Неукротимая красавица — страница 3 из 9

Глава 22

Охотничья хижина в горах служила Френсису Хепберну местом уединения. Время от времени он удалялся от мирской суеты, чтобы поразмыслить, отдохнуть, обновить тело и душу. Так ему удавалось сохранить здравый рассудок в мире, который то восхищал его, то пугал. Особенно ему нравилось здесь жить в зимние месяцы. В течение нескольких недель он наслаждался одиночеством и пребывал в миру с самим собой.

И вот теперь привычный уклад его жизни был нарушен, причем самым возмутительным образом. Он внес потерявшую сознание Катриону Лесли в свой дом, поднял на второй этаж и, осторожно уложив на собственную кровать, стянул с нее сапоги, освободил от плаща, в который она была закутана, и накрыл одеялом. Поворошив угли в очаге, он положил туда согреваться кирпич, задернул шторы на всех окнах и запалил фитилек масляной лампы, чтобы Кэт могла понять, где находится, когда очнется. Достав щипцами согревшийся кирпич, Френсис завернул его в лоскут фланели и положил ей в ноги. После этого, плеснув немного виски в винную стопку, он присел на край кровати и принялся растирать ей запястья. Понемногу она пришла в себя, а когда зашевелилась, он поднес стопку к ее губам.

– Выпейте это, только медленно.

Кэт послушно выпила виски, и вскоре щеки ее порозовели.

– Не говорите никому, что я здесь, – едва слышно попросила она.

– Не волнуйтесь. А сейчас вам нужно поспать. Я вижу, что вы измучены до предела и промерзли до костей. Я буду внизу. В доме никого нет, так что не переживайте.

Последние слова он, по сути, говорил сам себе, потому что у нее уже слипались глаза. Поцеловав ее в лоб, Френсис вышел из комнаты и спустился по лестнице. Первый этаж его хижины представлял собой одну большую комнату с громадным камином, сложенным из грубого камня. Нарочито примитивная отделка, звериные шкуры, гардины и тяжелая мебель под старину создавали неповторимый колорит. Придвинув кресло поближе к камину, Ботвелл наполнил бокал вином из графина и, усевшись, принялся размышлять, что могло привести графиню Гленкирк в эти края. Она явно испытала какое-то потрясение, но что все-таки с ней случилось?

Проспав несколько часов, Катриона проснулась, и ей потребовалось не больше минуты, чтобы понять, где находится. Выбравшись из большой кровати, не обуваясь, в одних чулках, она сошла вниз.

– Френсис? Не спите?

– Не сплю. Идите сюда, к огню, посидите со мной.

Катриона устроилась у него на коленях, и некоторое время они просто смотрели на язычки пламени и молчали. Его руки не обнимали ее, а лишь придерживали, словно защищая от невзгод, так что она, свернувшись калачиком, ощущала себя словно в гнезде, вдыхала исходящий от него запах чистоты, к которому примешивались ароматы кожи и табака. Сердце графа отчаянно билось. В былые времена он всегда держал себя с ней несколько небрежно, порой беззлобно поддразнивая, с целью скрыть истинные чувства. Надо сказать, что это было несложно, поскольку они никогда не оказывались наедине. Сейчас Френсису Хепберну пришлось снова бороться со своими чувствами, чтобы не напугать ее еще больше.

– Вы голодны? Когда ели в последний раз? – наконец нарушил он молчание.

– Позавчера. Прошлую ночь я провела в женской обители, но есть там было нечего.

– Стало быть, голодны, как волк, моя дорогая. – Он осторожно ссадил ее с колен и поинтересовался: – Можете ли вы накрыть на стол, Катриона Лесли?

– Слово «графиня», милорд Ботвелл, отнюдь не синоним слова «беспомощная». Разумеется, смогу.

– Тогда мы поедим здесь, у камина, – оживился он. – Скатерть в этом комоде, а тарелки и приборы в кухонном шкафу.

Ее удивило, когда несколько минут спустя Френсис вернулся из кухни с горячим супом, корзинкой теплого хлеба и скомандовал:

– Садись к столу и ешь, пока не остыл.

Катриона собралась было отказаться, но от супа исходил невероятный запах. Это оказался крепкий бульон с бараниной, сдобренный чесноком, луком и морковью. Чуть позже она поняла, что туда был также добавлен черный перец и белое вино. Френсис положил перед ней толстый ломоть хрустящего хлеба, и уселся в сторонке, с добродушной улыбкой наблюдая, как гостья поглощает еду. Когда с супом было покончено, он забрал посуду и отнес в кухню. Вернулся с двумя тарелками в руках и с гордостью сообщил:

– Сегодня утром мне удалось поймать изрядного лосося и найти немного кресс-салата.

Тонко нарезанную рыбу Кэт ела не так быстро, как суп. Френсиса обеспокоило ее молчание, а также то, что она выпила уже три бокала бургундского.

Наконец насытившись, она откинулась на спинку кресла и спросила:

– Где вы научились так хорошо готовить?

– Мой дядя Джеймс считал, что мужчина должен уметь все.

Все, что она смогла, это послать ему слабую полуулыбку, и снова впала в молчание.

– Что все-таки стряслось, Кэт? Можете мне рассказать?

Она долго молчала, глядя в пол, а когда подняла глаза, боль в ее взгляде поразила его. Он встал, обошел стол и опустился на колени рядом с ней.

– Можете не говорить, если это слишком больно.

– Если я расскажу об этом сейчас, Френсис, то, возможно, смогу позабыть случившееся.

Она негромко всхлипнула.

– Проклятый Джеймс Стюарт! Ох, Френсис! Он намеренно уничтожил всю мою жизнь! Я убила бы его, если бы только смогла! Патрик уехал по делам в Гленкирк, и я осталась одна. Не было ни одного человека, к кому бы я могла обратиться за помощью. Я старалась держаться подальше от короля, но этот похотливый лицемер застал меня врасплох. Патрик вернулся из Гленкирка как раз в тот момент, когда Джеймс схватил меня в объятия. Король мог бы что-то сказать в мое оправдание, если бы хотел, но вместо этого он принялся расхваливать Патрику, какая я чудесная любовница, причем значительно приукрасив. Он не сказал, что принудил меня. Затем они вдвоем компанейски напились моего виски и по очереди изнасиловали меня. О боже, Френсис! Король и мой собственный муж! Причем не по одному разу, а всю ночь напролет! Они не желали меня отпускать и такое вытворяли со мной… – Ее передернуло от гадливости. – О, Френсис! Вы ведь мой друг. Пожалуйста, позвольте мне остаться у вас.

Он был ошеломлен услышанным. Тому, что Джеймс Стюарт оказался настолько мстительным, он не удивился. Но что Патрик Лесли, образованный и просвещенный, мог так истязать свою жену, его совершенно шокировало.

– Конечно, оставайтесь. Живите сколько надо.

Поднявшись, он помог встать и ей.

– Скажите, Кэт, кто-нибудь видел, как вы уезжали?

– Никто, хотя они могут догадаться, что всадником, который выехал из дворца в Гленкирк, была я. Обитель, где меня приютили прошлой ночью, находится совсем в другой стороне. В любом случае там меня видел лишь привратник и монахиня, да и то мельком. Других путников там не было. Патрик, наверное, решит, что я отправилась в А-Куил.

Френсис обнял ее.

– Ах, моя дорогая! Мне жаль вас. Неимоверно жаль. Но не бойтесь. У меня вы в безопасности. Стражники, которые привезли вас сюда, никому ничего не скажут.

Она понемногу успокаивалась в ласковом утешающем кольце его рук, потом медленно подняла лицо и, посмотрев ему в глаза, вдруг потребовала:

– Займись со мной любовью, Френсис! Здесь! Прямо сейчас! Возьми меня!

Граф безмолвно покачал головой, потому что прекрасно понимал причины, которые скрывались за этим взрывом чувств. Ей нужно было успокоиться, доказать самой себе, что мужчин она выбирает сама. Только вот уверенности в том, что, если он ответит на ее отчаянную просьбу, это не осложнит положение, не было. Он и любил ее, и хотел, но, видит бог, не собирался воспользоваться ее состоянием.

Катриона, униженная отказом, отстранилась, и в ярости закричала:

– Давайте же, Ботвелл! Вы же лучший любовник во всей Шотландии!

Схватив за ворот, она вдруг рванула рубашку, и распахнула, обнажив роскошные груди. За рубашкой последовали бриджи для верховой езды. Сбросив остатки одежды на пол, она обольстительно двинулась на лорда. Совершенно обнаженная, такая, какой была создана природой или высшими силами, она стояла перед ним, и он понимал, что сдержать желание будет стоить ему огромного труда.

– Ну же, Френсис! Любите меня, или вы уже не мужчина? Если я хороша для короля, то уж, наверное, подойду и вам!

Она говорила с вызовом, но глаза ее блестели непролитыми слезами гнева.

Будь она мужчиной, граф просто ударил бы ее, чтобы привести в чувство, но с ней нужно действовать иначе. Подобно ребенку, упавшему с пони, который непременно должен продолжить путь, Катрионе Лесли надо было заняться любовью с тем, кто не унизил бы ее. А если не с ним, то с кем? Френсис Хепберн не стал медлить, чтобы найти ответ на этот вопрос, он подхватил ее на руки, поднялся в свою спальню и, опустив на свою кровать, быстро избавился от одежды.

Френсис вошел в нее до того, как она смогла осознать это, овладев ею с такой нежностью, какую она никогда и не мечтала получить от мужчины. Он заботливо целовал и ласкал ее, стараясь доставить максимум наслаждения. Ни один мужчина никогда не любил ее подобным образом. Наконец, не в силах сдерживать свою страсть дольше, он излился в нее горячим соком любви.

Она зарыдала, всхлипывая и не в силах справиться со слезами.

– Я ничего не чувствую, ничего! Боже мой, Френсис! Что они сделали со мной, эти негодяи, если я ничего не чувствую?

Кэт колотила дрожь, и Ботвелл обнял ее и крепко прижал к себе. Потрясение, которое она испытала, оказалось куда сильнее, чем он думал. Потребуется время, чтобы она опять стала сама собой, но он мог бы с этим справиться.

– Не плачь, моя драгоценная, – произнес он нежно. – Не надо. Они нанесли тебе ужасную рану, и потребуется время, чтобы залечить ее. Но мы с этим справимся, уверяю тебя. А теперь поспи, моя любовь, постарайся заснуть. Со мной тебе бояться нечего.

Через несколько минут ее дыхание стало ровным и спокойным, она уснула, а Френсис Хепберн лежал без сна, и гнев в его душе нарастал с каждой минутой. И снова ему пришло на ум, как было бы хорошо, окажись он и правда колдуном: взял бы и разом покончил с обоими кузенами.

Проблема в том, что женщина, лежавшая в кольце его рук, даже сейчас эмоционально привязана к мужу, и ему не хотелось бы причинять ей еще большую боль, карая Гленкирка. С Джеймсом дело обстояло иначе, и Френсис Хепберн долго и обстоятельно обдумывал, каким образом можно отомстить кузену. Он непременно найдет способ, а пока достаточно и того, что прекрасная графиня Гленкирк согласилась принять его помощь.

В последующие недели Катриона скрывалась в охотничьей хижине Ботвелла. Граф не держал слуг, так что сплетничать было некому, и господа сами справлялись со всеми работами по хозяйству. Временами Френсис Хепберн уходил со своими людьми в пограничный рейд, оставляя Катриону одну на сутки, а то и на несколько. Она не имела ничего против, наслаждаясь одиночеством на исходе зимы и используя это время, чтобы восстановить силы – как душевные, так и физические. Они больше ни разу не были близки: она не просила об этом, а он не настаивал, – но каждую ночь проводили вместе и она крепко спала в надежных объятиях его крепких рук.

Граф Ботвелл по-настоящему влюбился в первый раз за всю свою жизнь, и хотя понимал, что его любви скоро может прийти конец, намеревался наслаждаться каждым мгновением, которое они проводили вместе. Он восхищался ее красотой, хотя, будь Катриона Лесли даже самой безобразной на свете, он все равно любил бы ее. Она умна, хорошо образована, не лишена чувства юмора, способна поддерживать беседу на самые разные темы, не в пример чуждой ему жене. Еще важнее, что она умела слушать и обладала к тому же своеобразным даром внушить мужчине, что все, о чем бы он ни говорил – пусть его слова и были банальными, – чрезвычайно интересно. Катриона могла быть как мягкой и сердечной, так и язвительной, даже стервозной. Ее красота служила прекрасным обрамлением такому характеру.

В начале весны Ботвелл вернулся из очередного рейда и привез Кэт длинную, искусно сделанную золотую цепочку с крошечными топазами разных цветов – от нежно-золотистого до темного серо-коричневого.

Надев подарок ей на шею, он с улыбкой заметил:

– Теперь ты настоящая пограничная девка – твой мужчина вернулся домой с трофеем.

Катриона, подыгрывая ему, изобразила, что ревнует:

– И с какой же нежной шейки ты снял этот трофей?

В ответ он рассмеялся:

– Вряд ли шею того барыги можно назвать нежной, да и лежала цепочка у него в шкатулке. Просто он случайно оказался у нас на пути.

Посмотрев на Кэт, он вдруг, не в силах справиться с собой, заключил ее в объятия и принялся жадно целовать. Она задрожала всем телом, обхватила его голову руками и ответила на поцелуй.

Взгляд голубых глаз Френсиса Хепберна не мог оторваться от нежно-зеленых глаз Катрионы. Она стояла босая, приподнявшись на пальчиках и обхватив руками его шею.

Его изящные аристократические руки запутались было в массе волос цвета меда, а потом спустились ей на плечи и стянули халат, открывая наготу. Его губы, нежные, как крылья бабочки, касались ее век, щек и шеи. Обхватив ладонями лицо, он завладел ее губами. А потом, опустившись на колени, стал целовать живот, обвел языком пупок и спустился ниже, к тщательно выщипанному холмику.

Катриону сотрясала дрожь, и, не в силах стоять, она тоже опустилась на колени. Их губы встретились. Ботвелл был потрясен до глубины души.

– Скажи мне «да», дорогая, или «нет», но только прямо сейчас, – прошептал он хрипло, – потому что я готов сказать тебе правду, моя милая Кэт! Я всегда хотел тебя так, как ни одну другую женщину! Но я хочу всю тебя, а не твою тень!

– Ботвелл, – нежно прошептала Катриона, и он увидел, как просияло ее лицо. – Ботвелл! Я чувствую! Чувствую! И очень хочу тебя!

Он потянул ее вниз, на шкуру. Отблески пламени камина бросали на них тени, пока он стоял над ней, избавляясь от одежды. Она поощряюще улыбалась, глядя на него. Это был первый мужчина, которого она выбрала сама и теперь хотела. Мужа для нее выбрала прабабка, а король принудил отдаться ему.

Опустившись на колени, он нежно перевернул ее на живот и принялся целовать. Его губы неспешно двигались от затылка к плечам, вдоль позвоночника, к упругим ягодицам. Он ласкал ее с нежностью, в которую ей раньше было бы трудно поверить, и она отзывалась всем телом на каждый поцелуй.

Повернув ее на спину, он стал ласкать руками и губами ее грудь. Под его нежными прикосновениями они напряглись, розовые соски затвердели, он зарылся лицом в ложбинку между полными полушариями. Его поцелуи обжигали. Катриона негромко постанывала, а граф с облегчением улыбался. Она запрокинула голову, глаза ее были закрыты, воздух вырывался из полуоткрытых губ быстрыми короткими толчками.

В своих странствиях Френсис Хепберн не чурался плотских радостей и познал множество самых разных женщин. Весь свой огромный опыт он готов был применить к одной-единственной женщине, которую действительно любил. Ему хотелось как можно дольше доставлять ей наслаждение.

Лаская губами и языком тугую плоть ее грудей, он чувствовал, как бешено бьется ее сердце. Захватив зубами соблазнительный сосок, он сначала пососал, потом легонько прикусил его. Она вскрикнула, а ее бедра начали двигаться в такт движениям его губ, продолжавших странствовать по ее телу.

– Френсис! – вдруг воскликнула Кэт. – Великий боже, Френсис! Ты сводишь меня с ума!

– Ты хочешь, чтобы я остановился, моя дорогая?

Глаза его смеялись, а ответом на его вопрос было молчание. Теперь он стал понимать, до какой степени наслаждения может довести Катриону.

Он руками развел ей ноги, закинул себе на плечи и стал ласкать губами и языком нежную плоть. Она неистово содрогнулась, однако не остановила его. Его язык творил чудеса: кружил, надавливал на чувствительный бугорок, – а губы собирали ее нектар. Ответная реакция ее тела так воспламенила его, что, не в силах более сдерживать себя, он возлег на нее, глубоко вонзив свой мужской корень в ее набухшую коралловую плоть.

Катриона с радостью приняла его, обхватив длинными ногами и гибкими руками. Оказавшись в ней, он дал ей привыкнуть к новым ощущениям и двинулся дальше. Их тела двигались в едином ритме, стараясь доставить наслаждение друг другу, пока она не выдохнула:

– Не могу больше…

Изменив темп, он заставил ее расслабиться, а потом довел до наивысшей точки. Сила его страсти накатывала на нее волнами, и она искренне удивлялась, что ему удалось доставить ей такое наслаждение. Еще никогда она не чувствовала себя такой любимой, и когда он, наконец, позволил ей вознестись на небеса, она закричала от восторга, а потом услышала и его хриплые возгласы.

Не размыкая объятий, все еще слитые воедино, покрытые потом, они тяжело дышали, сердца бились как сумасшедшие. Неожиданно Кэт с неподдельным изумлением воскликнула:

– Боже мой, Френсис! Ты уже готов продолжить? Я же это чувствую! О да, любимый! Да! Да! Да!

Его не пришлось упрашивать, хотя реакция собственного тела удивила: казалось, он никогда не насытится ею, – да и Катриона в эту ночь была ненасытна. Они сравнялись в своей страсти друг к другу, пока не вымотались настолько, что заснули в той позе, в которой их застиг момент наивысшего наслаждения, не ощущая, что огонь в камине погас, а в комнате похолодало.

Почувствовав, что его накрывают одеялом, Френсис проснулся и, притянув Кэт к себе, поцеловал.

– Доброе утро, любовь моя.

Она ответила ему счастливой улыбкой.

– Доброе, любимый.

Кэт сегодня чувствовала себя великолепно и не испытывала никакого стыда. В полном ладу сама с собой, она высвободилась из его объятий и, театрально вздрогнув, предложила:

– Что-то похолодало. Давай я разведу огонь?

Со смесью восторга и обожания он наблюдал, как она разводит огонь в камине. Через несколько минут языки пламени уже весело лизали дрова, и Кэт повернулась спиной к камину. Глядя на эту картину, он вздохнул.

– Ах, моя дорогая! Как бы я хотел быть этим огнем, что согревает твою очаровательную попку!

– Ох, Ботвелл! – рассмеялась она, зарумянившись. – Ты такой испорченный!

– Увы, моя любимая, до мозга костей! – Вскинув бровь, он хитро посмотрел на нее. – Под этим одеялом так холодно и одиноко. Может, составишь компанию?

Она скользнула под шерстяной плед, которым сама же укрыла его, обняла обеими руками и прижалась всем телом.

– Так лучше, милорд?

Его глаза весело сверкнули.

– Ты можешь согреть даже каменную статую, и тебе это прекрасно известно, моя сладкая! – Он нежно поцеловал ее. – Где ты была, Кэт? Где все эти годы ты была?

Он помолчал, вновь переживая только что закончившуюся ночь.

– Я люблю тебя, Катриона Майри, – сказал он, несказанно удивив ее тем, что знал имя, которое она получила при крещении. – Я никогда никому не говорил этих слов, но – Господь свидетель – я люблю тебя!

В ее глазах сверкнули слезы.

– Ботвелл! Ох, Ботвелл! Не смей меня любить! Да и как можно любить женщину, которая делила постель с королем, а потом сбежала от справедливого гнева своего мужа в объятия другого мужчины.

– Ты делила постель с королем не по своей воле, Кэт, – королям не отказывают.

– А Патрик? Что ты скажешь о моем муже?

– Я готов убить их обоих за то, что они сделали с тобой. Да, у него было право гневаться, но вовсе не на тебя.

– А будь я твоей женой, что бы ты сделал со мной?

– Во-первых, Джейми никогда не осмелился бы принудить тебя, ну а во-вторых, если бы все же осмелился, я бы его убил, ни секунды не колеблясь. Что касается тебя… тебе бы тоже досталось… за то, что так красива.

– Бедный Патрик! – вздохнула Кэт. – Ты бы видел его лицо, когда он смотрел, как Джейми меня ласкает… О боже, Френсис! Таким расстроенным он не выглядел никогда.

Губы Ботвелла сложились в ироническую ухмылку.

– И чтобы улучшить настроение, он напился и попеременно с королем стал насиловать свою жену! – Не в силах больше сдерживать чувства, граф воскликнул: – Да черт с ними обоими, Кэт! Я давно уже не живу с Маргарет. Давай оба разведемся, и ты сможешь выйти за меня! Я люблю тебя, люблю давно, и клянусь Богом, сумею оградить от любых посягательств!

Ошеломленная, она только молча смотрела на него, потом наконец выдавила:

– А дети?

– Заведем сколько хочешь! Но если решишь забрать еще и детей Лесли, то с радостью приму и их.

– Думаю, у Патрика по этому поводу другое мнение, – произнесла она сухо.

Взгляд голубых глаз Ботвелла уперся в светло-зеленые глаза, и его губы прошептали:

– Не хочу говорить о Патрике!

Она сдалась без сопротивления. Хоть совесть слегка и мучила ее, но чувства к Френсису Хепберну оказались куда сильнее. Его губы нежно касались лба, опущенных век, кончика маленького носа. Она едва не урчала от удовольствия, а граф довольно рассмеялся.

– Ну вот, я из кожи лезу вон, чтобы разбудить в тебе самые глубинные страсти, а ты только мурлычешь, как сытая кошка.

Катриона тоже хихикнула.

– Но ведь это потому, что я удовлетворена, милорд.

– Ну нет! – возразил Френсис. – Я намерен доставлять тебе удовольствие весь день. Вы знаете, мадам, у меня пока еще не было женщины, которую я не хотел бы выпускать из постели!

– Но мы ведь до нее так и не дошли, – заметила Кэт со смехом. – Лежим на полу, под пледом, и если один из ваших пограничных стражей вздумает заглянуть сюда… то, милорд, ваша и без того скандальная репутация станет и вовсе легендарной!

Расхохотавшись, Френсис Хепберн вскочил со шкуры, подхватил ее на руки, взлетел по лестнице наверх, где без особых церемоний бросил на постель, и заявил:

– На сей раз камин разожгу я.

– А вы умеете, милорд? – спросила Кэт с вызовом.

Френсис Хепберн обернулся и, глядя на прекрасную графиню Гленкирк, осознал, что, если прошедшая ночь оказалась столь сладкой, грядущий день обещает гораздо большего.

Глава 23

Патрик Лесли проснулся на следующее утро с дикой головной болью и вкусом половой тряпки во рту. Протянув руку с намерением обнять Катриону, он сразу же с потрясающей ясностью и ужасом вспомнил те события, что произошли накануне, и несколько минут лежал неподвижно, не в силах пошевелиться под тяжестью воспоминаний. Джеймс и Катриона, потом он сам и она, потом опять…

– О боже!

Кое-как поднявшись, он подошел к стене, в которую был вделан камин, прикоснулся к резному завитку на каминной полке и тупо уставился на открывшуюся потайную дверь. Опять нажав на механизм, он возвратился к кровати и провел рукой по тому месту, где обычно спала жена. Простыни были холодны, и он понял, что она ушла давно. Открыв сундук, стоявший в изножье, он обнаружил, что исчезла ее одежда для верховой езды. Часы на каминной полке показывали десять.

Быстро одевшись, Патрик Лесли нашел капитана дворцовой стражи.

– Я хочу поговорить со всеми часовыми, которые несли службу ночью. Когда была последняя смена охраны?

– В шесть часов утра, милорд.

– А предыдущая?

– В полночь, сэр.

– Именно эти люди мне и нужны, капитан: те, кто нес службу после полуночи. Сколько человек было у замковых ворот?

– Шестеро: двое у главных ворот, двое у задней стены, и еще двое – у входа для слуг.

Патрик раздумывал недолго.

– Пришлите мне стражей, которые несли вахту у главных ворот.

Несмотря на неистовые чувства, раздиравшие его душу, он все же мрачно усмехнулся, узнав, что оказался прав. Верховой «гонец» в Гленкирк действительно проехал через главные ворота за несколько минут до пяти утра.

Через Барра, камердинера короля, он попросил встречи с его величеством и при этом дал достаточно ясно понять, что, если не получит аудиенцию, немедленно обратится к королеве. Меньше чем через час Барра провел его по тайному коридору к королю, который был еще в постели, страдая от похмелья не меньше, чем сам Гленкирк. Патрик не стал зря тратить время.

– Вы помните, чем мы с вами занимались этой ночью?

Король покраснел и пробормотал:

– Я был пьян.

– Мы оба были пьяны, но это не может служить оправданием для насилия. Знаете, она уехала – верхом, через главные ворота, около пяти часов утра. Я намерен извиниться за нее перед королевой и пуститься на поиски, а когда найду ее, встану перед ней на колени и буду просить прощения. Мне остается лишь молиться, чтобы простила. Если мне это удастся, то мы сюда больше не вернемся – останемся жить в нашем замке в Гленкирке, и, сохранив верность Стюартам, ни ногой больше не ступим в тот бардак, в который вы превратили двор.

– Даю вам свое позволение, – пробормотал, кивнув, Джеймс Стюарт.

Во взгляде, которым окинул его граф Гленкирк, вполне ясно читалось, что это его беспокоит меньше всего, а вот о том, что действительно терзало, все же спросил:

– Скажи мне честно, Джейми: моя жена стала твоей шлюхой по своей воле?

Стюарт долго молчал, затем опустил взгляд и едва слышно признался:

– Нет.

– Ублюдок! – не сдержался Гленкирк. – Не будь ты королем, я бы тебя прикончил.

Он развернулся и быстро покинул покои короля. Ворвавшись в собственную спальню и обнаружив там Эллен, до смерти перепуганную его внезапным появлением из стены, Патрик прогремел:

– Упакуйте вещи! Мы возвращаемся в Гленкирк, и ноги нашей тут больше не будет!

– Миледи… – попыталась было возразить Эллен.

Он не дал ей договорить:

– Уехала, сегодня рано утром! А теперь поторопитесь! Я хочу убраться отсюда еще до обеда.

Затем он направился к королеве и поведал только что сочиненную трогательную историю, будто их старшая дочь серьезно заболела и Катриона уехала рано утром, попросив его извиниться перед ее величеством. Поскольку до их возвращения может пройти несколько месяцев, граф Гленкирк предложил королеве продать должность, которую занимала его жена, кому-нибудь другому и даже выразил готовность оплатить ее лично, что позволило бы королеве пополнить свои финансы. Поскольку Анна постоянно нуждалась в деньгах, предложение графа оказалось для нее весьма выгодным. Кроме того, королеву в последнее время стало беспокоить, что вокруг трона крутилось слишком много молодых красавиц. Причем опасалась она отнюдь не за собственного мужа, которого ошибочно считала равнодушным к чарам придворных дам. Молодые красавицы привлекали внимание мужчин, и в среде придворных постоянно возникали конфликты, поэтому Анна решила назначить на место Катрионы овдовевшую дочь лорда Керра. Леди было уже за тридцать, к тому же красотой она не отличалась.

Покончив с протокольными обязанностями, Патрик Лесли приказал своим людям немедленно возвращаться в Гленкирк, а сам отправился в путь в одиночестве. Хоть Катриона и выехала на семь часов раньше, он был уверен, что нагонит ее, и не хотел, чтобы это произошло при свидетелях.

Всю дорогу он снова и снова перебирал в памяти события прошлой ночи, и теперь ясно видел то, что ранее не позволяла заметить уязвленная гордость. Кэт умоляла его покинуть двор, но он проигнорировал ее просьбы. Она не смогла пожаловаться ему на домогательства короля, опасаясь, что он не поверит, и оказалась в ловушке. Когда он вошел в спальню и застал короля, ласкавшего обнаженные груди Кэт, его первой реакцией был шок, а следующей – ярость, но не на Джеймса, а на свою жену. Как же он мог так опростоволоситься? За все эти годы она не дала ни единого повода в ней усомниться.

Перед его мысленным взором опять встало ее испуганное бледное лицо, отразившееся в большом зеркале. Позже, когда они попеременно насиловали ее, он видел в ее светло-зеленых глазах шок, отвращение, муку и, наконец, безразличие, что было страшнее всего.

Патрик Лесли направился в замок, никуда не сворачивая, и молился, чтобы Кэт уже была там. Другая проблема – что и как сказать своей матери и детям, уже достаточно взрослым, чтобы разобраться в ситуации. Патрик благодарил судьбу, что не придется объясняться со своим старшим сыном и наследником, тринадцатилетним Джейми, так как он уже служил при дворе вместе с братом. Он обожал свою мать, и между ними существовала особая близость, хотя Кэт любила всех детей.

Когда вдали наконец показались башни Гленкирка, граф пустил Даба в галоп, и громадный черный жеребец, почуяв дом, с готовностью понес седока к замку. Первым делом Патрик отыскал Маргарет. Вдовствующая графиня Гленкирк при виде старшего сына встала и раскрыла свои объятия.

– Мой дорогой! Я не ожидала, что ты так быстро вернешься. Или что-то случилось?

– Да, случилось. Я совершил ужасный поступок, мама, так что нет мне прощения. Скорее всего, я потерял Кэт.

Опустившись на колени, он обхватил руками ноги матери и зарыдал. И звуки эти были ужасны – громкие, раздирающие душу рыдания исходили, казалось, из самой глубины его души. Мег Лесли, совершенно ошеломленная, положила руки на вздрагивающие широкие плечи и попросила:

– Расскажи мне, Патрик, облегчи душу.

С трудом справившись с чувствами, он медленно и подробно поведал матери всю историю, а когда дело дошло до изнасилования, Мег закрыла глаза, помолчала, потом медленно проговорила:

– Должно быть, у нее все же сохранились какие-то чувства к тебе. Если бы дело касалось меня, то, перед тем как уйти, я вонзила бы тебе в грудь кинжал! И отвечаю на твой незаданный вопрос: нет, ее здесь нет. Почему ты решил, что она здесь?

– Но куда еще ей податься – в Грейхейвен, в А-Куил?

– Нет. Хизер только вчера была здесь, но ничего не говорила: уж со мной бы непременно поделилась. Нет ее и в А-Куиле: братья Кэт охотились неподалеку на волков и были у нас вместе с Хизер, привезли мне несколько шкур.

– Тогда где же она может быть? – удивленно воскликнул Патрик. – О, Христос на небесах! Где же она может скрываться?

– Ты хочешь ее вернуть? Для чего, Патрик? Чтобы можно было до конца дней наказывать ее за то, что не убила себя при первых же посягательствах Джеймса Стюарта? О боже, какой же идиот мой сын! Нельзя же сказать, что Джеймс воспользовался своим правом первой ночи с твоей девственной невестой! И почему, скажи на милость, ты посчитал виновницей именно ее? Без сомнения, только потому, что она всего лишь слабая женщина! Остолоп! Давала ли она когда-нибудь тебе повод для сомнений? Никогда! Она всегда была любящей и верной, хорошей женой и хорошей матерью. Хотя теперь мне кажется, что у нее было предчувствие какой-то катастрофы, когда она пыталась избежать брака с тобой.

Маргарет принялась гневно мерить шагами комнату.

– Ты недостоин ее, Патрик! Убирайся с глаз моих долой, милорд! Я терпеть не могу дураков, а ты повел себя как дурак из дураков! Ты мне отвратителен!

Подхватив юбки, она поспешила покинуть комнату, а он остался на том же месте, презирая себя ничуть не меньше, чем его мать.

– Итак, ты наконец-то узнал, – раздался голос у него за спиной.

Граф обернулся и, увидев Адама, тупо произнес:

– А ты здесь…

– Только что приехал. Всю дорогу пытался тебя догнать. Ко мне заходила Эллен, прежде чем отправиться из Эдинбурга. Как ты узнал?

– По возвращении в Холируд я застал их: король лапал мою жену. Ты все знал? И Эллен тоже? Стало быть, я единственный из придворных, кто не знал, что король спит с моей женой?

– Никто ничего не знал, кроме нас с Эллен. Что касается служанки, здесь все понятно, а ко мне Кэт приходила за помощью, когда Джеймс предъявил ей ультиматум, но я никому об этом не говорил, даже Фионе.

– То есть моя жена пришла просить о помощи, а ты отправил ее в постель к королю? И как это понимать?

Ответить Адам не успел: в следующее мгновение кулак брата влетел ему в челюсть и раздался прямо-таки звериный рык:

– Убью!

Рука младшего Лесли скользнула к поясу, он выхватил клинок и, обороняясь, выставил перед собой.

– Ради бога, Патрик, послушай меня хотя бы минуту!

Граф замер на месте.

– Джеймс ей угрожал, что конфискует наши земли и пустит нас по миру. Зная, что Кэт будет защищать семейное достояние, чего бы ей это ни стоило, он запугал ее. Она не хотела спать с королем, но в то же время боялась лишиться всего сама и лишить нас. Отказывать королю недопустимо, ты это знаешь! А если бы она все же попыталась, то что стало бы с нами? С мамой, с детьми? Да, это я сказал Кэт, чтобы уступила! Другого выхода не было. А что посоветовал бы ей на моем месте ты?

Патрик бессильно опустил руки.

– Знаешь, что я сделал с ней, Адам, когда застал с Джейми? Мы напились с королем, а затем по очереди насиловали ее! Всю ночь, брат. Пили и насиловали! Пили и насиловали! Вот она и сбежала. Я готов жизнь отдать, лишь бы найти ее и вымолить прощение!

– О боже мой! – не веря своим ушам, воскликнул Адам Лесли. – Какой же ты дурак! Не думаю, что она сможет тебя простить, но найти ее помогу. Где ты уже искал?

– В нашем доме в Эдинбурге, здесь. Мег сказала, что ни в Грейхейвене, ни в А-Куиле ее нет. У вас, понятно, тоже – иначе ты бы меня известил. Могла ли она отправиться в Сайтен?

– Придется мне съездить туда, – сказал Адам, – вроде как поздравить родителей Фионы. Если они что-то знают, то Джанет непременно расскажет об этом.

Вскоре выяснилось, что в Сайтене Кэт нет. Не оказалось ее и в местечке Крэнног, у старой Рут. Исчерпав все возможности, они решили обратиться за помощью к мистеру Кира в Эдинбурге, однако оказалось, что Кэт не взяла ни фартинга из своих довольно значительных накоплений – ни лично, ни через посредников по доверенности. Граф Гленкирк не на шутку обеспокоился: жена бесследно исчезла больше месяца назад, без средств к существованию. Из этого следовало, что Катриону кто-то укрывал – но им и в голову не приходило, кто бы это мог быть, – либо она мертва.

Глава 24

Френсис Хепберн проснулся с первыми лучами солнца, но встал не сразу, а несколько минут тихо лежал, наслаждаясь тишиной, предварявшей пение птиц. Катриона сладко спала, свернувшись, подобно ребенку, клубочком, и выглядела такой невинной во сне.

Словно почувствовав его взгляд, она открыла свои светло-зеленые глаза и, потянувшись всем телом, проговорила с улыбкой:

– Доброе утро, милорд.

– Я приготовил для тебя сюрприз, Кэт: мы отправимся на прогулку верхом.

В ее глазах промелькнул страх.

– А как же Патрик?

– Рано или поздно он все равно тебя обнаружит, дорогая, но известия дойдут до него еще не скоро. К тому же, как ты помнишь, я обещал тебя защищать.

Катриона с облегчением выдохнула.

– Пусть так, любимый, но мне нужна какая-то одежда: от моей старой мало что осталось, а я не хочу тебя позорить.

– Покопайся в сундуке, там, у двери: я кое-что привез из последнего рейда.

Кэт пришла в восторг при виде шелкового белья, нескольких пар зеленых бриджей из тонко спряденной шерсти и полудюжины кремового цвета шелковых рубашек с жемчужными пуговицами. Оказался там и подходящий камзол из мягкой коричневой кожи с маленькими пуговицами из полированного оленьего рога, обрамленными серебром, и широкий кожаный коричневый пояс с серебряной пряжкой, украшенной топазом. Не больше минуты понадобилось Катрионе, чтобы понять, что все это предназначалось именно для нее. Она поднялась и негромко сказала:

– Ты так добр ко мне, Френсис. Спасибо тебе.

– Пойду принесу воды для ванны, – пробормотал он хрипло, явно смущенный.

Поднявшись на носки, она обхватила руками его за шею и потянулась к губам. Его руки легли ей на спину, спустились ниже, мягко поглаживая бархатистую кожу ягодиц.

– Боже, да ты просто колдунья! Не искушай меня сейчас!

Но он уже вожделел ее, опять ощущая голод, поэтому уложил обратно в постель, завладел губами, а потом и телом. Кэт счастливо вздохнула, а Френсис Хепберн негромко рассмеялся.

– Маленькая ведьма! И почему я никак не могу тобой насытиться?

– А я – тобой, – промурлыкала она в ответ.

Они снова уснули, а разбудили их лучи солнца, которое поднялось уже высоко. Френсис нагрел воды, и они вместе забрались в ванну. Из сундука Кэт достала отделанное кружевами нижнее белье, рубашку, бриджи, камзол и пояс. Свои пышные волосы Кэт завязала зеленой бархатной лентой, а Ботвелл предложил ей надеть шляпку, украшенную лентой цветов его клана.

– Тебе нужны сапоги, девочка.

Покопавшись в глубинах сундука, он извлек оттуда мягкие, будто смазанные маслом, кожаные сапожки.

– А еще там есть шелковая ночная сорочка с кружевами.

– Но где ты все это взял? Как?

– Ты же знаешь, что я граф-колдун!

Они рассмеялись и, взявшись за руки, спустились вниз и выбежали из хижины. Там их уже ждал гнедой мерин Иолар и громадный темно-рыжий жеребец Френсиса – Валентайн. Весь день они носились верхом по нортумберлендским холмам, разделявшим Шотландию и Англию, а проголодавшись, остановились возле особняка каких-то знакомых Ботвелла. Там их приняли с теплым радушием и накормили жареной зайчатиной с только что испеченным, еще теплым черным хлебом и свежим маслом. Пиршество завершило темное октябрьское пиво.

– А вы неплохо питаетесь здесь, на границе, – заметила Катриона хозяйке дома, пытаясь вспомнить, кого она ей напоминает.

– Моим отцом был последний граф Джеймс Хепберн, – засмеялась женщина, которую Ботвелл называл Магги. – Кузен Френсис присматривает, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Граф улыбнулся.

– Стараюсь, хотя выполнять все обязательства дяди Джеймса и трудновато.

– Тем более что ты стараешься заботиться о нас лучше его.

Они рассмеялись, и Френсис, поцеловав Магги в щеку, помог Катрионе подняться в седло, а сам сел на Валентайна, и они двинулись к холмам. Заметив, что направляются они не обратно в хижину, а куда-то в другую сторону, Кэт удивилась, но Френсис быстро рассеял ее сомнения:

– Мы едем в Эрмитаж. Это мой дом, и я хочу, чтобы ты жила там. Согласна?

– Да, – ответила она, не раздумывая. – Я твоя женщина, и ничуть не стыжусь этого.

– Я отнюдь не думаю о тебе как о своей женщине, Кэт. Ты для меня жена, хотя возможно, твоя религия воспринимает это иначе. Но кто бы что ни думал, коль скоро Бог создал нас, то, похоже, хотел, чтобы мы были вместе. И меня это вполне устраивает, дорогая.

Они вместе гордо въехали в замок, и Катриона обнаружила, что его подготовили к ее приезду. Комнаты, в том числе и спальня, примыкавшая к покоям графа, уже ждали ее, заново отделанные, с темно-голубыми гардинами. На покрывале, которым была застелена кровать, красовались голубые львы Хепбернов, вышитые золотыми нитями.

– Эти комнаты не использовались со дня смерти матери графа, леди Джанет, – пояснила служанка и добавила: – Здесь еще при жизни хозяйки останавливалась королева Мария! А какой переполох здесь поднялся, миледи, когда граф приказал приготовить эти покои для вас! Он даже не был уверен, согласитесь ли вы сюда переселиться, но все равно хотел, чтобы комнаты вам понравились. Над одним только покрывалом трудилась дюжина вышивальщиц, и ушло у них на это полторы недели.

– А что, леди Маргарет разве не живет в этих комнатах, когда бывает в Эрмитаже? – спросила Катриона.

– Нет. Миледи сюда вообще не приезжает. Не любит. Ее пугает близость границы. В пору первого замужества за шотландцем из Баклю – это местечко неподалеку от нас, – она пережила несколько набегов, с тех пор сюда ни ногой. Она куда больше любит Крайтон. – Нелл – так звали служанку – вдруг замолчала, словно смутившись от своей болтливости, а потом спросила: – Может, хотите принять ванну с дороги? Я скажу, чтобы ее принесли прямо сюда, наверх!

Сделав книксен, служанка поспешила вниз, предоставив графине возможность осмотреться. Спальня была шикарная: квадратная, отделанная панелями светлого дерева, с двумя большими окнами в свинцовых переплетах и мягкими удобными креслами в простенках. Для удобства на креслах лежали набитые шерстью подушки из светло-голубого бархата. Всю противоположную стену занимал камин из грубого камня с резной мраморной полкой. Одна дверь вела в прихожую, другая – в спальню Френсиса.

Пол из полированного бука покрывал турецкий ковер с густым ворсом, голубого и золотистого цветов с вкраплениями розовых тонов. Мебели была немного, как принято в шотландских замках: у стены, примыкавшей к прихожей, стоял высокий гардероб, напротив окон большая кровать с ночным столиком, возле правого окна, на высоком бюро, красовалась серебряная ваза, полная кораллово-красных роз. Место возле камина занимал небольшой диванчик с ящиком под сиденьем и удобное кресло. Также в комнате стояло еще несколько простых кресел.

Погрузив лицо в массу роз, Катриона вдохнула их насыщенный головокружительный аромат.

– Это из оранжереи, – послышалось за спиной.

Кэт обернулась. На глазах у нее поблескивали слезы.

– Я так благодарна тебе, Френсис, что не выразить словами. Что я могу для тебя сделать?

– Ты мое первое подлинное счастье! Ты дала мне то, чего раньше я был лишен. Чего еще желать?

Френсис обнял ее, и она поняла всю глубину его любви по гулким ударам сердца под своей щекой. Больше не в силах противостоять захлестнувшим ее чувствам, Катриона, глядя в строгое и такое родное теперь лицо, призналась:

– Я люблю тебя, Ботвелл, да смилуется над нами обоими Господь! Люблю, и скорее предпочту смерть, чем расставание с тобой!

Громадный вздох облегчения вырвался из широкой груди графа, и, склонив голову, он взял в плен нежные розовые губы, с готовностью подставленные для поцелуя.

– Кэт! О, Кэт! – бормотал он, не прерывая поцелуя, и сжимая любимую в объятиях.

В этот момент в сопровождении дюжих молодцов вернулась горничная. Слуги принесли высокую дубовую ванну и несколько чанов с горячей водой. Ботвелл отпустил Кэт.

– После того как закончишь, мы сможем поесть у камина. До обеда, мадам.

Она проводила его взглядом до двери в смежную комнату, в то время как Нелл, приказав лишним слугам удалиться, занялась приготовлением ванны. Приставив скамейку со ступеньками к борту ванны, она поднялась по ним и тонкой струйкой налила в горячую воду прозрачной жидкости. Через мгновение по комнате разлился нежный аромат сирени. Катриона опустилась в ванну, а служанка перебрала ее гардероб и достала простой шелковый халат бледно-лилового цвета, с длинными свободными рукавами и глубоким вырезом. Нелл вымыла Катрионе роскошные волосы и спину, ополоснула чистой водой и подала ей большой мягкий кусок ткани. Усадив госпожу у огня, она взяла сначала грубое полотенце и высушила волосы, затем расчесала щеткой и, наконец, обтерла большим лоскутом шелка, чтобы придать блеск. В завершение Нелл подстригла Катрионе ногти на руках и ногах и удалила лишние волосы на теле.

Во время всех этих действий Катриона не произнесла ни слова, занятая мыслями о Ботвелле: они признались друг другу в любви… Но что их ждет? Нет, она не хотела знать, в их отношения вовлечено так много других людей.

Нелл помогла ей облачиться в шелковый халат, застегнула перламутровые пуговицы и подала лайковые домашние туфли.

– А где мой костюм для верховой езды? – вернулась наконец к реальности Кэт.

– Рубашку, белье и бриджи я отправила в стирку, мадам, а все остальное лежит в вашем гардеробе. Уилл уже отправился за вашим сундуком.

– Спасибо, Нелл, ты свободна. Сегодня вечером мне твоя помощь не понадобится.

– Благодарю вас, миледи, но позвольте приглядеть, чтобы все здесь убрали после ванны и приготовили вашу постель.

Катриона, благодарно улыбнувшись девушке, отправилась в переднюю дожидаться любимого. На столе перед камином стоял серебряный поднос с графином, наполненным золотистой жидкостью, и двумя бокалами. Чтобы успокоить свое сумасшедшее сердце, она плеснула в бокал немного вина и выпила. Трудностей в ее жизни было предостаточно, но она не хотела в этот вечер думать ни о чем, кроме крепких нежных рук, обнимающих ее, и губ, целующих ее. Кэт хотелось с ним беззаботно смеяться и слушать его шутки.

Два дюжих молодца вынесли ванну сначала из ее спальни, а затем – из спальни графа. Вслед за ними, пожелав Катрионе спокойной ночи, покои покинула и Нелл, а через некоторое время, также закончив дела, ушел и камердинер графа Альберт.

Наконец вышел из двери своей спальни и граф, облаченный в темные бриджи и белую шелковую рубашку, застегнутую до самого воротника и стянутую в талии широким кожаным поясом с золотой пряжкой, украшенной рубинами. На ногах – мягкие кожаные туфли.

Она бросилась к нему, но Френсис, слегка отстранив ее, спросил:

– Это правда? То, что ты мне сказала, – правда?

Улыбка осветила ее лицо.

– Ах, Ботвелл! Да, я люблю тебя! Слышишь? Люблю! Теперь-то ты мне веришь?

– Да, верю, дорогая! Я лишь боялся, что, охваченный страстью, принял желаемое за действительное. – Притянув к себе, он нежно чмокнул ее в кончик носа. – Похоже, я не ошибся: этот наряд тебе впору.

– Ты тоже раздобыл его в одном из своих рейдов? – поддразнила Кэт его. – Оно словно на меня сшито.

Он усмехнулся и легонько провел пальцами по ее щеке.

– Здесь лишь кое-чего недостает. Повернись-ка.

В следующее мгновение на ее шее щелкнул замок ожерелья из молочного цвета жемчужин. Затем, повернув к себе лицом, он вдел ей в уши серьги из таких же жемчужин, но каплевидной формы.

– Вот теперь наряд близок к совершенству, к идеалу, – негромко произнес он. – Как бы ни повернулась жизнь, эти украшения навсегда твои. Френсис Хепберн, первый граф Ботвелл, дарит их своей невесте. – Он оглядел ее с нескрываемым восхищением. – Боже! Да у тебя безупречная кожа, Кэт! Никогда не видел, чтобы простой жемчуг вдруг так заиграл.

В этот момент слуги внесли серебряные подносы с едой. Граф подал Катрионе руку и проводил к столу. Сегодня он велел приготовить особенный изысканный ужин, и повар не подкачал. Они начали с охлажденных сырых устриц, которые Катриона обожала, а закончили слоеным тортом с ранней земляникой из оранжерей Эрмитажа.

Катриона не страдала отсутствием аппетита, и Ботвелл, забавляясь, подкладывал на ее тарелку самые лакомые кусочки, а когда она насытилась и ополоснула пальцы в специальной вазочке, делано-серьезно произнес:

– А теперь, мадам, пришло время расплачиваться за ужин.

Френсис взял ее за руку, проводил к диванчику возле камина, усадив, провозгласил:

– Для начала я набросаю твой портрет, дорогая, и потом, возможно, вылеплю восковую фигуру, а там, глядишь, в камне изваяю.

– Боже мой! Так ты еще и скульптор! – рассмеялась Кэт. – Вот откуда пошли эти дурацкие слухи о восковых фигурах. Вот почему тебя подозревают в занятиях черной магией! Ох, какие же идиоты! Идиоты и невежды!

Лицо Ботвелла исказила гримаса.

– Ну да. Недоброжелатели изо всех сил стараются убедить моего бедного доверчивого кузена Джейми в том, что я леплю из воска его фигурки, чтобы потом втыкать в них иголки.

Положив на колени мольберт, он прикрепил к нему лист бумаги и начал работать карандашом.

Катриона сидела совершенно неподвижно и с трудом верила, что это происходит с ней. Ей и в голову не могло прийти, что такое счастье возможно. Кажется, предложи он ей спуститься в ад, сойти в геенну огненную, пойдет не задумываясь. Ее взор не упускал ни одного его движения, и она покраснела от мыслей, которые обуревали ее. С каким бы удовольствием она лежала сейчас с ним в постели, вместо того чтобы позировать! Он поймал ее взгляд и с улыбкой отложил работу в сторону.

– Ты просто читаешь мои мысли! – обрадовалась Кэт.

– Это не так уж трудно, когда ты краснеешь. Кроме того, мои собственные следуют в том же направлении. – Он встал и протянул ей руку. – Пойдем, моя сладкая, на ложе нашей любви.

– Но почему все так странно? Тринадцать лет я жила с Патриком вполне довольная и удовлетворенная, но с тобой… – Кэт помолчала, наконец нашла нужные слова: – С тобой все совершенно по-другому – как-то ярче, теплее, что ли…

– Ты всегда любила Патрика?

– Он был единственным мужчиной, которого я когда-либо знала. Грейхейвен расположен на отшибе, так что гости бывали там нечасто. Нас с Патриком обручили, когда мне было всего четыре года. Он на девять лет старше меня. Едва мне исполнилось шестнадцать, мы поженились, причем я даже не была уверена, что хочу за него замуж. За ним тянулась слава распутника, и он был таким высокомерным!

Ботвелл мысленно усмехнулся, представив, как своенравная Катриона сталкивается с упрямцем Гленкирком.

– Но все же, – между тем продолжала Кэт, – мы неплохо уживались вместе, вроде бы любили и друг друга, и наших детей.

– Все же это вряд ли была настоящая любовь, – заключил Френсис, – но твоя судьба лучше моей. Ты страстная, чувственная, а вот моя драгоценная графиня ненавидит услады плоти. Если бы она знала другой способ наложить руки на мое богатство, не рожая детей, непременно бы им воспользовалась.

– Но как же дети? Ты ведь любишь их?

– В какой-то степени. Как и Маргарет, они воспитанны, корректны, но в них нет обаяния Хепбернов и Стюартов. Наши отношения не назовешь теплыми.

– Какая жалость! – произнесла Кэт со вздохом.

– Да не о чем жалеть! Впервые в жизни я по-настоящему влюбился. Господь сжалился надо мной и послал мне тебя! Это же такое счастье!

– Ох, Ботвелл, что же нам делать?

– Пока не знаю. У меня нет простого ответа, но я обязательно найду решение нашей проблемы, обещаю.

Обняв за плечи, он повел ее в спальню, осторожно расстегнул жемчужное ожерелье и положил на стол, затем избавил ее от халата. Заколки из волос она вынула сама, позволив шелковистой массе волной упасть на спину. У него перехватило дыхание от вида ее совершенных грудей, отливающих золотом в отблеске свечей. Сбросив одним движением домашние туфли, она босиком подошла к нему и дрожащими пальцами взялась за пуговицы его рубашки. Он перехватил трепещущие ладони, мягко отстранил и сам продолжил начатое ею.

Кэт медленно опустилась на простыни, а затем и Френсис, освободившись от одежды, скользнул к ней в постель. Их тела соприкоснулись под пуховым покрывалом, и он притянул ее к себе. Это было так нежно, так уютно, что не хотелось двигаться. Они лежали так, казалось, целую вечность, пока их тела, напитавшись теплом друг друга, не заявили о других потребностях.

И опять, словно умел читать мысли, он вошел в нее, сразу глубоко погрузившись в пульсирующую теплоту, стараясь проникнуть как можно глубже.

– О боже! Этого мало! – почти простонал Френсис.

Кэт заплакала от восторга, наконец осознав, что его любовь к ней столь же глубока, как и ее собственная.

Глава 25

Зима сменилась ранней весной, и наступило время традиционных рейдов к границе. Ботвелл не раз отказывался в них участвовать, предпочитая проводить время с Катрионой, и среди воинов начало расти недовольство. Опасаясь открытого бунта, внебрачный сводный брат Ботвелла, Геркулес Стюарт, решил поговорить об этом с графиней, и она неожиданно попросила:

– Может, возьмете и меня с собой?

Он удивился, но не отказал.

– Разумеется, миледи, если Френсис не против.

– А ты умеешь обращаться с мечом или пистолетом? – спросил тот, когда Катриона и Геркулес обратились к нему с просьбой отпустить ее в рейд.

– Да, и неплохо, – старший брат научил.

Френсис недоверчиво хмыкнул, но когда Кэт продемонстрировала свое умение обращаться с кинжалом, согласился:

– Ладно, уговорила, пойдешь с нами.

Конечно, Геркулесу было приказано глаз с нее не спускать.

Так Катриона стала принимать участие в рейдах Ботвелла: поначалу только ночью, а потом и в дневное время. Не испытывая страха, она вступала в схватки с англичанами с такой яростью и отвагой, что люди графа ею восхищались. Правда, Катриона никогда не была жестока с женщинами и детьми. Скоро по приграничным районам Шотландии пошла молва о некой прекрасной воительнице, которую не берут ни меч, ни стрела.

Однажды давний друг Ботвелла лорд Хоум отправился на конную прогулку к югу от Эдинбурга. Рассказы о прекрасной леди доходили до него, и он давно пылал желанием встретиться с ней. Он не хотел, чтобы его сопровождали слуги: сплетен потом не оберешься, – отправился один. Время уже клонилось к вечеру, когда, решив полюбоваться великолепием замка издалека, он остановился неподалеку от Эрмитажа. Услышав в отдалении глухой стук копыт, он заехал в рощицу и стал ждать. Громадного жеребца Ботвелла, Валентайна, он узнал сразу, однако гнедая кобыла его спутника была ему неизвестна. Всадники направлялись прямо к тому месту, где скрывался лорд Хоум, но почему-то остановились в высокой траве неподалеку. Он теперь хорошо видел Френсиса и уже собирался окликнуть, как вдруг услышал:

– Я выиграл, мадам! Платите штраф!

Ответом Ботвеллу был смех, и такой нежный, что Хоум подался вперед, пытаясь разглядеть незнакомку, но дама сидела к нему спиной, так что лица ее видеть он не мог.

– Назовите сумму, милорд! – раздался ее голос.

В ответ Ботвелл насмешливо вскинул бровь, нагнулся к спутнице и быстро пересадил в свое седло перед собой.

– Ох, Френсис! – кокетливо рассмеялась женщина и склонила голову к его плечу.

Хепберн крепко обнимал ее, и лорд Хоум так и не смог разглядеть лицо дамы, зато его поразило выражение нежности и любви на лице друга. Уткнувшись в волосы своей спутницы, Ботвелл едва ли не с благоговением произнес:

– О боже, милая, как же я тебя люблю! Поехали домой. Попробуешь еще раз обогнать меня?

Приподняв, он пересадил ее обратно, и опять Хоуму не повезло: женщина оказалась спиной к нему.

– Если я выиграю, то одним поцелуем ты не отделаешься, – штраф будет значительно больше!

Было совершенно понятно, что имела в виду незнакомка, и Хоум был поражен: похоже, девка огонь!

Ботвелл негромко усмехнулся и ответил:

– Согласен, но если победите вы, мадам.

Шлепнув ладонью гнедую кобылу по крупу, давая тем самым спутнице фору, он пришпорил Валентайна и пустился галопом за ней.

Лорд Хоум еще несколько минут оставался в своем укрытии. Увиденное потрясло его до глубины души. Френсиса Хепберна он знал уже несколько лет: одно время они даже враждовали между собой, но после того как юношеское тщеславие сгинуло, стали друзьями, – однако видеть Ботвелла таким довольным жизнью и умиротворенным ему никогда не приходилось. Они когда-то немало погуляли вместе с Френсисом по злачным местам, и Хоум привык, что тот не воспринимает ни одну женщину, даже свою холодную чопорную супругу всерьез. Теперь его представления претерпели основательные изменения. Хоум был совершенно уверен, что владелец Эрмитажа влюбился по уши. Усевшись наконец в седло, Хоум направил коня к замку, решив немедленно удовлетворить свое любопытство.

Во внутреннем дворе его встретил Геркулес Стюарт. Поприветствовав гостя, он взял его лошадь и сказал:

– Сейчас схожу за Френсисом. Хозяин только что вернулся и будет рад вас видеть.

Лорд Хоум остался ждать в передней, ухмыляясь и гадая, кто же победил в конной скачке. Внезапно дверь широко распахнулась, и в комнату буквально ворвался Ботвелл.

– Бог мой, Сэнди! Рад тебя видеть! Какими судьбами? Что привело тебя в Эрмитаж?

Граф наполнил два тяжелых бокала виски, друзья выпили, и Хоум, наконец, ответил:

– Любопытство, Френсис, исключительно любопытство. В Эдинбурге ходят легенды о твоих подвигах, и будто вместе с тобой в рейдах участвует какая-то красавица. Королевский двор просто-таки заинтригован. Так что же мне рассказать им? Что лорд Ботвелл опять посмеялся над ними? А может, это вовсе и не дама, а парень в парике?

Ботвелл поднес к губам бокал с виски и лениво улыбнулся.

– Ты хочешь увидеть мою леди, Сэнди? Кстати, я попросил у Маргарет развод.

От удивления брови Хоума взлетели на лоб.

– Пообещал, что все свои владения, кроме Эрмитажа, отдам детям, – продолжал Ботвелл. – А что нового у тебя, Сэнди?

Александр Хоум, большой ценитель виски, сначала втянул ноздрями дымный аромат и лишь потом сделал глоток.

– Стало быть, если я правильно понимаю, Френсис Стюарт Ботвелл, которого называли некоронованным королем Шотландии, наконец-то влюбился?

Вместо ответа Ботвелл потянул за шнурок звонка и сказал явившемуся на вызов слуге:

– Спросите миледи, не желает ли она присоединиться к нам?

Эти несколько минут мужчины провели в дружелюбном молчании, а когда дверь в комнату наконец открылась, Ботвелл рывком поднялся навстречу вошедшей даме. Покровительственно положил руку ей на плечи и с гордостью произнес:

– Сэнди, позволь представить тебе Катриону, леди Лесли. Кэт, это мой старинный друг лорд Александр Хоум.

Лорд Хоум склонился и поцеловал протянутую узкую руку, а потом поднял взгляд на самые прекрасные глаза, которые ему приходилось когда-нибудь видеть. В его сознании между тем соединились в одно целое имя дамы и слухи, которые ходили по городу. Она улыбнулась и, осторожно высвободив свою ладонь из его пальцев, подтвердила то, о чем он уже догадался:

– Да, лорд Хоум, я та самая Катриона Лесли и к тому же графиня Гленкирк. И да, лорд Хоум, я та самая, которую вы знали как добродетельную леди.

Хоум даже покраснел, пытаясь найти, что ответить.

– Мадам, я…

Кэт ему помогла:

– Вы удивлены, увидев меня здесь, милорд? Френсис может поведать вам правду о происходящем, если у него есть такое желание. А я, пожалуй, отправлюсь к экономке и попрошу ее позаботиться о вашем устройстве. – Повернувшись к Ботвеллу, графиня добавила: – Если ты не против, я распоряжусь накрыть обед в малой столовой.

– Надеюсь, ты пообедаешь с нами, Кэт?

– Да, дорогой, разумеется.

Одарив обоих мужчин улыбкой, Катриона вышла из комнаты.

– Великий боже, Ботвелл! – воскликнул Хоум. – Катриона Лесли! А Гленкирк знает, что она здесь? Он говорит всем, что она отправилась домой ухаживать за больным ребенком, и даже продал ее должность при дворе.

– Вот и отлично, – сказал Ботвелл. – В любом случае ко двору она не вернется. И отвечаю на твой вопрос, Сэнди: нет, Гленкирк не знает, где она. Кэт уже написала своему дяде аббату, чтобы занялся их разводом.

– Но как такое могло случиться? – спросил Хоум. – Гленкирки считались благополучной счастливой парой. Черт меня побери, Френсис, ты снова всех обдурил! Ведь ты уверял, что не спишь с ней! Да весь двор смеялся, когда ты утверждал, что между вами лишь дружба! Говорили, что Хепберн наконец-то встретил свою пару, но она не желает с ним спать, потому что не спит ни с кем, кроме собственного мужа. И все это время ты врал!

Хлопнув себя по коленям, Хоум заревел от восторга, но его пыл остудил негромкий голос Ботвелла:

– Нет, все было не так. Налей себе еще, и я расскажу тебе правду.

Лорду Хоуму не надо было предлагать дважды, поскольку виски Френсиса Хепберна считалось лучшим в приграничном регионе и даже, возможно, во всей Шотландии. Удобно откинувшись на спинку кресла, он слушал рассказ друга сначала с изумлением, потом с нарастающим ужасом и, наконец, с яростью.

– Да поможет мне Бог, – закончил повествование граф. – Я давно влюблен в нее, это правда, но даже не думал отбить ее у Гленкирка. Только этот дурак сам выбросил такую драгоценность!

– Даже если вы оба обретете свободу, – негромко произнес лорд Хоум, – Джеймс Стюарт никогда не позволит вам вступить в брак. Черт побери, Френсис! Вы же росли вместе с королем. Ты прекрасно знаешь, каким мстительным он может быть, а тебе вряд ли удастся скрыть, что ты разводишься с дочерью Ангуса. А как поведет себя Гленкирк, когда узнает, где его жена? Да он примчится сюда как ураган. Пусть даже он и потерял на какое-то время голову от ревности, но я готов поспорить, что он все еще любит ее и попытается заполучить обратно.

– Она к нему не вернется, – твердо возразил Ботвелл. – Да и я этого не допущу. Пусть меня и называют некоронованным королем Шотландии, претендовать на трон моего кузена я не собираюсь, хотя ты вряд ли сможешь убедить в этом Джейми. Когда мы с Кэт поженимся, то большую часть времени собираемся проводить в Италии. Я хочу лишь сохранить за собой Эрмитаж: для сына, которого она мне когда-нибудь подарит. Такова цена, которую мы готовы заплатить королю за наше счастье, – жизнь в изгнании. Что же касается графа Гленкирка, ему придется согласиться на развод, иначе Кэт расскажет о случившемся всему двору. Джейми никогда этого не допустит – ведь он не только король, но и глава церкви. Ах, Сэнди! Всю жизнь я ждал, когда же обрету счастье, и наконец получил его. Я никогда и не думал, что такое возможно.

Лорд Хоум в сомнении покачал головой. Послушать графа, так все просто. Что ж, остается надеяться, что у Ботвелла все получится. У Френсиса Ботвелла всегда было полно забот. Обладатель недюжинного ума, далеко опередивший свое время, он жил в постоянной борьбе. Любовь изменила его до неузнаваемости: успокоила, умиротворила его – он больше не казался грозным и непримиримым.

Александр Хоум знал о Катрионе Лесли только из придворных сплетен, но женщина, которая сумела произвести столь сильное эмоциональное впечатление на графа Ботвелла, должна быть незаурядной личностью. Будет очень жаль, если у Хепберна не получится удержать в руках такое сокровище. Ко всему прочему такая красавица!

Александр решил задержаться в Эрмитаже, чтобы узнать графиню Гленкирк получше, и оставался в замке до конца весны – на редкость удачной и по погоде, и по результатам рейдов, куда выезжал вместе с ними. Очень скоро он почувствовал в прекрасной шотландской графине ту же гордость, что отличала Ботвелла и его людей. Особенно тронул Хоума ритуал, которого придерживались влюбленные перед каждым рискованным предприятием. Френсис поворачивался к Кэт и говорил:

– Я – Ботвелл! – И она негромко отвечала:

– Я – Лесли!

Конечно, после пересечения границы, на английской территории, они были вынуждены соблюдать максимальную осторожность, но зато потом, возвращаясь без потерь и уже находясь в безопасности на своей территории, Френсис Хепберн часто пересаживал Катриону на своего Валентайна, и обнимая любимую, ехал до самого дома.

С детских лет Хоум по рассказам няни знал об истинной любви, но когда подрос и возмужал, стал понимать, что в обществе браки заключались из соображений наибольшей выгоды для каждой из сторон, а подлинные отношения участников этого процесса никого не интересовали. В основе отношений иного рода лежала откровенная похоть. Но ни то ни другое не подходило для определения происходящего между графом Ботвеллом и графиней Гленкирк. Александр Хоум наконец осознал, что ему повезло стать первым свидетелем истинной любви.

Убедившись, что Кэт Лесли вовсе не авантюристка, намеревавшаяся извлечь некую выгоду из отношений с его другом, Сэнди Хоум в конце концов распрощался с влюбленными и отправился к себе домой в Хирсел.

Глава 26

Дэвид Дуглас, граф Ангус, терпеть не мог сцен и всячески избегал любого беспокойства. Сейчас, живя в доме своей дочери в Крайтоне и закончив читать письмо, ей адресованное, сэр Дуглас пребывал в задумчивости.

– Что скажешь, папа? Как мне с этим быть?

От резкого тона Маргарет, который безумно его раздражал, граф внутренне содрогнулся.

– А чего бы ты хотела, дорогая? Никогда не поверю, что решение еще не принято. Ты любишь его, Маргарет?

– Нет! – последовал резкий ответ.

– Тогда в чем же дело? Он просит дать ему развод и при этом оставляет тебе все, что имеет, за исключением Эрмитажа. Или думаешь получить еще и его?

– Нет! Терпеть не могу это место!

– Ну и дай ему, о чем он просит, дочь.

– Но почему он решил развестись именно сейчас? Он всегда жил от нас отдельно и был вполне счастлив.

– Разве до тебя не доходили слухи? Ведь Эдинбург только и говорит о том, что в рейдах его сопровождает некая дама. Может, причина в этой загадочной женщине?

– Вполне подходящая пара для него! – фыркнула Маргарет.

– Послушай, дочка, – примирительно проговорил Ангус, – брось ты этого Ботвелла. Рано или поздно он открыто схлестнется с королем. Они с Джеймсом всегда раздражали друг друга. Я не хотел бы, чтобы вы с детьми были втянуты в эту междоусобицу.

– Ты совершенно прав, отец, – спокойно согласилась графиня Ботвелл. – И будет лучше, если я получу все, что могу, сейчас. Поможешь это устроить?

– Разумеется, дорогая!

Дэвид Дуглас, вполне довольный, потрепал дочь по руке. Как хорошо, что Маргарет в любых ситуациях способна оставаться холодной и разумной.

А в аббатстве Гленкирка преподобный Чарлз Лесли размышлял над письмом своей племянницы Катрионы, в котором она просила получить для нее развод с Патриком Лесли. Развод между аристократами, принадлежавшими к обеим церквям, не был чем-то необычным в Шотландии, но все равно Чарлза Лесли шокировало, что Кэт хочет разрыва брачного союза, и это после стольких усилий, приложенных для организации ее замужества. Да и все эти годы они выглядели такой счастливой парой! Аббат знал, что Патрик находится сейчас в своем замке, и послал за ним одного из монахов.

Когда племянник вошел в его келью, Чарлз Лесли был поражен его внешним видом. Граф Гленкирк выглядел совершенно измученным, даже изнуренным. Стало ясно, что между супругами произошел серьезный разлад, поэтому ни слова не говоря, он протянул графу письмо. Исподтишка наблюдая за племянником, он видел, как лицо Патрика исказилось от боли.

– Она хоть и не сообщила, почему желает развода со мной, но вы должны знать, что у нее есть для этого причина. Но, дядя, видит бог, я не хочу терять ее!

– Будет, будет тебе, Патрик, – попытался успокоить племянника аббат, очень удивленный тем, что происходящее настолько расстроило и выбило из колеи уверенного в себе графа. – Не может же все быть настолько плохо. Неужели это все из-за той маленькой датчанки? Кэт что, не может тебе простить эту маленькую шалость?

– Нет, дядя, дело не в этом, причина куда ужаснее.

Чарлз Лесли не удовлетворился его ответом и потребовал объяснений, а услышав всю историю, не смог сдержать гнев и принялся громоподобным голосом честить племянника:

– Идиот! Высокомерный болван! Как ты мог? Не говори больше ничего. Я не позволю единственной дочери моей сестры вернуться к такому чудовищу!

Граф нервно запротестовал:

– Я не дам согласия на развод, пока не объяснюсь с ней. Кто доставил письмо?

– Слуга Кира.

– Тогда я немедленно отправляюсь в Эдинбург! – заявил Патрик Лесли. – Если после встречи со мной она по-прежнему будет настаивать на разводе… что ж, тогда я согласен.

Граф Гленкирк не хотел, чтобы король узнал о его поездке в Эдинбург, поэтому выехал тайно. Джеймс с большой настороженностью относился к гленкиркским Лесли после той ужасной февральской ночи. Граф также предупредил миссис Керр, что о его визите никто не должен знать. Привыкшая к самым необычным выходкам своих господ, экономка понимающе улыбнулась и кивнула.

Следующим пунктом, куда направился Патрик, был особняк Кира на Голдсмитс-лейн. Оба брата оказались дома и сердечно встретили его, но по настороженному и в то же время сочувственному выражению во взгляде старшего, граф понял, что ему известна причина его визита. После неизбежных любезностей при встрече Абнер Кира удалился, а Бенджамин Кира и граф сели у огня камина.

– Итак, где она? – без предисловий начал Гленкирк.

– Милорд, хоть мой банковский дом и служит вашей семье с давних времен, я не имею права сообщить вам это, поскольку не могу нарушить данное ей слово.

Патрик ожидал подобного ответа.

– В таком случае не могли бы вы передать ее милости записку?

– Полагаю, что это сделать я смогу, милорд. Распорядиться, чтобы вам принесли пергамент и чернила?

– Буду вам весьма признателен, друг мой.

Слуга принес письменные принадлежности, и мистер Кира удалился, чтобы не мешать графу. Патрик несколько минут посидел в раздумье, наконец перо заскользило по пергаменту:

«Кэт! До тех пор, пока мы не поговорим с глазу на глаз, я не дам своего согласия. Если ты и после нашей встречи будешь желать развода, препятствовать не стану. Я осознаю всю тяжесть своей вины, но прошу дать мне шанс и выслушать. Я очень тебя люблю.

Гленкирк».

Посыпав написанное мелким песком, Патрик скрутил пергамент, капнул расплавленным воском и скрепил своей печаткой.

– Передай это своему хозяину, – сказал он, отдавая свиток ожидавшему его слуге. – Скажи, что я буду в своем городском доме.

Несколько минут спустя Бенджамин Кира передал пергамент посыльному, наказав:

– Отвези это леди Лесли в замок Эрмитаж и проследи, чтобы за тобой никто не увязался.

Катриона не хотела встречаться с мужем, но Ботвелл настоял:

– Ты не можешь быть уверена, что не любишь его, до тех пор пока не посмотришь ему в глаза и не скажешь об этом прямо. Возьми с собой кузину Фиону. Я тоже отправлюсь в Эдинбург, тем более что давно пора ответить на эти нелепые обвинения, будто я занимаюсь колдовством и строю козни королю. Есть и другие дела – если Маргарет согласна дать мне развод, то предстоит подписать кучу бумаг.

– Как ты думаешь, Джейми что-нибудь известно про нас? – спросила Кэт.

– Не думаю. Знает только Хоум, но он не из болтливых. Мы поедем в город тайно. Вместе с нами отправится Геркулес, а когда доберемся до Эдинбурга, он проводит тебя до дома твоей кузины.

– А что, если мне понадобится твоя помощь?

– Я тут же об этом узнаю, дорогая, не бойся. Мы быстро разделаемся каждый со своими делами и сразу вернемся обратно в Эрмитаж.

Они добрались верхом до Эдинбурга и там расстались. Фиона Лесли пришла в неописуемый восторг от встречи с кузиной и, сгорая от любопытства, потребовала скорее все рассказать.

– Сначала пообещай мне, – начала Кэт, – что ни словом не обмолвишься Патрику обо мне. Он остановился в городском доме, а мне, кроме как сюда, больше податься некуда.

– Да я-то дам тебе такое обещание, но Адам все равно ему скажет.

Как только зять вернулся домой, Кэт сразу же его предупредила:

– Если Патрик узнает, что я здесь, то ему станет известно, что это ты посоветовал мне отдаться королю.

– Да я уже сам ему сказал об этом, – сообщил Адам, машинально дотронувшись до челюсти.

– Надеюсь, не забыл добавить, что в действительности Джейми вожделел твою жену, но ты предложил ему меня?

– Но это неправда! – в сердцах воскликнул Адам.

– Да, но я скажу Гленкирку, что дело было именно так, и Фиона подтвердит. Не так ли, кузина?

– Да, – нежным голоском произнесла Фиона, и ее дымчато-серые глаза послали мужу озорной взгляд.

Адам Лесли воздел руки к небу.

– Ну хорошо. Вы, две стервы, победили! Ты получишь у нас приют, Кэт. Но когда Гленкирк узнает об этом, мне как-то не хочется еще раз получить в челюсть.

Кэт успокаивающе коснулась руки зятя.

– Присядь, Адам. И ты тоже, Фиона. Я хочу серьезно поговорить с вами обоими. – Супруги сели, и, глядя на кузину, Кэт произнесла: – Думаю, Адам уже тебе рассказал, что я была вынуждена какое-то время делить с Джеймсом постель. – Фиона кивнула, и Кэт продолжила: – Однажды Гленкирк застал нас и пришел в ярость. Что он сделал со мной, – тебе лучше не знать. Недавно я попросила его о разводе, но он ответил, что не даст согласия, пока мы не поговорим лицом к лицу. За этим я и приехала в Эдинбург.

– Но где же ты пропадала все эти последние месяцы? – удивилась Фиона.

Кэт улыбнулась.

– Этого, кузина, я тебе пока не скажу.

Адам Лесли что-то буркнул и встал налить себе вина: если не хочет говорить, нечего и спрашивать. Но Фиона сразу почувствовала, как изменился голос кузины, и с изумлением подумала: «Боже мой! Да она влюблена! И вовсе не в Гленкирка!»

Фионе отчаянно хотелось понять, кто любовник Катрионы, но она не могла припомнить ни одного мужчины за пределами семьи, с кем кузина поддерживала хотя бы дружеские отношения. Увидев, как помрачнело ее лицо, Катриона усмехнулась:

– Со временем все узнаешь, но не сейчас.

Поняв, что ход ее мыслей разгадан, Фиона рассмеялась.

– Да уж, так просто из тебя ничего не вытянешь.

На следующий день к Кира был отправлен посыльный с известием, что графиня Гленкирк готова встретиться со своим мужем в час дня, если кто-нибудь известит графа об этом.

Гленкирк явился незамедлительно, сгорая от нетерпения. Он был уверен: когда они объяснятся и он извинится перед ней, заверив в своей любви, вся их отчужденность вмиг улетучится. На лице его застыла гримаса боли, когда молодая служанка проводила его в гостиную, где Кэт ждала, и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

На графине Гленкирк было темно-синее бархатное платье с высоким воротником и кружевными манжетами цвета небеленого полотна. Ее волосы были собраны в тугой узел на затылке. Это была вроде бы прежняя Кэт, но в то же самое время совсем другая, и с особой ясностью он это понял, когда вместо приветствия она лишь произнесла:

– Патрик…

Голос ее был холоден, и никакого радушия в нем не чувствовалось.

Он бросился было к ней, намереваясь обнять, но словно споткнулся при виде кинжала, украшенного драгоценными камнями, у нее в руке.

– Не прикасайся, иначе эта штука окажется в тебе!

– Милая, сжалься, прошу тебя! – взмолился Гленкирк. – Ты же моя жена, моя любовь.

А вот этого ему говорить не стоило!

– Что-то ты об этом подзабыл два с половиной месяца назад, когда вы с королем по очереди всю ночь насиловали меня! Боже мой, Гленкирк! Я была тебе хорошей и преданной женой в течение тринадцати лет, я никогда не давала ни малейшего повода усомниться во мне. Но стоило увидеть, как король распускает руки, и ты тут же счел виновной в этом меня только потому, что я женщина. А разве вы, мужчины, всегда безгрешны?

Гленкирк упал перед ней на колени, прижался к подолу платья и дрожащим голосом взмолился:

– Кэт! Милая, родная Кэт! Простишь ли ты меня когда-нибудь? Когда я очнулся и вспомнил все, что произошло… Ты не можешь ненавидеть меня больше, чем ненавижу себя я сам. Умоляю, прости!..

– Нет, Патрик, не прощу. Понимаешь ли ты, что значит для женщины позволить другому мужчине овладеть ее телом? Если для вас плотская любовь всего лишь некий физический акт, то у женщины к этому присоединяются еще и сильнейшие чувства. Ее страсть к мужчине возникает еще до соединения тел и продолжается после акта любви. Джеймс заставил меня ощутить себя шлюхой. Он попользовался моим телом, и мое тело отвечало его телу, потому что ты научил его отвечать на ласки, но я не чувствовала к нему ничего, кроме ненависти. Всякий раз, когда он входил в меня, я ненавидела его и молилась, чтобы ты никогда не узнал о моем позоре, потому что не смогла бы перенести твою боль. Если бы ты проявил такое же милосердие ко мне, то я бы простила, но когда вместе с ним ты насиловал меня, в то время как должен был защищать. Нет, милорд Гленкирк, никогда я не прощу тебя!

Он поднялся с колен и, не решаясь взглянуть на нее, спросил:

– Что будет с детьми?

– Я хочу забрать дочерей. Поскольку Джейми и Колин уже служат у Роутса, а Робби приступит в следующем году, им моя забота уже не нужна. Дети могут оставаться у тебя, пока развод не оформлен, но после этого будут со мной. Ты сможешь видеть их в любое время, когда захочешь. Все они из рода Лесли-Гленкирков, и мне не хотелось бы, чтобы они это забыли. Также я не желаю, чтобы они ненавидели своего отца: то, что произошло между нами, не касается наших детей.

– Вы так великодушны, мадам, – произнес Патрик язвительно. – А теперь, когда мы обо всем договорились, вы, может, удовлетворите мое любопытство и скажете, где пропадали все это время?

– Нет, не скажу. Ты утратил все права на мою жизнь в ту февральскую ночь.

Вызвав звонком горничную, Катриона сказала:

– Пожалуйста, прикажите конюху подвести мою лошадь. – Затем она холодно кивнула Патрику Лесли: – Прощайте, милорд, – и вышла из комнаты.

Все произошедшее и сказанное ошеломило графа. Он не мог поверить, что только что в этой комнате была Кэт, его любимая Кэт. Никакой любви не выражали ее прекрасные светло-зеленые глаза, которые раньше загорались радостью при одном только виде его. Он сам, своими руками уничтожил женщину, которую звали Катриона Лесли. А эта, которая, подобно фениксу, возродилась из ее пепла, не была его женщиной, даже не походила на нее. Опустившись в кресло, он обхватил голову руками и разрыдался, а когда приступ самобичевания прошел, покинул особняк Кира и остаток дня, а затем и ночь, провел в беспробудном пьянстве.

Глава 27

Когда Френсис Стюарт Хепберн по своей воле явился к королю, Джеймс впал в панику и приказал заключить графа в Эдинбургский замок. Король, будучи чрезвычайно суеверным, ужасно боялся черной магии. Канцлер Мейтленд, прекрасно осведомленный об этом, и стремясь переломить хребет шотландской знати, быстро сочинил обвинительное заключение против Ботвелла. Он полагал, что, сокрушив пограничного лорда, сможет подавить и всякое сопротивление власти Джеймса. К сожалению для канцлера, остальные аристократы, сочувствующие лорду, были чрезвычайно раздражены попыткой уничтожить их власть и влияние и отказались участвовать в процессе над Хепберном. В результате правосудие оказалось в тупике, поскольку никто иной не имел права судить графа.

Катриона пришла в ужас от известия о том, что Ботвелл в заточении в Эдинбургском замке, но предпринять ничего не могла – даже связаться с возлюбленным – из страха перед королем. Она также не представляла, каким образом и где отыскать Геркулеса, поэтому была вынуждена тихонько сидеть у Фионы в ожидании хоть каких-то известий. Покидать Эдинбург без Френсиса ей не хотелось.

Но долго ждать не пришлось – вскоре принесли записку от верного Геркулеса. Ее просили тайно, скрыв лицо под вуалью, прийти в таверну «Дуб и чертополох» на следующий день после полудня и спросить мистера Прайора.

Кэт едва дождалась назначенного часа, выскользнула из дома Фионы и быстрым шагом направилась к условленному месту. Моросил легкий июньский дождь, чему она только радовалась, – на улицах было малолюдно. Войдя в таверну и спросив мистера Прайора, она была препровождена в отдельный кабинет, расположенный в глубине зала на первом этаже. Там и встретил ее Геркулес.

Она едва дождалась, когда служанка закроет за собой дверь, и тут же спросила:

– Френсис. Что с ним?

– Чрезвычайно комфортно расположился в хорошо меблированных двухкомнатных апартаментах. Ест и пьет все самое лучшее из того, что можно купить за деньги – тюремщики снабжают, – но начинает скучать из-за нерешительности его величества.

– Я могу что-то для него сделать?

– Френсис решил, что слишком большая доза королевского гостеприимства вредит его здоровью, – усмехнулся Геркулес, – поэтому намерен вскоре покинуть Эдинбург. Можете ли вы где-нибудь укрыть его на несколько часов или самое большее на день?

– Да, в доме моей кузины Фионы. Вы знаете, где это. Кроме того, Адам, ее муж, завтра уезжает в Гленкирк недели на две. Френсису хватит этого времени, чтобы подготовить побег?

Геркулес Стюарт кивнул.

– Вполне достаточно и недели, миледи.

– Я буду наготове. Может, дадите мне какой-нибудь сигнал, чтобы я знала, когда это произойдет?

– Накануне ночи побега мальчик-посыльный доставит вам букет из диких красных роз и белого вереска. – Он налил в бокал красного вина и протянул ей: – Выпейте, мадам: вы очень утомлены.

Катриона с улыбкой взяла бокал и призналась:

– Я действительно беспокоилась все это время. Никаких вестей – только сплетни, что удавалось услышать на рыночной площади.

Геркулес восхищенно посмотрел на нее.

– Как только ему это удалось? Ведь сумел же влюбить в себя самую красивую и отважную женщину этой дикой страны. Он всегда был счастливчиком, этот дьявол! – Геркулес улыбнулся ей, и от этой улыбки, такой же, как у Ботвелла, у нее защемило сердце.

Катриона нашла в себе силы ответить:

– Если кто здесь и счастливчик, так это я, Геркулес. Никто не может так любить, как мой Френсис.

Она встала и взяла со скамьи свой плащ.

– Думаю, мне пора. Буду с нетерпением ждать вашего сигнала.

На следующий день Адам Лесли покинул Эдинбург, и Кэт с Фионой остались одни. Неугомонная кузина тут же принялась приставать к Катрионе, чтобы открыла наконец, кто ее любовник, но та лишь смеялась в ответ:

– Еще не время, но через несколько дней ты не только узнаешь его имя, но даже сможешь его увидеть.

Фионе оставалось только скрипеть зубами от досады и неудовлетворенного любопытства.

Спустя два дня, ближе к вечеру, наконец произошло то, чего так ждала Кэт: в дверь постучал уличный мальчишка, и, передав открывшей дверь служанке букет из белого вереска и диких красных роз, сказал:

– Для леди Гленкирк.

Вскрикнув от восторга, миниатюрная горничная поставила букет в серебряную вазу и принесла графине. Фиона элегантным движением вопросительно приподняла бровь.

– Очаровательно. Значит ли это, что я наконец смогу увидеть некоего джентльмена?

– Да, причем сегодня вечером, – ответила Кэт. – Сможешь отпустить всех слуг?

– Да я уже это сделала: ведь сегодня канун Иванова дня, так что все будут праздновать.

– Черт возьми! – не выдержала Катриона. – Я должна была подумать об этом! Фиона, скажи слугам, что они могут не приходить на работу и завтра. Пожалуйста, сделай это ради меня. Милорд не захочет, чтобы его видел кто-нибудь, кроме нас с тобой.

Фиона готова была согласиться на что угодно.

– Все равно толку от них завтра не будет никакого – перепьются, – головы у них распухнут от эля, вина и любви. Ох, кузина! Я просто сгораю от любопытства! Скажи, наконец, кто он?

– Ботвелл.

– Да, но… он же в тюрьме, – растерянно произнесла Фиона, но тут же закрыла рот руками, вперив в кузину огромные дымчато-серые глаза.

Катриона чуть не расхохоталась, но Фиона быстро пришла в себя.

– Да, теперь понимаю, почему ты молчала. И с ним ты была сразу после того, как сбежала от Гленкирка? – Катриона кивнула, а Фиона воскликнула: – Черт возьми! Ну везет же некоторым: сначала Гленкирк, теперь этот пограничный лорд! Оба красавцы, а уж что про них говорят… – Ее глаза возбужденно заблестели, она вцепилась в Катриону и принялась умолять: – Что он собой представляет? Он и в самом деле колдун? А как он занимается любовью? Ну же…

Катриона едва сдержала новый смешок, потому что поняла: Фиона задала этот вопрос вполне серьезно.

– Нет, кузина, Френсис не колдун и не волшебник, а любовью занимается очень нежно.

– Но как у вас это получилось?

– Мы были давно знакомы, еще при дворе. Тогда он еще не был моим любовником.

– У него ведь есть жена, Кэт.

– Он сейчас разводится, как и я. А ближе к концу года мы поженимся.

– А Гленкирк знает о Ботвелле? Или король?

– Нет, пока нет. И прошу, ты тоже никому ничего не говори. Я хотела бы, чтобы об этом не знали до тех пор, пока мы с Френсисом спокойно не поженимся.

– Нам ведь надо что-то приготовить…

– Еды побольше. У Френсиса отменный аппетит, особенно когда удается провернуть хорошее дельце. А тут он одновременно провел и Джейми, и Мейтленда, так что у него будет повод для торжества.

Вечером, когда слуги разошлись по домам, Катриона Лесли и ее кузина Фиона ждали гостя. Катриона предполагала, что Ботвелл подастся в бега ближе к полуночи, когда празднество будет в разгаре, и оказалась права. Стояла глубокая ночь, когда в кухонную дверь постучали. Катриона метнулась открывать и увидела на пороге две закутанные в плащи фигуры.

Гости вошли в прихожую, и, сбросив плащ, Френсис Хепберн улыбнулся Кэт.

– Добрый вечер, дорогая!

На глазах Катрионы блестели слезы, когда она сделала шаг ему навстречу, но тут же остановилась и принюхалась:

– Христос на небеси! Чем это так воняет?

Ботвелл шкодливо улыбнулся.

– Боюсь, мой способ исчезновения из замка оказался не самым элегантным.

– И каким образом ты это сделал?

– На телеге с навозом, – ответил он честно.

Ее изумлению не было предела:

– Прямо там… в навозе?

– Нет, конечно! Там было двойное дно, – рассмеялся Ботвелл. – Я спрятался, а потом сверху навалили содержимое всех замковых конюшен.

Катриона перевела взгляд на Геркулеса Стюарта.

– Вон в том шкафу есть ванна. Пожалуйста, достань ее и принеси воды, милорду необходимо помыться. – Следующее распоряжение относилось к стоявшей с открытым ртом и округлившимися от удивления глазами Фионе: – Принеси что-нибудь из одежды Адама и оставь в моей комнате. И не забудь, пожалуйста, домашний халат.

Катриона согрела воды, а Геркулес выволок из шкафа сидячую ванну. Ботвелл разделся, и Кэт бросила его грязную одежду в камин. Перед тем как позволить ему забраться в ванну, она тщательно осмотрела его голову и с облегчением вздохнула:

– Слава богу, вшей нет.

Вооружившись жесткой щеткой и мылом, Кэт взялась за дело. Через некоторое время Ботвелл, чистый и довольный, наконец, выбрался из ванны и завернулся в большое полотенце. Катриона усадила его к огню, чтобы высушить волосы, а Фиона принесла длинный мягкий халат из легкой шерсти. Френсис быстро набросил его и, галантно поцеловав Фионе руку, заговорил таким бархатным голосом, что краска залила ее щеки, а сердце забилось чаще:

– Леди Лесли, благодарю вас за гостеприимство. Надеюсь, что не причинил вам неудобств.

– Для меня большая честь принимать вас в нашем доме, – выдавила Фиона. – Если вы готовы, то ужин ждет в малой гостиной.

– Полагаю, вы составите нам компанию, – сказал Ботвелл, подавая ей руку.

Хозяйка уже успела накрыть стол. Импровизированный ужин состоял из вареных креветок, ветчины, сырокопченых говяжьих ребрышек, зажаренного каплуна, салата из одуванчиков и зелени, хлеба, масла и свежих фруктов. В графинах стоял темный эль, белое и красное вино, а также виски. Катриона, едва прикоснувшись к еде, с улыбкой наблюдала, как граф сметает все подряд.

Наконец-то насытившись, он откинулся на спинку кресла и взял бокал с виски.

Катриона сидела рядом с ним, подкладывая на тарелку еду, а Фиона – на противоположном конце стола рядом с Геркулесом. Незаметно отодвинув кресло от стола, Френсис попросил Катриону:

– Иди ко мне, дорогая.

Когда она уютно устроилась у него на коленях, он нежно спросил:

– Ты скучала по мне?

– Да, очень, а еще беспокоилась за тебя.

Ботвелл завладел ее жаждущими губами и сразу почувствовал, как оживает под его ласками ее прекрасное тело.

– Боже, как я по тебе скучал! – страстно прошептал он ей на ухо. – Я мог купить любую шлюху, но не послал ни за одной и оставался верен тебе, дорогая. У меня никогда не было такого раньше.

Кэт схватила его ладони и прижала к своим тугим грудям, и он тут же почувствовал, как под его пальцами налились и затвердели соски. Не выпуская ее из объятий, он поднялся из-за стола.

– Прости, дорогая, но я не могу больше ждать.

– Если ты сейчас же не отнесешь меня в кровать, я превращусь в пепел.

Его не пришлось уговаривать, и со своей прекрасной ношей на руках он быстро вышел из гостиной.

Фиона словно зачарованная наблюдала всю эту сцену. Она не могла слышать, о чем говорили влюбленные, но нескрываемое вожделение между кузиной и Френсисом Хепберном заворожило ее настолько, что дыхание участилось, груди набухли, а пухлые губы увлажнились. Виновато подняв взгляд, она увидела, что Геркулес понимающе ей улыбается, и покраснела до кончиков своих каштановых волос. «Он готов поиметь меня, и, великий боже, я намерена ему это позволить!»

Она попыталась мыслями переключиться на Адама, но, к своему ужасу, обнаружила, что даже не может вспомнить его лица. Фиона быстро встала из-за стола, подошла к открытому окну, выходившему в сад, и вдохнула прохладный ночной воздух, напоенный пьянящим ароматом дамасских роз, и прокляла про себя то, что все в этом мире сегодня провоцировало ее чувственность. Да и в доме воздух, казалось, был заполнен страстью, исходившей от Ботвелла и Кэт. Фиону ужасало собственное настроение, но в то же время и возбуждало.

Как раз в момент, когда она это осознала, мужская рука обхватила ее за талию, прижав спиной к твердой груди. Губы Геркулеса касались ее обнаженных плеч, а пальцы тем временем расстегивали корсаж платья. Повернув Фиону к себе лицом, он спустил платье к талии и завладел пухлыми алыми губами. Его опытный язык проник к ней в рот и принялся властно там хозяйничать. Несмотря на свой немалый опыт, Фиона едва не теряла сознание от удовольствия. Вспомнив о том, что должна быть добродетельной, она чуть отстранилась от его тела и, посмотрев прямо в глаза, слабо запротестовала:

– Сэр, я всегда хранила верность своему мужу.

– Как это трогательно, мадам! – подчеркнуто медленно, растягивая слова, произнес Геркулес. – Где ваша спальня?

– Вверх по лестнице и налево.

Фиона внезапно поняла, что время для всяких возражений давно и безвозвратно ушло. Он подхватил ее на руки, как ребенка, и понес в постель. Когда он нес ее по лестнице, ей неожиданно пришла в голову мысль: «Почему это я всегда, в конце концов, оказываюсь с чьим-то братом?»

Тем временем в сером полумраке летней ночи Френсис Хепберн и Катриона Лесли страстно занимались любовью. Потом, обессиленные до предела, они забылись глубоким сном. На рассвете она неожиданно проснулась и обнаружила, что он не спит, а смотрит на нее. Протянув руку, она притянула его голову себе на грудь и, обняв, прошептала:

– От такого взгляда можно сгореть дотла, любимый.

– Я не могу без тебя, Кэт. Ты нужна мне, дорогая. Больше я никогда не расстанусь с тобой, – ответил ей Френсис.

Слегка приподнявшись, он прильнул к ней и почувствовал, что ее лицо влажно от слез. Нежно погладив ее по щеке, он сказал:

– Не плачь, моя сладчайшая любовь. Теперь мы вместе и нам нечего бояться.

– Надолго, Ботвелл? Сколько это продлится? Я боюсь. Они не позволят нам быть счастливыми.

– Не надо бояться. Я сегодня же заберу тебя с собой в Эрмитаж. Здесь мы слишком близко к Джеймсу Стюарту. Я думаю, именно это тебя и пугает.

Она прижалась к нему всем своим стройным телом, и вскоре его желание овладеть ею превзошло все остальное. Она желала его столь же страстно: светло-зеленые глаза влажно блестели, нежные полушария затвердели, губы приоткрылись, тело сотрясала крупная дрожь.

– Великий боже! Ты словно создана для меня, вне всякого сомнения. Мы оба в равной степени ненасытны, и это восхитительно.

Притянув его голову к своей, она взмолилась:

– Войди же в меня, любимый!

Он глубоко погрузился в ее жаркое лоно, и еще глубже, чтобы достичь самого предела, и стал двигаться: медленно, быстрее, еще быстрее, – наконец почувствовал, как она напряглась, когда он испустил в нее свое горячее семя. Как всегда – как не происходило больше ни с одной женщиной – он, еще будучи внутри ее, вновь почувствовал восстание плоти и постарался доставить ей максимум удовольствия, потому что любил и, как он знал, любила она. И его собственный восторг вознесся до небес, когда он услышал ее крик на пике наслаждения.

Позже он лелеял ее в своих объятиях, нашептывая нежные слова и покрывая короткими мягкими поцелуями лицо, волосы, шею. Он ужасно соскучился по ее нежности, ее страсти, а также осознал, что нуждался в ней так, как никогда и ни в ком. Всю жизнь он был одиноким волком, но теперь нашел пару под стать себе и был готов сразиться за нее с самим королем.

Ранний июньский рассвет огласился тревожным колокольным звоном с башен Эдинбургского замка. Ботвелл, сразу же проснувшись, сел в постели.

– Ну наконец-то! Я уж думал, они вообще не заметят, что я сбежал. Денек сегодня у Джейми будет веселый. – Легонько похлопав Катриону по упругой попке, Френсис воскликнул: – Мадам, просыпайтесь! До Эрмитажа день пути, и мне хотелось бы как следует позавтракать.

– Дай мне еще минутку, – пробормотала Кэт, устраиваясь поуютнее.

Френсис стянул с нее пуховое покрывало и принялся покрывать поцелуями тело. Через несколько мгновений сон ее как рукой сняло, она села в постели и запротестовала:

– Черт тебя побери, Ботвелл! Ты своими поцелуями даже труп поднимешь с постели!

Преодолев себя, Кэт все же встала, и Френсис с удовольствием наблюдал, как она умывается, а потом надевает костюм для верховой езды.

Его порадовало также, что она не забыла надеть его подарок – золотую цепочку с топазами.

– Позавтракаем на кухне, милорд. Ты сам разбудишь Геркулеса или позволишь мне? Держу пари на золотой, что он в постели Фионы. Хоть она и хранила до сих пор верность супругу, но если смогла устоять перед страстными взглядами твоего брата, то я готова совершить паломничество в аббатство на острове Айона!

Френсис разразился хохотом.

– Никаких пари, Кэт! Если он не в ее постели, то я отправлюсь на Айону вместе с тобой!

Они вышли из спальни и тихонько пересекли коридор. Из противоположной комнаты не доносилось ни звука. Катриона осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Геркулес мгновенно проснулся и встретил их шкодливой улыбкой. Фиона спала, свернувшись калачиком в уголке кровати, и была похожа на взъерошенного воробья.

Медленно закрыв дверь, Кэт беззвучно рассмеялась, потом на цыпочках стала спускаться вниз по лестнице в кухню.

Граф вернулся в спальню, где он как мог умылся в фарфоровом тазике и побрился. Закончив туалет, он спустился в кухню и обнаружил, что Катриона уже приготовила завтрак: овсянку, холодную ветчину и хлеб. Геркулес сидел за столом и с аппетитом уплетал еду, запивая темным октябрьским пивом. Ботвелл составил компанию сводному брату и с энтузиазмом стал запихивать в рот все, что попадалось под руку. Катриона тоже присоединилась к мужчинам.

Насытившись, граф откинулся на спинку кресла.

– Геркулес, вы с Катрионой сейчас отправитесь в таверну «Лев», что на окраине города, – и будете ждать меня там.

– Что ты задумал? – встревожилась Кэт.

– Мне нужно завершить одно дело. Не волнуйся за меня, дорогая.

– Может, не стоит показываться на людях? Зачем дразнить гусей?

– Джеймс не причинит мне вреда, любимая.

Ботвелл знаком дал понять Геркулесу, чтобы вышел за ним следом из кухни. Кэт удалось услышать их неразборчивый шепот, а потом взрыв смеха.

Вздохнув, она собрала оставшуюся от вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака грязную посуду, вымыла и аккуратно расставила по местам: ничто не должно давать слугам повода для сплетен, – а когда вернулась, Ботвелл уже надевал плащ.

– Поцелуй меня на дорожку, дорогая.

– Обещаешь вести себя осторожно?

– Да, девочка. Я буду осторожен. Через десять минут должны выйти отсюда и вы с Геркулесом. Предупреди Фиону, чтобы держала язык за зубами.

Катриона рассмеялась.

– Об этом можешь не беспокоиться: готова держать пари, что Адаму известна репутация твоего брата. Так что если он что-нибудь заподозрит…

Ботвелл улыбнулся.

– Вот и хорошо. Скоро увидимся, любовь моя.

Секунду спустя он уже был на заднем дворе, где Геркулес держал под уздцы нетерпеливо бившего копытами Валентайна.

Катриона поставила на поднос бокал вина, положила хлеб и небольшую плитку медовых сот, быстро поднялась в спальню Фионы.

– Проснись, соня!

Та лишь что-то пробурчала и поплотнее закуталась в пуховое одеяло.

– Я уезжаю, Фиона. Мы с Ботвеллом отправляемся в Эрмитаж. – Поставив поднос на прикроватный столик, Катриона дождалась, когда кузина очнется ото сна, и заметила: – Боже мой! Да ты похожа на бойца, чудом уцелевшего в грандиозной битве.

– Да я и чувствую себя так же, – буркнула Фиона и внезапно залилась краской. – О боже! Кэт, только не говори ничего Лесли! Я ведь никогда не изменяла ему! Не представляю, что на меня нашло.

– А я очень даже представляю! – засмеялась Катриона. – Давай договоримся – будешь молчать ты, никому ничего не расскажу и я. – Склонившись над постелью, она обняла Фиону и добавила: – Мне пора. Если захочешь связаться со мной, то хозяин таверны «Дуб и чертополох» может передать записку Ботвеллу.

– Храни тебя Господь, Кэт.

Фиона поцеловала кузину на прощание, и они расстались.

Тем временем Ботвелл совершенно открыто скакал по улицам города, причем намеренно обращая на себя внимание. За ним уже бежала целая толпа, и то один, то другой выкрикивал:

– Это Ботвелл!

– Смотрите: сам пограничный лорд!

– Френсис Хепберн!

– Он бежал из тюрьмы!

– Джейми опростоволосился!

– Да разве его псам удержать Ботвелла?

Раздавались в толпе и женские голоса:

– А какой красавчик – еще лучше, чем о нем говорят!

Граф тем временем добрался до Нижней Луки и там, наконец, остановил своего коня. Толпа вмиг окружила его, держась на почтительном расстоянии от острых подков Валентайна, но и не позволяя никому приблизиться к всаднику.

– Доброе утро, славные жители Эдинбурга! – прогремел над толпой его гулкий голос.

Толпа заколыхалась, зеваки стали толкать друг друга, предвкушая зрелище.

– Найдется ли среди вас смельчак, который хотел бы честно заработать золотой? Дам монету тому, кто позовет сюда королевского канцлера Джона Мейтленда. Скажите ему: если он придет за мной сам, я в тот же момент покорно вернусь в тюрьму!

Толпа одобрительно загудела, кто-то захохотал, а несколько человек бросились к дому канцлера. Вернулись они уже через несколько минут с известием: слуги сообщили, что их хозяина нет дома. Толпа насмешливо заулюлюкала, и Френсис Хепберн бросил людям кошель с золотыми монетами, а когда все успокоились, сказал:

– Передайте Мейтленду, что я буду ждать его в своем имении, если у него хватит смелости явиться за мной! Можем встретиться и где-нибудь на границе! А моему кузену, его величеству королю, я выражаю свою глубочайшую верность!

Пустив коня в галоп, никем не удерживаемый, Френсис покинул Нижнюю Луку, провожаемый восторженными криками толпы.

Глава 28

В то время как Ботвелл со своей компанией галопом несся к границе с Англией, Джон Мейтленд строил козни, чтобы еще больше очернить его в глазах короля. Подобно многим государственным мужам своего времени канцлер мог быть при необходимости безжалостен. Он был ярым приверженцем существования в Шотландии только одной силы – монархии. Это давало ему возможность управлять страной через короля.

В течение многих лет королевская династия Стюартов терпела головную боль от своих дворян, которые фактически и правили при финансовой поддержке знатных родственников. Правители Шотландии щедро одаривали внебрачными детьми дочерей высшей знати, а затем женили этих влиятельных бастардов на дочерях лучших фамилий в надежде на то, что те впоследствии породнятся с самыми могущественными кланами, поддержка которых была им необходима, чтобы невозбранно править самим.

Мейтленд хотел положить всему этому конец, сломив власть смутьянов. Начать следовало с Ботвелла на границе, а затем разобраться с Хантли, больше известным под кличкой Северный Петух. Если бы только, вздыхал канцлер, лидеры могущественных кланов в большей степени походили на предводителей ветвей помельче! Конкретно он имел в виду графа Гленкирка и его кузена Сайтена, накопивших приличное состояние. Они не рвались к политической власти, но во время войны с готовностью вставали под знамена Стюартов.

Канцлер велел заложить карету и поспешил в Холирудский замок на аудиенцию с королем. Представшая его взору картина привела бы в трепет любого: Джейми бесновался так, что его не могла укротить даже королева.

– Каким образом он сбежал? – носился по залу и вопил король. – Как? Как? Как? Ведь Эдинбургский замок совершенно неприступен! Стало быть, ему кто-то помог! И я хочу знать кто!

– Сир! Прошу вас, успокойтесь, – попытался унять его гнев Мейтленд. – Хоть никто не видел и не представляет, как именно бежал Ботвелл, я уверен, что магия здесь ни при чем, его исчезновению можно найти логическое объяснение.

– Никто не видел, никто ничего не знает? – не унимался Джеймс. – Колдовство! Он опять воспользовался своими чарами!

Канцлер скрыл улыбку, довольный, что будто ненароком оброненное упоминание о сверхъестественных силах достигло сознания короля, но не принял во внимание присутствие королевы.

– Сущая чепуха! – презрительно бросила Анна. – Будет тебе, Джеймс! Неужели ты и вправду думаешь, что Френсис улетел из своей камеры верхом на помеле? Скорее всего, просто подкупил тюремщиков! За деньги люди готовы сделать все, что угодно. Не так ли, господин канцлер?

Мейтленд потупился, а его величество уныло возразил:

– Но его люди на это не пошли. Я тоже однажды пытался их подкупить, чтобы раздобыть нужные сведения.

– Возможно, – согласилась с улыбкой королева. – Ботвелл не такой, как все, и окружение у него соответствующее.

Мейтленда ничуть не удивило, что королева оказалась в лагере почитателей Ботвелла: женщины весьма чувствительны к обаянию мужчин, – но он все же решил уточнить:

– И в чем же его особенность?

– Френсис Хепберн одним взглядом может выманить утку из воды, – ответила Анна Датская, посмотрев на канцлера в упор.

– Я желаю, чтобы его нашли! – вопил король. – Он должен быть пойман и доставлен обратно в тюрьму!

– Если бы господин канцлер сегодня вышел на Нижнюю Луку, Ботвелл мог бы уже сидеть в тюрьме, – ехидно заметила королева.

Придворные потупили взоры, фрейлины захихикали, а Мейтленд послал Анне ядовитый взгляд, который та предпочла не заметить.

– Что это значит? – потребовал объяснений король.

– Лорд Ботвелл с толпой горожан явился сегодня верхом в Нижнюю Луку и заявил, что вернется в тюрьму сам, если за ним придет наш канцлер. Слуги многоуважаемого мистера Мейтленда сказали, что его нет дома, но, как я понимаю, он сидел, затаившись в своем кабинете.

Король расплылся в улыбке, а потом и вовсе расхохотался.

– Ай да Ботвелл! Обвел вокруг пальца самого Мейтленда! Френсис отличный рыболов – поймал тебя как лосося! Он чертовски хорошо знал, что ты не посмеешь и носа высунуть из дому! Теперь весь город знает, какой ты трус!

– Его поведение оскорбительно для короны, – буркнул канцлер. – Он подорвал достоинство вашего величества и должен быть сурово наказан!

– Он подорвал твое достоинство, Мейтленд, – возразил король, но слова канцлера его все же задели, поэтому уточнил:

– Как именно ты бы его наказал?

– Конфискацией, – быстро ответил Мейтленд, – всего имущества: домов, поместий.

– Нет! Только не это! – воскликнула королева. – Френсис ведь наш кузен, Джеймс. Я знаю, что он бывает безрассуден, а порой и высокомерен, но это самый добрый из всех, кого я знаю, и всегда был верен вашему величеству. Он никогда не участвовал ни в каких заговорах против нас и всегда был честен, не в пример другим.

– Он обвиняется в колдовстве, дорогая, – возразил Джеймс.

– Нелепее обвинений не придумаешь! Ваши собственные пэры были до того оскорблены ими, что даже не пожелали съехаться для суда над Френсисом! Пожалуйста, дорогой муж, не будь так суров с ним. Он наш верный друг, а таких у нас мало.

– Мы должны наказать этого прохвоста в назидание остальным! – не унимался Мейтленд.

– Сэр! Вы забываетесь! – воскликнула королева, выпрямившись в струнку от ярости, и повернулась к королю: – Я была бы очень огорчена, сир, если бы вы строго наказали нашего кузена. Сейчас середина лета, жара, и, насколько я знаю Френсиса, он убежал, чтобы искупаться.

Побег Ботвелла королева представила как незначительное событие. Джеймс обнял свою хорошенькую жену одной рукой и успокаивающе проговорил:

– Позволь, любовь моя, думать об этом мне.

Королева направилась к двери своей спальни и, открыв ее, низким голосом произнесла:

– Еще довольно рано, Джейми. Отпусти господина канцлера и возвращайся в постель.

Голубые глаза королевы излучали совершенную невинность, но взгляд, посланный ею королю, был столь красноречив, что тот вмиг почувствовал, как восстала его плоть.

На этот раз Мейтленду пришлось уйти несолоно хлебавши, но он был не из тех, кто так быстро сдается. Королева выиграла этот раунд, сделав ставку на зов плоти, а такие приемы он искренне презирал. Придется искать нечто такое, что способно разжечь гнев короля на Хепберна, а потом поддерживать его и раздувать до тех пор, пока его величество не примет нужное канцлеру решение и конфискация не осуществится.

Неожиданно ему вспомнились слухи, что в пограничные рейды вместе с Ботвеллом этой весной ходила какая-то дама. Никто ничего о ней не знал, но все утверждали, что она красавица. Шпионы канцлера также сообщили, что Ботвелла из Эдинбурга к границе сопровождал верхом не только незаконнорожденный сводный брат, но и очаровательная незнакомка. Мейтленд пока не представлял, каким образом можно использовать сведения об этой женщине, но считал, что должен их иметь. Вызвав одного из своих самых надежных людей, приказал:

– Отправляйся в Эрмитаж и, не привлекая внимания, разузнай все, что можно, о женщине, которая там живет вместе с Ботвеллом. Срок – неделя.

Через несколько дней шпион вернулся и сообщил не находившему себе места Мейтленду:

– Леди Катриона Лесли, графиня Гленкирк.

– Ты уверен? – изумился канцлер.

– Я узнал это от ее служанки.

Информатор не стал уточнять, что просто-напросто выманил бедную девушку из замка, под пытками заставил сказать имя хозяйки, а потом перерезал ей горло.

Память услужливо подсказала канцлеру, в какой связи он слышал это имя. Королевский камердинер был у него на содержании, и он немедленно послал за ним.

– Что ты знаешь о Катрионе Лесли?

Барра написал ответ в блокнотике, который висел у него на груди: «Была тайной королевской любовницей, но сбежала от него. Джеймс по-прежнему вожделеет ее», – вырвал листок и протянул канцлеру. Джон Мейтленд прочитал написанное и потер руки: наконец-то нашлось оружие, с помощью которого он сможет уничтожить Френсиса Хепберна! Однако он должен был быть совершенно уверен в том, что его шпион что-нибудь не напутал, следовало все еще раз проверить, – чтобы обрести полную уверенность.

Барра получил мешочек с золотом и, кланяясь, покинул апартаменты канцлера, а тот принялся думать.

По городу были разосланы шпионы, и за несколько дней снабдили его поразительными сведениями. Оказывается, Ботвелл только что получил развод, утвержденный церковью, а графиня подала прошение о разводе через своего дядю, настоятеля аббатства Гленкирк, и тот направил его на рассмотрение прелата Шотландии. Будучи не в состоянии скрывать свои открытия, Джон Мейтленд поспешил в Холируд. К тому времени как его карета въехала на территорию дворца, ему удалось несколько умерить свой восторг. Король не должен заподозрить, что канцлеру известно о его шалостях.

Ему не повезло: только ближе к вечеру представился случай застать его величество в одиночестве.

– Мне удалось, – поведал он королю, получив наконец аудиенцию, – раздобыть любопытные сведения о жизни Френсиса Хепберна. Теперь я знаю имя дамы, про которую говорит весь город, – той самой, что сопровождает его в рейдах к границе.

– Любопытно! – воскликнул Джеймс, обожавший сплетни. – И кто же она такая? Не томите, Мейтленд!

– Вот здесь и заключается самое удивительное, сир. Из всех аристократок Шотландии я бы назвал эту леди самой последней кандидаткой в любовницы Ботвелла. Более того: он собирается жениться на ней, а с леди Ботвелл они развелись, получив благословение церкви. И еще: эта дама тоже сейчас находится в процессе обретения свободы от брака.

– Да, все это очень и очень интересно, но все-таки кто она?

– О, это графиня Гленкирк, сир, – леди Катриона Лесли. Это прекрасное создание называют при дворе добродетельной графиней.

На какое-то мгновение Джеймсу Стюарту показалось, что у него остановилось сердце.

– Кто, Мейтленд? Как вы ее назвали?

– Леди Лесли, сир. Жена Гленкирка.

Король как-то сразу посерел лицом, поэтому Мейтленд счел момент подходящим, чтобы покинуть дворец, – но, направляясь к выходу из зала, услышал:

– Сегодня вы мне еще понадобитесь.

Канцлер вернулся, с трудом скрывая улыбку: все, Ботвелла можно сбрасывать со счетов. Мейтленд не мог не заметить страдальческого выражения лица его величества, когда он услышал новость о Катрионе Лесли.

Джеймс тем временем мерил шагами свою спальню и думал о том, что его опять обыграл вечный соперник Френсис Хепберн. На четыре года старше, он всегда был крупнее, сильнее и привлекательнее. Учение давалось Джеймсу неимоверным напряжением сил, тогда как Френсис впитывал знания подобно губке, словно играючи и без всяких усилий. Женщины едва ли не вешались на Ботвелла, прельщенные его очарованием, а Джеймс чувствовал себя в женском обществе неловко и предпочитал проводить время среди мужчин, в основном учителей и наставников. Если сформулировать предельно кратко, то Френсис был как раз таким, каким всегда хотел быть Джеймс.

Сейчас Ботвелл зашел слишком далеко: Джеймс не мог простить ему Катриону Лесли. Горестно размышляя о произошедшем, король даже не вспоминал об обстоятельствах, при которых Кэт от него сбежала. В этот момент его волновало лишь одно: очевидно, Катриона предложила пограничному графу то, чем не пожелала одарить Джеймса, – отдала свое сердце.

Нет, мириться с поражением король на сей раз не собирался: столь желанного ею развода Катриона не получит. Джеймс поручил канцлеру Мейтленду переговорить об этом с кардиналом. Король также намеревался провозгласить столь обожаемого народом кузена вне закона, а значит, все его поместья и титулы должны быть конфискованы. Катриона вряд ли пожелает связать свою судьбу с нищим изгоем.

Джеймс был сердит на Катриону Лесли: ей, никому не известной шотландской графине, оказали весьма высокую честь, удостоив звания фрейлины, – а она разочаровала его самым жестоким образом, поступив ничуть не лучше любой другой придворной дамы, которая с легкостью раздвигает ноги перед мужчиной.

Когда канцлеру было приказано явиться к королю, Джон Мейтленд очень надеялся, что его лицо не лучится счастьем. Стараясь изо всех сил выглядеть бесстрастным, он выслушал, какие санкции будут применены к Френсису Стюарту-Хепберну: пятый граф Ботвелл лишался всех своих титулов, а его поместья подлежали конфискации. На следующее утро королевский герольд публично известил о решении его величества жителей Эдинбурга. В ответ разъяренная толпа забросала глашатая всяческими отбросами. Люди не желали низложения своего героя.

А Джеймс почувствовал, что опять оказался в дураках. Королева перестала с ним разговаривать и заперла двери в свои апартаменты. Леди Маргарет Дуглас потребовала у короля аудиенции и стала яростно доказывать, что корона не имеет права конфисковать ничего, кроме Эрмитажа. При этом она размахивала какой-то бумагой, которая, по ее словам, подтверждала, что Ботвелл передал все остальные имения старшему сыну, законному наследнику графа.

Выслушав ее претензии, Джеймс жестко заявил:

– Пока ваш бывший супруг, мадам, не противопоставлял себя короне, все его поместья были в его распоряжении и он мог делать с ними все, что заблагорассудится. Но коль скоро он утратил нашу милость, его собственность будет конфискована.

– Не надейтесь, что вам удастся выжить меня из Крайтона, – бросила ему в ответ Маргарет Дуглас. – Это мой дом и дом моих детей. Куда же еще прикажете нам податься?

– Отправляйтесь к отцу или ступайте к дьяволу! – вспылил король. – Мне нет до этого никакого дела. Главное – оставайтесь подальше от меня! Вам запрещается появляться при дворе.

Маргарет Дуглас, потерпев поражение, удалилась, но пригрозила, что еще вернется и не допустит, чтобы ее старшего сына ограбили, лишив наследства. Просто ей необходимо время, чтобы собраться с силами и подготовиться.

О том, что король объявил ему войну, Френсис Хепберн узнал на следующий день, хотя почему, не понял. Побег из Эдинбургского замка вряд ли мог быть истинной причиной.

– Он знает про нас, – объяснила Кэт. – И мстит. Я уверена.

– Чепуха! – возразил Ботвелл. – Не верю, что кузен такой мелочный.

Катриона не стала с ним спорить, но была уверена в своей правоте, и когда у них в доме несколько дней спустя появился лорд Хоум, его разговор с Френсисом подтвердил ее подозрения. Сэнди взял ее руку в свою и поцеловал.

– Самая прекрасная и самая дорогая рука в Шотландии. – Потом он повернулся к Ботвеллу и с усмешкой сообщил: – Вообще-то я уполномочен королем забрать тебя, но если ты не настроен тащиться в Эдинбург по летней жаре, я пойму и даже с удовольствием погощу здесь, у тебя.

– Но что привело кузена Джейми в такую ярость? – спросил Ботвелл.

– Мейтленд. Недели две назад он предложил конфисковать все твои поместья, но за тебя вступилась королева, напомнив супругу о твоей преданности и службе на благо короны. Я полагал, что гроза прошла мимо, но потом узнал, что королю известно про вас с Кэт. Тогда он поручил мне отправиться в Эрмитаж и арестовать тебя. Правда, при этом он не раз упомянул о твоей похотливости и связи с некой придворной дамой. Я не осмелился спросить, кого он имеет в виду, но теперь уверен, что Кэт. Как, черт его подери, этот мерзавец обо всем прознал?

– Девушка, которая прислуживала мне в Эрмитаже, была найдена убитой в лесу неподалеку от замка, – сказала Кэт. – Ее жестоко пытали.

– Да, – подтвердил Ботвелл. – Ее ступни были сожжены до черноты, а горло перерезано. А вот это мы нашли в ее сжатом кулаке. Узнаешь?

Пошарив в кармане, он вынул серебряную пуговицу, и Хоум, взглянув на нее, кивнул.

– Это был кто-то из людей Мейтленда. Эмблема на пуговице канцлерская. Он, вероятно, пытал ее, чтобы узнать имя женщины, которая живет с тобой. Вот же ублюдок! Нашел все-таки оружие против тебя.

– У него не получится уничтожить меня, Сэнди. Но скажи, как там Маргарет с детьми?

– Они у Ангуса.

– Джеймс заставил ее покинуть Крайтон? И она подчинилась? Великий боже, не могу в это поверить! Маргарет всегда так любила это поместье.

– Она умоляла короля, говорила, что тебе принадлежит только Эрмитаж, поскольку все остальное ты передал своему старшему сыну, но Джеймс заявил, чтобы вместе с детьми она отправлялась к своему отцу.

– Бедная Маргарет! Разумеется, она должна добиться возвращения всех поместий моему наследнику, и, как мне думается, Ангус сможет этого добиться. Могу себе представить, как ему не хочется, чтобы Маргарет оставалась в его доме.

– А что будет с Эрмитажем, Френсис?

– Если Джеймс хочет его заполучить, то пусть придет и попытается забрать. Я никогда никому не отдам то, что мне дорого. А это мой дом и Катрионы.

Кэт напугали его слова.

– Давай лучше уедем из Шотландии! Джейми не остановится и доберется до меня, если мы останемся здесь.

Но Ботвелл не допускал и мысли о бегстве, даже когда в замок прибыл посланец от Кира с известием от настоятеля аббатства Гленкирк, что кардинал отклонил просьбу Катрионы о разводе. Чарлз Лесли, разочарованный ответом, лично съездил в Сент-Андрус и разъяснил ситуацию кардиналу. Во время их беседы его преосвященство сообщил, что через доверенное лицо – канцлера Мейтленда – его величество передал, что будет крайне недоволен, если старая церковь признает этот развод. Принимая во внимание шаткое положение в настоящее время в Шотландии старой церкви, кардинал не мог одобрить развод, чтобы еще больше не усложнить ситуацию. Если Джеймс не изменит своего решения, Катриона Лесли не сможет обрести свободу и, соответственно, выйти замуж за Френсиса Хепберна.

Катриона опять принялась молить Френсиса:

– Увези меня отсюда! Во Франции церковь не обязана отвечать перед королем Шотландии, так что там я смогу обрести свободу.

– За изрядные деньги, моя дорогая.

– Я далеко не бедна и смогу подкупить любого церковника. Да черт побери! Для чего мне деньги, если я не могу получить то, что хочу?

Френсис Хепберн рассмеялся, обнял Катриону за плечи и с нежностью произнес:

– Моя самая дорогая балованная девочка! Даже если мне придется покинуть Шотландию, чтобы успокоить кузена Джеймса, все равно перед отъездом нужно с ним помириться. Кроме того, я должен возвратить себе Эрмитаж для сына, которого ты мне однажды подаришь.

– Ох, Ботвелл, ты сам себя обманываешь! Джейми никогда не позволит нам быть вместе. Пожалуйста, увези меня! Мне все равно, поженимся мы или нет, лишь бы быть вместе!

Френсис все еще надеялся, что удастся все уладить. Он был человеком чести, к тому же не понимал, что его товарищ по детским играм уже давно вырос и намеревается стать истинным королем Шотландии. Не думал он также, что король во что бы то ни стало решил заполучить Катриону Лесли обратно. А если это не удастся ему, то не достанется она и Френсису Хепберну.

Все лето 1591 года Ботвелл совершал набеги вместе со своей прекрасной любовницей и лордом Хоумом в приграничные районы Англии, хотя в целом мир между Англией и Шотландией сохранялся. Этим же летом король Джеймс предпринял монарший визит из Холирудского дворца в Линлитгоу, на родину своей матери, посетил далее Стерлинг, Фолкленды, а затем через Ферт-оф-Форт вернулся в Эдинбург.

Глава 29

Граф Гленкирк стоял перед королем, едва сдерживая волнение. После того ужасного утра восемь месяцев назад они увиделись впервые. Джеймс поднял на него взгляд.

– Почему ты так настаиваешь на этом разводе, Гленкирк? Я ведь уведомил кардинала, что буду недоволен, если вы с Катрионой разведетесь.

– Сир, Катриона желает обрести свободу. Я встречался с ней в июне, и она сказала, что не вернется ко мне. Она очень изменилась и стала совсем другой.

– Ты знаешь, где она сейчас, кузен Патрик?

– Нет, сир. Она мне не сказала.

– А я вот, представь, знаю, – усмехнулся король, склонившись над письменным столом. – Она сбежала от вас, чтобы стать шлюхой Ботвелла! И кузен Френсис так очарован ею, что развелся с дочерью Ангуса, чтобы жениться на Кэт. Но… он не женится на ней! Она не получит развод!

Патрик Лесли был так ошеломлен, что едва мог поверить в то, что сказал король, но затем в его мозгу четкой и ослепительной вспышкой промелькнуло: «Френсис мой друг. И ничего больше».

– Я намереваюсь, – продолжил между тем король, – через несколько дней заманить Ботвелла в Лит. Возможно, там вместе с ним окажется и Кэт. Я желаю, чтобы ты отправился туда и увез ее домой. Если она раскается в своих поступках, то ей будет дозволено явиться ко двору.

– Но, сир, Катриона больше не любит и не хочет меня!

Король окинул графа Гленкирка холодным взором и жестко заявил:

– Мне нет до этого дела. Я желаю, чтобы ты вернул ее, и хочу быть уверен, что она с тобой. Теперь можешь удалиться, кузен, я должен заниматься делами.

Патрик Лесли, вернувшись в свой эдинбургский дом, удобно устроился с графином виски перед камином в библиотеке и принялся размышлять обо всем произошедшем. Она сейчас с Ботвеллом, но он был уверен, что, когда сбежала, любовницей его еще не была. Это произошло, по всей видимости, позже. И вот теперь Френсис влюбился, да так, что развелся с Маргарет Дуглас. Но если кардинал не даст Катрионе развод, замуж выйти она не сможет. Патрик не знал, радоваться ему или печалиться. Король приказал отправиться в Лит и похитить жену, чтобы вынудить Ботвелла отправиться со своими людьми на север для ее освобождения.

От всех этих мыслей вспухла голова, и Патрик громко выругался:

– Черт побери этих Стюартов!

Он уже завяз по горло в их интригах, и все из-за своей прекрасной жены. «Ох, Кэт, трое мужчин хотят тебя, но принадлежишь ты только одному, да и то тому, которого не хочешь». Гленкирк не мог понять, почему она не бежала с любовником, после того как узнала, что ее ходатайство о разводе отклонено, но потом стал вспоминать все, что знал о Ботвелле, и решил, что причина в его безусловной честности. Короля, в отличие от него, нельзя было назвать ни честным, ни порядочным, ни способным к состра-данию.

На следующий день Патрик был вызван к доверенному секретарю Мейтленда, и тот сообщил ему, что Ботвелла ждут в Лите в ближайшие пару дней. Он всегда останавливался в таверне «Золотой якорь», у самой воды, и леди Лесли должна прибыть вместе с ним.

Спустя два дня, 18 октября, граф Гленкирк ожидал в отдельном кабинете таверны «Золотой якорь» прибытия графа Ботвелла. Владельцу таверны он представился его кузеном. Поскольку визиты пограничного лорда всегда держатся в тайне, хозяин решил, что всякий, кто в нее посвящен, заслуживает доверия.

У Гленкирка не было намерения заставлять или уговаривать жену вернуться. Он знал, что таким образом нарушает распоряжение короля, но унижаться ему не позволяла гордость. В тишине туманного рассвета он внезапно услышал бряцание амуниции и негромкие голоса. Во двор въехала группа всадников, а вскоре на лестнице раздались шаги и дверь его комнаты резко распахнулась.

– Доброе утро, кузен Френсис, – нарочито буднично произнес Патрик. – Заходи, и давай-ка позавтракаем вместе.

Френсис Хепберн был удивлен, но быстро справился с собой и добродушно улыбнулся, принимая протянутую ему кружку с пивом.

– Доброе утро и тебе, кузен Патрик.

Мужчины сели друг против друга.

– Катриона с тобой?

– Нет, я оставил ее в Эрмитаже. Мне показалось, что здесь готовится нечто вроде ловушки.

– Так и есть, – кивнул Патрик Лесли, – но у тебя еще есть время.

– А что здесь делаешь ты, Гленкирк?

– Кузен Джейми отправил меня сюда за Кэт.

– Я не отдам ее, – негромко произнес Ботвелл, и в его синих глазах появился угрожающий блеск.

Мужчины несколько мгновений сверлили друг друга взглядами, а потом Патрик тихо сказал:

– Я по-прежнему ее люблю, но понимаю, что потерял. Ради всего святого, увези ее отсюда и будьте счастливы, пока Джейми не уничтожил вас обоих!

– Мне необходимо помириться с королем, Патрик, чтобы жениться на Кэт и сохранить Эрмитаж для наших детей.

– Увези ее отсюда! Однажды ты дал мне такой же совет, но я не послушал, и вот результат: сначала я потерял голову, застав Кэт с королем, а потом и ее саму. Не повторяй моей ошибки.

– Мне бы такое и в страшном сне не привиделось. Я знаю, через что ей пришлось пройти. Лучше бы ты сразу ее убил!

– Если бы я так и поступил, ты никогда не испытал бы счастья, – огрызнулся Гленкирк.

– Туше! – похлопал в ладоши Ботвелл и встал из-за стола. – Передай Мейтленду мои сожаления, но у меня срочное дело.

Перебросив ногу через подоконник и поймав удивленный взгляд Патрика, он улыбнулся и пояснил:

– Так безопаснее. Возьми моего коня, Валентайна, себе. Я знаю, ты за ним присмотришь.

С этими словами он исчез.

Когда некоторое время спустя Мейтленд с отрядом королевских солдат появился в таверне, там сидел граф Гленкирк в гордом одиночестве и расправлялся с обильным завтраком.

– А где Ботвелл? – спросил канцлер.

– Просил принести вам извинения, но срочные дела вынудили его покинуть таверну, – ответил Патрик Лесли, и в уголках его рта заиграла усмешка.

– Ваша жена?

– Он приехал один, потому что знал про ловушку, оставил ее в Эрмитаже.

– Похоже, вы ничуть не против того, что ваша жена подвизается в девках у Ботвелла, – ядовито заметил Мейтленд.

Не успели последние слова слететь с губ канцлера, Гленкирк уже был около него и одной рукой плотно держал за шею, а другой – приставил к его объемистому животу кинжал.

От ужаса канцлер лишился дара речи и только моргал глазами.

– Неужели, господин Мейтленд, матушка никогда не учила вас, что не стоит говорить плохо о тех, кто лучше вас? Какие бы проблемы ни существовали между мной и моей женой, их причиной является король, и вы это прекрасно знаете, господин Мейтленд.

Гленкирк намеренно обращался к канцлеру «господин» и тем самым бередил его рану – ведь отсутствие титула сильно уязвляло Мейтленда.

– Не думайте, – продолжал граф, – что я не понимаю, с какой целью вы стараетесь усугубить эти проблемы. Вы хотите уничтожить лорда Ботвелла, чтобы тем самым укрепить свое влияние, господин Мейтленд. Ладно, мне плевать на всю вашу политику! Я хочу добиться лишь одного – безопасности Катрионы. – Хорошенько встряхнув канцлера, Патрик опять заговорил: – Вы талантливый государственный деятель, господин Мейтленд, я в этом ничуть не сомневаюсь, но ничего не понимаете в человеческой природе. Воспользовавшись ситуацией, когда король воспылал страстью к моей жене, вы делаете все возможное, чтобы усилить его зависть к Ботвеллу. Если бы вы не вмешались, Френсис и Катриона уже бы поженились и покинули Шотландию.

Глаза Мейтленда едва не выскочили из орбит.

– Да, – Гленкирк кивнул, – они были готовы отправиться в изгнание, а сейчас вы, идиот этакий, загнали их в угол. Ботвеллу ничего не остается, кроме как сразиться с Джеймсом. Подумайте, сколько жизней будет положено в этой войне между двумя королями: коронованным и некоронованным, – сколько денег потрачено…

Гленкирк наконец отпустил канцлера и оттолкнул от себя. Мейтленд потер шею, а затем заговорил:

– Вы все еще любите ее, милорд. И мне вовсе не надо изучать человеческую природу, чтобы понять это. Неужели вы не хотите вернуть ее?

– Да, хочу, но она больше не желает меня. И это, господин Мейтленд, моя вина. Она любит Френсиса Хепберна, и если это приносит ей счастье, пусть так и будет. – Его лицо исказила гримаса боли, и он невесело улыбнулся. – Вы не можете этого понять, не правда ли, господин Мейтленд? Что ж, оставайтесь в неведении: объяснять не буду. – Граф взял с кресла свой плащ. – Кстати, там, внизу, стоит конь Ботвелла. Я возвращаюсь на нем домой, в Гленкирк, к своим детям. Передайте королю мои сожаления.

С этими словами он вышел из комнаты, и его шаги гулким эхом отражались от стен помещения, когда он спускался по лестнице.

Френсис Хепберн, едва не загнав коня, спешил как можно быстрее вернуться домой в Эрмитаж, к Катрионе. Его раздирали противоречивые чувства. Если бы он только мог сейчас встретиться с кузеном! Если бы Джеймс согласился восстановить его старшего сына в правах на поместье! Если бы позволил кардиналу дать Катрионе развод! Да они тут же покинули бы Шотландию. Ах, сколько этих самых «если бы»… Есть и еще одно препятствие: канцлер. Поскольку он обладал опасным влиянием на короля, его следовало устранить с дороги в первую очередь.

Осень была так хороша, что отвлекала Френсиса от мрачных мыслей. Летняя зелень сменилась чистым пурпуром, погода ласкала последним уходящим теплом. Ботвелл скакал на новом жеребце – темно-сером гиганте по кличке Сиан, что на гэльском языке означает «буря». Они с Катрионой выезжали одни, как раньше, ранней весной. Сэнди Хоум уже давно вернулся домой. Слуги в Эрмитаже чувствовали, что хозяевам хорошо и вдвоем, и вели себя в высшей степени тактично. Ясными холодными вечерами, когда звезды казались ярче и ближе, влюбленные сидели у огня, и либо молчали, либо мечтали о том, чтобы король смягчился и позволил им пожениться. Иногда они даже пели дуэтом, Френсис наигрывал на лютне. У него был глубокий баритон, а у нее – звонкое сопрано. Слуги понимающе улыбались, когда слышали другие звуки, не оставлявшие сомнений, что хозяева счастливы. Они никогда еще не видели Френсиса Хепберна таким спокойным, таким умиротворенным. Да и почему бы ему не быть таким? Ведь их хозяйка такая добрая и мягкая и любит графа всем сердцем.

Незадолго до Рождества Френсис Хепберн сделал любимой лучший из всех возможных подарков. В один из холодных ясных дней на подъездную аллею, ведущую к Эрмитажу, повернул экипаж. Когда карета со скрипом остановилась, Катриона и Френсис вышли навстречу приезжим. Не успел Ботвелл протянуть руку к дверце, как она сама отворилась, и наружу буквально вывалились, толкаясь, четверо пассажиров.

Катриона всплеснула руками, а потом ринулась вниз по ступенькам, чтобы обнять своих детей, уже бежавших ей навстречу. Опустившись на колени, она раскинула руки и в следующее мгновение уже заключила в объятия всех четверых.

– Ох, дети мои! Мои замечательные, восхитительные дети!

Она повторяла это снова и снова, и по лицу ее текли слезы счастья. Поднявшись, но не выпуская детей из объятий, она благодарно посмотрела на Ботвелла, и он понял, что поступил правильно.

Он тоже, но медленно, спустился по ступеням.

– Добро пожаловать в Эрмитаж, – сказал он юным Лесли.

– Благодарим вас, милорд, – ответил за всех четырнадцатилетний наследник Гленкирка, – за предоставленную возможность повидаться с мамой.

– В прошлый раз, когда мы виделись, Джейми, ты называл меня «дядя Френсис». Или, может, сейчас, когда ты стал почти взрослым, тебе предпочтительнее звать меня просто по имени?

Подросток перевел взгляд с графа на мать, явно испытывая смущение, и вдруг выпалил:

– Моя мама ваша любовница?

– Джейми!

– Нет, дорогая, он имеет право спросить, – сказал граф, поворачиваясь к юному Джеймсу Лесли. – Да, пока это так, но была бы женой, если бы не король, который зол на меня и не позволяет ей развод.

– Мама, а ты больше не любишь нашего папу? – спросила девятилетняя Бесс.

– Я люблю лорда Ботвелла, а с вашим отцом мы остаемся друзьями. Но хватит расспросов, пойдемте же в дом! Здесь, на улице, довольно холодно.

Они провели детей в уютную комнату с большим камином, и слуги поспешили подать разбавленное водой вино и сладкие пирожки.

– Дайте же мне насмотреться на вас! – не веря своему счастью, произнесла Катриона. – Ох, Джейми! Как же ты вырос! Когда мы с тобой виделись, ты был не выше меня!

– Следующей осенью собираюсь поступать в Абердинский университет, – с гордостью сказал сын. – Весной мое место пажа у кузена Роутса займет Роберт.

– Я так горжусь тобой! – произнесла Кэт так радостно, что он на время забыл про всю свою гордость и прижался к ней.

Затем взгляд графини перешел на двух младших сыновей: семилетнего Колина и шестилетнего Робби. Колин тоже служил у графа Роутса и уже начал приобретать повадки придворного, а самый младший сын все еще жил в замке Гленкирк и пока что оставался неотесанным горцем.

– А почему не приехали Аманда и Мораг? – всполошилась Катриона. – Они здоровы?

– Малы еще, – заявил Робби с видом изрядного превосходства.

Бесс послала ему такой презрительный взгляд, что Катриона сразу вспомнила бабушку Мег и рассмеялась.

– Боже, моя дорогая! Ты такая хорошенькая! Пройдет совсем немного лет, и станешь настоящей красавицей!

Личико Бесс покрылось очаровательным румянцем.

– Бабушка Мег сказала, что не переживет, если мы все уедем на Рождество, поэтому оставила Аманду и Мораг дома. Говорит – вы поймете.

– Я понимаю, моя хорошая, и очень рада видеть всех вас! Как долго вы сможете пробыть здесь?

– Мы с Колином должны вернуться в Эдинбург к Роутсам не позже чем через неделю после Двенадцатой ночи, – сказал Джейми. – Бесс и Робби могут оставаться хоть на всю зиму.

– Ботвелл, ну как ты мог? Почему ничего не сказал? Мы наняли бы для них учителя! Не могут же они провести без занятий всю зиму!

Френсис рассмеялся.

– Тогда не получилось бы сюрприза. А что касается занятий, то чем я не учитель?

Присутствие в Эрмитаже детей раскрыло новую грань характера Хепберна. Он сразу их полюбил и баловал тайком от Кэт. После неловкости первых дней, вызванной ситуацией с их родителями, юные Лесли-Гленкирки расслабились и освоились в Эрмитаже, с удовольствием общаясь с графом. Как досадно, думала Катриона, что Маргарет Дуглас не воспитала в своих детях любовь к их отцу.

Френсис так мечтал об их общих детях, что однажды ночью, глубоко войдя в нее, воскликнул:

– О, моя любовь! Подари мне таких же сыновей и дочерей! Мы будем их любить и вместе воспитывать уже в новом веке.

Катриона тоже страстно хотела ощутить новую жизнь в своем чреве. Если бы она была уверена, что ее беременность смягчит короля и он оставит их в покое, то непременно пошла бы на это, но, слишком хорошо зная вероломство Джеймса, не могла рисковать. Если сейчас король против Ботвелла использовал ее, то потом самой ценной фигурой в его играх станет их ребенок. Но ей так хотелось подарить ребенка Френсису Хепберну, что сердце сжималось.

Глава 30

В рождественский вечер, когда все обитатели Эрмитажа сидели за праздничным столом, в замке появились два посланника с гербами герцога Леннокса, и Ботвелл уединился с ними почти на час, а вернувшись, тихо сказал Катрионе:

– Рано утром мне предстоит отправиться в Эдинбург. Не говори детям, чтобы не портить праздник.

После ужина он предложил мальчишкам выйти на улицу сыграть в керлинг, а Кэт попросил проследить, чтобы новоприбывших накормили и устроили на ночлег.

Катриона распорядилась подать посланцам герцога праздничное угощение и приготовить теплые постели, а также разместить в конюшне их лошадей и дать им овса. Когда все было сделано, она оделась и отправилась к небольшому пруду в рощице неподалеку от замка, где граф и ее сыновья увлеченно играли в керлинг. Даже маленькая Бесс получила щетку и ловко орудовала ею. Ее темно-русые волосы растрепались, щеки раскраснелись, а карие глаза блестели от восторга. Катриона Лесли не смогла бы сказать, кто получал большее удовольствие от игры, Ботвелл или дети. Облаченный в килт, возбужденный игрой, он был великолепен. Катриона вдохновляла игроков возгласами восхищения, сердце ее было полно счастья. Именно так она и хотела жить: вместе с детьми и Френсисом Хепберном, – и на краткий миг ее мечта исполнилась.

После того как им удалось наконец уложить разыгравшихся детей спать, Катриона и Френсис еще долго сидели в своей спальне перед горящим камином и некоторое время просто молчали. С отсутствующим выражением лица он гладил ее чудесные волосы цвета темного меда, потом наконец заговорил:

– Леннокс сообщил, что Мейтленд пытается внушить Джеймсу, чтобы установил цену за мою голову. Канцлер проводит рождественские праздники в Холируде с их величествами. Вот же мразь! Высоко метит этот господин Мейтленд. Я должен завтра отправиться в Эдинбург и уладить этот вопрос раз и навсегда. Если мне удастся встретиться с нашим королевским кузеном, то, возможно, я сумею убедить его сменить гнев на милость.

– Постарайся, Френсис, чтобы при вашей встрече присутствовала и королева. Он не осмелится при ней даже намекнуть на истинную причину своей немилости к нам. Королева молода и мягкосердечна. Думаю, она вступится за нас, потому что симпатизирует и тебе, и мне. Если бы только заполучить подпись короля на моем прошении о разводе! По словам дяди Чарлза, в Эдинбурге сейчас находится представитель кардинала, который мог бы завершить все это дело. Достаточно мгновения слабости Джейми, и мы успели бы пожениться до того, как он изменит свое мнение.

Ботвелл ухмыльнулся.

– Ты уверена, что вы, Лесли, не приходитесь родней Медичи? Комбинаторы из вас превосходные!

Его руки пустились в путешествие по ее телу, и она издала сладострастный вздох.

– Но ты вернешься к Новому году?

Его губы продолжили дорожку по спине, поднялись к затылку.

– Пока не знаю, Кэт, но если не успею, подарки для детей в моем гардеробе, а твой… – он замолчал, потом продолжил: – Нет, не буду говорить, – хочу вручить его сам. – Он повернул ее лицом к себе, нежно поцеловал и прошептал: – Давай-ка пойдем в постель, дорогая.

Спустив тонкие бретельки с плеч, Кэт позволила ночной рубашке соскользнуть на пол.

– Ты уезжаешь надолго, Ботвелл?

Она скользнула в пуховую постель, он тоже, сбросив халат, улегся рядом и притянул ее к себе.

– Не могу сказать с уверенностью…

Голос его был хриплым от нараставшего желания соединиться с ней. У нее на глазах выступили слезы, но он своими поцелуями осушил их. Тела их слились и задвигались в едином ритме, она опять расплакалась в его объятиях.

– Что ты делаешь со мной, Френсис? Почему мое тело так жаждет тебя?

– Тебе удается и кричать, и рыдать одновременно? Я думаю, все дело в том, что мы любим друг друга.

Он завладел ее губами, потом выдохнул:

– Черт возьми, я не хочу уезжать от тебя даже на несколько дней!

И все же он уехал, когда солнце еще не поднялось над горизонтом. Она в одиночестве стояла у окна спальни, кутаясь в шаль и глотая слезы. На губах все еще чувствовался крепкий прощальный поцелуй его жестких губ.

Провожая взглядом удалявшегося от замка всадника, она молила Бога, чтобы Джеймс смягчился. Не мог же он быть настолько твердолобым, чтобы ожидать от нее разрыва с Френсисом Хепберном. Возможно, он уже устал от этой вражды.

Вечером 27 декабря Ботвелл и Александр Хоум в сопровождении трех дюжин вождей пограничных кланов и их приверженцев проникли через конюшни герцога Леннокса в Холирудский дворец. Их первой целью был Джон Мейтленд, но когда они заворачивали за угол скудно освещенного коридора, их заметил юный паж и завопил что есть мочи.

Мейтленд успел укрыться в одном из внутренних помещений. Леннокс приказал выломать дверь, но граф Ботвелл, лорд Хоум и большинство их людей устремились в королевские апартаменты.

Мейтленд спустил по веревке из окна слугу и приказал звонить в колокол. Когда звон поплыл над Эдинбургом, множество жителей выбежали из своих домов и поспешили к дворцу.

Лорд Хоум дернул Хепберна за руку.

– Надо уходить! Все сорвалось!

– Нет! Я должен добраться до Джейми! – возразил в отчаянии Ботвелл. – Черт побери, Сэнди! Я ведь обещал Кэт!

Пришлось вмешаться Геркулесу и приложить всю свою исполинскую силу, чтобы развернуть сводного брата к выходу.

– Послушай, ты, идиот! Кому будет лучше, если я притащу домой твой труп? Давай сматываться! Попробуем в следующий раз.

И он потащил упиравшегося по коридору.

Катриона страшно обрадовалась, что Френсис вернулся домой невредимым, и ее разочарование оказалось куда меньшим, чем он ожидал, хотя сам не находил себе места от ярости.

– Мне так хотелось в начале нового года назначить наконец дату свадьбы!

– Не отчаивайся, любимый: надеюсь, все это как-нибудь уладится, – попыталась утешить его Катриона и, притянув к себе, принялась страстно целовать.

– Они никогда не смогут разлучить нас! Никогда! Мы принадлежим друг другу.

В первый день нового года, как обычно, граф Ботвелл раздавал подарки прислуге, арендаторам и вассалам, и только ближе к вечеру ему удалось уделить время Катрионе и детям. Хоть юные Лесли и старались скрыть нетерпение, подарков они ждали, как и любые другие дети.

Джейми едва смог поверить, что молодой гнедой жеребец, который появился этим утром во дворе замка, принадлежит теперь ему.

– Это жеребенок от Валентайна, – с улыбкой сказал граф. – Я назвал его Купидоном.

Малышке Бесс достался чудесный плащ бордового цвета, отороченный мягким светло-серым заячьим мехом, с золотой пряжкой, усыпанной рубинами. Колин Лесли, как начинающий придворный, стал обладателем золотого герба клана, который следовало носить вместе с пледом цветов клана. Грифон на гербе поблескивал сапфировыми глазами. Роберт Лесли получил в подарок щенка терьера, отпрыска любимой суки Ботвелла по кличке Скай.

Дети не ожидали столь щедрых подарков и очень обрадовались. Бесс тут же облачилась в новый плащ, Колин приколол эмблему клана себе на плечо, Роберт прижал к груди щенка, и все побежали во двор посмотреть, как Джейми объезжает жеребца. Ботвелл и Катриона из окна наблюдали за детьми, а потом он увлек ее в глубь комнаты и молча протянул плоскую коробочку. Катриона тут же ее открыла и увидела на подложке из белого атласа тяжелую золотую цепь с подвеской в виде льва, стоявшего на задних лапах, перевитого королевской лентой, усыпанной бриллиантами. Изумруды заменяли льву глаза, в гриве тоже сверкали бриллианты.

– Надеюсь, ты не станешь возражать, если этот зверь теперь будет с тобой?

– Для меня огромная честь носить символ твоего рода, – ответила Катриона и, вынув украшение из коробочки, подала ему. – Застегнешь?

Оглядев себя в высоком зеркале, она подошла к столу, взяла остававшуюся там коробочку и протянула Френсису. Когда он открыл ее и увидел массивный перстень-печатку с круглым изумрудом, на котором была выгравирована его печать, Кэт пояснила:

– Изумруд – символ верности и постоянства. Но это еще не все, милорд.

Пошарив в висевшей у нее на поясе сумочке, она извлекла простое золотое колечко и протянула ему, но Френсис почему-то рассмеялся. Поймав ее удивленный взгляд, он достал кошелек и вынул оттуда почти такое же кольцо.

– Черт возьми, Ботвелл! – со слезами на глазах воскликнула Кэт. – Я так хотела выйти за тебя замуж! Проклятый Джеймс Стюарт! Я так его ненавижу!

– Бедная моя любовь! – заключив ее в объятия, прошептал Френсис. – Тебе куда труднее, чем мне. Мне так жаль, что у нас ничего не вышло. Если бы Джеймс не был таким скрягой и коридор освещался лучше, этот чертов паж не издал бы ни звука.

Катриона рассмеялась. Думать, что в их несчастьях повинно скряжничество короля, было забавно. Быстро поняв ход ее мыслей, рассмеялся и Френсис, однако вскоре им стало не до смеха…

Ранним утром 11 января во двор Эрмитажа галопом влетел посыльный. Король лично подписал указ о награде за голову графа Ботвелла.

Потрясенные обитатели замка поверить не могли, что король может пойти на такую меру, но гонец сообщил, что после событий 27 декабря Мейтленд сумел убедить короля, что его кузен Хепберн намеревался свергнуть законного короля и править вместо него. В конце концов, разве не называли Ботвелла некоронованным королем? Правящему королю надлежит проявить решимость и покончить с кузеном, пока не случилось непоправимое.

Френсис Хепберн вскочил в седло и направился было в столицу, чтобы лично встретиться с Джеймсом и решить этот вопрос, но ему пришлось вернуться в Эрмитаж, поскольку, как стало известно, сам король выехал за ним во главе большого отряда солдат. В попытке достать Ботвелла Джеймс загнал свою лошадь в болото и сам едва не утонул. Опять пошли слухи о колдовстве, и это никак не способствовало нормализации отношений.

В последующие три месяца соблюдался вынужденный мир между кузенами, вызванный наступлением суровых холодов и снегопадов. По всей Шотландии не осталось ни одной проезжей дороги, чему Катриона была безмерно рада. Джейми и Колин вернулись к Роутсам, но Бесс и Робби остались в Эрмитаже, позволяя Катрионе представлять, что они нормальная семья. Бесс, любимица отца, держалась с Ботвеллом более настороженно, чем хотелось бы Катрионе, но он понимал всю сложность положения и относился к малышке с особым вниманием.

– Когда-нибудь ты и мне родишь такую девчушку, – шептал он в мгновения нежности.

Юный Робби обожал Френсиса Хепберна. Четвертый по счету ребенок Катрионы был самым обычным, ничем особо не выделялся. Ни у родителей, ни у братьев и сестер на него не хватало времени, но в эту зиму все было иначе: граф Ботвелл обнаружил в этом ребенке шести с половиной лет быстрый и любознательный ум, а также способность запоминать самые незначительные события. Восхищенный его способностями, Ботвелл старался уделять ребенку как можно больше времени. Часто к ним присоединялась и Бесс, особенно когда дело касалось изучения языков.

Хепберн и Катриона жили вместе уже год, и граф все еще не верил, что всего за двенадцать коротких месяцев все могло так измениться. И хоть борьба с королем не на жизнь, а на смерть была в полном разгаре, Ботвелл считал, что при личной встрече сумеет убедить короля сменить гнев на милость. Осталось дождаться тепла.

В начале апреля дороги снова стали проезжими, и пришла пора проводить Бесс и Робби в Данди, где их уже ждал Конелл Мор-Лесли, чтобы доставить в Гленкирк.

– Мама, а ты никогда к нам не вернешься? – спросила Бесс.

Катриона обняла дочь.

– Пойми, родная, как только мое прошение о разводе будет удовлетворено, я выйду замуж за лорда Ботвелла и буду жить в Эрмитаже. Тебе ведь здесь понравилось?

Девочка медленно кивнула, но тут же сказала:

– Но больше всего на свете я люблю Гленкирк! Если ты выйдешь замуж за дядю Френсиса, то кто же будет моим папой?

В который уже раз Катриона подумала, как ее развод с Гленкирком отразится на их детях, и попыталась оправдать себя: «И все же я была хорошей матерью, а когда выйду за человека, которого люблю, стану еще лучшей».

Наклонившись, она поцеловала Бесс в макушку.

– Твой отец – Патрик Лесли – всегда им был и всегда будет, а Френсис станет тебе отчимом.

– А где мы будем жить – с тобой?

– Да, милая.

– А как же папа? Кто будет жить с ним?

– Боже мой, Бесс! В Гленкирке живет бабушка, туда часто приезжают дядя Адам с тетей Фионой. Да и твой отец со временем может найти себе другую жену.

– Думаю, я бы предпочла остаться с папой, – негромко произнесла Бесс. – Ему без нас будет одиноко. Джейми и Колин на службе, совсем скоро уедет и Робби. Если ты возьмешь Аманду и Мораг сюда, в Гленкирке с папой никого не останется. А так хоть я буду.

Катриона стиснула зубы. В Бесс проявились фамильные черты Лесли, причем не самые лучшие и в не самое удачное время.

– Давай поговорим об этом в другое время, моя хорошая.

Бесс спокойно взглянула матери в глаза и согласно кивнула.

– Как вам будет угодно, мадам.

В этот момент Катриона поняла, что это сражение она проиграла.

Конелл встретил их в условленное время, но был при этом угрюм и резок, едва ли не груб, и Катриона решила поставить его на место:

– Не спеши занимать чью-то сторону, пока не узнаешь, в чем суть конфликта.

Конелл покраснел, а Кэт спросила:

– Как Эллен?

– С ней все хорошо, только очень скучает по вас, миледи.

– Передай ей, что, как только все утрясется, я заберу ее в Эрмитаж. Я тоже скучаю по ней.

– Непременно передам, миледи, и простите меня.

– Береги детей! – напутствовала она его.

Медленно развернув лошадь, Кэт направилась обратно, туда, где ее ждал Ботвелл.

Конелл был вынужден признать, что пограничный лорд на сером жеребце и леди на золотисто-гнедом смотрятся великолепно. Он даже немного загрустил, когда они, прощаясь, помахали детям, а потом повернули коней и поскакали домой.

Глава 31

Как только король узнал, что лорд Ботвелл на севере, сразу же покинул Эдинбург и направился в Данди, но к моменту его приезда граф и Катриона уже вернулись в Эрмитаж. Френсис Хепберн надеялся, что, если он будет жить тихо и непритязательно, то сумеет успокоить своего королевского кузена. Джеймс, однако, подстрекаемый с одной стороны Мейтлендом, а с другой – то графом Ангусом, то его дочерью, которые добивались возвращения конфискованных владений Ботвелла законному наследнику графа, продолжал испытывать неприязнь к Френсису Хепберну.

Когда парламентарии собрались 29 мая, король обвинил графа Ботвелла в претензиях на трон, якобы он заявлял, что имеет на него больше прав, – и предложил парламенту ратифицировать указ о конфискации всей собственности графа.

Френсиса Хепберна поразили действия кузена. У них с Джейми порой случались трения, но он всегда старался избегать открытого противостояния с королем. То, что Джеймс обвинил его в претензиях на трон, не вызывало ничего, кроме смеха. Из всех желаний, которые у него были, управление страной стояло бы для него на последнем месте. Однако подлинный замысел кузена он разгадал: Джеймс завуалировано просил парламент о поддержке.

Если бы дворяне знали, что король ищет помощи, то, скорее всего, оказали бы ему поддержку. Но за всеми поступками Джеймса лорды углядели интриги Джона Мейтленда. Поскольку дворянство Шотландии ненавидело канцлера, парламент буквально взорвался криками в поддержку Френсиса Хепберна, продемонстрировав таким образом неповиновение королю.

– Он намерен нас уничтожить, – обреченно сказала Катриона. – Неужели в нем нет ни капли доброты? Ведь все, чего мы хотим, – это пожениться и жить в мире.

– Мейтленд хочет расправиться со мной в назидание остальным, а усугубляет ситуацию еще и то, что Джейми хочет заполучить тебя обратно.

– Но если я вернусь к нему, нам это поможет? Наверное, я бы умерла, прикоснись он ко мне хоть пальцем, но если бы король вернул твою собственность, я бы сделала это ради тебя, любовь моя.

Он притянул ее к себе.

– Да я бы скорее придушил тебя, чем позволил кому-то прикоснуться к тебе! Даже думать не хочу, что ты меня покинешь! Боже, да одна только мысль, что кузен будет обнимать тебя, приводит меня в неистовство!

– Но я не хочу, чтобы ты страдал! Любимый! Увези меня отсюда! Пожалуйста, увези, пока еще не поздно!

– Дай мне еще немного времени: хочу все-таки попытаться примириться с Джейми.

В испуге Катриона прильнула к нему. Она чувствовала себя загнанным животным, вокруг которого стягивается сеть охотника, но справилась с собой и постаралась выглядеть спокойной. Возлюбленному сейчас необходимо собраться с силой, а не утешать слабую заплаканную женщину.

Пришло известие, что король в настоящее время находится в Фолклендском дворце, и Ботвелл со своими людьми верхом пустился в путь. Отправилась с ним и Катриона. Глубокой ночью, между часом и двумя 20 июня 1592 года, они окружили Фолклендский замок, но Джеймс, предупрежденный охраной, заперся вместе с королевой в укрепленном донжоне. К семи часам утра к замку потянулись зеваки посмотреть на происходящее, и Ботвелл был вынужден отступить. Местные жители узнали пограничного лорда, и разразились приветственными криками.

Второго июля был оглашен королевский указ о наборе добровольцев для преследования графа Ботвелла, но на него никто не откликнулся. На оставшуюся часть лета Джеймс удалился в замок Далкит. Первого августа местные землевладельцы Лоджи и Берли тайком провели Ботвелла в замок в надежде на то, что ему удастся встретиться с королем и публично извиниться перед ним.

Было решено, что гостиная королевы идеальное помещение, где граф сможет перехватить короля. Джеймс никак не пройдет мимо, когда отправится в спальню жены. Френсис Хепберн преклонил колено перед королевой, поцеловал протянутую руку, затем перевернул кисть и поцеловал ладонь.

– Какой же вы плут! – смущенно засмеялась королева, отдергивая руку, однако лицо ее разрумянилось, а сердце забилось быстрее.

Ботвелл выпрямился во весь свой немалый рост и с улыбкой произнес:

– Благодарю вас, мадам, за дозволение дождаться здесь его величества. Мне необходимо наконец объясниться с ним: без его согласия кардинал не разрешает развод моей возлюбленной, и мы не можем пожениться. Катриона всегда была предана вашему величеству, и ей также доставляет боль происходящее.

– Вы ее очень любите, не правда ли, Френсис?

– Мадам, я не знал такого счастья и мира в душе до тех пор, пока в мою жизнь не вошла Катриона. Если бы мы только могли примириться с Джейми. Все, о чем мы просим, ваше величество, это позволить нам мирно жить в Эрмитаже. Мы сами могли бы даже покинуть страну, если такова будет воля короля. Я прошу лишь оставить Эрмитаж для наших будущих детей. Они не должны забывать, что родились шотландцами и верноподданными короля Джеймса Стюарта, как и мы с Катрионой.

Королева была явно тронута его словами.

– Я замолвлю за вас словечко перед королем, кузен. У Джеймса сейчас в голове полнейший кавардак – так на него влияет господин Мейтленд.

Она села, похлопала рукой по соседнему стулу, и Ботвелл опустился рядом с ней.

– Беатрис, – обратилась королева к одной из придворных дам, – не забудь предупредить, если появится его величество. Я желаю поговорить с графом наедине. – Окинув взглядом остальных фрейлин, Анна добавила: – А вы можете пока заняться чем-нибудь полезным: вышивкой или музицированием.

Фрейлины присели в реверансе и быстренько перебрались в другой конец зала, оставив королеву с графом беседовать без посторонних.

– Что ж, кузен Френсис, теперь можете рассказать, как начался этот ошеломительный роман с графиней Гленкирк. Я полагала, что она искренне любит своего мужа.

Граф постарался передать историю так, чтобы не задеть чувств королевы и не вызвать ненужных вопросов.

– Видите ли, мы с Катрионой подружились еще до того, как вы, ваше величество, появились в Шотландии. Гленкирк мой дальний родственник. Полагаю, вы знаете, что его мать из рода Стюартов? Мне всегда нравилась Катриона – хорошо воспитанная и образованная, и я наслаждался ее обществом. В те давние времена нас ничто, кроме бесед, не связывало, но шли годы, и, ваша милость, я стал чувствовать, что все больше влюбляюсь в нее. Я как мог скрывал свои чувства, поскольку знал ее как леди, исполненную добродетели. Представьте же мое изумление, когда я узнал, что она борется с такими же чувствами по отношению ко мне! В общем, мы любим друг друга.

Глаза королевы были полны слез.

– Ну а что же бедный Гленкирк?

– Он тоже любит ее, но смирился и позволил уйти.

– Возможно, – произнесла королева, многозначительно взглянув в сторону стоявших кружком дам, – граф намеревается вступить в другой брак? Муж миссис Андерс недавно скончался от кори, так что она опять овдовела.

Ботвелл изрядно сомневался, что Патрик Лесли возжелает соединиться браком с этой придворной дамой, но поскольку нуждался в поддержке королевы, не стал ей перечить.

– Вполне возможно, но прежде ему необходимо освободиться от уз предыдущего брака, а король не позволяет архиепископу Сент-Андрусскому подписать прошение о разводе.

– Я помогу, Френсис, – пообещала королева.

В это мгновение возвратилась леди Рутвен, бледная как полотно, и, заикаясь, пролепетала:

– Ваше величество, его величество там, в коридоре. Он приказал передать вам, что граф Ботвелл проник во дворец, и любой, кто попытается проводить его к вам, будет наказан.

– Проклятье! – в сердцах воскликнул Френсис Хепберн. – Нет ли здесь другого выхода?

Королева быстро прошла в спальню и, открыв незаметную дверь, показала узкий проход на лестницу.

– Этим путем пользуется моя служанка. Лестница выходит в служебный двор.

Френсис поцеловал ей руку.

– Благодарю вас, мадам, и благословит вас Господь!

– С Богом, – улыбнулась королева.

Закрыв за ним дверь, королева вернулась в будуар и, взявшись за вышивание, проговорила:

– Беатрис, спросите короля, не намерен ли он простоять в коридоре всю ночь.

Фрейлины захихикали, да и сама Анна закусила губу, чтобы не рассмеяться в голос, когда Джеймс в сопровождении своих стражников вломился к ней. Солдаты тут же принялись шарить пиками под мебелью и за гардинами, и королева возмутилась:

– Что все это значит?

– Во дворце Ботвелл, дорогая!

Анна тут же приняла оскорбленный вид и воскликнула:

– И вы его ищете в моей спальне? Это что, очередные происки господина канцлера? То он утверждал, будто мой любовник граф Мори, а теперь удостоил этой чести графа Ботвелла?

Королева повернулась к фрейлинам и провозгласила:

– Распахните пошире дверцы всех шкафов: дайте его величеству убедиться, что здесь никто не скрывается! – Затем Анна обратилась к королю: – Когда закончите, пожалуйста, уходите – оставьте меня в покое! От всей этой суматохи опять разыгралась мигрень!

Разочарованный, король удалился к себе в спальню, в свою пустую постель. Столь же разочарованный Ботвелл возвратился в Эрмитаж, к тихой размеренной жизни, в ожидании, когда король наконец смилостивится.

В октябре прошел слух, что король намерен посетить приграничье, и Ботвелл с Катрионой немедленно оставили Эрмитаж и укрылись в охотничьей хижине, хорошо скрытой от посторонних глаз. Замок Эрмитаж остался открытым, так что король теперь не мог обвинить кузена в неповиновении.

Едва вернувшись в Эдинбург, король подвергся нападкам леди Маргарет Дуглас. На этот раз она решила привлечь к себе как можно больше внимания и прямо перед воротами дворца подняла крик, взывая о милосердии к ней самой и ее детям, именем Господа моля вернуть им собственность Ботвелла.

Джеймс пришел в ярость оттого, что оказался в столь неловком положении в присутствии целой толпы, привлеченной криками, и опять запретил леди появляться ему на глаза.

– Не представляю, как Френсис выносил ее столько времени, – возмущенно буркнул король жене. – Она совершенно невыносима, и ей нет до него никакого дела – думает только о поместьях!

Это был именно тот момент, которого так долго дожидалась Анна, и, постаравшись, чтобы вопрос прозвучал незаинтересованно, невинным тоном спросила:

– Разве они не были счастливы?

– Это был обычный брак по расчету, просто политическое дело. Ему повезло, что он отделался от нее.

– В таком случае, мой дорогой, почему ты не позволяешь кардиналу дать развод леди Лесли? Ботвелл глубоко и искренне влюблен в нее.

Король насторожился, поскольку уже давно знал, что Анна в курсе происходящего между Ботвеллом и Катрионой Лесли, но не знал, что еще может быть ей известно, поэтому решил действовать с предельной осторожностью.

– Леди Лесли давно уже не девица, а мать шестерых детей, и если ведет себя как ослепленная страстью, то ее следует привести в чувство.

– Но, Джейми, Гленкирк готов отпустить ее! А теперь, когда моя дорогая Кристина овдовела, было бы чудесно, если бы они поженились и моя маленькая крестница Анна Фитц-Лесли могла получить достойное воспитание.

– Моя дорогая, супруги Лесли прожили в браке четырнадцать лет, и я не могу позволить им разрушить этот союз по чьей-то прихоти. При дворе должна царить строгая мораль. Если я допущу, чтобы разошлись Лесли, то каждый мужчина, увлекшись другой женщиной, сразу же потребует развода со своей женой, а любовница станет ожидать предложения руки и сердца.

Королеве пришла в голову мысль, что король почему-то придает всему этому делу куда большее значение, чем оно того заслуживает. Кроме того, ей казалось, что если бы его величество захотел реформировать придворные нравы, то достиг бы гораздо большего личным примером, чем отказом в разводе людям, желающим пожениться и не жить в грехе.

Спорить с королем именно сейчас было бессмысленно, и Анну очень разочаровал результат их беседы. Френсис ей нравился, и она была бы рада помочь ему.

В первый день нового, 1593 года, граф Ботвелл обратился к высшим иерархам церкви с просьбой не отвергать его из-за гнева короля, но церковь осталась глуха ко всем его мольбам. Иную позицию, однако, заняла старая королева Англии. Прежде всего она позаботилась о том, чтобы пограничный лорд не испытывал недостатка в деньгах, поэтому Англия стала регулярно выплачивать ему значительные суммы и предложила при необходимости воспользоваться убежищем.

Джеймс Стюарт был законным наследником Елизаветы Тюдор (хоть она еще и не объявила его таковым формально), но она не любила его и считала лицемером: этот увертливый скользкий тип говорил одно, но делал другое. Она не могла понять причину его враждебности к Френсису Стюарту-Хепберну, поскольку, как она знала, граф Ботвелл всегда был предан короне Шотландии.

Елизавета усмехнулась, вспомнив, как Ботвелл впервые был гостем ее двора: совсем еще юный, но, черт его побери, уже тогда великолепный элегантный обольститель. За всей этой историей между кузенами крылось что-то куда более значимое, чем они хотели показать, но этого так и не доискались даже самые опытные ее шпионы. Ну а поскольку ей доставляло удовольствие щелкнуть Джеймса по носу, а также из-за ее слабости к очаровательным проказам, королева решила поддержать пограничного лорда.

С приходом зимы Катриона опять испытала облегчение и с удовольствием взялась за подготовку празднования Двенадцатой ночи. Пусть ей не удалось стать официальной женой Ботвелла, окрестное дворянство обращалось к ней не иначе, как к таковой и осуждало короля за несправедливое отношение к их соседям.

Катриона почти год не видела своих старших детей, но появиться в Эрмитаже сейчас им было бы просто опасно. Двух самых младших она и сама едва помнила и печально думала, что они вообще могли ее забыть.

Ботвелл тоже скучал по детям. Катриона сумела превратить их дом в теплое семейное гнездышко, и он был счастлив в этой атмосфере, но, не будучи женаты, обзавестись собственными детьми они пока не осмеливались.

По мере того как крепчали зимние холода, Катрионе все сильнее хотелось уехать во Францию и она просила об этом графа все настойчивее. В конце концов, он согласился покинуть Шотландию, если до конца года ему не удастся наладить отношения с кузеном.

Глава 32

Джеймс Стюарт узнал, что Елизавета Тюдор оказывает финансовую помощь Ботвеллу, и направил послание сэру Роберту Мелвиллу, своему послу в Англии, с поручением убедить королеву не делать этого. Поскольку ее лояльность к пограничному лорду выплыла наружу, у королевы не осталось выбора. Френсису Хепберну теперь угрожала опасность по обе стороны от границы, но самое худшее было впереди.

Новый королевский указ от 21 июля 1593 года подтверждал конфискацию всего имущества Френсиса Стюарта-Хепберна, пятого графа Ботвелла, но на сей раз еще и герб его был расколот на части на площади в Эдинбурге. Возмущенный такими действиями, герцог Леннокс вместе с другими знатными дворянами решил помочь Ботвеллу. Если Мейтленд смог настроить короля против его родственника, то чего ожидать остальным?

Ботвелл в сопровождении сводного брата поскакал в столицу, а его сторонники проникали в город по двое-трое до тех пор, пока не заполнили Эдинбург. Катриону он оставил в Эрмитаже.

– Что же теперь будет? – в ужасе спросила она Френсиса, провожая в дорогу.

– Мне нужно добраться до Джеймса и все-таки попытаться убедить его вернуть отобранные земли и позволить кардиналу подписать твое прошение о разводе. Тогда, любовь моя, мы будем в безопасности.

– А если опять ничего не получится?

– Тогда, дорогая, мы отправимся во Францию, а воевать за своих внуков предоставим Ангусу.

Она прижалась к нему всем телом, сразу ставшим мягким и податливым, губы жаждали поцелуев. Безошибочно распознав все эти знаки, лорд принял приглашение, и они предались страстной любви, а потом несколько часов спали, и она покоилась в его объятиях. Он был уже в пути, когда она проснулась, и ей осталось лишь переживать за него.

Ранним утром 24 июля 1593 года Джеймс Стюарт проснулся засветло. Было душно и сыро, и он решил, что на улице дождь. Услышав негромкий звук, как будто передвинули стул, он окликнул камердинера, но ответа не последовало. Сердце короля бешено забилось, ночная рубашка тут же пропиталась холодным потом. Соблюдая осторожность, он выглянул наружу, слегка отодвинув полог постели, и услышал голос, который хотел бы услышать меньше всего.

– Доброе утро, Джейми, – приветствовал кузена Френсис Хепберн.

Король завизжал и, перебравшись на другую сторону постели, вскочил и бросился к двери, попытался открыть ее, но ручка не поворачивалась. Тогда Джеймс повернулся лицом к противнику, прижимаясь спиной к двери в спальню королевы, словно надеялся проникнуть через нее. На несколько мгновений кузены смотрели друг на друга: один – трясясь от страха и холода во влажной ночной рубашке, другой – спокойный и уверенный в себе, в красном килте и с обнаженной шпагой в руке.

Ботвелл медленно пересек разделявшее их пространство и, заметив, что король дрожит как осиновый лист, сжал его лицо в своей ладони и прорычал:

– Помнится, ты говорил, что я посягаю на твою жизнь… Сейчас так оно и есть – я держу ее в своей руке!

Король содрогнулся, едва не лишившись чувств.

– Боже мой, Джейми! – брезгливо произнес Ботвелл. – Возьми себя в руки! Я пришел не для того, чтобы убить тебя.

С большим трудом, но Джеймсу удалось сосредоточить взгляд на графе, а потом и проговорить:

– Ты можешь меня убить, но моя душа тебе не достанется!

– О господи! – взорвался Ботвелл. – Да на кой черт мне сдалась твоя душа, Джейми? Я пришел всего лишь для того, чтобы наладить наши отношения. Мне не нужна ни твоя жизнь, ни твоя душа, ни твоя корона, ни твое проклятое королевство. Я хочу лишь, чтобы ты вернул земли моему наследнику и чтобы Катриона Лесли стала моей женой. Дай мне это, и можешь забыть про Ботвеллов навсегда!

– Мейтленд утверждает, что ты хочешь убить меня, – возразил король.

– Твой канцлер всегда был дубиной, – ответил Ботвелл.

Несмотря на обуревавший его страх, король не смог удержаться от смеха, а пограничный лорд, протянув королевские одежды, проговорил:

– Оденься, Джейми, а то замерзнешь.

Проводив его величество до спальни, граф подал ему плед и налил солидную порцию виски. Заметив, что краски жизни стали понемногу возвращаться на лицо Джеймса, Ботвелл преклонил перед ним колено и протянул свою шпагу эфесом вперед.

Этот простой жест, похоже, не только успокоил, но несколько смутил короля.

– О, поднимись, Френсис, и спрячь шпагу!

Граф повиновался и, выпрямившись, подбросил несколько поленьев в камин, и, получив разрешение короля, опустился в кресло. Мужчины сидели друг напротив друга, и Джеймс обреченно произнес:

– Полагаю, во дворце полно твоих людей.

– Да, ты прав, но не только моих. Здесь также люди Леннокса, Хоума, Ангуса, Колвилла, Лоджи, Берли, Хантли. Я отнюдь не так глуп, кузен, чтобы прийти к тебе без своих друзей.

– Почему они так преданы тебе, хотя должны были поддерживать меня?

– За это тебе следует благодарить Мейтленда, Джейми. Это он горит желанием отобрать их исконные права, а я для него должен сыграть роль пробного камня. Аристократы прекрасно понимают, что если паду я, то вполне могут пасть и они. Они воюют за себя и свои имения.

– А ты, Френсис?

– Как и они – за себя и своих близких.

– Ты честен, как всегда.

– Да, Джейми, но теперь настало время и тебе поступить по чести. Я жду, что ты восстановишь справедливость в отношении моих земель. Они по праву принадлежат сыну Маргарет.

– А разве он также и не твой сын, Френсис?

– Я прихожусь ему отцом, но он никогда не был моим. Да и никто из детей. Все они принадлежат Маргарет, но никак не мне. Именно поэтому я хочу сделать Катриону своей женой, когда у нас появятся дети, они будут и моими.

– Они будут незаконнорожденными, поскольку я не дам своего согласия на твой брак с Катрионой Лесли.

На несколько мгновений в комнате повисла тишина, затем Ботвелл спросил:

– Но почему, Джейми?

– Ты был честен со мной, кузен, так что и я отвечу тебе тем же: если Катриона не может принадлежать мне, то и ты ее не получишь.

– Боже мой, Джейми, за что ты так ненавидишь меня? Ты забрал все, что у меня было, даже разбил мой герб. Все, что у меня осталось, – это женщина, зеленоглазая колдунья, которую я люблю больше всего в этом мире. Даже если завтра я умру, она не вернется к тебе. Так чем же я заслужил такую ненависть? Может, таким образом ты хочешь отплатить мне за верность?

– Она любит тебя, – негромко произнес король, – и именно этого я не могу ей простить. Я возлежал на ее шелковистых бедрах, но она не отдала мне ни частицы себя. Я обладал ею, и ее чудесное тело отвечало мне так, как невозможно представить, но она не дала мне ни капли любви. После нее ни одна женщина не может меня удовлетворить, даже эта маленькая глупышка, на которой я женился. Тебе же, кузен, Катриона явила полностью открытое лицо своей любви. Она презрела все условности и обе церкви Шотландии, чтобы быть рядом с тобой. Она, мать шестерых детей, не видела их уже несколько лет, и все из-за любви к тебе. Я поставил тебя вне закона и отобрал все, но она осталась с тобой. Я не могу простить такую любовь ни тебе, ни ей, не могу приказать ей не любить тебя, но могу повелеть не выходить за тебя замуж и с радостью увидеть, как она исполнит это повеление.

– О боже, Джейми! Неужели у тебя нет сердца?

– Любовь, – произнес король. – Не понимаю, что это такое. Никто никогда не любил меня, да и сам я не любил никого, кроме Кэт. То есть я думал, что чувство, которое испытывал к ней, называется именно так, однако не был в этом до конца уверен, поскольку в этом неопытен.

– Тебя, Джейми, любит королева, да и ты, я считал, ее тоже любишь.

– Нет, Френсис. Черт возьми! У нас с Анной нет ничего общего, хотя, возможно, оно скоро появится: она беременна и должна разрешиться этой зимой. Впрочем, ей нравится быть королевой.

Граф Ботвелл с мольбой посмотрел в лицо своему царственному кузену и вдруг опустился на колени.

– За все годы, что мы знали друг друга, я мало о чем тебя просил, но теперь я умоляю: позволь нам с Кэт пожениться. Мы покинем Шотландию и будем жить тихо там, где ты нам позволишь. Только, ради Христа, не отнимай ее у меня.

В первый раз за всю свою жизнь Джеймс – наконец-то! – ощутил превосходство над кузеном Френсисом. Пограничный лорд оказался в его полной власти, у его ног. Это чувство было настолько радостным, что король едва сдержал крик восторга. Френсис, никогда не выказывавший слабости, стоит перед ним на коленях и молит… о чем? Всего лишь о женщине! Хотя нет: она ведь не просто женщина – она женщина необыкновенная. Так ведь и Френсиса Хепберна не назовешь обыкновенным мужчиной! Похоже, они и правда стоили друг друга. До чего же правильно он поступил, решил Джеймс, не позволив свершиться этому браку.

Опустив взгляд на стоявшего перед ним на коленях кузена, он приказал:

– Встань, Ботвелл. Негоже так унижаться некоронованному королю Шотландии. Да, я знаю: Катриона подходит тебе как никакая другая женщина. Но, к сожалению, обычно короли и королевы не бывают счастливы в любви. Не вижу, почему у вас с Катрионой должно быть иначе. Даже если бы ты прополз в ад и обратно на коленях, я не изменил бы своего мнения. Что касается твоих земель и титулов… Они будут тебе возвращены и до тех пор, пока мы с тобой живем в мире, ты ими владеешь, но первого сентября я хочу видеть Катриону Лесли здесь, в Эдинбурге, чтобы вернуть ее мужу.

– Да иди ты к черту, Джейми! – воскликнул Ботвелл. – Она никогда не вернется к Патрику Лесли! Я не позволю!

– Вернется, Френсис. А если нет, то я обращусь к Мейтленду, и он найдет способ, который позволит мне конфисковать все земли и имущество не только Лесли из Гленкирка, но и Лесли из Сайтена и даже семьи Катрионы, Хеев из Грейхейвена. Уверен, что она не допустит разорения трех ветвей своей семьи! И наш дорогой Патрик примет ее по той же самой причине. Что же до тебя, мой безрассудный кузен, – король помедлил, чтобы Ботвелл осознал всю горечь поражения, и вроде бы добродушно произнес: – Я ведь дал тебе целую пропасть времени, чтобы попрощаться с ней, – не потребовал ее возвращения домой через неделю. В твоем распоряжении больше месяца. – Джеймс усмехнулся и, упиваясь растерянностью красавца-кузена, добавил: – Одна лишь мысль, сколько раз ты сумеешь насладиться ею за этот месяц, должна придать остроту вашим отношениям.

Ботвелл сжал кулаки.

– Ну что же, ты сделал свой выбор. Ты настоящий ублюдок, Джеймс, и как не знал, так и не узнаешь, что такое любовь. Тебя ждет одинокая долгая жизнь – Стюарты долгожители, если не ввязываются в войны; но даже воспоминаний, которые согрели бы в темноте ночей, у тебя не будет. Мне жаль тебя, Джейми, – с такой жалкой душонкой ты обречен на одиночество.

И прежде чем король, совершенно ошарашенный, смог хоть что-то сказать, его спальня наполнилась самыми могущественными лордами страны. Увидев их, Джеймс занервничал. Ботвелл предложил соратникам покинуть дворец, но они возроптали и решили дождаться, когда король при всех даст обещание примириться с графом. Граф Ангус пришел в полный восторг: его внуки вновь обретут свою собственность, а Маргарет наконец-то покинет его дом.

После встречи с королем Ботвелл направился в эдинбургский дом лорда Хоума. У него было тяжело на сердце, поскольку он прекрасно понимал, что возможности выиграть это сражение у него нет. Хоум предложил другу ночлег, выпивку и свое общество, чтобы он мог выговориться, но ничего другого сделать был не в силах.

Неподалеку от них, в своем эдинбургском доме, подобные чувства испытывал и Патрик Гленкирк, который только что вернулся из Холирудского дворца, где король в частном порядке потребовал возвращения Кэт ко двору. Ее желание совершенно не волновало Джеймса, зато Патрик Лесли изрядно волновался. Его жена, которую он по-прежнему любил, уже два с половиной года жила с другим человеком и все это время отчаянно пыталась добиться развода. Патрик сам согласился дать ей развод, поскольку знал, что недостоин ее. Так сможет ли Кэт принять это навязанное ей воссоединение? Да и сам он не был ни в чем уверен.

Сидя в одиночестве в своей библиотеке, он все пил и пил, до тех пор, пока к вечеру не впал в забытье.

Ближе к полуночи он все же проснулся, и каково же было его удивление, когда граф Ботвелл, сидевший напротив, мягко произнес:

– Спокойно, кузен Патрик. Я хочу лишь поговорить с тобой.

Гленкирк, не спуская взгляда с элегантного, инкрустированного серебром и перламутром пистолета в руке Ботвелла, осторожно откинулся на спинку кресла.

– Сегодня вечером я возвращаюсь в Эрмитаж, – сказал пограничный лорд. – Не представляю, как я скажу Катрионе о требовании короля, но прежде мне нужно быть уверенным, что ты не станешь ей мстить.

– Черт побери! Да я же люблю ее!

Несколько минут они просидели в молчании, затем Ботвелл продолжил:

– Ты должен знать, что между нами ничего не было до тех пор, пока вы с Джейми не вынудили ее бежать. Даже когда ей пришлось отдаться королю, он получил лишь ее тело, не душу. В сердце она оставалась верна тебе.

– Теперь я это знаю. – Патрик Лесли горестно кивнул. – Но скажи, Френсис, почему она обратилась именно к тебе?

По лицу Френсиса скользнула легкая улыбка.

– Возможно, это довольно трудно понять, но когда эйфория от придворной жизни рассеялась, она обнаружила ее нелицеприятные стороны, и ей стало просто-напросто скучно. Она действительно добродетельна, и все эти любовные интриги не для нее. Не интересовали ее и сплетни – она слишком хорошо образована как для женщины, так и вообще для нашего времени. Я понял это сразу, и на этой почве началась наша дружба. Боже! Мы с ней говорили обо всем на свете! И как она слушала, какие вопросы задавала! Поскольку я был ее единственным другом, она пришла ко мне.

В библиотеке опять повисло молчание, но теперь его нарушил Патрик Лесли:

– Когда она стала твоей любовницей, Френсис?

Ботвелл подумал, что Гленкирку не следует знать все подробности, поэтому сказал:

– Далеко не сразу, но это произошло. Боже мой! Надо же, какой узел завязался. – И вдруг, подавшись вперед, Френсис заговорил так быстро, словно боялся передумать: – Увези ее в Гленкирк, и как можно скорее! С ней тебе придется нелегко, но, возможно, когда окажется с детьми, она смирится.

Мужчины еще некоторое время посидели в молчании, потом Патрик встал из кресла, подложил несколько поленьев в камин и направился к буфету. Наполнив свой бокал изрядной дозой виски и предложив другой Ботвеллу, он заметил, что пистолет теперь лежал на коленях у ночного гостя.

Обхватив бокал с виски ладонями, Френсис сказал:

– Я люблю ее, Патрик, и хочу, чтобы ты помнил об этом. Она хотела уехать во Францию и там получить развод, но я обещал, что мы так и поступим, если не удастся урегулировать отношения с Джейми. Как бы мне это ни претило, я возвращаю Кэт тебе, потому что не хочу быть причиной разорения ее семьи, но если услышу, что ты жесток с ней, берегись! Даже если я буду в аду, приду и заберу ее с собой.

Для Патрика Лесли стало совершенным потрясением видеть ничем не прикрытую боль во взгляде темно-синих глаз Ботвелла. Он, пусть и был законным мужем, но все же испытал сочувствие к любовнику жены, хотя и понимал, что если слегка задеть кузена, тот потеряет контроль над собой.

– Френсис, – негромко начал Гленкирк, стараясь говорить предельно мягко, – я любил ее с тех пор, как нас обручили: ей было тогда всего четыре года, – и, думаю, она тоже любила меня, но лишь потому, что все вокруг ждали от нее именно этого, а она не знала никого другого. Я не был монахом и по достоинству оценил драгоценность, которая предназначалась мне. Если бы я от ревности два с половиной года назад не потерял голову, она продолжала бы любить меня, но сделанного не воротишь. Ты же оказался мудрее: рассмотрел ее истинную ценность – как человека – и взял то, что я так бездумно потерял. Джеймс обрек нас: если бы он действительно любил Кэт, то желал бы ей счастья с тобой, как желаю его я, а он заставляет ее вернуться ко мне. Я готов поклясться, Френсис, что на этот раз буду защищать ее и заботиться о ней. Она никогда уже не полюбит меня, но хотя бы будет в безопасности!

Ботвелл на секунду прикрыл глаза, явно пытаясь справиться со слезами, потом негромко и хрипло проговорил:

– Ты должен овладеть ею. Не старайся быть с ней любезным и не жди, когда она справится со своей обидой. Если поведешь себя иначе, то потеряешь ее навсегда. Мы с Катрионой очень привязаны друг к другу, но если проявишь любовь, то сможешь смягчить ее боль. Только ради всего святого, будь с ней нежен и ласков: она ведь не крепостная стена, которую надо брать штурмом.

Гленкирк покраснел, но Ботвелл сделал вид, что ничего не заметил, и встал.

– Да, и еще одно: перед тем как покинуть Шотландию, я хочу повидаться с ней.

– Покинуть? – удивленно переспросил Патрик. – Неужели Джеймс изгоняет тебя из страны?

– Нет, до этого пока не дошло, но я знаю, что мы не сможем ужиться в одной стране с этим коронованным ребенком. Кроме того… он отнюдь не склонен держать слово, так что уже довольно скоро попытается пересмотреть те условия договора, на которые согласился сейчас, а наш милый Джон Мейтленд начнет подстрекать его на новые действия. Джеймс не согласится на полумеры, Патрик, не обольщайся по этому поводу. В Шотландии скоро все изменится. Леннокс, Ангус и другие лорды захотят использовать меня в противостоянии с Джеймсом. Не думай, что я не понимаю этого. После очередной серии стычек мне придется уехать, и я это знаю. Вот я и хотел бы попрощаться с Катрионой, если, конечно, ты позволишь.

– Боже мой, Френсис! Не слишком ли многого ты требуешь?

Взгляд голубых глаз Ботвелла стал жестким.

– Знаешь что, Патрик Лесли, я мог бы сейчас уйти, добраться до Эрмитажа, сказать Кэт, что мне не удалось повидаться с Джейми, а к концу недели уже отплыть во Францию. Когда до нее дойдет хоть какая-то информация, она уже получит развод от услужливых французов, мы с ней обвенчаемся и будем ждать нашего общего ребенка. Только вот твои дети к этому времени потеряют все. Так что, я прошу слишком многого?

Гленкирк приподнял бровь.

– Я верю тебе, иначе убил бы прямо сейчас. Когда будешь готов ехать, увидишься с Кэт, если она захочет.

Он поднялся, протянул руку кузену, и Ботвелл, пожав ее, покинул комнату тем же путем, что и проник сюда – через окно. Патрик Лесли, глядя ему вслед, вдруг почувствовал необъяснимую печаль.

Глава 33

Ботвелл не покидал седла всю ночь и все утро, так что у Эрмитажа оказался около полудня. Один лишь взгляд на его лицо сказал Катрионе все, так что можно было ничего не спрашивать. Тяжело вздохнув, она проводила его в спальню, помогла разуться и лечь в кровать. Ботвелл тут же провалился в сон, а вечером, когда проснулся, его уже ждал ужин. Лишь насытившись, он заговорил с ней:

– Король потребовал твоего возвращения ко двору и к Гленкирку к первому сентября.

Катриона резко вскинула на него глаза, полные ужаса.

– Если ты не подчинишься, Джеймс конфискует земли и другую собственность не только гленкиркских и сайтенских Лесли, но и грейхейвенских Хеев.

– Пусть так!

– Кэт!

– Наплевать! Без тебя я мертва.

Френсис сжал ее в объятиях.

– Кэт, родная, ты только вспомни, сколько у тебя детей, и подумай о них. А у твоих кузенов сколько?

– По меньшей мере тридцать.

– Да у тебя самой десятка два братьев, сестер, кузенов, еще и родители… Боже мой, Кэт, это не меньше сотни! А есть еще и мои дети, о которых я также должен думать. Все эти ни в чем не повинные люди окажутся без средств к существованию – и дети, и старики. Нет, любовь моя, мы не можем строить свою жизнь на развалинах наших семей.

– Не отсылай меня прочь, – едва слышно попросила Кэт. – Уж лучше смерть.

– Если мы убежим, если попытаемся скрыться, Джейми отыграется на родных, он предупредил меня об этом. Слишком он уязвлен и зол на нас, а также на Патрика Лесли. Не бойся возвращаться к нему, Кэт, – он по-прежнему любит тебя.

Она в недоумении посмотрела на него.

– Как ты можешь предлагать мне такое, Френсис?

– Потому что мне не оставили выбора. Боже мой, Кэт! Это невыносимо! Ты вся моя жизнь, девочка!

Голос его дрогнул, и они разрыдались. Пограничный лорд и его возлюбленная, прильнув друг к другу, плакали до тех пор, пока слез уже не осталось. Затем они вместе встали, не разжимая объятий. Френсис Хепберн поднял Катриону на руки и отнес в постель.

Проснувшись среди ночи, она обнаружила, что Френсиса в постели нет. Ее охватил страх, но в следующее мгновение она увидела его, Френсис стоял у окна и смотрел на залитые лунным светом окрестности. Когда он обернулся, Кэт увидела, что его лицо блестит от слез, и сделала вид, что просто сменила позу во сне, не хотела усугублять его отчаяние. Глухая боль нарастала у нее в груди, и она впилась зубами в сжатый кулак, чтобы не выдать себя стоном, рвущимся из горла.

Все оставшееся время Ботвелл и Кэт старались как можно больше времени проводить вместе. Осознавать, что их счастье продлится всего месяц, как и предвидел король, было невыносимой пыткой. В конце концов Катриона предложила, чтобы облегчить расставание:

– Давай уедем в охотничий домик. Там у нас все началось, и уж если мы должны расстаться, то пусть это произойдет тоже там.

Френсис уже сообщил ей, что король запретил ему приближаться к Эдинбургу ближе чем на десять миль. Сопровождать с пограничья ее должен был лорд Хоум.

Ботвелл отправил слуг в Чевиот, чтобы привести хижину в порядок, а также завезти все необходимое. Они с Катрионой хотели пожить там, как в былые дни, только друг для друга. В тот день, когда они верхом покинули Эрмитаж, им оставалось три недели. Они не стали прощаться со слугами, поскольку знали, что не смогут вынести эту трогательную сцену. Было согласовано, что лорда Хоума, который приедет за Катрионой, встретит Геркулес и проводит к их укромному жилищу.

Лето заканчивалось, вечера становились холодными. Дни отшельники проводили в конных и пеших прогулках, порой молча сидели на укромном утесе, нависавшем над пограничными долинами, и смотрели, как высоко в небе парят орлы, поддерживаемые западным ветром. Ночи были наполнены любовными ласками такой нежности и такой страсти, которых ни она, ни он до этого не знали. Они догадывались, что эта их ненасытность, неутомимый любовный голод только обостряют горечь предстоящего расставания.

И вот наступило утро, когда, спускаясь по лестнице, Кэт увидела, как граф входит в хижину с рыбиной в руке.

– Взгляни, Кэт, я поймал лосося и нашел немного позднего салата.

Катриона зарыдала, вспомнив, как в самый первый день в этой хижине он произнес те же слова. Осознав причину ее слез, Ботвелл выругался, а когда вспомнил, что наступил их последний день, тоже едва не зарыдал. Сумев, наконец, успокоиться, она взглянула на него из-под влажных ресниц.

– А этот запах – полагаю, там бульон из ягненка?

Он кивнул, и она не смогла удержаться от смеха, уж очень скорбным было выражение его лица.

– Почисть эту рыбу, Ботвелл, но съедим мы ее попозже. Кстати, как сегодня погода?

– Тепло. Давай поплаваем! Там, рядом с рекой, я нашел целую поляну маргариток.

Ее зеленые глаза лукаво блеснули.

– С радостью, но потом мы займемся любовью посреди этих маргариток?

– Конечно, – ответил он медленно, совершенно серьезно глядя на нее своими голубыми глазами.

Подойдя к нему, она прижалась к широкой груди и воскликнула:

– О, Ботвелл, Ботвелл! Мне кажется, я этого не вынесу!

Его руки на мгновение крепко обняли ее и разжались.

– Иди-ка оденься, любовь моя, а я пока займусь рыбиной и захвачу еще хлеба и сыра.

Потом они медленно ехали верхом, согретые августовским солнцем. Внизу под ними раскинулись низины, затянутые бледно-пурпурной дымкой. Немного поплавав в холодной горной речушке, они занялись любовью на берегу. Она радостно смеялась, лежа на траве, а над ними жужжали толстые ленивые шмели. Они ели хлеб и сыр, пили из фляжки сухое белое вино, закусывая ранними яблоками, что Френсис привез в седельных сумках. Когда солнце стало садиться за горизонт, они сели на лошадей и отправились домой.

По дороге Кэт негромко спросила:

– В какое время завтра нам ждать лорда Хоума?

– Утром, часа через два после восхода.

– О господи! Так рано…

Солнце опускалось все ниже, наступали сумерки, и словно в насмешку, в быстро темневшем небе ярко засияла Венера. Лошади хорошо знали дорогу, и вскоре они оказались возле охотничьей хижины. Пока граф кормил, поил и устраивал животных в конюшне, Кэт быстро приготовила им ужин.

Ели без аппетита, в молчании, пока Катриона не сказала:

– А в самый первый вечер у нас было бургундское.

– Да, и ты, помнится, тогда напилась.

– Хотелось бы и сегодня напиться.

Ботвелл обошел стол и поднял ее, чтобы оказаться лицом к лицу.

– Нет, дорогая, я хочу, чтобы ты хорошо запомнила все, что произойдет между нами нынешним вечером и ночью.

Катриона тихонько заплакала.

– Мне плохо, Френсис! Сердце болит…

– Мне тоже больно, любовь моя, но Джеймс Стюарт никогда не узнает, отбирая самое дорогое, что убивает меня. Наша боль навсегда останется с нами, и только память о нашей любви будет поддерживать меня в грядущие времена.

– А как же ты будешь один, Френсис? Кто позаботится о тебе?

– Наверное, Геркулес, дорогая. Вряд ли его можно считать достойной заменой самой прекрасной женщины Шотландии, но… – Он замолчал, осторожно вытирая слезы с ее щек. – Боже, Кэт! Не плачь, моя прекрасная любовь! По крайней мере Джейми согласился вернуть тебя Гленкирку. Патрик будет заботиться о тебе.

– Ну да, – произнесла она с горечью. – Если так же, как раньше, то через пару месяцев меня опять принудят стать королевской шлюхой!

– Нет, любимая, этого не случится! Патрик мне обещал.

Она в удивлении воззрилась на него.

– Вы встречались? Когда?

– В прошлом месяце, когда король приказал вернуть тебя ко двору. Я должен был удостовериться, что он по-прежнему хочет тебя и станет обходиться с тобой достойно. Он очень любит тебя, дорогая, хотя и знает, что ты принадлежишь мне, так что не бойся вернуться к нему.

Катриона содрогнулась.

– Он сразу же захочет овладеть мной, а я скорее уйду в монастырь, чем позволю другому мужчине прикоснуться ко мне.

Ботвелл негромко рассмеялся.

– Нет, Кэт, ты создана для любви. Без нее твое чудесное тело зачахнет и погибнет. И не надо этого стыдиться.

И словно в доказательство своих слов, он притянул ее к себе, скользнул ладонью в вырез ее шелкового платья и принялся ласкать груди. Глаза ее сами собой закрылись, а губы, напротив, приоткрылись. Услышав ее протяжный стон, Ботвелл снова усмехнулся.

– Вот видишь, дорогая? – нежно поддразнил он ее, убирая свою руку из ее тепла.

В следующее мгновение его губы завладели ее губами. Он был нежен с ней, невероятно нежен: расслабляя поцелуями и ласками, раздел, а потом, все так же не отрываясь от ее губ, поднял на руки и понес по лестнице наверх, в их спальню.

Едва коснувшись спиной покрывала, Кэт запустила руки ему под рубашку в страстном желании коснуться горячей кожи, оказаться как можно ближе, и нетерпеливо прошептала:

– Поспеши, дорогой!

Граф быстро избавился от одежды, устроился между ее приглашающе раскинутыми бедрами и глубоко вошел в пульсирующую теплоту. Это движение, как всегда, исторгло из ее груди стон восторга, тело напряглось, принимая его, а в следующее мгновение Катриона всхлипнула от разочарования, когда поняла, что войти в нее глубже невозможно. Френсис тем временем начал нежную пытку, почти выйдя из нее и медленно войдя, и так до тех пор, пока она не закричала, не забилась под ним, поскольку ее собственное желание становилось почти непереносимым. И тогда он довел ее до таких высот, о существовании которых она даже не догадывалась и, наконец, выплеснул в нее свидетельство собственной страсти, едва не лишив ее чувств.

Голова Катрионы металась по подушке, сердце бешено стучало, из груди вырывались прерывистые всхлипы. Ботвелл, словно хотел запомнить любимую именно такой, он обхватил ее как ребенка, и прижал к груди. В минуты просветления он с ужасом понимал, что всего через несколько часов ему предстоит отослать эту женщину, и, возможно, навсегда.

Мало-помалу их дыхание восстанавливалось. Чуть приподнявшись, она откинулась на подушку и, притянув его голову к груди, тихо спросила:

– Почему ты ждал этой ночи, чтобы проделать со мной такое, Френсис? – Ответа не последовало, поэтому она продолжила: – Для вас, мужчин, все очень просто. Вы живете по строгому кодексу чести, который не оставляет пространства для чувств. Завтра ты передашь меня Сэнди Хоуму, который вручит меня Джеймсу Стюарту, а тот, вероятно, прежде чем отдать Патрику Лесли, попытается овладеть мною. А тот в свою очередь потребует от меня выполнения супружеского долга, поскольку я его жена и он имеет на это право. Ты будешь чувствовать сожаление, потеряв меня; Сэнди Хоум станет переживать из-за роли, которую ему пришлось сыграть в этой драме. Что касается Джейми, то похоть затмит небольшое чувство вины, оттого что применяет к нам эти ужасные меры. А Патрик будет ждать моего возвращения с неуверенностью, но попытается скрыть ее, играя роль главы клана. – Катриона задумалась. – И где же здесь место для меня? Я опять одна. Пока вы все стараетесь перещеголять друг друга проявлениями чести, я вынуждена отдать свою человеку, которого больше не люблю, и по-прежнему втайне мечтать о тебе. Все вы такие благородные, так блюдете свою честь, так почему же я ощущаю себя шлюхой? Я предпочла бы умереть, но даже этого мне не позволено.

– Не думай о смерти, – хрипло прошептал Френсис. – Единственное, что удерживает меня в здравом уме, это сознание, что с Гленкирком ты будешь жива и здорова. – Задетый ее горькими словами, он сел и, посмотрев на нее, жестко проговорил: – Я не забочусь о чести, и готов был увезти тебя хоть на край света. Но могла бы ты жить счастливо, зная, что своим поступком подписала смертный приговор всем Гленкиркам, Сайтенам и Грейхейвенам? Нет, любовь моя, никогда не поверю, даже если ты будешь утверждать обратное. У моих детей хотя бы есть Ангус и Дугласы. Вы, Лесли, всегда держались особняком, с опаской принимая людей со стороны, опасаясь за сохранность своих богатств. В результате у вас нет никаких влиятельных связей.

– Нам этого не требовалось, – возразила Кэт. – Что может обладать большей мощью, чем золото?

– Ваша сила ныне стала вашей слабостью. Теперь Джеймс Стюарт использует это как оружие не только против вас, но и против меня. Я люблю тебя, Кэт! Люблю всем сердцем. Люблю так, как никогда не любил ни одну женщину на свете. Когда ты покинешь меня, моя жизнь превратится в пустую раковину и бесцельное существование.

– Неужели мы никогда больше не увидимся?

– Когда наступит время покинуть Шотландию – через полгода, год или, может, два – я появлюсь, чтобы попрощаться… Если, конечно, ты захочешь увидеть меня. Патрик обещал, что не станет препятствовать.

Она всхлипнула, а он, едва сдерживая слезы, только прижимал ее к себе и гладил ее длинные волосы. Слов не осталось. Утомленные, они в конце концов забылись тяжелым сном. Задолго до рассвета Френсис попытался было встать, но она успела схватить его за руку и взмолилась:

– Еще раз, мой Богом данный муж!

С невероятной нежностью он откликнулся на ее призыв и стал покрывать поцелуями груди, живот и бедра, наслаждаясь их сладостью, а потом вошел в нее и быстро привел их обоих на вершину блаженства. Он хотел было оставить ее лоно, но она не выпустила, и его плоть тут же восстала внутри ее. На этот раз он не спешил, наслаждаясь ее прекрасным телом во всей его прелести.

Когда она проснулась, он уже был на ногах, а около камина стояла деревянная ванна, над которой поднимался пар. Не говоря ни слова, она поднялась с постели и с наслаждением искупалась. Френсис тем временем раскладывал по тарелкам холодную ветчину, овсяные лепешки и расставлял на столе кружки с темным пивом. Катриона, несмотря на очень неаппетитный вид, попыталась прожевать кусочек лепешки, но она так подгорела, что проглотить удалось с трудом, только запив горьковатым пивом. Ей ни до чего не было дела. Кэт не чувствовала ни тепла, ни холода.

– Сэнди уже ждет, пора выезжать, – произнес Френсис.

Она взглянула на него, и во взоре ее прелестных изумрудных глаз отразилась вся его боль. Схватив ее за плечи и притянув к себе, он припал губами к ее губам, заглушив готовый вырваться из души крик. На мгновение Ботвелл забылся, погрузившись в ее нежность, и, когда губы Катрионы раскрылись под напором его губ, а ее теплое дыхание ворвалось ему в рот, застонал.

Внезапно она оттолкнула его, выбежала из хижины и вскочила в седло. На мгновение граф опешил, но затем овладел собой и последовал за ней.

День стоял серый, низкие тучи грозили разразиться дождем. Тут и там на деревьях виднелись пожелтевшие листья – первые краски наступающей осени. Встретиться с лордом Хоумом они должны были на окраине городка Чевиотхед, у креста в честь святого Кутберта. Ботвелл и Катриона ехали молча, и пусть ей хотелось сказать ему очень многое, говорить не было сил.

Геркулес и лорд Хоум со своими людьми уже были на месте.

– Ты, надеюсь, присмотришь за ней, Сэнди? – пожав руку другу, с мольбой в голосе произнес Френсис Хепберн. – Не позволяй ей выкинуть какой-нибудь фортель.

Александр Хоум кивнул, и Ботвелл, спрыгнув с коня, снял Катриону с седла и долгое мгновение держал в руках, не опуская на землю. Потом наконец поставил, нежно обхватил ее лицо своими большими ладонями и спросил:

– Ты выдержишь?

– Да, не сомневайся.

– И не будешь винить Гленкирка? Знай, что он хотел, чтобы ты была счастлива, пусть и не с ним.

– Я это знаю.

– И ни в коем случае не позволяй Джейми думать, что он выиграл.

– О боже, конечно же, нет! – взорвалась Кэт.

– Я люблю тебя, Катриона, и, что бы ни случилось, помни это.

При этих словах она вскинула на него свои изумрудные глаза.

– Я тоже люблю тебя, Френсис Хепберн, и, что бы ни случилось, всегда буду твоей. Джеймс может принудить меня вернуться к Гленкирку, но ему не под силу изменить мои чувства. Тело и душа – не одно и то же.

Катриона притянула голову возлюбленного к груди, поцеловала его и, вскочив в седло, пустила свою лошадь в галоп.

Пораженный увиденным, Хоум бросил взгляд на Ботвелла и дал знак своим людям следовать за ней. Какое-то время Френсис смотрел на удалявшихся всадников, затем его широкие плечи задрожали, и Геркулес услышал мучительные сухие рыдания. Не зная, что предпринять, он стоял, беспомощный, поскольку никогда раньше не видел Френсиса Хепберна таким слабым.

Наконец он решился подойти к брату и, обняв за плечи, предложил:

– Давай вернемся домой!

Френсис Хепберн повернулся к нему лицом, и Геркулес невольно отшатнулся, увидев в его взоре бездонную пустоту.

– У меня больше нет дома. Моим домом была она… А теперь ее нет.

Часть IV. Кэт Лесли