Фрида застонала, мамины слова звучали убийственно.
Но Анне платье понравилось. Юбка у него была плиссированная, и девочка с удовольствием трогала остро заглаженные края материи. Ей доставляло удовольствие даже то, что туника такая простая, точно школьная форма. Анне всегда втайне нравилась школьная форма.
— Сядь, — велела мама, — дай мне тебя причесать.
Закончив, она послала Анну вниз показаться папе.
Анна заторопилась было вниз по лестнице, но тут же замедлила шаг, чувствуя своё великолепие и грандиозность. Она гордо предстала перед отцом.
Папа оглядел дочь. Анна ждала.
— Клара, — позвал он, — а банты?
Анна по-прежнему стояла прямо, но горделивое чувство внутри съёжилось в комочек.
Мамин ответ известен заранее и, ясное дело, не заставил себя ждать.
— У Анны в волосах ленты не держатся. Могу, конечно, ещё разок попытаться. Гретхен, принеси свои новые ленты.
Когда доктор Шумахер появился, чтобы отвести их с мамой в новую школу, на каждой жиденькой косичке сверкало по банту.
— Чудесно выглядишь, Анна, — улыбнулся доктор.
Девочка отвернулась, она-то знала правду.
— Так мило с вашей стороны, что вы вызвались проводить Анну в школу, — суетилась мама, натягивая пальто и помогая одеться Анне.
— Глупости, — ответил доктор, — просто я знаком с мисс Уильямс, да и с английским могу помочь. Много времени это не займёт.
Пока шли в школу, все трое молчали, не зная, что сказать. Школа была уже совсем рядом. Анна шла между мамой и доктором и делала вид, будто ей всё нипочем и сердце у неё не колотится так, словно сейчас выскочит из груди. Франц Шумахер протянул большую тёплую ладонь и поймал маленькую холодную ладошку. Анна попыталась вырваться, но он держал крепко. Она сглотнула и продолжала идти — один шаг… другой. Ладонь у него была совсем как папина. Девочка больше не пыталась освободиться, и страх куда-то пропал.
Мисс Уильямс оказалась первым из сплошных сюрпризов этого дня.
— Добро пожаловать в наш класс, Анна, — сказала она, когда доктор Шумахер, подтолкнув Анну вперед, представил их с мамой учительнице.
У новой учительницы голос был низкий с хрипотцой, совсем не такой, как у фрау Шульц. Она так широко улыбалась, что даже Анне не пришло в голову усомниться в искренности её улыбки.
"До чего же она хорошенькая! Волосы блестят, как у Гретхен. А глядит на меня, словно папа".
"Она меня ещё не знает, — напомнила самой себе девочка и даже не улыбнулась в ответ. — Она ещё не слышала, как я читаю".
— Я вам привел нелёгкую задачку, Эллен, — вполголоса произнёс доктор.
"Нелёгкую задачку?"
Доктор, конечно, говорил по-английски, и последних двух слов Анна не поняла. Может, это значит "тупица и идиотка"? Не похоже, доктор по-прежнему ласково держит её за руку. Анна постаралась запомнить эти новые слова. Потом, дома, можно спросить у папы.
Через несколько минут она уже сидела за партой и смотрела, как мама и доктор Шумахер уходят.
"Пожалуйста, не оставляйте меня тут одну", — чуть не вырвалось у Анны. Мужество полностью покинуло девочку.
Вместо этого она потянулась к новым хрустящим лентам Гретхен. Одна из них тут же слетела. Анна стащила и вторую и засунула банты с глаз долой в парту.
"Только бы не заплакать! Только бы не разреветься!"
Она отвлеклась, разглядывая новую парту. Девочка в жизни не видела ничего подобного. Парта устроена так, что крышку можно поднять повыше, и тогда книга подвигается ближе. Анна удивленно оглянулась кругом. Парта отнюдь не единственная странность этой комнаты. Карандаш толщиной в большой палец. Классная доска вовсе не черная, а зеленая, и мелок тоже толстый и почему-то жёлтый.
Даже дети какие-то другие. Многие куда старше Анны.
— У нас тут вместе с первого по седьмой класс, — объяснила мисс Уильямс маме.
Парты стоят не строгими рядами, привинченные к полу, а маленькими отдельными группками. Мисс Уильямс посадила Анну за парту справа, рядом со своим столом.
— Вот тут, поближе к Бенджамину, — указала она. — Бену нужен кто-нибудь рядом, чтобы всё время быть начеку, правда, Бен?
Анна не имела ни малейшего представления о том, что такое "быть начеку". Где это, "на чеку", о чём она таком говорит?
Может, просто шутит?
Но Анна не улыбнулась. И вовсе не смешно.
Мисс Уильямс быстро назвала имена учеников: Джейн, Мэйвис, Кеннет, Бернард, Изабелла, Джимми, Вероника, Джози, Чарли. Как ни пыталась Анна удержать их всех в памяти, они, казалось, в одно ухо влетали, в другое вылетали.
— Сначала всегда трудно, — учительница, наверно, заметила панику в её глазах, — но постепенно ты всех запомнишь. Бернард — самый старший, его ни с кем не спутаешь, он тут всеми командует.
"Как Руди, — подумала Анна. — Надо держаться от него подальше. Только бы вспомнить, который из них Бернард".
— Хорошо бы вам с Беном заниматься вместе, — продолжала мисс Уильямс.
— Надо ей Бена представить по всей форме, мисс Уильямс, — предложил высокий мальчик. Наверно, он и есть Бернард.
— Анна, познакомься, пожалуйста, — Бенджамин Натаниил Гудинау, — послушно произнесла учительница.
Анна посмотрела на маленького мальчика с чёрными всклокоченными кудряшками и проказливой физиономией. На целую голову ниже её, а очки такие же толстые. Маленькие глазки посверкивают из-за тяжёлых стекол.
— Меня так в честь обоих дедушек назвали, — объяснил мальчик.
— Ну хорошо, теперь ты с нами немножко познакомилась, — сказала учительница. — Пора и за дело приниматься.
Анна, чуть-чуть расслабившаяся после знакомства с Бенджамином Натаниилом, снова застыла в ужасе, будто пойманный в ловушку маленький зверёк. Что теперь? Опять чтение? Мисс Уильямс отошла к шкафу в углу комнаты и спустя мгновенье вернулась.
— Вот тут карандаши, Анна. Нарисуй, пожалуйста, картинку. Какую захочешь. Я помогу другим с их занятиями, а когда освобожусь, посмотрим, что ты знаешь из школьной программы.
Анна даже не прикоснулась к карандашам. Она совершенно не умеет рисовать и уж точно ничего не знает из школьной программы. Как же ей хочется домой, к папе!
И что такое "нелёгкая задачка"?
— Нарисуй свою семью, — предложила мисс Уильямс.
Она говорила ласково, но в то же время весьма настойчиво, будто лучше самой Анны знала, что та умеет делать. Учительница вложила коробку карандашей в неуклюжую, напряжённую ладонь девочки.
— Нарисуй папу и маму, братьев и сестер, и себя тоже нарисуй. Надо же мне познакомиться со всеми вами.
Коробка карандашей, такая твёрдая, такая настоящая, вернула девочке уже совсем было потерянное мужество. Большие и яркие карандаши словно приглашали порисовать. Учительница положила на парту бумагу, крепкую, желтоватую, лучше не придумаешь для рисования — не меньше шести листов.
— Не торопись, — предложила мисс Уильямс, — и не жалей бумаги.
Анна глубоко вздохнула. Затем медленно вытянула карандаш из коробки. Она уже знала, с чего начнет.
Для начала она нарисует папу.
Глава 10Нелегкая задачка
Анна нарисовала папу очень высоким. Макушка почти касалась края листа. Он получился широкоплечим, с широкой улыбкой и ярко-голубыми глазами.
Рядом с ним Анна нарисовала маму, они с папой держались за руки. Мама едва доставала папе до плеча. Папа часто подшучивал над мамой за то, что она слишком маленькая. Она едва доставала ему до подбородка.
Мама тоже улыбалась, но карандаш соскользнул, и улыбка получилась кривоватая. Анна попыталась исправить дело и соскрести карандаш ногтем, но грязноватое пятно осталось.
Что теперь — начать всё сначала или вообще бросить?
Анна взглянула на нарисованного папу — такого высокого и весёлого. Она пририсовала маме новую улыбку поверх старой, кривоватой. На этот раз улыбка получилась — лучше не придумаешь, но всё равно ошибка была заметна.
"Знаю, знаю, — внезапно догадалась Анна. — Надо сделать маме загар, тогда ничего видно не будет".
Розовым карандашом, тщательно и аккуратно, она закрасила мамино лицо до самой кромки волос. Теперь всё в полном порядке.
Анна положила карандаш и задумалась, совсем забыв, что сидит в классе. Глаза девочки блестели от восторга, она снова склонилась над рисунком.
Пусть у папы в руке будет ведёрко Фрица. Рыбы, конечно, не видно, но она-то знает, ведёрко полно.
Теперь пора приниматься за Руди и Гретхен. Они тоже получились высокими и загорелыми, с соломенными волосами и голубыми глазами, оба в купальниках. Руди держал сачок для ловли бабочек. Он недавно получил его в подарок и очень им гордился. Гретхен несла ведёрко Фриды, пусть там будут морские раковины. Брат и сестра шагали рядом с папой.
Близнецы заняли почти всё остававшееся рядом с мамой место, они бежали, высоко задирая ноги. Уши у Фрица торчали, словно ручки чайных чашек. И Фриц, и Фрида — слишком большие непоседы, чтобы самим тащить свои ведёрки. Анна их обоих нарисовала с босыми ногами.
Внизу листа она закрасила полоску светло-коричневого песка.
"Ну вот, готово", — сказала она самой себе и вдруг вспомнила слова учительницы:
"И себя тоже, Анна".
С одной стороны листа оставалось немного места. Она втиснула себя в этот уголок, волосы закрасила коричневым карандашом, глаза — обычным синим. Чтобы и у неё было что-то интересненькое, Анна попыталась изобразить свою новую тунику, но плиссированные оборки никак не получались. Когда она закончила, девочка на картинке показалась ей насупленной и безобразной.
"Ну вот, всё испортила", — расстроилась Анна и закрыла коробку с карандашами.
Мисс Уильямс подошла и склонилась над девочкой.
— Расскажи мне про них, — попросила она.
Анна медленно начала по-немецки.
Мисс Уильямс не остановила её и не велела говорить по-английски, но когда Анна, указав на папу, произнесла "Mein Papa", учительница сказала по-английски: "Твой папа. Такой высокий?"
— Да, — ответила Анна по-английски, почти не заметив, как перешла с одного языка на другой. Она думала только о том, как объяснить мисс Уильямс, что они на каникулах.