Глава 34
Мелкий дождь моросил не переставая, но Катриона настояла, чтобы ехали без остановок до самого Эдинбурга, отклонив даже предложение провести ночь на постоялом дворе. Они остановились всего пару раз, да и то на несколько минут, чтобы Хоум и его люди могли размять ноги и справить нужду. Она не проглотила ни кусочка за всю дорогу, только выпила чашу вина, которое хозяин постоялого двора по указанию лорда Хоума заправил яйцами и специями. Кузен лорда, также следовавший с ними, заметил:
– Дай-то бог довезти ее до Эдинбурга живой, чтобы не попасть между молотом и наковальней в лице Ботвелла и короля.
– Все будет в порядке, – хмуро ответил лорд Хоум. – Она выдержит все хотя бы для того, чтобы доставить себе удовольствие плюнуть в лицо королю. Она отважная, эта Кэт Лесли.
В холодный темный предрассветный час они подъехали к Эдинбургу, и лорд Хоум настоял на том, чтобы сделать здесь небольшую остановку, объяснив Катрионе:
– Надо отправить гонца во дворец и известить короля о вашем прибытии – это его требование.
Кэт было решительно все равно, и Хоум отправил во дворец кузена, но велел ему сначала заехать в дом Гленкирка и известить графа о прибытии жены, но так, чтобы никто не видел.
Катриону Хоум тем временем отвез в свой особняк. Слуги усадили ее перед жарко полыхавшим камином и подали завтрак. Кэт кусок не лез в горло.
Хоум попытался ее уговорить, но она попросила:
– Сэнди, можно мне немного вина и горячую ванну? Я промерзла до мозга костей, к тому же не хочу предстать перед королем такой замарашкой. Да, и прикажи кому-нибудь из слуг принести мои седельные сумки: мне нужно переодеться.
Хоть она и говорила спокойно-холодным голосом, глаза ее горели лихорадочным блеском. Поэтому, отдав необходимые распоряжения, Хоум положил руку ей на плечо и спросил:
– С тобой все в порядке, Кэт?
– Не надо, Сэнди! Если ты будешь меня жалеть, то я сломаюсь, а этого позволить себе я не могу до тех пор, пока не повидаюсь с его величеством.
Слуги установили перед камином сидячую ванну и закрыли раздвижной ширмой. Молоденькая горничная достала из сумок Катрионы брусок душистого мыла и помогла ей принять ванну. Когда гостья появилась из-за ширмы, Хоум даже присвистнул от восхищения и неожиданности.
– Боже мой, девочка! Ты собираешься появиться перед королем в таком виде?
На Катрионе было платье из черного бархата с глубоким вырезом и длинными рукавами, отороченными кружевами цвета сливок. На полной груди лежал клетчатый плед цветов клана Хепберна, закрепленный на плече золотой пряжкой с изумрудом в центре. В ложбинке между великолепными полушариями покоилась подвеска с золотым львом – гербом Хепберна, подаренным ей Ботвеллом.
– Полагаешь, король будет недоволен, если я продемонстрирую, кому принадлежит мое сердце? – спросила Кэт с вызовом.
– Черт возьми, конечно! И ты прекрасно знаешь! Вряд ли ты чего-нибудь этим добьешься – скорее наоборот.
– Но мне нечего терять, ведь он уже и так все отобрал у меня.
Лорд Хоум только покачал головой: разумные доводы она уже не воспринимала. Вместо бесполезных слов он протянул ей кубок с вином.
– Выпей это, милая: в сражении, которое предстоит выдержать, тебе понадобятся силы.
Час спустя он наконец освободился от возложенного на него бремени – паж, присланный из дворца, проводил графиню Гленкирк в рабочий кабинет короля.
Джеймс Стюарт не потрудился даже переодеться: так и предстал перед Катрионой в халате до пола, надетом поверх шелковой ночной рубашки. Она склонилась в реверансе, потом выпрямилась и твердо посмотрела ему в лицо. Глубоко посаженные янтарные глаза короля быстро осмотрели каждый дюйм ее тела, а затем он холодно произнес:
– Мне не нравится ваш туалет, мадам.
– Я ношу траур, сир.
– По кому?
– По самой себе, – ледяным тоном произнесла Кэт. – Вчера я умерла.
– Вы ведете себя непозволительно вызывающе, мадам, и должны быть сурово наказаны за своеволие.
Катриона резко рассмеялась.
– Так значит, ваше величество, быть вашей любовницей вполне позволительно, а быть любовницей лорда Ботвелла – это совершенно недопустимо. Ведь дело обстоит именно так?
– Я любил тебя, – негромко произнес Джеймс.
– Да не было никакой любви! Вы вожделели меня! – бросила она резко. – И даже когда эта милая девочка, королева, стала вашей супругой, вы не стали вести себя достойно, хотя и понимали, что такое поведение создаст лишь проблемы. Я умоляла вас не разрушать мой брак с Патриком Лесли, но когда он застал меня в ваших грязных объятиях, вы поступили и вовсе мерзко. Но я благодарна вам за то, что, спасаясь от вашей жестокости, нашла спасение у Френсиса Хепберна. Он стоит тысяч таких, как вы. И пусть вы нас разлучили, нашу любовь не разрушит даже смерть. Мое мертвое тело здесь, а душа – там, с ним.
И она гордо отвернулась от него.
Король, совершенно обескураженный яростью, с которой были сказаны эти слова, промямлил, впервые назвав ее просто по имени:
– Кэт… любовь моя, не отворачивайся! Я так жаждал тебя все эти месяцы!
Он коснулся ее плеча, и она содрогнулась от отвращения.
– Ради всего святого, не прикасайся ко мне! Ты мне отвратителен!
Его рука поднялась и погладила ее блестящие волосы цвета темного меда, которые она заплела в косу, перевязав ее лентой.
– Какие чудесные волосы! Помню, как они рассыпались по подушке, когда я любил тебя. А еще – как наподобие чудесного покрывала, окутывали нас на постели. Какие они мягкие – чистый шелк.
Тогда Катриона резко развернулась, схватила кошель с безделушками, который висел у него на поясе, и, прежде чем король успел ее остановить, вынула оттуда золотые ножницы и быстро отрезала плотно заплетенную косу повыше ленты.
– Если вам так нравятся мои волосы, ваше величество, заберите их, потому что больше от Кэт Лесли вы ничего не получите!
Она швырнула косу в лицо королю, глаза ее при этом метали такие молнии, что Джеймс в ужасе отшатнулся. Именно в этот момент в кабинет вошел граф Гленкирк. Какое-то мгновение мужчины стояли плечом к плечу, и от увиденного сердце Катрионы так заколотилось, что она едва не лишилась чувств. Гленкирк понял, что именно так испугало ее, и, одним прыжком покрыв расстояние, их разделявшее, схватил ее на руки. В последнюю секунду, перед тем как упасть, она простонала:
– Френсис, любимый, мне плохо…
Подхватив жену, как ребенка, на руки, Патрик Лесли негромко, но твердо произнес:
– Я пришел пожелать вам доброго дня, Джейми. Когда Катриона оправится и будет готова к переезду, я заберу ее отсюда домой, в Гленкирк. Если вы попытаетесь остановить меня, то, клянусь, сам верну ее Ботвеллу, и пошло все к дьяволу!
Но Джеймс даже не слышал его: просто тупо стоял и смотрел на отрезанную косу в своей руке. Патрик Лесли, вышел из королевских апартаментов, усадил жену в карету и велел кучеру гнать лошадей к их эдинбургскому дому. Миссис Керр поначалу испугалась, но потом поняла, что Кэт просто погрузилась в глубокий сон, и помогла уложить ее в постель.
Патрик не мог не заметить, насколько измотана его жена как эмоционально, так и физически, да и лорд Хоум, когда они покидали дворец, предупредил о крайне неустойчивом состоянии ее психики. Граф Гленкирк просидел у ее постели весь день, и, пожалуй, только сейчас начал осознавать, как глубока ее любовь к Френсису Хепберну. От слов, произнесенных Кэт во сне, он испытал неимоверную печаль и теперь очень сомневался, что ему удастся вновь завоевать ее, но еще больнее было осознавать, что любовь к ней никуда не делась.
Ближе к вечеру, заметив, что Кэт просыпается, Патрик поднялся наверх, вызвал миссис Керр и велел подать ужин. Едва открыв глаза, Катриона увидела Патрика с подносом в руках.
– Добрый вечер, милая. Как ты себя чувствуешь?
– Намного лучше. Как долго я спала?
– Около десяти часов.
Поставив поднос с едой на прикроватный столик, он взбил подушки гусиного пуха и помог ей сесть в постели.
– Миссис Керр собрала тебе поесть: жареный каплун, хлеб, масло, вино.
Он поставил поднос ей на колени, укрытые одеялом, но Кэт поморщилась:
– Нет-нет, забери: я не могу есть.
Патрик Лесли придвинул кресло поближе к кровати, сел и провел крылышком каплуна у нее под носом.
– Лорд Хоум сказал, что ты совсем ничего не ешь. Так недолго и до истощения.
Кэт подняла голову, взглянула на него, и в то же мгновение глаза ее наполнились слезами. Патрик бросил кусок птицы, который все еще держал в руке, на поднос и нежно обнял ее. Ее тело напряглось, но он предпочел сделать вид, что ничего не почувствовал.
– Поплачь! Катриона, если тебе станет от этого легче, поплачь!
И в тот же миг слезы потоком покатились по ее щекам. То громадное горе, которое она загоняла так долго внутрь, вырвалось наконец наружу. Она плакала навзрыд до тех пор, пока не выбилась из сил. Когда слез уже не осталось, она лишь судорожно вздыхала, вздрагивая всем телом, и все это время Патрик заботливо и бережно обнимал жену, бормоча ей на ухо какие-то успокаивающие слова. Когда она наконец немного пришла в себя, он чуть отстранился, вынул большой шелковый платок и вытер мокрое от слез лицо, но когда поднес платок к носу, она гневно выхватила его у него из рук и воскликнула:
– Я не дитя, Гленкирк!
Он не стал спорить, но ее это не успокоило, а, напротив, взбесило:
– Нет, – покладисто согласился с ней он, – ты не дитя.
– Боже мой! Да как ты мог принять меня обратно, зная, что я люблю и всегда буду любить его!
Она схватила с подноса графин, налила себе вина, и взгляд, который бросила в этот момент на Патрика, был полон дерзости и принадлежал прежней Катрионе.
– Не стоит пить, пока не съешь что-нибудь, – рассмеялся Патрик и перехватил графин.
Потом, будто решившись на что-то, он снова позвал миссис Керр и попросил принести поднос и ему. На сей раз на подносе красовались сырые устрицы, несколько ломтиков ветчины, тушеные артишоки, хлеб, масло, яблоки, мед в сотах и кувшин красного вина.
Катриона искоса наблюдала, как Патрик жадно поглощает всю эту снедь, тогда как она буквально заставила себя съесть ломтик мяса каплуна с кусочком хлеба, намазанного маслом. Зная, какая она сладкоежка, граф положил квадратик сот на ее тарелку и искренне обрадовался, когда она с аппетитом съела мед. Допив свое вино, Кэт потянулась было к его кувшину, но он перехватил ее руку.
– Тебе будет плохо. К тому же нет ничего более неприятного, чем спать с пьяной женщиной.
Глаза ее расширились.
– Неужели ты хочешь сказать, что будешь спать в этой постели? Нет! Нет! Ты не можешь быть столь жесток, Патрик! Дай мне хоть немного времени.
Теперь наступил момент, когда Патрику Лесли пришлось сделать то, что было необходимо. Он был ошеломлен, поняв, что Ботвелл знает его жену намного лучше, чем он сам.
– Ты моя жена, Кэт, – произнес он негромко. – Хочешь ты этого или нет, любишь ты меня или нет – ничто больше не имеет значения. По закону ты принадлежишь мне, и я по-прежнему тебя очень люблю. Я жил без тебя больше двух лет, и не намерен лишать себя удовольствия овладеть твоим прекрасным телом прямо сейчас.
Произнося этот короткий монолог, Патрик не спеша раздевался, а оставшись, наконец, совершенно обнаженным, подошел к кровати и, откинув одеяло, лег. Она попыталась было вскочить, но он легко удержал ее, и медленно притянул к себе, несмотря на яростное сопротивление. Подмяв ее под себя, не размыкая кольца рук, он завладел ее губами. Они были холодны и крепко сжаты. Осторожно и нежно вынудив их раскрыться, он проник языком к ней в рот, а свободной рукой ласкал ее груди, умело высвободив из корсажа. Катриона захлебнулась на вздохе, ощутив, как ее захлестывает волна желания, и отчаянно возобновила попытки высвободиться. Она ведь не хотела Патрика Лесли! Ей нужен был только Френсис Хепберн. Даже сейчас она словно слышала его голос: «Ты создана для любви. Нет смысла отрицать это».
И как это уже случалось, тело снова предало ее, и ответило на ласки, хотя сердце вовсе не желало этого. На протяжении всего времени, что муж наслаждался ею, душа ее страдала по Ботвеллу. Гленкирк никогда раньше не занимался с ней любовью с такой нежностью, и это несколько примиряло ее с ним. Тело его ритмично двигалось, а когда он испустил стон облегчения, она сообразила, что не достигла вершины восторга. Он тоже осознал это и, выйдя из нее, но не размыкая объятий, нежно прошептал:
– Теперь поспи.
Катриона вдруг почувствовала такое облегчение в теплых руках мужа, что опять погрузилась в сон.
Они оставались в Эдинбурге еще несколько дней, до тех пор пока Патрик полностью не уверился в том, что Катриона сможет перенести поездку. Все это время он каждую ночь занимался с ней любовью, словно утверждался в своем положении мужа. Дома, в Гленкирке, они появились через неделю после одиннадцатого дня рождения Бесс Лесли. Причем недавняя именинница оказалась единственной, кто не проявил особой радости по поводу возвращения матери.
Джейми, наследнику Лесли, уже исполнилось пятнадцать лет, и он прибыл в родное гнездо из университета на каникулы. Ростом он уже догнал отца, и по тем дерзким взглядам, которые бросали на него девушки-служанки, Катриона поняла, что сын уже успел познать прелести любви. Мысль эта несколько ошеломила ее: ведь ей самой всего тридцать один! Когда она обняла его, он погладил ее короткие волосы и спросил:
– А где твои роскошные локоны, мама?
– Я отдала их королю, – ответила она просто.
Он увидел боль в ее глазах, которую она пыталась скрыть, и прошептал:
– Не огорчайся, мама. Мы все любим тебя и рады, что ты вернулась домой.
Колин и Робби прыгали и кружились вокруг матери, словно щенки, в отличие от шестилетней Аманды и пятилетней Мораг, которые выглядели очень смущенными. Через пару дней, однако, Катрионе удалось их разговорить, скованность исчезла, и отношения стали понемногу налаживаться. Одна лишь Бесс по-прежнему держалась с ней отчужденно.
– Да она просто ревнует! – весело заметила Мег. – Это очень тяжелое испытание для Бесс. Она обожает Патрика, и до сих пор основное внимание он уделял именно ей, но тут в доме появляешься ты, молодая, красивая, – и он проводит почти все время с тобой.
Когда стало ясно, что ночные труды Патрика не прошли напрасно и ей в очередной раз предстоит стать матерью, несчастная графиня случайно услышала разговор Бесс со старшим братом.
– По-моему, это отвратительно, – в гневе заявила девочка, – да еще в ее возрасте! И это после того, что она устроила отцу, сбежав с этим Ботвеллом.
Раздался звук пощечины, а следом – визг:
– Ты ударил меня, Джейми. Ты ударил меня!
– Да, – послышался спокойный голос. – И, мисс ревнивица, получишь еще, если когда-нибудь вздумаешь говорить о маме подобным образом. Мы не знаем, что произошло между родителями, но я знаю, что мама вернулась домой только потому, что любит нас.
– Откуда тебе это известно? – с усмешкой спросила Бесс.
– Узнал случайно. Джон Лесли из Роутсов, мы вместе учимся, как-то подслушал, как его отец говорил дяде, будто Гленкирк получил свою жену обратно только потому, что король пригрозил разорить всех наших родственников, если она не уйдет от Ботвелла.
– Какой благородный поступок! – восхитилась Бесс.
– Ты сущая дура, сестричка, – жестоко высмеял ее Джейми. – Мама отказала королю в… притязаниях, и он таким образом наказал ее – пригрозил разорить всех нас, если не оставит Ботвелла.
– Почему же тогда она зачала от отца, если не любит?
– Насколько я понимаю, чтобы наладить мир в семье. Наша мама достойна уважения, заруби себе это на носу.
Катриону очень удивило услышанное. Оказывается, в Гленкирке знали гораздо больше, чем ей бы хотелось. Ей было ясно, что сердитые рассуждения дочери взялись не на пустом месте, а отражали высказывания взрослых. Догадавшись, откуда они могут исходить, она попыталась исправить ситуацию.
Когда Катриона попросила убежища у лорда Ботвелла, ее преданная служанка так и не узнала истинной причины ее поступка. По возвращении Эллен в Гленкирк вечно занятые другими делами Салли и Люси Керр тут же сплавили ей маленькую Бесс. Месяц проходил за месяцем, о Катрионе ничего не было слышно, и недоумение верной служанки сменилось гневом, который она необдуманно и позволила себе выразить в присутствии восприимчивой Бесс. С возвращением графини Гленкирк Эллен вернулась к своим прямым обязанностям, и это лишь добавило горечи бедной Бесс, посчитавшей себя всеми забытой.
Катриона видела, как Бесс скучает по Эллен, и хотя служанка по-прежнему много для нее значила, ее порой чрезмерная забота и опека начинали раздражать. Похоже, Эллен считала, что после столь ужасного поступка Катриона должна благодарить судьбу за то, что Патрик принял ее обратно. Кэт поняла, что ситуация требует разрешения, и решила доверительно, без упреков, поговорить с верной служанкой.
– Элли, мне нужна твоя помощь с Бесс. Ей сейчас требуется опытная рука, а ты присматривала за ней, когда меня не было. Вот я и хочу, чтобы ты и впредь была при ней, тем более что она так тебя любит.
– Я сделаю так, как вы желаете, но кто же будет заботиться о вас, мадам? Особенно в вашем нынешнем положении.
– Элли, ты стареешь и глупеешь. Ведь это далеко не первый мой ребенок. Без помощи мне, конечно, не обойтись, но, полагаю, твоя племянница Сюзан отлично справится.
– Да-а, – растерянно протянула Эллен. – Она, конечно, не какая-то там вертихвостка, будет выполнять свои обязанности хорошо, но не лучше ли ей прислуживать госпоже Бесс?
– Нет, в этом возрасте дочь будет лучше ладить с тобой. Я ведь помню, как ты была добра ко мне, – но если ты против, что ж…
Эллен решила, и Катриона была уверена в этом, что теперь ее хозяйкой станет Бесс. Куда проще прислуживать молоденькой девушке, чем Катрионе, которую служанка порой уже не понимала. Снова преисполнившись собственной значимости, Эллен взяла на себя заботу о Бесс и перестала при ней высказываться о матери.
Графиня взяла себе за правило в равной степени уделять время всем своим дочерям. Аманда и Мораг вскоре перестали робеть перед ней, и это безмерно радовало. Бесс все еще относилась к ней настороженно, но тоже стала куда дружелюбнее и даже порой принимала участие в играх, которые Катриона затевала с младшими дочерьми.
Через восемь месяцев после возвращения к Патрику Лесли у Катрионы начались роды.
– Что-то слишком быстро, – обеспокоенно заметил граф в разговоре с матерью.
– Напротив. Удивительно, что это не произошло месяц назад, – успокоила сына Мег. – К ночи в этом доме будет по меньшей мере на двух Лесли больше. Катриона носит близнецов, а такие роды очень часто происходят раньше срока. Так было у твоей бабушки, моей матери, и у прабабушки. У всех в нашей семье.
Вдовствующая графиня оказалась права: 1 мая 1594 года, еще до того как солнце успело опуститься за горизонт, Катриона произвела на свет сына и дочь. Мальчик был крещен Иэном, а девочка – Джейн. Патрик был счастлив узнать, что по воле его жены дети получили имена их бабки и деда по отцу. Перед тем как уснуть, Катриона подержала новорожденных на руках, а потом тихо, но твердо заявила, что выкармливать грудью их не будет. Для близнецов быстро нашли кормилиц.
В середине июня в Гленкирк с деловым визитом прибыл банкир семьи Лесли – Бенджамин Кира, и в результате их беседы Патрику пришлось отправиться в Лондон. Решив, что Катриона тоже захочет развеяться, он предложил ей поехать вместе с ним, но она отказалась.
– Но меня не будет до следующей весны, дорогая. Мы так мало были вместе.
– Нет, Патрик, я не могу. Ты обещал ему, что, перед тем как он покинет Шотландию, мы встретимся. А если я буду с тобой в Англии, то никогда его больше не увижу.
Граф решил не настаивать, хотя не мог не признаться самому себе, как огорчил его ее отказ. Он очень надеялся, что рождение детей сблизит их, поможет ей забыть пограничного лорда, но, увы, этого не произошло. 15 августа Патрик Лесли отправился в Лондон.
Ровно через месяц графиня Гленкирк вдруг получила приглашение от Джорджа Гордона, могущественного графа Хантли, посетить их родовое имение. Ходили слухи, что Ботвелл сейчас находится где-то там, на севере, и если они имели под собой какое-то основание, Катриона знала, кого увидит у Гордонов.
Через два дня графиня Гленкирк верхом выехала из замка и направила коня в Хантли.
Глава 35
Перемирие между Джеймсом Стюартом и его кузеном Френсисом Хепберном не продержалось долго. Хоть король и подписал 14 августа 1593 года соглашение, в котором говорилось, что его кузен прощен, как и его благородные сторонники, а все имущество, поместья, титулы и почетные звания возвращены, вскоре он почувствовал искушение взять свое слово назад. На состоявшейся 8 сентября в Стирлинге сессии парламента он попытался изменить обещания, данные в августе, а 22 сентября огласил указ, в котором запретил своему кузену и его сторонникам приближаться к нему ближе чем на десять миль. Нарушение этого предписания приравнивалось к государственной измене. Влияние Мейтленда не ослабевало.
Перчатка, брошенная королем, была, разумеется, поднята Ботвеллом и его вооруженными друзьями. В начале октября они собрались на окраине города Литлингоу, когда там находился король, а 22 октября Ботвелл был вызван на заседание Высшего совета, чтобы отвечать на обвинение в государственной измене. Отказавшись явиться на слушание, исход которого был ясен, Ботвелл подвергся осуждению. На несколько месяцев все затихло, но весной 1594 года Джеймс объявил сбор своему воинству, надеясь захватить кузена и подвергнуть королевскому правосудию. Внезапно Ботвелл появился со значительными силами своих приверженцев на окраине городка Лит, чтобы сражаться, по его словам, с испанцами, о скорой высадке которых ходили слухи, но истинной причиной его действий была демонстрация силы. Он все же надеялся убедить своего кузена решить дело полюбовно, без кровопролития.
Джеймс двинул свои силы из Эдинбурга на Лит, тогда как Ботвелл спокойно отошел к Далкиту, как будто вовсе не его преследовали. Джеймсу пришлось вернуться в Эдинбург, проиграв при этом своему кузену еще одно очко. Пограничный лорд после этого проскользнул через границу в Англию, где и жил тихо и спокойно до тех пор, пока королева Елизавета не была вынуждена признать его пребывание на своей территории и выслать.
Френсису Хепберну теперь надлежало решить, что делать: либо сдаться Джеймсу, либо примкнуть к северным графам. Понимая, что ему придется, возможно, покинуть Шотландию, он отправился на север, чтобы попытаться встретиться с Катрионой. Больше никого у него не осталось. Геркулес был схвачен и повешен еще в прошлом злополучном феврале. Маргарет Дуглас и дети вели себя так, словно его вообще не существовало на свете. Но захочет ли видеть его Катриона Лесли?
Катриона чувствовала, что у Хантли ее ждет Ботвелл, поэтому позвала дочерей и, прежде чем уехать, пообещала:
– Я скоро вернусь, мои милые, и больше уже никогда не расстанусь с вами.
Когда Аманда и Мораг убежали играть, Бесс, которой уже исполнилось двенадцать лет, негромко спросила:
– А лорд Ботвелл тоже приедет в Хантли, мама?
Первой реакцией Катрионы было ответить дочери, что это не ее дело, но, подумав, она приобняла Бесс, которая уже начала превращаться из девочки в девушку, и доверительно сказала:
– Мне думается, да, но ты не должна на меня сердиться. Если это и произойдет, то с разрешения твоего отца. Однажды ты тоже полюбишь, и тогда, возможно, поймешь свою мать.
– Я не буду любить никого, кроме законного супруга! – заявила Бесс.
Катриона улыбнулась и прижала дочь к себе.
– Как это замечательно – быть такой юной и уверенной, моя дорогая! Надеюсь, в мое отсутствие ты будешь помогать бабушке и присматривать за своими сестрами и малышами.
Бесс Лесли на мгновение взглянула на мать и вдруг обхватила ее руками:
– Ты ведь вернешься? Не оставишь нас навсегда одних?
– Нет, дитя мое, никогда! – преодолевая комок в горле, пообещала Кэт. – Я люблю вас и обязательно вернусь. Не бойся, родная!
Перед отъездом с невесткой захотела поговорить Маргарет Лесли.
– Я знаю, что мой сын обошелся с тобой ужасно и жестоко, так что не могу тебе препятствовать попрощаться с Френсисом Хепберном. Но когда вернешься в Гленкирк, ты опять должна стать доброй женой для Патрика. Он уже достаточно наказан.
И вот теперь, трясясь в седле, графиня Гленкирк скакала по холмам, за которыми располагались земли Хантли. Эллен хотела было ехать вместе с ней. Мол, Сюзан может не справиться, поскольку еще не имеет опыта, – но Катрионе удалось убедить ее остаться с Бесс, которая якобы куда больше нуждается в помощи. Истина же заключалась в том, что она не хотела, чтобы старая служанка присутствовала при ее встрече с лордом Ботвеллом. Что касается Сюзан, то Кэт надеялась на ее скромность и преданность своей хозяйке.
Наконец на горизонте показались башни замка Хантли, и сердце Катрионы пустилось вскачь.
– Полагаю, вы не захотите, чтобы мы остались, – неодобрительно заметил Конелл, сопровождавший со своими людьми графиню.
– Нет, мне в этом доме не требуется защита, ведь моя бабушка была из Гордонов.
– Я не их имел в виду, – буркнул Конелл.
Кэт рассмеялась.
– Ты говоришь о лорде Ботвелле? Это скорее его нужно защищать от меня!
Конелл помимо воли не смог удержаться от смеха. Он уже давно потерял всякую надежду понять своих господ, а если и пытался, то приходил в замешательство.
Конские копыта зацокали по внутреннему двору замка Хантли, где гостей уже ждал хозяин, Джордж Гордон, со своей прелестной женой, француженкой Генриеттой. Спешившись, Катриона тепло приветствовала их, но глаза ее безостановочно шарили по всему пространству двора. Лорд Гордон рассмеялся.
– Он приехал всего два часа назад, Кэт, и пожелал прежде всего принять ванну. Не думаю, что он уже готов к встрече с тобой.
И тут она увидела его на верхней ступени лестницы. Несколько мгновений они смотрели друг на друга словно завороженные, потом Катриона сделала несколько шагов вперед, но тут ноги отказались служить ей. Уже в следующее мгновение он был возле нее: сильные руки держали, а темно-голубые глаза буквально пожирали. Она обхватила его за шею, когда он склонил голову и завладел ее губами. Все, что их окружало, – двор замка, лошади, слуги, Гордоны, – потеряло свои очертания, расплылось и исчезло, а они растворились друг в друге. Жадно, страстно их губы требовали друг друга, не чувствуя насыщения.
Чары этого момента были разрушены Генриеттой Гордон. Повернувшись к мужу, она удивленно воскликнула:
– Но, Джордж, почему ты не сказал, что леди Лесли и лорд Ботвелл… знакомы? Я ведь отвела им апартаменты в противоположных концах замка.
Френсис Хепберн оторвался от Катрионы, и они оба зашлись в искреннем смехе.
– Ох, Джордж, – поддразнила хозяина замка графиня Гленкирк, – как это вы упустили из виду такую мелочь?
Хантли выглядел удрученным. Ботвелл, поставив Катриону на ноги, спросил:
– Похоже, теперь ты можешь держаться на ногах, дорогая?
– Да, Френсис, все в порядке.
Пограничный лорд повернулся к миниатюрной хозяйке замка и, взяв в свою широкую ладонь ее пухлую ручку, улыбнулся с высоты своего внушительного роста.
– И какие же из этих апартаментов больше, Риетта?
– Конечно, те, что предназначены для леди Лесли. Ведь у женщины всегда и одежды больше, и других необходимых вещей…
Графиня Хантли была совершенно обескуражена.
– В таком случае, – серьезно предложил лорд Ботвелл, – не будете ли вы столь любезны распорядиться, чтобы мои вещи перенесли в апартаменты леди? Ведь нам понадобится всего одна кровать. – Повернувшись к хозяину замка, он добавил: – Джордж, прошу нас извинить, но мы исчезнем до ужина. Я не видел миледи больше года, а нам так много надо рассказать друг другу! Надеюсь, вы поймете…
Приобняв Катриону за талию, он повел ее наверх, в глубь замка.
Генриетта Гордон смотрела на мужа, которого, похоже, забавляла эта ситуация, с таким возмущенным видом, что ему пришлось поведать ей все перипетии трагической истории Ботвелла и Катрионы. Когда рассказ подошел к концу, хорошенькая графиня Хантли едва не расплакалась и возмущенно воскликнула:
– Ох, Джордж! Этот Джеймс Стюарт… – il est un cochon![9]
С этого момента она стала верной союзницей опального графа и бедной леди.
Ботвелл около часа терпеливо ждал возможности остаться с Катрионой наедине, но не давали слуги, которые переносили его вещи. Расписанная цветами фарфоровая ванна привела Кэт в восторг. Слуги наполнили ее горячей водой, Сюзан разыскала среди вещей хозяйки душистое мыло, пахнущее гиацинтами, и принялась выпроваживать из комнаты посторонних. Когда она повернулась к Ботвеллу, намереваясь выгнать и его, он обхватил ее за талию.
– Ты ведь не Эллен, правда? Слишком юна.
– Нет-нет, сэр! – Под его взглядом щеки девушки запылали румянцем. – Я Сюзан, ее племянница, а моя тетушка приглядывает теперь за молодой мисс.
– Очень хорошо, Сюзан, – доброжелательно произнес Ботвелл. – Теперь ты можешь удалиться в комнату для слуг, хорошенько отдохнуть и поесть. А если кто-нибудь позволит себе обидеть тебя, то будет иметь дело со мной, так ему и скажи.
– Но, сэр, я должна помочь миледи принять ванну!
Мягко, но настойчиво Ботвелл подтолкнул девушку к двери.
– Я сделаю это сам, не в первый раз. И запомни: тебе не следует сюда приходить, пока тебя не позовут.
Он запер за ней дверь и повернулся к Кэт, совершенно обессилевшей от сдерживаемого смеха.
– Ах, Ботвелл, ну ты и проказник! Она же будет рассказывать об этом всю свою жизнь!
– Ваша ванна готова, мадам, так что милости прошу.
– Помоги мне.
Кэт повернулась к нему спиной, и его пальцы заскользили по длинному ряду маленьких серебряных пуговиц, расстегивая одну за другой. Ее удивило, что у него дрожат руки. Наконец он справился, и она спустила свое бархатное платье для верховой езды с плеч, позволила ему упасть, и вышла из него, оставшись в шелковой нижней сорочке с глубоким вырезом, шелковых нижних юбках и кружевных чулках с подвязками. Она сама сняла сорочку, предоставив ему расстегивать корсет. Обнаженная до пояса, она посмотрела на любимого, и этот взгляд был полон неприкрытого желания.
– Продолжай… – попросил он хрипло.
Позволив своим нижним юбкам соскользнуть по крутым бедрам вниз, она грациозно выступила из них, представ перед ним обнаженной, в одних лишь кружевных вязаных чулках и розовых подвязках. Граф со стоном отвернулся, а она, улыбнувшись, быстро избавилась от чулок и шагнула в воду. Обнаружив, что она уже удобно устроилась в ванне, Френсис сел рядом, заметив:
– Ты способна соблазнить и целую толпу ангелов!
– Должно быть, ты очень соскучился, если так быстро возбудился. Я польщена.
Он мрачно взглянул на нее.
– Сказать по правде, все было как раз наоборот: я задирал каждую юбку, до которой мог дотянуться, пытаясь потушить тот огонь, что ты разожгла в моем сердце, но всякий раз терпел неудачу. Я никогда не переставал ни любить тебя, ни нуждаться в тебе, и не думаю, что это когда-нибудь случится.
– Ох, Френсис, – вздохнула Катриона. – Я безумно страдала все эти долгие месяцы. И тоже никогда не перестану любить тебя.
– Да, – произнес он с горечью, – но все же подарила мужу еще двоих детей!
Кэт рассмеялась, и смех ее серебряным колокольчиком прозвенел в тишине комнаты.
– Ох, Ботвелл, какой же ты глупый! Считать разучился? Это ведь твои дети!
Френсис едва не лишился дара речи.
– Ты… уверена, Кэт?
– Представь себе, да! О, мой милый, подумай, не странно ли, что я, мать шестерых детей, не забеременела от тебя, у которого тоже есть дети? – Он кивнул, соглашаясь, и она продолжила: – Все женщины нашей семьи знают секрет, как предотвратить зачатие. Его привезла моя мать с Востока. Когда король не позволил мне получить развод, я знала, что не дам ему в руки оружие, которое можно было бы использовать против нас. Когда он потребовал, чтобы мы расстались, я поняла, что не смогу жить дальше, если у меня ничего от тебя не останется. И хотя к Гленкирку я вернулась уже больше месяца беременной, он считает, что близнецы – от него, потому что не ждал ни секунды, чтобы осуществить свои права супруга. Да и мать заверила его, что в их семье близнецы всегда появлялись чуть раньше срока.
– И как ты назвала их?
– Иэн и Джейн.
– Это в честь моих родителей?
– Да, но Гленкирк думает, что в честь его бабки и деда по отцовской линии.
– А на кого они похожи?
Серебряный колокольчик смеха снова прозвенел в комнате.
– Френсис! Они же совсем еще крохи! Пятимесячные младенцы! – Граф понурился, и, улыбнувшись, она сказала: – Ну хорошо. Твой сын голубоглазый, с золотисто-каштановыми волосами, вполне смышленый, могу тебя заверить, и очень требовательный. Его сестренка тоже голубоглазая, но светловолосая, скорее рыженькая, и очень бойкая. Кормилица и вся прислуга обожают их, да они и правда очаровашки.
Именно такие слова графу и хотелось услышать, и взгляд его затуманился. Катриона почувствовала, как у нее перехватило горло, и мысленно в который уже раз осыпала своего кузена короля проклятиями. Чтобы не расплакаться, она попросила:
– Подай мне мыло.
Пока она мылась, он молча наблюдал за ней, а когда поднялась и переступила через бортик ванны, тут же завернул ее в полотенце и принялся нежно вытирать, доставляя ей неимоверное наслаждение легкими прикосновениями.
Похоже, ему стоило огромного труда сохранять самообладание, которым он всегда так гордился, да и сама она хотела его, как никогда. Кэт, повернувшись, обвила его шею руками и горячо прошептала:
– А теперь, Френсис, возьми меня, прямо сейчас! Я больше года ждала этого момента, так что не сдерживай себя.
Оторвавшись от него, она медленно прошествовала через всю комнату и забралась в стоявшую на постаменте огромную постель с перинами и кружевными простынями.
– Похоже, Гленкирк недостаточно любил тебя, дорогая, раз ты так нетерпелива, – заметил граф, освобождаясь от одежды.
– Гленкирк не упускал ни единой возможности взять меня, и хотя мое тело отвечало на его ласки, я никогда не взлетала на вершину блаженства, как с тобой, Френсис. Ох, милорд, как же я жажду тебя!
Она протянула к нему руки, не в силах больше ждать ни секунды.
Они тесно прижались друг к другу в теплых объятиях почти невесомой перины. Его руки тут же пустились в путешествие по ее зрелому жаждущему телу: обвели совершенные округлости грудей, чуть надавив на вершинки сосков, погладили округлый живот, упругие трепещущие бедра и, наконец, добрались до повлажневшего тайного местечка. Ее дыхание стало прерывистым, из груди вырывались сладострастные стоны. И вдруг все изменилось: она, вывернувшись из его рук, оттолкнула, опрокинув спиной на подушки, и пустилась в свое путешествие сверху вниз по его телу, только губами приводя его в неистовое возбуждение. Ее нежные, как лепестки, губы легонько касались самых чувствительных местечек, опускаясь все ниже и ниже, пока не достигли восставшей мужской плоти. Обхватив бархатистый стержень ладошкой, она лизнула пульсирующую головку, затем, обхватив ее целиком мягкой влажностью рта, на мгновение втянула в себя. Все тело графа дернулось, изо рта вырвался хриплый крик, и она, испугавшись, отпрянула.
– Я сделала тебе больной? Прости. Мне лишь хотелось попробовать тебя на вкус, любовь моя.
Ботвелл уложил ее на спину и, пожирая взглядом, прохрипел:
– И каков же я?
– Соленый, – смущенно выдавила Кэт.
Усмехнувшись, он раздвинул ей колени, устроился между ног и, обхватив ладонями круглые ягодицы, притянул ее пушистым холмиком к своему лицу. Она вскрикнула – ощущение оказалось невыносимо острым. Ей давно хотелось, чтобы он сделал с ней это, но было стыдно признаться: ведь это не совсем правильно.
– Сладкая! Сладкая! – услышала она его шепот. – Боже, какая же ты сладкая, любовь моя!
Она чувствовала, как ускользает в какой-то волшебный сверкающий мир, где исполняются самые сокровенные желания, куда не получалось попасть с тех пор, как они расстались. Когда нежная сладостная боль стала разливаться по низу ее живота, а напряженная плоть нашла нужное местечко и стала мучительно медленно проникать в нее, Кэт не смогла сдержать крика счастья.
Взлетев на вершину блаженства, любовники впали в глубокий сон, не размыкая объятий и переплетя тела. Проснулась она неожиданно, словно почувствовала, что он не спит и смотрит на нее. Катриона улыбнулась и нежно погладила любимого по щеке, а он перехватил ее руку и нежно поцеловал ладонь, потом запястье. Их взоры встретились, и она затрепетала от силы охвативших чувств. Осознание глубины их любви, невозможности существовать друг без друга даже испугало ее.
Приподнявшись на локте, он перебирал ее локоны цвета темного золота.
– Что случилось с твоими чудесными волосами?
Кэт поведала ему историю своей встречи с королем, и он, удивленный и восхищенный, покачал головой.
– Ты посмела надерзить Джейми? Представляю, как его это оскорбило! – Он обнял ее одной рукой, притянул ее к груди и с чувством признался: – Боже мой, если бы не ты, я бы не выжил. Как же мне было трудно! Что нам делать?
– Я не хочу думать об этом, Френсис, во всяком случае, не сегодня, пока мы вместе.
– Как долго мы сможем наслаждаться нашим счастьем?
– Все время, пока ты в Хантли. Гленкирк до весны пробудет в Англии.
– Это великолепно! – пробормотал Ботвелл. – Но, думается, пообещав мне встречу с тобой, он не имел в виду, что мы будем вместе так долго.
Глаза пограничного лорда блеснули весельем.
– Я поступлю так, как пожелаю, Ботвелл! Будь у меня уверенность, что семьи Лесли не коснется гнев Джейми, я сегодня же отправилась бы во Францию вместе с тобой! И король, и Гленкирк знают это. К сожалению, я связана по рукам и ногам: с тех пор как я вернулась, они все так и вьются вокруг меня. Мой дядюшка, старый граф Сайтен, умер два года назад, но его вдова на каждом углу бубнит, что мое бесстыдное поведение осложняет положение ее драгоценного графа Чарлза, который женат на сестре Гленкирка Джанет. Когда я сказала матери правду о причине разрыва с Патриком, она не только не поддержала меня, но еще и отчитала: мол, не оценила великой чести, оказанной Джеймсом Стюартом. Она, не знавшая других мужчин, кроме моего отца, соловьем разливалась о высокой «чести» стать королевской любовницей! Тошнит меня от них, но именно я должна принести в жертву свое счастье ради их благополучия. Но я не пожертвую этими последними днями, часами с тобой. Я знаю, что, после того как ты покинешь Шотландию, мы никогда уже не увидимся. Я чувствую это! Судьба обрекла нас на разлуку, но все время до нее я проведу с тобой!
Его руки сомкнулись вокруг нее.
– Чем я заслужил такую любовь, моя милая Катриона Майри?
Часы на каминной полке пробили пять раз, и она воскликнула:
– Господи боже! Мы ведь опаздываем к обеду. Что подумают Гордоны!
Кэт дернула шнурок звонка и, высвободившись из объятий Ботвелла, встала с кровати.
У него перехватило дыхание от совершенства ее тела. После того как она лишилась длинных волос, открылась великолепная линия шеи и спины. Ботвелл знал множество красавиц, но ни одна из них не могла соперничать с ней. Он не хвалился успехами у женщин, но был чертовски горд, что самая лучшая из них любит его.
На звонок явилась Сюзан, из скромности поставила ширму, за которой принялась помогать одеваться своей госпоже. Приставленный к Ботвеллу слуга тоже кинулся прикрывать интимные части хозяина, когда тот поднялся с разворошенной постели, но по горящим щекам служанки понял, что опоздал с этим. Не в силах устоять перед искушением, Ботвелл подмигнул девушке, и та чуть не рухнула в обморок.
– Черт бы тебя побрал, Френсис! Прекрати дразнить Сюзан! У нее аж пальцы онемели от страха. Нет, дитя мое, не это, дай подвеску!
Ботвелл облачился в килт, и Катриона, оглядев его с ног до головы, не преминула отметить:
– Что за дьявольщина! Да у тебя, оказывается, самые красивые ноги из тех, что мне приходилось видеть в килте.
Он плутовато улыбнулся.
– А у вас, мадам, зато самые красивые… – Увидев ее предостерегающий взгляд, он замолчал, а потом все же закончил: – Да-да, моя дорогая, именно они!
Не удержавшись от смеха, Катриона воскликнула:
– Ты совершенно невозможен! Проводи лучше меня вниз, а то я умру от голода.
Они спустились из отведенных им апартаментов в главный зал замка, где их уже ждали хозяева. Граф Хантли был уверен, что Ботвелл и Катриона не захотят, чтобы их видели вместе, поэтому к обеду никого больше не приглашали.
Джордж Гордон, которого знали под забавным прозвищем Северный Петух, состоял в родстве с королем. Катриона встречалась с ним при дворе, в то время как свою жену он мудро держал подальше от короля. Миниатюрная Генриетта Гордон, с мягкими волосами цвета желтого нарцисса и огромными золотисто-карими глазами, будучи элегантной и образованной, очаровала Катриону своими манерами и добрым сердцем, и очень быстро они стали подругами. Зная, что Ботвелл проведет с ними всю зиму, она упросила Катриону остаться в замке до весны. Выяснив, что ее дочери остались в Гленкирке, Генриетта пригласила их в Хантли на Рождество и Двенадцатую ночь. Когда Катриона выразила сомнение по поводу Мег, которая оставалась на праздники в одиночестве, хозяйка Хантли сказала, что пригласит также и ее.
Итак, было решено, что Бесс, Аманда и Мораг приедут на праздники к Катрионе, а Мег отправится в усадьбу Форбс к своему младшему сыну Майклу и его жене Изабелле, ей нечасто удавалось встречаться с ними, так что она решила воспользоваться этой прекрасной возможностью. Имелось, однако, и некоторое осложнение: близнецов тоже придется забрать в Хантли, поскольку Мег не хотела оставлять их в Гленкирке только со слугами.
Ботвелл пришел в неописуемый восторг:
– Какое счастье! Я увижу наших детей!
– Ты ни в коем случае не должен признавать свое отцовство, – предупредила Катриона. – Все вокруг уверены, что их отец – Патрик Лесли. И я никому не позволю – даже тебе – ставить их будущее под угрозу.
Катриона открылась для Френсиса с новой стороны – мать, яростно оберегающая своих детей. Он обнял ее за плечи и невесело произнес:
– Судьба обошлась с нами не больно-то ласково, правда?
– Но сейчас мы вместе, и это уже счастье.
Невысказанные вопросы: «Как долго?» и «Сколько еще?» – повисли в воздухе, но ни Катриона, ни Френсис не могли, да и не хотели, отвечать на них.
Пока их окружала полыхавшая багровыми красками осень, они пользовались гостеприимством Гордонов. Нашлось спокойное местечко, где они могли спокойно провести последние месяцы вместе, на какой-то краткий миг позабыть об общественном скандале, заварившемся вокруг Френсиса Стюарта-Хепберна, и маленькой личной сваре, касавшейся только их двоих. Они были готовы достойно встретить все, что им сулило будущее, но пока наслаждались своим счастьем.
Глава 36
Зеленый с золотом сентябрь уступил место дождливому, радужному октябрю. Деревья, окружавшие Хантли, по утрам уже одевались инеем. Ноябрь стал удивительным контрастом прелести предшествующих месяцев своими серо-коричневыми тонами. Первый снег выпал поздно, в ночь на Святого Фому, и в тот же день приехали дети Лесли.
У старшей дочери была теперь своя серая кобыла, остальные дети и сопровождающие их слуги прибыли в каретах, под охраной Конелла и полусотни вооруженных всадников. Двенадцатилетняя Бесс изо всех сил старалась выглядеть взрослой девушкой. На ней был элегантный костюм для верховой езды из алого бархата, плащ, отороченный собольим мехом, темные, аккуратно заплетенные и уложенные волосы прикрывала маленькая шляпка.
Катриона еще ни разу не видела свою старшую дочь с такой прической.
– Да она просто trés chic[10], – пробормотала Генриетта.
– И при этом еще молода, – добавила Катриона, с трудом проглотив комок в горле.
– Она не одобряет твое поведение, – усмехнулась хозяйка Хантли, прикрывая лицо пухлой ручкой, унизанной кольцами. – Эти юные девицы такие нетерпимые.
– Да уж, – невесело улыбнулась Катриона, кивая, – я была такая же в ее возрасте. Бедная Бесс! Ей нравится Френсис, и она ничего не может с этим поделать, но она любит своего отца и, будучи ему верна, переживает из-за того, что так любезна с Ботвеллом. Она не может понять, почему я больше не люблю ее отца, а я не осмеливаюсь сказать ей всю правду, так что мне приходится избегать ее вопросов, отчего она страдает и недоумевает еще больше.
– Ей было бы еще хуже, знай она правду, дорогая подруга. Ладно, Кэт, не переживай. Пойдем лучше встретим твоих детей.
Серьезное юное лицо Бесс осветилось счастьем, когда она увидела мать. Забыв про всякое достоинство, она буквально свалилась из седла ей на руки.
– Мама!
Катриона прижала девочку к себе, затем, разжав объятия, напомнила:
– Бесс, где твои хорошие манеры? Леди и лорда Гордон, а также лорда Ботвелла следует приветствовать реверансом.
Порозовев от смущения, девочка повернулась к взрослым и присела в изящном реверансе. Генриетта Гордон расцеловала девочку в обе щеки, лорд Гордон тоже пробормотал что-то приличествующее случаю, но потом вперед выступил лорд Ботвелл, взял своей широкой ладонью ее тонкую ручку, поднес к губам и поцеловал.
– Я счастлив снова видеть вас, леди Элизабет.
При этом его голубые глаза так озорно сверкнули, что Бесс подумала: «Черт возьми, он не должен мне нравиться – но ведь нравится же!»
Образ мужчины, который очаровал ее мать, навсегда запечатлелся в памяти.
Аманда и Мораг Лесли, выбравшись из кареты, присели в прелестных в своей неуклюжести реверансах перед хозяевами замка, Катриона расцеловала дочерей.
Наконец из второй кареты выбрались сестры Керр с близнецами на руках.
– А это мои самые маленькие! – воскликнула графиня Гленкирк.
Приподняв уголок одеяльца, в которое была завернута маленькая Джейн, Кэт продемонстрировала крошечное личико с каштановыми кудрями, выбившимися из-под обшитого кружевами чепчика, и темными ресницами, опущенными на розовые щечки. Малышка крепко спала. Зато глазки Иэна были широко открыты, и Катриону поразило столь знакомое ей выражение его темно-голубых глаз.
– Что, проснулся, милый? – промурлыкала она ребенку, забирая сверток у Салли. – Как вам мой младшенький? Madame et monsieurs. Je presente le seigneur Ian Lesli. – Она повернулась к Ботвеллу: – Иди подержи его, а я возьму у Люси Джейн. – Она быстро передала ему ребенка, а заметив его растерянность, улыбнулась: – Боже, Френсис! Он же не мокрый и не кусается. Смотри, не урони! – Забрав малышку у Люси, Кэт предложила: – Давайте зайдем в дом. Здесь все-таки слишком свежо для малышей.
Френсис Хепберн, все еще чувствовавший себя не в своей тарелке, последовал за ней. Какая умница Катриона! Придумала как, не вызвав подозрений, дать ему возможность подержать на руках сына. Оказавшись в главном зале замка, Ботвелл присел у огня и пристроил малыша на колени.
– Ну здравствуй, Иэн, здравствуй, сын!
Ребенок серьезно посмотрел на него, а потом вдруг вцепился пухлой ручонкой в волосы и весьма ощутимо дернул.
– Ооооууу, – взревел граф Ботвелл, но разлившаяся по лицу младенца улыбка обратила гнев в радость. – Да ты сущий дьяволенок!
Услышав его довольный смех, Катриона поняла, что Френсис очарован сыном, но все же негромко сказала:
– Сейчас лучше отдать его няне.
Он немедленно повиновался, и Кэт поинтересовалась:
– Не хотите взглянуть на его сестренку, милорд?
Джейн уже проснулась, и Ботвелл улыбнулся малышке. К его восторгу, девочка ему робко ответила, и он заметил:
– Она немного похожа на тебя.
– Да, – согласилась Катриона, – только рыженькая. Мег сказала, что такие волосы у всех Стюартов, но и среди Лесли тоже встречаются.
Еще несколько мгновений Ботвелл жадно вглядывался в лица двух своих отпрысков и в глубине души проклинал Джеймса Стюарта за то, что эти малыши будут расти под фамилией Лесли, и никогда не узнают о своем настоящем отце.
Френсис отчаянно хотел детей от Кэт, поэтому наблюдал, как сестры Керр уносят близнецов в детские комнаты Гордонов, едва сдерживая слезы.
Рождество выдалось холодным и серым. Ботвелл не имел приверженности к какой-то одной церкви и примыкал то к старой, то к новой в зависимости от политической целесообразности, поэтому отправился вместе с Гордонами на католическую мессу. Преклонив колени вместе с любовницей на холодном полу домовой церкви, он снова и снова задавался вопросом, ради чего ведется борьба за то, каким образом молиться Богу. Неужели Всевышнего, если он действительно существует, это как-то заботит?
Взглянув на одухотворенное лицо Катрионы, он пересмотрел свое мнение: да, Бог есть. В следующее мгновение ему пришла в голову и вовсе крамольная мысль: Бог, похоже, принял сторону короля, – хотя почему – было недоступно пониманию Френсиса. Кажется, у него просто не очень хороший вкус.
В Шотландии Новый год и Двенадцатая ночь были самыми веселыми праздниками зимы. В новогодний сочельник устраивалось грандиозное застолье, над угощением для которого повара трудились трое суток. Утро 31 декабря выдалось холодным, но ясным, и Катриона с Френсисом отправились на конную прогулку.
Вернувшись к вечеру, они обнаружили, что конюшни пусты. Все: от самого лорда до последнего мальчишки-конюха – отправились собирать хворост для сегодняшнего полуночного костра. И Катриона, и Френсис прекрасно умели обходиться с лошадьми, так что расседлали и вычистили их сами, потом завели в стойла, не ведая о том, что сверху, с чердака, за ними наблюдает Бесс.
После того как мать с Ботвеллом уехала этим утром, Бесс тоже решила прогуляться верхом, но очень скоро озябла, а вернувшись в замок, обнаружила, что ни одного конюха нет. Бесс завела свою кобылу в денник, сама расседлала ее, вычистила щеткой и накормила. Затем девочке стало любопытно, что можно увидеть с чердака, и она поднялась по лестнице. В ясный день из Гленкирка можно было любоваться озерами и башнями замка Сайтен, а отсюда она не увидела ничего, кроме ближних холмов, и, разочарованная, уже собиралась спуститься вниз, когда увидела, как ее мать и лорд Ботвелл заводят в конюшню своих лошадей. Вряд ли она могла бы сказать, почему затаилась на чердаке, а не обнаружила свое присутствие.
Взрослые внизу негромко говорили между собой о самых обыкновенных вещах: о наступающих праздниках, о том, какие подарки сделают детям. Бесс узнала, что ей собираются подарить жемчужное ожерелье, о котором она давно мечтала, в комплекте с браслетом, серьгами и брошью, украшенными бриллиантами, а на Двенадцатую ночь она получит накидку из меха рыси и рубиновые серьги.
– Она почти взрослая, – вздохнула Катриона. – Скоро нам предстоит искать для нее подходящую пару. Джордж и Генриетта полагают, что Бесс может подойти их второй сын, Эндрю.
– Она обещает стать красавицей, – согласился Ботвелл. – Только держите ее подальше от двора.
Катриона кивнула.
– Я думаю, с этим не будет проблем. Бесс, как и ее бабушки, предпочитает существование сельской мышки, так что она станет превосходной женой.
Бесс в своем укрытии тихонько оправила одежду, очень довольная услышанным: оказывается, мать искренне верит в нее. Тем временем Ботвелл склонился к Катрионе и что-то сказал, мать засмеялась и, схватив пригоршню сена, швырнула в него. Началась шуточная погоня. Взрослые, словно дети, принялись бегать друг за другом, потом со смехом рухнули на кучу сена в пустом стойле как раз под тем местом на чердаке, где пряталась Бесс.
Она не могла видеть, что происходит внизу – для этого пришлось бы подобраться к самой лестнице, – однако звуки, доносившиеся до ее слуха, показались крайне любопытными. Поэтому она легла на живот и выглянула вниз. Бесс имела лишь самые общие представления о том, что происходит между мужчиной и женщиной. Но то, что предстало ее взору, кое-что прояснило.
Ее мать лежала на спине на охапке сена, бледно-фиолетовые юбки ее костюма для верховой езды были задраны до поясницы, длинные стройные ноги, обтянутые пурпурными кружевными чулками, разбросаны в стороны, а между ними вверх-вниз двигался лорд Ботвелл. Оба тяжело дышали и что-то друг другу бормотали, потом мать вдруг выкрикнула:
– О да, Ботвелл! Я тебя обожаю!
После этого наступила тишина, нарушаемая лишь звуками их дыхания и всхрапыванием лошадей.
Так вот что это такое – занятие любовью! Бесс было непонятно, почему служанки говорили об этом между собой, думая, что она их не слышит, с таким же восторгом. Мерзость!
Лорд Ботвелл поднялся, отряхнул и привел в порядок свой килт, затем помог Катрионе. Мать тоже села, и в этот момент показалась Бесс невероятно красивой – раскрасневшаяся, с растрепанными волосами цвета темного золота.
– Черт возьми, Френсис! Ничего глупее не придумаешь. Что, если бы кто-нибудь сюда вошел?
– Ну, я думаю, тут же бы и вышел, – рассмеялся пограничный лорд. – Вроде бы, мадам, несколько минут назад вас это ничуть не смущало.
Возразить было нечего, поэтому Кэт лишь звонко рассмеялась и призналась:
– Знаешь, я всегда мечтала, чтобы меня изнасиловали на сеновале.
Лорд расхохотался, а когда приступ веселья миновал, Катриона совершенно серьезно произнесла:
– Я не смогу перенести разлуку, любовь моя.
– Не надо думать об этом. Давай наслаждаться временем, которое нам отпущено.
– Позволь мне уехать с тобой, Френсис! Пожалуйста, возьми меня с собой!
– Кэт, – произнес он терпеливо, – любимая, мы ведь уже обсуждали, что у нас нет права подвергнуть разорению всех Лесли. А еще, любовь моя, я ведь теперь нищий: Джеймс забрал все, что я имел. На что же мы будем жить?
– Наверняка сейчас, когда родился принц Генри, Джейми забыл про меня. Говорят, он души не чает в этом ребенке. Неужели он не смилуется и над нашими детьми? А что касается средств к существованию… Знаешь, я далеко не бедная. Стоит сказать лишь слово банкирам Лесли, и мои вложения и золото будут переведены в любую страну мира!
Бесс ужаснулась, услышав слова матери: ведь она обещала вернуться в Гленкирк, – и напрягла слух, чтобы узнать, что скажет Ботвелл. Долго ждать ей не пришлось.
– Никогда! – отрезал граф. – Никогда я не позволю женщине содержать меня! А насчет того, что Джеймс смягчится, можете не обольщаться, мадам. Король не отступит. Мои дети по крайней мере наполовину Дугласы, и эта могущественная громадная семья их защитит, но Лесли всегда заключали браки внутри рода. Кто заступится за Гленкирк, Сайтен и Грейхейвен? Если мы не выполним требования Джейми, он их разорит! О боже, любовь моя! Моя дорогая, нежная любовь! Мне страшно даже подумать о том, что я тебя потеряю, но мы не можем строить свою жизнь на развалинах вашего рода.
Теперь Бесс хорошо видела лицо матери, и трагическое выражение на нем было почти непереносимо для девушки. Катриона расправила плечи и, собрав все силы, сумела принять бесстрастный вид.
– Прошу простить, милорд, что добавляю вам новые страдания. Но что делать с такими вот лордами Ботвеллами, которые способны превратить женщину в безрассудное существо? Мария Стюарт потеряла и корону, и своего единственного сына из любви к вашему дяде Джеймсу, а теперь я готова принести в жертву всю свою семью ради вас.
Френсис привлек ее к себе, и Катриона, закрыв глаза, вдохнула такой родной запах и подумала с горечью: «Как жаль, что нельзя вот так просто закрыть глаза и никогда больше не открывать. Я не представляю жизни без него…»
Потом пришло осознание, что он куда более одинок, чем была бы она. У него нет денег, нет семьи. Без гроша в кармане ему остается лишь странствовать по континенту и служить тому, кто больше заплатит, или идти на содержание к женщинам. Всегда найдется такая, что с радостью возьмет на себя заботы о нем. Но если так, то почему он не позволяет это сделать ей?
Словно прочитав ее мысли, он сказал:
– Нет, я никогда не возьму у тебя ни единого пенни, потому что люблю. С другими это не будет иметь значения.
Катриона, уже полностью овладев собой, печально посмотрела на него:
– Пойдем в дом, пора переодеваться к ужину.
– Я никогда не перестану любить тебя, дорогая, – негромко произнес Френсис и, резко развернувшись, направился к выходу.
– О боже! – услышала Бесс негромкий возглас матери. – Господь, дай мне сил и помоги быть отважнее, чем я есть. Теперь ему надо, чтобы я оказалась сильной.
И она медленно побрела за лордом Ботвеллом из конюшни.
А Бесс так и осталась сидеть на сеновале, ошеломленная всем тем, что ей довелось услышать. За эти последние полчаса она словно повзрослела, и почему-то это доставляло ей боль. Причем гораздо большее впечатление на нее произвело не зрелище соития матери и лорда Ботвелла, а тот факт, что эта любовь доставляет им боль. Бесс не могла этого понять, потому что до сих пор считала это чувство светлым, способным доставлять только наслаждение и приносить нежность.
Бесс медленно спустилась вниз и тщательно отряхнула одежду. Понятно, что спросить у матери, зачем нужна любовь, которая приносит боль, она не может, девочка понадеялась, что попозже ей удастся разгадать эту загадку самой. Теперь ей надо было тоже поспешить переодеться, чтобы не опоздать к новогоднему торжеству.
Глава 37
Праздничные дни миновали, и глубочайшая зима окутала страну. Дети Катрионы уже давно вернулись в Гленкирк. Королю было известно, что Ботвелл нашел убежище у Гордонов, но о том, что графиня Гленкирк в настоящее время живет там же, ему не доложили. Джеймс отправил графу Хантли послание, в котором надменно пообещал полное прощение, если выдаст Ботвелла, приговоренного к казни. Великий горский вождь распорядился накормить королевского гонца и устроить на ночь, а на следующее утро велел привести к нему в кабинет.
– Я хочу, чтобы его величество знал, что эти слова лично от меня, – спокойно сообщил он гонцу. – Я не верю, чтобы Джеймс мог предложить мне, пусть даже намеком, нарушить законы гостеприимства, поэтому очень сомневаюсь, что это письмо послано им. – Граф Хантли аккуратно разорвал пергамент и, вручив королевскому гонцу, добавил: – Я возвращаю это его величеству для того, чтобы помочь выследить наглого предателя, который столь беспардонно использует королевское имя для собственных низменных целей.
Ботвелл, узнав об отважном поступке Хантли, поблагодарил лорда за находчивость, но сказал:
– Похоже, мне пора ехать. Если Джеймс задумал избавиться от меня, надежды больше нет. Мейтленд решит, что выиграл. – При этих словах Ботвелл жестко засмеялся. – Если он искренне полагает, что, сломав хребет аристократии, придет к власти, то он еще больший дурак, чем о нем думают. Те суровые люди, которые воспитывали короля, добились гораздо лучших успехов, чем осознают это. Джейми трусоват и суеверен, но в этой стране королем будет только он! Помяни мое слово!
– Подожди хотя бы до весны, – попытался урезонить его Джордж Гордон. – Здесь же с тобой Кэт. Она хоть и отважная, эта графиня Гленкирк, но твой отъезд разобьет ей сердце.
Ботвеллу не надо было напоминать об этом. Они с Катрионой жили в каком-то нереальном мире, представляя себя нормальной семьей. Она еще спала, когда он вышел из спальни, чтобы поговорить с Хантли, но теперь, наверное, проснулась.
Она действительно не спала, а стояла, склонившись над тазиком в приступе рвоты. Ботвелл вытер ей лицо влажным полотенцем и прижал ее к себе.
– Мне следовало бы отшлепать тебя за такое. – Катриона ничего не ответила, и он продолжил: – Моя глупая, глупая возлюбленная! Неужели ты сошла с ума? Ты же не сможешь принести этого ребенка Гленкирку. Думаешь, он придет в восторг, когда увидит тебя с животом, который появился в его отсутствие?
– Ребенок мой! – заявила Кэт, яростно глядя на Ботвелла.
– Этот ребенок наш – твой и мой, – в этом не может быть никаких сомнений. Господи! Патрик гордец, каких поискать, и никогда не примет его.
– Еще как примет! – произнесла она уверенно. – Он мой должник!
– Боже мой! – изумился Ботвелл. – Ты хочешь сказать, что намерена заставить его всю жизнь расплачиваться за одну лишь ночь? Неужели он был недостаточно наказан?
– Нет! – яростно бросила она ему в лицо. – Со временем, возможно, я и прощу, но никогда не забуду. Никогда! Эта «одна лишь ночь», как ты выразился, стоила мне всего – счастья, душевного покоя. Да и что я значу во всех этих ваших играх? О боже! Ведь все это так просто для вас, мужчин, с этой вашей гордостью и проклятым кодексом чести! Это вы трое меня уничтожили. Патрик воспользовался мной, как обычной шлюхой, чтобы удовлетворить свою раненую гордость, и я, как ожидалось, должна еще быть ему благодарна за то, что принял меня обратно. Джеймс осквернил меня, и я никогда не смогу смыть это позорное пятно. А ты? Что изначально привлекло тебя во мне? То, что меня возжелал сам король? Поэтому вы и обратили на меня внимание, милорд? Вам было угодно переплюнуть короля? Еще одна победа над трусливым суеверным мальчиком, вашим кузеном?
Ей хотелось причинить ему такую же боль, как все они причиняли ей, но не успела она еще как следует осознать происходящее, как его большая ладонь взметнулась и отвесила ей ощутимую пощечину. На глаза у нее навернулись слезы, однако она не издала ни звука, лишь осторожно прикоснулась дрожащими пальцами к щеке. В голове у нее звенело от удара, но она все равно почувствовала, как его сильные пальцы впились в нежную плоть ее рук, и расслышала голос:
– Я люблю тебя! Как только увидел, сразу полюбил, но ведь ты была добродетельной графиней, и я уважал твою добродетель. Пойми: я соблазнял лишь тех женщин, которые желали, чтобы их соблазнили. И когда Джейми похвастался, что все-таки затащил тебя в свою постель, мне стало стыдно за него, но едва представив, какой стыд должна чувствовать ты, я испытал боль. После того как эти два чудовища поиздевались над тобой, я лишь воспользовался шансом, предоставленным мне самой судьбой. Я люблю тебя! Ты избалованная, упрямая, но я люблю тебя, Кэт! Мне невыносимо оставлять тебя, зная, что в животе твоем мой ребенок… – Он было замолчал, но потом, взяв ее двумя пальцами за подбородок, повернул лицом к себе: – Но зачем, дорогая? Зачем ты сделала это?
– Затем, что мне непереносима сама мысль, что нам придется расстаться навсегда. Неужели ты думаешь, что, когда я спокойно заживу в Гленкирке, мне будет легче? Боже мой, Ботвелл! Мне станет куда труднее, поскольку я не буду знать, где ты, грозит ли тебе опасность, есть ли у тебя все необходимое. На сей раз, когда мы расстанемся, буду знать, что больше не увижу тебя никогда. Ребенок по крайней мере даст мне хоть какую-то надежду. Он будет как напоминание о нашей любви, не позволит погрузиться в мир мрака, чтобы избежать той действительности, которая будет окружать меня, поможет сохранить рассудок.
– Если Гленкирк не позволит оставить ребенка в поместье, отправь его ко мне. Да, это непросто, но меня будет утешать сознание, что сын со мной, пусть и в изгнании, и на нем не лежит печать бастарда. Я по всей форме признаю его, так что он сможет носить мое имя.
Она рассмеялась.
– Что может быть нелепее, мой галантный любовник, чем скитаться по Европе с младенцем на руках? Кроме того, милорд, на сей раз я ношу девочку, потому что мне чертовски плохо, как было в начале беременностей моими дочерьми! – На ее глаза на мгновение снова навернулись слезы. – Однажды в Эрмитаже, когда Бесс была недопустимо груба с тобой, ты обещал, что когда-нибудь мы обзаведемся собственной дочкой. И вот теперь она у нас есть, так что будет кому утешать меня в моем одиночестве.
– А я никогда ее не увижу, – произнес Френсис печально.
– Каждый год я буду посылать тебе ее миниатюрные портреты, так что ты сможешь видеть, как она растет.
– Это лишь малое утешение, дорогая, ведь ребенка-то я никогда не подержу на руках. Мне и так тяжело оставлять тебя, но теперь… – Он помолчал. – Я не очень беспокоюсь насчет близнецов, поскольку Гленкирк считает их своими и они вырастут как Лесли, но эта бедная малышка… – Положив свою большую ладонь Катрионе на живот, Френсис с горечью спросил: – Кто будет оберегать мою маленькую девочку?
– Я, – твердо сказала Катриона. – Никто не посмеет обидеть нашу дочь. Заверяю тебя!
– Будь я Патриком Лесли, – тихо произнес Ботвелл, – я, вероятнее всего, просто убил бы тебя.
– Граф Ботвелл мог бы убить свою неверную жену, но граф Гленкирк никогда этого не сделает, он слишком хорошо воспитан.
– А я – нет? – Френсис весело приподнял бровь.
– Нет, ты – нет! Если бы ты был лучше воспитан, то не влез бы в эту бучу с королем! Но только, любимый, не меняйся, потому что я люблю тебя именно таким!
Он усмехнулся, но вскоре опять стал серьезен.
– Не слишком-то дави на Гленкирка, Кэт. Он любит тебя, и мучается виной за то, что сделал с тобой, но тем не менее остается мужчиной, а ты хочешь заставить его проглотить такой изрядный кусок, который, боюсь, не пролезет ему в горло.
Кэт молча кивнула, но у Ботвелла появилось странное ощущение, что она намерена проявить безрассудство.
Беременность, похоже, ее немного успокоила, хотя время их расставания и приближалось, в то время как с Ботвеллом происходило прямо противоположное. Его очень беспокоило, как она будет без него. К тому же они постоянно спорили о деньгах.
Будучи единоличной владелицей огромного состояния, она с готовностью передала бы все средства в распоряжение Ботвелла, но он, бедный, но гордый, не желал у нее ничего брать.
– Да ты просто глупец! – не выдержала, наконец, Кэт. – С пустыми карманами ты будешь так же беспомощен, как жук, опрокинутый на спину!
– Как-нибудь выкручусь!
– Ах, Ботвелл! Франция – далеко не Шотландия или Англия. Там нет настоящих друзей, которые могли бы тебя укрыть. Понадобятся деньги, чтобы просто жить, что-то есть. Пожалуйста, позволь мне помочь. Эти деньги не принадлежат Патрику. Их мне оставила мать. Пожалуйста, позволь мне дать распоряжение мистеру Кира перевести их на твое имя в парижский банк.
– Нет, дорогая, – негромко произнес Френсис, до глубины души тронутый ее заботой. – Я уже говорил, повторю еще раз: не возьму у тебя ни пенни именно потому, что люблю. Не хочу, чтобы на скрижалях истории было записано, что Френсис Стюарт-Хепберн любил деньги графини Гленкирк больше, чем саму графиню.
– Увы, историю не интересуют влюбленные женщины, так что мое имя умрет вместе со мной. – Она в упор посмотрела на него. – О господи, Френсис, как же ты будешь жить?
– Буду зарабатывать своей шпагой. Французским королям тоже нужна охрана, так что себе на кров и еду я заработаю. Не волнуйся, любовь моя, как-нибудь устроюсь.
– Трудно поверить, – задумчиво проговорила Катриона, – чтобы у владельца Эрмитажа, Келсо, Колдингема, Лиддисдейла и Крайтона были столь малые запросы – лишь кров и еда.
– Вполне достаточно для начала, а там уж я устрою себе вполне удобную жизнь. Способы найдутся.
– Ну да! – внезапно разъярилась Кэт. – Готова поспорить, устроившись между ног какой-нибудь перезревшей герцогини.
Склонившись к ней, он рассмеялся.
– Возможно и так. Любовь ко мне тебя ослепляет и не позволяет видеть, что я совершенно безжалостен.
– Возьми деньги, Френсис, умоляю!
– Нет, Катриона, нет.
Она поняла, что проиграла и спорить дальше бесполезно, тем не менее дала себе клятву поручить банку выдавать Ботвеллу необходимые суммы, если он за ними обратится, а король Франции получит крупную взятку, которая обеспечит Френсису хороший прием и безопасность.
Тем временем в Эдинбурге король попытался подкупить одного торговца из близких друзей Ботвелла, мистера Теннанта, чтобы выдал местонахождение графа, но тот, напротив, нанял судно, чтобы помочь ему перебраться во Францию. Оно должно было ждать Ботвелла у мыса Раттрей 18 апреля.
Хоть Ботвелл и протестовал, Катриона все равно поехала верхом проводить его.
– Ничего не случится, – заверила она Френсиса. – Я чувствую себя нормально. А на ночь перед выходом в море нас приютят в аббатстве – я договорилась.
Во время прощания Генриетта шепнула Катрионе:
– Моя служанка Нора сказала, что Гленкирк три дня назад вернулся домой.
– Никому ничего не говори, – шепотом попросила подругу Катриона, и та кивнула в ответ.
В сопровождении отряда слуг Хантли они выехали верхом к побережью и к концу дня добрались до аббатства. Настоятель очень нервничал, когда вышел им навстречу, ведь король мог узнать, что он дал приют графу Ботвеллу. И если бы не долг перед его другом Чарлзом Лесли, вряд ли аббат согласился бы приютить даже на одну ночь графиню Гленкирк и ее печально известного любовника.
Устроившись в отведенной им аббатом комнате для странников, Катриона предложила Ботвеллу:
– Давай этой ночью не будем спать – отоспимся потом, когда останемся в одиночестве.
Ботвелл понял ее и прижал к себе, чтобы она не увидела его слез. Все последнее время Катриона возводила защитную стену вокруг своих чувств, чтобы не устраивать душераздирающих сцен, и за это он был ей благодарен: прояви она хоть малейшую слабость, он не смог бы ее оставить, точно так же как не смог бы жить, зная, что стал причиной разорения ее рода. Для Френсиса Стюарта-Хепберна понятие чести не было пустыми словами.
Всю ночь они просидели обнявшись перед горящим камином, вспоминая, размышляя, мечтая, и лишь перед рассветом занялись любовью. В последний раз его руки нежно ласкали ее тело, доводя ее до страстной дрожи, в последний раз она ощутила в себе его мужскую твердость и полностью отдалась тому блаженству, которое он ей всегда доставлял. А потом, когда все закончилось, он склонился и нежно поцеловал ее чуть подрагивающий живот.
Из аббатства они выехали, едва рассвело, и с первыми лучами солнца достигли побережья. Со скалы мыса Раттрей далеко в море была видна черная точка на фоне светлеющего неба. Услышав условный сигнал, они спустились вниз и рассмотрели небольшое суденышко, направлявшееся к берегу. Люди Гордона незаметно рассредоточились вдоль берега.
Катриона и Ботвелл стояли лицом к морю. Он приобнял ее за плечи, но она даже не почувствовала. Тогда он повернул ее лицом к себе и, сняв с пальца перстень с сапфиром, на котором красовался золотой лев, протянул ей.
– Отдай его нашей дочери, когда вырастет.
Катриона молча кивнула и спрятала перстень в кошелек. Он нежно коснулся ее щеки и добавил:
– У меня больше никого не будет, Кэт, да никогда никого и не было. Ты ведь знаешь это.
– Да, Френсис, – с трудом выговорила Катриона.
– Не грусти, любовь моя: у Гленкирка ты будешь в полной безопасности.
Он порывисто заключил ее в объятия и в последний раз завладел губами, которые так любил. Она едва не лишилась чувств, когда его напряженный язык проник к ней в рот, все тело протестовало против уготованной ему судьбе. Ни он, ни она не могли представить, что поцелуй может быть одновременно таким сладким и таким горьким. Они не могли разомкнуть объятий до тех пор, пока не услышали тревожный голос одного из гребцов:
– Милорд, нам надо спешить! Скоро прилив, и выйти из гавани будет сложно.
С трудом Ботвелл оторвался от Катрионы, но его темно-синие глаза ни на секунду не отпускали ее изумрудного взгляда.
– Прощай, моя возлюбленная!
– Счастливого пути, мой дорогой, мой единственный…
Он повернулся и, утопая в песке, бросился бежать к лодке.
– Френсис!
Будто споткнувшись, он обернулся и увидел, что она тоже бежит к лодке, протягивая к нему руки.
– Я люблю тебя, Ботвелл! Кроме тебя, у меня тоже никого больше не будет. Никого и никогда!
Он нежно улыбнулся ей.
– Я знаю, Катриона, и всегда знал. А теперь, любовь моя, подари мне улыбку – одну из тех, что навсегда пленили меня.
Это далось ей непросто, но все же, когда лодка двинулась от берега и их руки разъединились, она ослепительно улыбалась.
– Я всегда буду любить тебя, Катриона Майри! – донеслись до нее его последние слова.
Она стояла на влажном песке в холоде апрельского утра и провожала взглядом утлое суденышко до тех пор, пока оно не подошло к кораблю и Френсис благополучно не поднялся на борт. Вот матросы подняли якорь, паруса поймали ветер, и судно стало медленно удаляться. Кэт все смотрела, пока глаза не начали слезиться от ветра, а судно не уменьшилось до крошечной точки, и затем вообще исчезло. Она даже не замечала, что сапоги уже давно лижут морские волны.
Внезапно за спиной раздался до боли знакомый негромкий голос:
– Пойдемте, мадам! Пора возвращаться домой.
Она обернулась и оказалась лицом к лицу со своим мужем. Смерив ее ледяным взглядом, он грубо сорвал с нее накидку и с отвращением посмотрел на выступающий живот. Последовал удар такой силы, что она рухнула на колени. Обхватив руками живот, Кэт вскинула вызывающий взгляд и выкрикнула:
– Только посмей навредить ребенку, и, Бог свидетель, я последую за его отцом, а тебе придется разбираться с Джеймсом Стюартом один на один!
Грубо подняв ее на ноги, граф прорычал:
– Я позволил тебе, шлюхе, встретиться со своим любовником, но я никогда не признаю его ублюдка! Когда ты родишь, он исчезнет!
– И я вместе с ним. Если бы ты защитил меня от домогательств короля, я осталась бы верной и преданной женой и никогда не посмотрела бы на Френсиса. Но я влюбилась и ношу его ребенка. Если попытаешься его забрать, сначала тебе придется меня убить! – Ее гневный монолог походил на истерику. – Меня вынудили отказаться от своего счастья в угоду этим проклятым Лесли! Теперь ты хочешь лишить меня единственного, что у меня осталось от Френсиса? Господь свидетель, ты чудовище! Как же я тебя ненавижу!
Гленкирк яростно встряхнул ее, больно вонзив пальцы в плечо, и прошипел сквозь зубы:
– Придите в себя, мадам! Нет никакой необходимости оповещать о наших разногласиях всю округу. Продолжим наше обсуждение дома.
Она вырвалась из его рук.
– Здесь нечего обсуждать!
Кэт резко вернулась и быстро зашагала по тропинке к вершине нависавшей над морем скалы, где терпеливо ждала ее лошадь. Поднимаясь, она вдруг осознала, что людей Гордонов нет – осталась лишь ее охрана. Внезапно на нее навалилась такая усталость, что она едва не споткнулась. Сильная рука поддержала ее под локоть, и жесткий голос приказал:
– Держитесь, мадам. Негоже ботвелловской шлюхе падать, вдруг разобьете свое смазливое личико. Отсюда мы едем прямо в Гленкирк.
Кэт пришла в ужас:
– Но это же почти три дня пути!
– Именно так!
– Не надейся, ни меня, ни ребенка этим не убьешь, Гленкирк!
Он ничего не ответил, но сесть в седло помог.
Измученная и физически, и морально, Катриона нуждалась в отдыхе, но граф делал лишь краткие остановки, чтобы накормить и напоить лошадей и дать возможность справить нужду и размяться своим людям. С каждой милей она бледнела все больше, и наконец не выдержал даже Конелл:
– Смилуйтесь, сэр! Ведь вы же убьете ее. Позвольте ей немного отдохнуть!
Но не успел граф произнести хоть слово, Катриона заявила:
– Нет! Мы едем прямо в Гленкирк!
Патрик зло взглянул на нее и отрезал:
– Здесь решения принимаю я!
– Да пошел ты к черту! – буркнула безразлично Кэт и пришпорила коня.
Когда они наконец добрались до Гленкирка, она все же приняла от него помощь и сошла с коня, затем быстро прошла в свои апартаменты и только там позволила себе расслабиться, едва не рухнув на пол. Сознание покинуло ее, и она провалилась в блаженное забытье.
Графиня так никогда и не узнала, что все то время, пока она металась в бреду, о ней заботился сам Патрик, не подпуская больше никого. По ее бессвязным репликам он с ужасом осознал, какую боль причинили ей они, все трое, включая Ботвелла. Катриона в забытьи снова и снова переживала все случившееся, и, сидя рядом с ее постелью, он тоже был вынужден переживать это. На какое-то время она вернула его в те первые дни их супружества, когда она в смущении подарила ему свою девственность, а затем яростно билась за свои права.
Куда более шокирующим открытием, к которому граф не был готов, стало известие о том, что проделывал с ней король. Слушая ее мольбы не подвергать ее извращениям, он испытал бессильный гнев. Джеймс все-таки принудил ее. А затем он увидел все, что они вместе с ней проделали, глазами жертвы и пришел в ужас. Кэт вдруг села в постели и, устремив на него бессмысленный взгляд, протянула к нему руки – умоляя не подвергать ее позору. Гленкирк был опустошен.
Но самой ужасной для него оказалась та ночь, когда он был вынужден слушать о любви своей жены к Ботвеллу. Когда она говорила о нем, то преображалась настолько, что становилась неузнаваемой. Ее прекрасное лицо словно разглаживалось, успокаивалось. Было и так ясно, что они с Ботвеллом обожали друг друга, а вот узнать, что только он, Френсис Стюарт-Хепберн, мог удовлетворить Катриону, было нестерпимо больно.
Его тронуло то обстоятельство, что она пыталась отдать Ботвеллу свое состояние, а когда он узнал, что пограничный лорд отказался, то проникся к нему уважением. А еще ему в голову пришла странная мысль: если бы они не любили одну и ту же женщину, то вполне могли бы стать друзьями.
Лишь одно обстоятельство так и осталось тайной – рождение близнецов. Даже в полубессознательном состоянии Катриона оберегала своих детей.
Через несколько дней она пришла наконец в чувство и первым делом испуганно ощупала живот.
– Не переживай: в порядке твой ублюдок, – резко произнес Гленкирк и вышел, оставив ее на попечении служанок.
Крепкий молодой организм Катрионы быстро набирал силы. Скоро вернулся здоровый цвет лица, а тело с каждой неделей становилось все свежее и полнее. Все свое время она теперь проводила с детьми или отдыхала. Одна лишь Бесс была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что на сей раз ребенок, которого носит мать, не от ее отца, – однако воевать больше не хотела. Чтобы их отношения стали более теплыми, она попросила Кэт взять ее в крестные матери к новорожденному, на что та, польщенная, тут же согласилась.
Мег, не в силах сделать выбор между своим упрямым сыном и столь же своенравной невесткой, в конце концов отправилась навестить семью младшего сына, предоставив возможность Кэт и Патрику решать свои проблемы самостоятельно.
Граф Гленкирк обращался с женой с холодной вежливостью. Катриона отвечала мужу тем же. Поскольку их связывали узы церкви и королевского приказа, разрешение ситуации казалось невозможным.
В середине августа 1595 года графиня Гленкирк разрешилась своим девятым ребенком – девочкой. На следующий день, опершись на обшитые кружевами подушки, она сидела в постели, принимала поздравления от семьи. Граф Гленкирк навестил жену лишь ближе к вечеру.
Она уже и не надеялась увидеть его сегодня, и, оставшись в спальне одна, кормила дочь. Он остановился в дверном проеме, глядя на нее, и на какое-то мгновение глаза его потеплели. Она подняла голову, и их взгляды встретились.
– Можно мне войти, Кэт?
Она кивнула, и, подвинув кресло к ее постели, он сел и стал смотреть, как ребенок энергично сосет упругую грудь. Вскоре девочка наелась и задремала. Прежде чем Катриона успела как-то среагировать, Гленкирк забрал у нее ребенка, и, покачивая на сгибе локтя, принялся рассматривать крошечное личико в форме сердечка, обрамленное влажными золотисто-каштановыми кудряшками. Густые темные ресницы полумесяцами лежали на пухлых розовых щечках. Он достаточно видел младенцев, чтобы понять: малышка станет настоящей красавицей.
– Как ты хочешь назвать ее?
– Пока не знаю, не думала…
– Вероятно, это наш последний ребенок, поэтому я бы хотел назвать его сам, – неожиданно заявил Гленкирк.
От удивления она едва не лишилась дара речи, но потом все же нерешительно осведомилась:
– И как бы ты хотел ее назвать?
– Френсис, – сказал он негромко и твердо повторил: – Ее будут звать Френсис Лесли.
На какой-то краткий миг она не могла поверить своим ушам, но взгляд его внезапно потеплел, и он с улыбкой сказал:
– Я не буду просить у тебя прощения: прошлого не забыть и не изменить, – но допустить, чтобы Джеймс Стюарт разрушил нашу семью, как поступил с Ботвеллом, не могу. Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня снова, но, может, нам стоит попытаться стать друзьями? Я никогда не переставал любить тебя, милая, и вряд ли перестану.
Она сделала глубокий вдох и почувствовала, как внутри что-то до боли сжалось. В горле застрял комок, а на глаза навернулись слезы. Протянув руку, она взяла его ладонь и прижала к своей щеке, затем подняла на него взгляд сверкающих изумрудами глаз и тихо произнесла:
– Ботвелл был прав, когда сказал, что у тебя мы будем в безопасности.
Гленкирк положил спящую малышку в колыбельку, вернулся к постели и взял обе руки жены в свои.
– Я гораздо счастливее его, дорогая, ведь судьба дала мне еще один шанс.
Он снова улыбнулся, и Катриона ответила ему улыбкой. Да, ради своей дочери и собственной безопасности она готова забыть обиды, сколько бы ни длилась ее жизнь, но Френсиса Стюарта-Хепберна, пограничного лорда, некоронованного короля Шотландии и возлюбленного, никогда не забудет. Неистовый Ботвелл всегда будет жить в тайном уголке ее сердца.