ждут…
Холодно кивнув Хорхесу, Пилар мило улыбнулась бармену и, небрежно закинув сумочку на плечо, направилась к выходу. Хорхес растерянно хлопал глазами ей вслед. Подскочивший бармен мгновенно убрал со стойки бокал с остатками мартини и пепельницу, после чего махнул по ней белоснежной салфеткой. При этом на его губах играла ухмылка. Хорхес посмотрел на бокал в своей руке и залпом выпил его содержимое. Потом быстро повернулся к стойке. Официант мгновенно стер ухмылку со своих губ. Хорхес, наклонившись к нему, что-то спросил. Официант с закинутой на плечо белоснежной салфеткой отрицательно покачал головой.