Неукротимая красавица — страница 7 из 9

Глава 49

Казалось, даже силы небесные договорились между собой, чтобы как можно быстрее доставить Катриону к месту назначения. Корабль быстро пересек Тирренское море, пронесся Мессинским проливом и двинулся по Средиземному морю по направлению к острову Крит, у которого остановился, чтобы запастись пресной водой и свежими продуктами. Легкая дрожь охватила Катриону, когда она увидела береговую линию острова и осознала, что следует путем своей прапрабабки.

Впервые волшебная история жизни Джанет Лесли воплотилась в судьбе ее праправнучки, и Катриона, испугавшись не на шутку, стала раздумывать, было ли страшно ей, тринадцатилетней, в подобной ситуации. «По крайней мере, меня не выставят на продажу – голой на помост для рабов», – с облегчением подумала она и тут же услышала, как внутренний голос возразил: «Если понравишься великому визирю, то да, а вдруг нет? Разве ты сможешь тягаться с молоденькими девушками? Ведь тебе уже за тридцать!»

– Что тебя так расстроило, девочка? – спросил Хайр-ад-дин, который взял привычку играть с ней по вечерам в шахматы. – Или ты наконец решила признать, что лучше меня игрока нет?

Оторвавшись от своих ночных кошмаров, Катриона засмеялась.

– Нет, старый ты лосось! Все не так!

Когда ее лицо опять стало серьезным, капитан предложил:

– Если хочешь, поделись со мной, расскажи, что тебя беспокоит: может, что-нибудь и придумаем.

– Не стану лгать, я боюсь, Хайр-ад-дин. Я ведь уже далеко не та упругая молоденькая девственница, которые содержатся в гареме великого визиря, а взрослая женщина, много раз рожавшая, дважды побывавшая замужем. Что я могу предложить Чикала-заде-паше? Он только посмеется над таким подарком своей сестры и продаст меня на каком-нибудь невольничьем рынке.

Толстяк удивленно посмотрел на Катриону.

– Девочка, когда ты смотрела на себя в зеркало? Вряд ли найдется здравомыслящий мужчина, который, имея возможность сделать выбор между тобой и какой-нибудь глупышкой девственницей, предпочел бы ее. Так же поступит, я уверен, и Чикала-заде-паша. Его гарем знаменит на весь Восток. Визирь предпочитает женщин не просто красивых, а непременно утонченных и умных – истинных леди. А девственность – это для султана. Да, и вот еще что, красотка, если все же мой хозяин надумает продать тебя, то покупателем буду я сам. – Его грохочущий смех заполнил всю каюту, а отсмеявшись, турок вздохнул: – Впрочем, я скорее стану папой римским!

Корабль летел на всех парусах по Эгейскому морю, огибая маленькие греческие острова. Когда они через пролив Дарданеллы вошли в воды Мраморного моря, Катриона почувствовала, как щемит сердце тоска утраты: столь близкий ей мир остался за кормой.

Турецкая одежда, в которую ей пришлось облачиться, оказалась вполне удобной. Все чаще Катриона задумывалась, что же представляет собой Чикала-заде-паша. Возможно, если она все ему объяснит, он согласится на выкуп и позволит им вернуться домой. Судя по рассказам Хайр-ад-дина, он не особенно нуждался в женщинах, чтобы насильно держать их у себя. Турецкий вельможа представлялся Катрионе вполне цивилизованным, и это успокаивало.

Они пришли в Стамбул ближе к вечеру, когда солнце еще золотило своими последними лучами воды залива Золотой Рог, давая понять новоприбывшим, откуда такое название. Хайр-ад-дин немедленно послал гонца во дворец великого визиря, и примерно через час к кораблю прибыли закрытые носилки и отряд вооруженных стражников.

– Вряд ли я еще когда-нибудь увижу тебя, малышка, – сказал на прощание Катрионе Хайр-ад-дин. – Да поможет тебе Аллах, хоть ты и лучше меня играешь в шахматы.

Невольные слезы навернулись ей на глаза, и, поддавшись порыву, она быстро чмокнула его в щеку. Капитан потрепал ее по плечу и проводил вместе со служанкой на палубу, где их ожидал негр-евнух.

– Полагаю, капитан, – манерно проскрипел евнух, – что эти чужестранки не понимают по-турецки. На каком из варварских наречий мне с ними говорить?

Катриона в гневе топнула ногой и на безупречном турецком воскликнула:

– Негодяй! Грязная свинья! Как ты смеешь такое произносить при мне, знатной даме?! Я не потерплю неуважения, так и знай!

Евнух чуть было не рухнул в обморок, а Хайр-ад-дин закусил губу, чтобы не рассмеяться.

– Благородная леди говорит совершенную правду, Осман. Пусть она попала сюда и не по своей воле, но это особый подарок Чикала-заде-паше от сестры, так что потрудись с обеими обращаться с уважением.

Осман с опаской посмотрел на Катриону и, поскольку всегда верно оценивал женщин-рабынь, тут же понял, что с этой не миновать проблем.

– Как вы, благородная дама, выучили наш язык? Зачем? А ваша служанка?

– В детстве я изучала много языков, и среди них турецкий, – ответила Катриона. – Что касается Сюзан, она только начала учить, но у нее хороший слух и прекрасная память.

Евнух кивнул и заметил, обращаясь к Хайр-ад-дину, словно Катрионы здесь и не было:

– Всегда проще, когда тебя понимают. – Потом он опять повернулся к ней: – Очень хорошо, благородная леди. Прошу вас вместе со служанкой следовать за мной. И не забудьте про покрывала, закройте лица.

Прежде чем Катриона успела сказать хоть слово, их повели с корабля, так что они едва успели помахать Хайр-ад-дину. Занавеси были плотно задернуты, и Катриона лишь по легкому колебанию поняла, что рабы подняли паланкин и трусцой двинулись в путь. Они с Сюзан вопросительно переглянулись: интересно, куда это их несут? Кэт попыталась было выглянуть наружу, но едва занавеси чуть разошлись, Осман протестующе заверещал.

Вскоре звуки и запахи прибрежной полосы сменились шумом, жарой и вонью города, а затем – прохладой и тишиной. Их доставили в гарем. Здесь, неподалеку от дворца Ени-Сарай, располагался особняк великого визиря. Паланкин внесли во внутренний двор, рабы поставили его на землю и раздвинули занавеси.

– Соблаговолите выйти из паланкина, благородная госпожа, – произнес Осман и поклонился, а когда обе женщины выбрались наружу, добавил: – Вашу служанку проводят в ваши апартаменты, а вы следуйте за мной к Хаммиду, главному евнуху.

Сюзан куда-то повела чернокожая рабыня, а Катриона проследовала за Османом. Они долго шли какими-то коридорами и в конце концов оказались в просторной квадратной комнате, где на куче подушек сидел невысокий, но неимоверно тучный и черный как уголь человек, облаченный в красные и голубые одежды. На голове у него красовался тюрбан из серебристой парчи с большим рубином в центре.

– На колени перед главным евнухом! – яростно прошипел Осман, падая ниц и касаясь лбом пола.

– Насекомое! – в гневе прошептала Кэт. – Я кузина короля и встаю на колени только перед моим господином и Господом Богом.

Громкий смех донесся со стороны громадной горы плоти.

– Хорошо сказано, женщина! Мой господин Чикала-заде любит, когда присутствие духа и острый ум соседствуют с мудростью.

Голос главного евнуха был настолько тонок для такого крупного тела, что Катриона едва не рассмеялась.

– Осман, оставь нас! – последовал приказ, и, когда раб вышел из комнаты, главный евнух повернулся к Катрионе. – Меня зовут Хаммид, я управляющий хозяйством визиря. А как твое имя, красавица?

Она гордо выпрямилась и ответила:

– Я леди Катриона Стюарт-Хепберн, графиня Ботвелл и кузина его величества короля Шотландии Джеймса, который после смерти королевы Елизаветы также унаследует трон Англии. Сюда меня привезли против моей воли: нас со служанкой похитили по приказу сестры вашего господина. Эта женщина домогается моего мужа, хотя и была им отвергнута, поэтому задумала ему отомстить, отправив меня сюда. Если вы известите моего супруга, лорда Ботвелла, он заплатит любой выкуп, а вы лично получите щедрое вознаграждение.

– Визирь не имеет обыкновения собирать выкупы, женщина. Вы были отправлены сюда вовсе не с этой целью, как вам прекрасно известно. Если бы сестра визиря желала получить деньги, то и поступила бы с вами иначе, но ее целью было разлучить вас с мужем, а заодно и порадовать брата.

Хаммид наблюдал из-под припухлых век, какой эффект произвели его слова. Таким образом он всегда оценивал женщину: и если бы она не проявила присутствия духа, был бы весьма разочарован.

– Я леди, к тому же замужняя! – сказала Катриона. – И скорее предпочту смерть, чем подчинюсь вашему хозяину.

Комнату снова заполнил смех евнуха, а затем и писклявый голос:

– Чепуха! Да в вас жизнь кипит. К чему пустые угрозы? Я слишком долго живу на свете, так что знаю, когда о смерти говорят всерьез.

Хаммид видел, как заблестели ее глаза, но она не пролила ни слезинки, и он с удовлетворением отметил, что самообладания этой красавице не занимать.

– Не надо бояться, женщина. Никто тебя насильно к моему хозяину не потащит. Через несколько дней ты отойдешь от сурового испытания и освоишься со своим положением. А теперь подойди поближе: хочу получше тебя осмотреть.

Она медленно двинулась вперед, а когда оказалась прямо перед ним, услышала:

– Разденься!

– Нет! – возмущенно выпалила Кэт.

Хаммид вздохнул.

– Я не хочу тебя пугать, но если не подчинишься, я просто позову Османа, и сделает это он.

На минуту Катриона в гневе застыла, но потом, поняв всю тщетность своего сопротивления, пожала плечами и медленно стянула покрывало с лица и головы, затем сняла атласное болеро. Пальцы ее дрожали, когда она расстегивала маленькие жемчужные пуговки на кружевной блузе. В последнюю очередь она сбросила сандалии и, наконец, спустила шелковые шальвары и грациозно выступила из кучки ткани.

– Заложи руки за голову.

Когда она выполнила его требование, он, глядя на ее прекрасные, идеальной формы груди с темно-розовыми сосками, что-то довольно пробурчал себе под нос.

– Распусти волосы и повернись ко мне.

Густые, цвета меда волосы волной упали почти до талии, и Хаммид улыбнулся.

– Когда мой господин увидит тебя, то потеряет голову. Ты изысканное наслаждение для взгляда. А теперь оденься, и Осман проводит тебя в апартаменты, где уже ждет твоя горничная. Ты голодна?

Катриона кивнула.

– Я прикажу, чтобы вам немедленно подали ужин. После него вас ждет баня, массаж и спокойный долгий сон. Ты будешь совсем другой. Через три дня я сам выведу тебя в город и покажу то, что необходимо увидеть.

Он хлопнул в ладоши, и тут же снова появился Осман, чтобы проводить Катриону в ее новое жилище. После их ухода Хаммид несколько мгновений сидел неподвижно, а потом произнес:

– Что ж, мой господин, я думаю, что ваша сестра, даже не отдавая себе в этом отчет, оказала вам изрядную любезность. Что вы думаете об этой женщине?

Из-за резной деревянной ширмы, стоявшей позади старшего евнуха, выступил высокий мужчина.

– Она великолепна! Клянусь Аллахом, Хаммид, я уже страстно ее желаю. Мои чресла объяты огнем, который может погасить лишь она, обессилевшая и лишившаяся чувств от моей любви!

– Здесь нужно действовать очень осторожно, мой господин. Она будет вашей, я обещаю, но прежде я должен победить ее строптивость и завоевать доверие. Это приз, ради которого стоит и подождать, мой господин.

– Но уступит ли она, друг мой? Похоже, она весьма упряма и своенравна.

Хаммид улыбнулся.

– Она уступит, мой господин. Вы обратили внимание, какое роскошное у нее тело? Эта женщина привыкла к плотским удовольствиям, а прошло уже несколько недель с тех пор, как она была похищена. Капитан Хайр-ад-дин уверяет, что во время поездки к ней не прикасались. Хоть ее сознание и не желает этого признавать, тело требует прикосновения мужчины. Мы сделаем ее мир царством чувственных наслаждений и будем ждать, когда телесный голод перевесит желание противостоять нам. Неделя, возможно, самое большее, две, мой господин, и она будет вашей!

Чикала-заде-паша сверкнул в улыбке своими белейшими зубами.

– А как мы будем ее звать?

– Инчили, – мгновенно ответил евнух.

– Инчили – Жемчужина – да! Мне нравится это имя, Хаммид!

А пока они беседовали, Катриона все шла за Османом по бесконечным коридорам, пока внезапно не сообразила, что они пересекли незримую границу и находятся уже на территории дворцового гарема. Женщины здесь были повсюду: всех рас и цветов кожи, явно привилегированного положения, со служанками. До Катрионы доносились обрывки их разговоров, замечания, явно относившиеся к ней, но она делала вид, что не понимает, и никак не реагировала.

– Аллах! Вот это красотка!

– Интересно, а мозги ее соответствуют красоте?

– Такое редко бывает, Ферюке.

– Латифа-султан позеленеет от зависти.

– И это не так уж плохо.

Собеседницы рассмеялись, и больше Кэт их не слышала. Они пришли в ее новое жилище: просторную, наполненную воздухом комнату, где ее уже ждала Сюзан. Хозяйка и служанка радостно бросились друг другу в объятия, и Сюзан воскликнула:

– Я так беспокоилась! Ну что, нас выкупят?

– Нет, – вздохнула Катриона. – Нам придется самим что-нибудь придумать. Одно радует: встреча с визирем мне пока что не грозит.

Осман, не поняв из разговора ни слова, потребовал:

– Говорите по-турецки! Если ваша служанка еще плохо владеет языком, тогда по-французски или по-итальянски, чтобы я мог вас понимать. А что это был за язык?

Катриона рассмеялась.

– Мы говорили на гэльском, языке наших предков! Но раз уж тебе так важно знать, о чем мы говорим, хорошо, будем на турецком.

Осман выглядел удрученным.

– Рабыни сейчас принесут вам ужин, благородная леди, а после этого по указанию старшего евнуха вас отведут в баню. Увидимся утром, когда вы отдохнете.

Им принесли большую миску баранины в луковом соусе с перцем, две небольшие лепешки, блюдо йогурта, полдюжины спелых персиков и небольшую пиалу засахаренного миндаля. Для питья был подан кувшин лимонного шербета. Девушка-рабыня принесла также две миски и два кубка, но никаких столовых приборов подано не было. Когда Катриона спросила почему, ей ответили, что новым обитательницам гарема никогда не подают ничего из того, что могло бы послужить орудием для свершения самоубийства. Так что им пришлось использовать собственные пальцы и лепешки. Узницы жадно набросились на еду, поскольку с утра ничего не ели, и были приятно удивлены: оказалось очень вкусно.

Когда они насытились, все та же девушка-рабыня подала им тазик ароматной воды для омовения рук и полотенце, а затем появилась старая рабыня и провела их в гаремную баню. Сюзан была предоставлена сама себе, а Катриона попала в опытные руки банщицы, которая прежде всего тщательно вымыла ее, в том числе волосы, затем светло-розовой пастой покрыла все волосистые участки ее тела. Через полчаса эта паста была смыта, и на теле Катрионы не оказалось ни единого волоска. Пока она ждала, чтобы розовая паста сделала свое дело, ей тщательно подстригли ногти на руках и ногах. Служанки гарема не могли допустить и мысли, чтобы их владыку оцарапали. После этого ее отправили в парное отделение, а затем – на массаж. Ее уложили на подогретый мраморный блок и тщательно размяли все мышцы. После всех этих процедур Катриона почувствовала такую расслабленность, что едва смогла добраться до своих апартаментов, где тут же погрузилась в глубокий сон без сновидений.

Следующие три дня прошли вполне спокойно: каждое утро в сопровождении Османа они выходили на прогулку, плотно замотанные в покрывала, в сады визиря. Каждый день после обеда Катриону отводили в бани, где банщицы мыли и массировали ее маслами и кремами так, что ее кожа стала чувствительной к малейшему прикосновению. По вечерам ей разрешалось присутствовать на некоторых гаремных развлечениях, обычно танцах. Катриона была поначалу ошеломлена, а потом заинтригована откровенными чувственными призывами, которые присутствовали в движениях танцовщиц.

На четвертый день, когда ее стала донимать скука, появился Осман и сообщил, что она должна облачиться в прогулочную одежду, закутаться в покрывало и следовать за ним.

– Твоя служанка останется здесь.

– Все хорошо, – успокоила Катриона забеспокоившуюся было Сюзан.

Катриону проводили к большому паланкину, в котором она, к своему удивлению, обнаружила Хаммида.

– Доброе утро, – любезно приветствовал ее главный евнух. – Я вижу, три дня отдыха и расслабляющих процедур пошли тебе на пользу. Невозможно даже представить, что ты станешь еще прекраснее, чем была, но воистину это так.

– Меня утомляет бездействие. Как можно жить и ничего не делать? Неужели здешние женщины только тем и занимаются, что сидят по своим комнатам и ждут, когда их позовут в постель господина? – Она перевела дыхание, а потом спросила: – Куда это мы направляемся?

– На невольничий рынок. Ты женщина строптивая и упрямая, вот я и хочу показать, что произойдет, если ты будешь противиться моему повелителю. Его спальня должна быть подобна цветущему саду – аромат, красота и восторг чувств. Если не уступишь великому визирю, станешь брыкаться и сопротивляться, он прикажет тебя продать. Если такое случится, вы со своей служанкой, вне всякого сомнения, будете разлучены, и вполне возможно, что твоя изысканная красота привлечет внимание какого-нибудь работорговца с Аравийского полуострова или из африканской глубинки. Не думаю, что тебя обрадует перспектива стоять на помосте нагой, где тебя будут трогать все, кому не лень. Также не думаю, что тебе понравится быть проданной какому-нибудь племенному вождю из джунглей. Если же ты сама придешь к моему хозяину, будешь нежной и ласковой, то безопасность и комфорт тебе обеспечены. Выбор за тобой.

Катриона посмотрела на старшего евнуха в упор.

– Зачем ты мучаешь меня, Хаммид? Ведь прекрасно знаешь, что мне придется уступить твоему хозяину.

Евнух удовлетворенно кивнул.

– Ты умная женщина, моя красавица, но если думаешь, что моему господину достаточно только твоего тела, то ошибаешься: он это сразу почувствует и будет оскорблен. Ему нужно все – и душа, и тело.

– Но я не могу! Ты не должен требовать от меня этого, Хаммид!

– Только так и не иначе! – жестко заявил старший евнух.

В молчании они продолжали двигаться до тех пор, пока рабы не остановились и не поставили паланкин на землю. Старший евнух выбрался наружу и, протянув руку Катрионе, помог выйти и ей.

– В городе много невольничьих рынков, но на этом продают только красивых женщин.

Катриона осмотрелась вокруг и увидела множество женщин разного возраста, различных комплекций и цветов кожи. На возвышении как раз шел торг за очень красивую девушку. Она стояла на помосте обнаженная, и покупатели без всякого стеснения ощупывали ее, заглядывали в рот, совали руки в промежность. Ее лицо горело от стыда, а в глазах застыл такой страх, что Катриона даже поежилась. В конце концов девушка была куплена мужчиной с огромными усами. Торг продолжался не меньше часа, а затем Хаммид присмотрел черкесскую девушку лет тринадцати, светловолосую и светлокожую, и ввязался в состязание за нее. Когда, наконец, он обошел всех остальных покупателей, Катриона услышала его слова работорговцу:

– Отправь девицу во дворец Чикала-заде-паши.

Затем они с Катрионой вернулись к паланкину, а когда двинулись обратно, она негромко произнесла:

– Я приложу все усилия, Хаммид, но не могу ничего обещать, для меня все это не так-то просто.

Он улыбнулся.

– Вот и хорошо! Я в тебе не ошибся. Ничего не бойся, красавица. Я дам тебе время смириться, привыкнуть к своему новому положению. Ты будешь счастлива, обещаю. Визирь великолепный любовник, и удовлетворит тебя так, как ни один мужчина ранее. Он подобен молодому быку – горяч и неистощим.

Катриона потупилась, пытаясь скрыть румянец, проступивший на щеках. Прошло уже несколько недель, как она была с мужчиной, и ей уже безумно хотелось плотской любви, но она скорее умерла бы, чем позволила Хаммиду понять это. Евнух обо всем догадался сам и, улыбнувшись, сказал:

– Я выбрал для тебя турецкое имя: Инчили, то есть Жемчужина, а твою служанку мы будем звать Марой.

Следующие несколько дней прошли спокойно. Хоть Катрионе и было позволено общаться с другими женщинами гарема, она не чувствовала особой потребности заводить подруг. Конечно, любопытно было бы увидеть Латифу-султан, жену визиря, но такого случая не представилось.

Она провела в гареме уже более двух недель, когда однажды, возвратившись во второй половине дня из бани, обнаружила в своей комнате старшего евнуха Хаммида.

– Сегодня вечером я намереваюсь представить тебя визирю.

– Так скоро? – испугалась Кэт, ошеломленная известием.

– Время самое подходящее. Пойдем сегодня, Инчили, ведь ты же не девственница, а опытная женщина. Разве твое роскошное тело не скучает по мужской ласке? И ты не хочешь ощутить внутри себя мужскую твердость? Сколько времени прошло с тех пор, как ты наслаждалась в объятиях любовника?

– Перестаньте, – прошептала Кэт. – О, пожалуйста, перестаньте!

– Я подобрал для тебя особую одежду. Приду за тобой ровно в восемь.

К назначенному времени ее уже облачили в прозрачнейшую розово-лиловую кисею, шальвары у лодыжек были перехвачены узенькими тесемками, расшитыми золотой и серебряной нитями; такой же поясок охватывал бедра чуть ниже пупка. Миниатюрное болеро без рукавов, обшитое по краям жемчужинами, едва прикрывало роскошные груди. Ее лицо было, разумеется, скрыто под покрывалом. Другое покрывало, более длинное, скрывало всю фигуру. Несмотря на теплый летний вечер, Катриона дрожала в ожидании Хаммида.

Хаммид пришел с рабами, которые несли небольшой паланкин, и сопровождал его до самой спальни визиря.

– Сегодня я войду в покои господина вместе с тобой. Не надо бояться, Инчили. Чикала-заде будет добр с тобой.

Наконец они прибыли к покоям визиря. Хаммид, поддерживая Кэт за локоть, ввел ее в комнату.

– Я привел женщину Инчили по вашему приказу, мой господин, – обратился евнух к высокой мужской фигуре, скрытой в тени.

Затем Хаммид снял с нее головное покрывало, а следом и болеро. Когда ее груди обнажились, Катриона услышала учащенное дыхание мужчины в тени. Опытные руки евнуха приспустили ей шальвары, а затем сняли совсем. Катриона осталась обнаженной.

– Благодарю тебя, Хаммид. Теперь можешь удалиться.

Дверь за евнухом закрылась, и Катриона, испуганная, застыла на месте. Но тут из тени выступил мужчина, и она была вынуждена признать, что никого красивее еще не встречала в жизни.

Высокий, он загорел дочерна, хотя там, где белые шаровары были чуть приспущены на узкие бедра, виднелась полоска светлой, как у нее, кожи. Темные волосы, подстриженные довольно коротко, лежали волнами, а на макушке уже несколько серебрились. Он совершенно не походил на свою сестру Анжелу. Черты его лица напоминали скорее лик греческой статуи: высокие скулы, прямой нос, довольно широко расставленные глаза и крупный чувственный рот.

Не отрывая от Катрионы взгляда, он протянул руку и она вложила в нее свою узкую ладонь. Прикосновение к его коже обожгло подобно пламени.

– Я никогда не обладал столь изысканной женщиной, как ты, Инчили.

Голос его напоминал теплый бархат, но ответ прозвучал довольно холодно:

– Так вы пока мной и не обладаете, милорд Чикала-заде.

Он расхохотался, сверкнув белыми зубами:

– Но ведь это всего лишь вопрос времени! Не правда ли, Инчили?

Он медленно поднял большее из ее покрывал, скрутил жгутом, обвил им ее талию и притянул к себе. Когда ее груди коснулись его обнаженного торса, Катриона затрепетала, а женское чутье подсказало ей, что этот мужчина далеко не прост. Он поднял ее лицо за подбородок и с улыбкой негромко произнес:

– Какие глаза! Зеленые, как изумруд, и прекрасные. И ты ведь знаешь об этом, Инчили, не так ли?

Сердце ее так колотилось, что она не могла произнести ни слова, отчего злилась сама на себя. Да что с ней такое? Она попыталась было отвернуться, но он не позволил, завладев ее губами. Она запаниковала, стала вырываться из его объятий, но он просто еще сильнее прижал ее к себе, разжимая губы языком, чтобы проникнуть в рот.

Ей все-таки удалось немного отстраниться, и с широко раскрытыми глазами она глубоко дышала, стараясь привести в порядок мысли, упираясь в поросшую волосами грудь. Он негромко рассмеялся и, захватив обе ее ладони, завел руки ей за спину, так что их тела опять оказались плотно прижатыми друг к другу.

Не обращая внимания на ее попытки высвободиться, он опять неспешно завладел ее губами, и когда его язык проник к ней глубоко в рот, то слегка касаясь, то жадно посасывая, она почувствовала, как скрытая глубоко в ее теле искра страсти разгорается во всепоглощающее пламя. Постепенно она прекратила сопротивление и стала отвечать на жаркие движения его губ.

Почувствовав, что она уступает, он захватил ее руки одной, а другой стал деликатно гладить грудь.

– Инчили… – Голос его был низок и хрипл от страсти. – Ты возбуждаешь меня, как никакая другая женщина!

Он повел ее к огромной кровати, стоявшей на возвышении, сам завалился на нее спиной и нежно притянул Катриону к себе, но удержал на некотором расстоянии так, что груди ее повисли над его лицом, как спелые фрукты. Захватив сосок в рот, он стал ласкать его языком, посасывать и нежно покусывать, посылая ее телу волны желания. Потом он перевернул ее на спину, темная голова склонилась над ней, и губы принялись мучительно изучать ее тело, обжигая кожу. Наконец он добрался до крошечной родинки – этого полного нестерпимого соблазна знака Венеры – на нежном мягком холмике у начала расщелины, чуть приоткрывшейся, обнажая ее женственность. Руки его скользнули вниз, распустили пояс шаровар, и он освободился от них. Потом всем его вниманием завладело это завораживающее пятнышко.

Глаза его повлажнели от восторга, губы тронула легкая улыбка. Эта родинка настоящее искушение, перед которым он не мог устоять, и, склонив голову, поцеловал ее. Ответом ему была дрожь, пронзившая все ее тело. Он поймал ее руку и провел ею по своему телу, и когда ее ладонь накрыла восставшую мужскую плоть, застонал от наслаждения.

Он с удовольствием окинул ее взглядом. Впервые в жизни ему попалась женщина, аппетит к удовольствиям которой не уступал его собственному. Высвободив свою мужскую плоть, он руками развел в стороны ей ноги и встал между ними на колени, с вожделением рассматривая влажные набухшие лепестки. Она подняла на него свой взгляд, на мгновение задержав дыхание при виде члена, выдающегося из черного треугольника волос. Подхватив под ягодицы, паша медленно притянул ее к себе и насадил на свое твердое копье.

На мгновение он даже потерял самообладание: она оказалась не только горячей и влажной, полностью готовой к соитию, но еще и тугой, словно девственница. Она чуть сдавила его, и паша застонал от наслаждения. Вернув самообладание, он стал медленно погружаться в нее, все глубже и глубже, плотно сжимая ногами. Тело ее покрыла испарина, голова неистово металась по подушке. Его большие ладони ласкали ее, бархатный голос что-то говорил, стараясь успокоить. Неожиданно ее глаза цвета весенней листвы открылись и их взгляд встретился с его серо-голубым. Она негромко всхлипнула, а визирь терпеливо произнес:

– Нет, Инчили, нет, моя прелесть! Я вижу в твоих глазах тень другого мужчины и намерен навсегда изгнать его из твоей памяти, поскольку ты никогда больше его не увидишь. Ты теперь моя! Отдайся же мне вся, полностью!

Она разрыдалась.

– Я не могу, не могу!..

Опытные руки опять принялись ее ласкать, губы – быстрыми поцелуями покрывать лицо и шею.

– Я сделаю все, чтобы ты забыла его, – пообещал глубокий грудной голос.

И он возобновил сладкий ритм страсти, погрузившись в ее теплые глубины. Они вместе вознеслись на вершину наслаждения, и он прижал ее, рыдающую, к своей широкой груди и так держал, пока, обессилевшая, все еще всхлипывая, она не погрузилась в сон.

Катриона спала как ребенок, расслабившись и свернувшись калачиком. Улыбаясь, Чикала-заде встал с разворошенной постели, налил себе бокал свежего оранжевого шербета и, развалившись на подушках, задумчиво потягивая напиток, принялся разглядывать свою прекрасную спящую рабыню. Хаммид был прав: она заслуживает совершенно особого обращения. Но Аллах! Чужестранка бросила вызов великому визирю! А ведь достаточно ему произнести одно слово, и любая женщина из гарема приложит все силы, чтобы удовлетворить его. Даже его гордая жена-принцесса всегда старалась доставить ему удовольствие.

С Инчили, однако, ситуация сложилась с точностью до наоборот: завоевать ее придется ему. И он не остановится до тех пор, пока не овладеет не только ее телом, но и душой. Никогда еще он не испытывал таких острых ощущений, как с ней. По телу Чикала-заде прошла дрожь предвкушения от одной лишь мысли, какой будет эта женщина, когда уступит ему полностью.

Глава 50

Проснувшись, Катриона, с удивлением обнаружила себя в своей постели, рядом хлопотала Сюзан:

– Каким это образом я тут оказалась?

– Это он принес вас, Чикала-заде, на руках! Сказал, что вы так сладко спали и выглядели так умиротворенно, что он не стал вас будить. Я так перепугалась, когда он открыл дверь, но он оказался вовсе не чудовищем, каким я его себе представляла. Он мне понравился.

– Ты права, он не жестокий человек, – тупо повторила Катриона, и вдруг голос ее задрожал. – Но я не могу приспособиться к этой жизни! Я хочу к Френсису, хочу домой, хочу свободы.

И она зарыдала в голос. Сюзан подождала, когда госпожа успокоится, но минуты шли, а она все рыдала, не в силах остановиться. Служанка не на шутку встревожилась и послала рабыню за евнухом Османом. Тот поспешил на женскую половину.

– Что случилось, Мара?

– С моей госпожой что-то не так: все время плачет и никак не может остановиться. Уж что я только не делала!

Осман склонился над Катрионой.

– Почему ты плачешь, Инчили? Господин тебя обидел? Чем-то огорчил?

Катриона ничего не ответила, и Осман, не зная, что предпринять, послал за Хаммидом. Старший евнух жестом отослал Сюзан и Османа из комнаты, уселся возле кровати Катрионы и принялся ждать. Истерические всхлипывания продолжались еще несколько минут, потом стали понемногу затихать и, наконец, прекратились. Она села в кровати: заплаканная, с распухшим лицом. Не говоря ни слова, он протянул ей большой шелковый красный носовой платок. Осушив слезы и звучно высморкавшись, она посмотрела на Хаммида, и тот спокойно сказал:

– Вот и хорошо, Инчили. А теперь расскажи, что тебя беспокоит.

– Да абсолютно все! – взорвалась пленница. – Я хочу быть свободной, а меня держат здесь как в клетке! В моей стране женщины могут свободно ходить куда хотят. Словно курица я гуляю лишь днем и только в обнесенном стеной саду. Я все это ненавижу!

Хаммид понимающе покивал. Такое порой происходило с новыми обитателями этого места. Можно было кое-чем поступиться, и немалым, лишь бы Инчили осталась довольна. Уже не первый год старший евнух пытался найти женщину, которая уравновешивала бы влияние Латифы-султан на его владыку. Оттоманская принцесса, красивая и умная, исполняя свой долг, родила повелителю трех сыновей и двух дочерей, но особой тяги к плотским радостям не испытывала, а посему не имела ничего против большого гарема, который содержал ее муж, чтобы удовлетворять свой неуемный аппетит к наслаждениям. Хаммида всегда заботило, как бы хозяин не попал под влияние какой-нибудь недостойной женщины, которая, окажись прирожденной интриганкой, могла бы превратить любовно взлелеянное старшим евнухом детище в поле битвы. А если бы она еще оказалась и образованной и разбиралась в политике, то могла бы даже оказывать влияние на международные отношения, поскольку Чикала-заде был визирем султана Мухаммеда.

В Инчили он увидел именно такую женщину, которая соответствовала его планам. Опытный Хаммид быстро понял, что Катриона не только умна, хорошо образована, но и, несмотря на любовь к телесным радостям, еще и высоконравственна. Эта красавица обладала мудростью, какую редко встретишь в женщине. Хаммид даже считал, что Латифа-султан и Инчили могли бы подружиться, а он, общаясь с обеими, надеялся оказывать деятельную помощь Чикала-заде в осуществлении функций великого визиря. Поскольку старший евнух был человеком амбициозным, управлять хозяйством знатного вельможи стало для него целью, за которую стоило побороться.

– Я раздобуду для тебя разрешение гулять в саду Латифы-султан – он не огорожен стенами, имеет выход к морю – а еще предложу нашему владыке брать тебя с собой покататься на лодке. Тебе понравится. – Кэт машинально кивнула, а он продолжил: – А потом, когда совсем освоишься, я позволю тебе выходить в город, посещать базары.

– О да, пожалуйста, Хаммид! – обрадовалась Катриона.

– Отлично! Ну как, полегчало?

– Да.

Он ласково ей улыбнулся.

– Ты меня успокоила, Инчили. Наш господин нынешним утром поделился со мной, какое наслаждение ты ему доставила: удовлетворила так, как не могла ни одна другая до тебя. Сегодня вечером ты пойдешь к нему опять.

От его заявления мысли Катрионы пустились вскачь, обгоняя одна другую. Про себя она решила, что если уж все равно придется это переносить, то не грех поиметь и выгоду. Так будет лучше и ей самой, и Сюзан.

Она посмотрела на старшего евнуха.

– У меня совсем нет одежды. Последняя служанка в этом гареме имеет больше нарядов, чем я! Мне что, будут выдавать жалкие полоски кисеи на каждую ночь? Если уж господин хочет, чтобы я его услаждала, мне должно быть позволено выбрать наряды по моему вкусу. Поверь моему опыту, Хаммид, чтобы удержать мужчину, требуется гораздо больше, чем талант в постели. Или вас не волнует, как скоро Чикала-заде пресытится мной?

Хаммид пришел в неописуемый восторг. Пусть она еще не готова отдаться своему владыке до конца, но этот типично женский интерес к нарядам сулил большие надежды.

– Я пришлю к тебе торговок с базара, так что сможешь выбрать все, что захочется. Но а если предпочтешь ткани, наши швеи сошьют платья любых фасонов. Ты можешь также подобрать себе драгоценности, косметику, благовония – в общем, все, что нужно. Ну а я позабочусь, чтобы этим женщинам заплатили.

Торговки буквально завалили Катриону товарами, и она решила не скромничать: выбрала несколько дюжин разных кружевных блузок, как белых, так и цветных, шальвары с подходящими по цвету и покрою жакетами и длинные восточные халаты лимонно-зеленого, розовато-лилового, сиреневого, лазурного, светло-голубого и ярко-розового цветов. Приобрела она и несколько рулонов ткани: темно-голубой шелк, затканный крошечными серебряными звездочками, плотный красный атлас, светло-зеленую парчу, затканную золотой нитью, – и два рулона кисеи – золотой и серебряной.

У торговки косметикой она приобрела лишь краску для век, отказавшись от ртутных белил, хны и красной пасты для губ.

Торговке благовониями повезло больше: она продала Катрионе три хрустальных флакона с мускусом, с жидкостью, пахнущей весенними полевыми цветами, и с настоем на лесных папоротниках и мху.

Затем появилась женщина с лотками драгоценностей, и Катриона, пересмотрев их все, выбрала по дюжине тонких золотых и серебряных браслетов. Ее интерес привлекли также золотые цепочки искусной работы, как без украшений, так и с камнями: гранатами, аметистами, топазами, аквамаринами и оливинами. Понравились ей и были приобретены четки из розовых и белых кораллов, лазурита и жадеита, а еще жемчуга, нанизанные на тонкую золотую проволоку, и подходящие к ним серьги.

Осман попытался протестовать против ее причуд, но она его сразу же осадила:

– Ступай к старшему евнуху, насекомое! Я повинуюсь только ему.

Осману не оставалось ничего иного, кроме как заплатить торговкам, и те убрались восвояси, счастливые.

Катриона немного перекусила, потом провела два великолепных часа в гаремных банях, где ей уделяли особое внимание, поскольку до старшей банщицы уже дошел слух о большой милости господина к новой невольнице. Вернувшись в свои комнаты, она вздремнула, после чего ей был подан легкий ужин: свежий йогурт и фрукты.

Пересмотрев повнимательнее приобретенные наряды, она выбрала для предстоящего свидания костюм цвета лайма. Шелковые шальвары заканчивались у лодыжек манжетами более темного тона, украшенными золотой вышивкой с цветочным орнаментом. К этим шальварам Катриона надела прозрачную шелковую блузу с длинными рукавами, выполненными из перемежающихся полос также двух оттенков лайма. Поверх нее Катриона надела болеро зеленоватого шелка, отделанное богатым золотым шитьем с жемчужинами. Чуть ниже талии тело облегал шелковый пояс с золотыми и зелеными полосами. Легкие замшевые туфельки украшали цветы из мелких жемчужин. Поверх до блеска натертых шелком волос она набросила длинное прозрачное покрывало зеленоватых тонов, шею украсила жадеитами и жемчужным ожерельем, запястья – тонкими золотыми браслетами. Когда в комнате появился старший евнух, она как раз надевала серьги.

Широкое лицо Хаммида расплылось в довольной улыбке при виде нового облика Катрионы.

– Великолепно, Инчили! У тебя великолепный вкус, девочка моя.

Лично сопроводив ее до дверей спальни визиря, он пожелал ей наслаждений этой ночью и тут же исчез.

Она уверенно вошла в комнату, где ее уже с нетерпением поджидал господин, и в его серо-голубых глазах ясно читалось одобрение.

– Ах вот на что были истрачены мои деньги!

Он подошел к ней и снял покрывала с ее головы и тела.

– Вы уверяли меня, господин, что получаете со мной удовольствие, – спокойно сказала Кэт, – однако до сих пор даже последняя служанка из вашего гарема имела больше, чем я. Я вовсе не жадная и не имею обыкновения швыряться деньгами, но мне все же требуется одежда.

– В одеждах или без них ты все равно прекраснейшая из женщин, Инчили, – бархатным голосом проговорил Чикала-заде, и она заметила, как огоньки вожделения вспыхнули в его глазах.

Увидев шахматы, расставленные на невысоком столике, она предложила:

– Не угодно ли сыграть партию, мой господин?

– Ты играешь в шахматы?

– И неплохо – во всяком случае, так считали оба моих мужа, – ответила Кэт со спокойствием, которого отнюдь не ощущала.

Он указал рукой на подушку, лежавшую напротив белых фигур из слоновой кости, а сам занял место со стороны черных, из оникса. Вдруг в его глазах загорелся лукавый огонек, и, прежде чем начать игру, он сказал:

– Погоди! Сними болеро и блузу, Инчили. Если тебе угодно оттянуть неизбежное, то я хочу доставить себе удовольствие зрелищем твоих грудей.

Она покраснела и явно разгневалась, но все же вынуждена была повиноваться. Чудесное дикое создание! В конце концов он все равно приручит ее. При одной лишь мысли, как она будет вымаливать его милости, визирь испытал особое наслаждение, его мужской орган проснулся подобно зверю.

Она играла сосредоточенно, внимательно обдумывая каждый ход, в то время как он сам вскоре почувствовал опасность проигрыша, поскольку не мог оторвать взгляда от ее прекрасной груди, которую она намеренно выставляла вперед. С намерением устранить ее преимущество он обошел стол, сел с ней рядом и вроде бы случайно положил руку ей на плечо, а заодно погладил грудь. Наградой ему был ее рассеянный вздох и вмиг затвердевший розовый сосок. Склонив голову, он коснулся губами шелковистой кожи ее плеча и передвинул своего короля в положение, которое на первый взгляд казалось потенциально опасным. И так взволнованная, Катриона совсем перестала думать, сделала ход ферзем и услышала смех визиря.

– Шах, моя рассеянная красавица, и… мат!

Она не успела что-либо возразить, как оказалась опрокинутой на разложенные подушки. Руки его гладили и мяли тугие полушария, и те подрагивали в ответ на ласки.

– Не сердись на меня, моя Инчили. Ты слишком сладостна, чтобы я мог устоять перед тобой. К тому же я хочу не играть с тобой, а любить тебя.

– А я не из тех ваших гаремных красавиц, которые раздвигают ноги по первому требованию своего владыки, – бросила она. – Я не уступлю, и это будет изнасилование.

Он снова рассмеялся, глаза его весело сверкнули.

– Прекрасно, пусть так: изнасилование, – только очень нежное и приятное.

Почувствовав, как его руки развязывают шелковый пояс и стягивают с нее тонкие шальвары, Кэт воскликнула:

– Нет! Я не хочу. Нет!

Отбиваясь изо всех сил, она пыталась даже царапаться, но он лишь рассмеялся. Катриона вскоре поняла, что ей с ним не справиться, тем более что он уже успешно раздел и ее, и стянул шаровары с себя. Оказавшись распластанной под его нагим телом, она яростно отвернулась, но он обхватил ее голову ладонями, развернул лицом к себе и властно накрыл ртом губы.

Язык его пробежался по ее зубам, проник глубже, и хотя она не желала отдаваться ему, пламя желания уже разгоралось внутри ее самой. Ее губы раскрылись, из груди вырвался слабый стон отчаяния, тело затрепетало. Его губы тем временем переместились на ее полузакрытые веки, а потом на щеки, влажные от слез. Остановившись, он приподнялся на локте и тихо спросил:

– Почему ты не хочешь отдаться мне? Твое тело жаждет моего, но ты не принадлежишь мне полностью.

– Я… я… не люблю вас, господин Чикала-заде! У меня есть муж. В моей стране женщина, которая отдает свое тело нелюбимому мужчине, считается падшей.

– Но я люблю тебя! Нет, Инчили, не смотри на меня так! Не веришь? Но я говорю правду. Если бы меня привлекало только твое прекрасное тело, мне не было бы никакого дела до твоих чувств. Если я не буду обладать тобой полностью, любовь моя, то не смогу наслаждаться и телом, а это для меня непереносимо. – Напряжение, звучавшее в его голосе, ее испугало. – Ты никогда больше не увидишь своего мужа. Теперь ты принадлежишь мне, но я готов ждать сколько понадобится, пока не полюбишь меня.

И его чувственные губы вновь жадно припали к ее рту, но теперь уже требовательно и жгуче. Будучи и сама не в силах сдерживаться, Катриона прильнула к ненасытному любовнику, трепеща под его руками. Губы его переместились к груди, а язык принялся чертить разжигающие страсть узоры, отчего соски вмиг превратились в острые, исходящие сладкой болью вершинки. Его дразнящий язык двинулся дальше, к трепещущему животу, опускаясь все ниже и ниже, отыскивая доступ к самым ее потаенным и сладким местам. Он, словно мягкое пламя, прожигал ее извивающееся тело, проникая в него все глубже и глубже, пока она едва ли не потеряла сознание от волн наслаждения, что одна за другой накатывались на нее. А затем и сам он оказался в ней, твердый и мощный, заставив ее кричать от блаженства, умоляя его – к своему собственному стыду – не останавливаться.

Его собственное наслаждение было так велико, что он и не хотел останавливаться, но кипучее семя уже бурно изливалось в нее и она кричала от радости.

Потом она опять плакала в его объятиях, уткнувшись лицом в густую поросль, покрывавшую широкую грудь. Визирь крепко прижимал ее к себе, поглаживая по голове, словно ребенка, успокаивая. На какой-то краткий миг он проникся ее горем, поскольку знал, что, если когда-нибудь потеряет ее, его собственная жизнь утратит для него всякий смысл. Он, Чикала-заде, великий визирь султана Мухаммеда III, попал в шелковые сети прекрасной непокорной наложницы. Какая ирония!

Постепенно она успокоилась, и он смог уснуть, крепко прижимая ее к себе, свернувшуюся калачиком. Проснувшись в темноте ночи, он почувствовал, что она не спит, и негромко заговорил:

– Хаммид сказал мне, что ты чувствуешь себя заключенной в четырех стенах. Хочешь отправиться со мной на прогулку следующей ночью? Я владею небольшим островком на Босфоре, и там есть беседка с прозрачной крышей. Завтра полнолуние, и мы займемся любовью под звездами.

Он почувствовал, как трепещет ее тело, и, повернув лицом к себе, притянул ближе. Губы его были нежны, как нежным было и тело, когда он взял ее, обрадовавшись негромкому стону. На этот раз она не плакала, а даже на несколько минут доверчиво прильнула к нему, вернувшись с небес на землю.

Так удачно сложилось, что на следующий день у Чикала-заде не было никаких срочных государственных дел, поскольку он все равно не мог думать ни о чем другом, кроме Инчили. Часть утреннего времени он посвятил беседе с управляющим о приготовлениях для вечера, а чуть позднее отправился встретиться с женой.

Латифа-султан приходилась правнучкой Селиму I и внучкой сводной сестре Сулеймана Великолепного. Свой прекрасный цвет кожи эта красивая женщина унаследовала от прабабки Фирузи-кадин, а мягкий характер – от бабушки Гюзель-султан. Длинные светлые волосы Латифы имели серебристый оттенок, а глаза – необыкновенный бирюзовый, с голубизной цвет. Еще в детстве она была помолвлена с Чикала-заде, а выйдя замуж, родила ему троих детей. Те уже выросли и жили своей жизнью, как и сама Латифа-султан. Брак и дружеские отношения с мужем обеспечивали ей необходимый комфорт. Один раз в неделю, в пятницу, он проводил с ней ночь, но обычно просто спал, поскольку к плотским радостям она была равнодушна. Поскольку для услаждения этой части его природы имелся целый гарем, а также потому, что она была преданной женой и матерью его детей, он уважал ее сдержанность. Они были давними и добрыми друзьями – визирь и его жена.

В это прекрасное ясное утро супруги сидели в небольшой беседке с видом на залив, и Латифе-султан показалось, что муж выглядит несколько усталым и постаревшим.

– За все годы, что мы провели вместе, я тебя никогда не просил ни о каком одолжении, – начал разговор визирь.

– Должно быть, это что-то очень серьезное, раз ты напоминаешь об этом, – улыбнулась Латифа.

– Поскольку ты – принцесса Оттоманской империи, без твоего позволения я не мог завести еще одну жену, да в этом и не было необходимости… вплоть до сегодняшнего дня.

– Это, должно быть, новая невольница, Инчили, – холодно произнесла Латифа. – Но ведь ты и так обладаешь ею?

– Телом – да, но я хочу большего, а она не уступит мне, пока не станет моей женой.

– Она так сказала?

– Нет. Думаю, ей даже в голову не приходило, что я могу захотеть сделать ее своей женой. Она тебе понравится.

– Хаммид тоже убеждает меня в этом, – заметила Латифа сухо и, глядя на него в упор, добавила: – Я не уверена, что могу верить собственным глазам, но они говорят, что ты влюблен. Может ли такое быть? Ты и в самом деле обуян этой нежной страстью?

– Не смейся надо мной! – резко оборвал ее муж.

– О, мой дражайший Чика, я вовсе не смеюсь, поверь, скорее удивляюсь. Ты ведь всегда так гордился тем, что не позволяешь чувствам брать над тобой верх. И что я вижу теперь? Что ж, хорошо, мой повелитель. Хаммид уверяет, что мне не грозит участь забытой Гюльбехар подле твоей любимой Кюрхемы, так что я даю тебе свое позволение взять Инчили второй женой. И когда случится это столь счастливое событие?

– Сегодня ночью, на острове Тысячи Цветов.

– Так скоро, мой господин?

– Я должен стереть из ее памяти прошлое, за которое она держится. А став моей женой, она почувствует себя спокойнее.

Он опустился на колени и, взяв руки Латифы в свои ладони, нежно поцеловал.

– Спасибо тебе, моя нежная голубка. Ты всегда была самой понимающей из женщин.

Латифа, провожая его взглядом, внезапно ощутила, как ее захлестнула волна жалости. Она еще ни разу не видела эту Инчили, но уже чувствовала, что ее муж в стремлении обладать ею пытается достать луну с небес.

Глава 51

– Тебе надо принять ислам, Инчили, – негромко произнес Хаммид.

Катриона удивленно посмотрела на него своими изумрудными глазами.

– Никогда!

– Не глупи, красавица, – упрекнул ее старший евнух. – Это всего лишь формальность. Правда, шесть раз в день тебе придется опускаться на колени и произносить молитву, а что у тебя на сердце, будешь знать лишь ты сама.

Катриона на минуту задумалась. В словах евнуха был смысл, и, без сомнения, так же рассуждала ее прабабка, поскольку не могла же она быть фавориткой султана и оставаться крещеной христианкой. В конце концов, важно было лишь одно – выжить, чтобы бежать.

– Что ж, хорошо. Я сделаю то, о чем ты просишь.

Сразу после обеда она прошла особое очистительное омовение и была приведена в женскую мечеть, располагавшуюся рядом с особняком визиря, где престарелый муэдзин задал ей какие-то вопросы и она, не задумываясь, на них ответила.

Ближе к вечеру Кэт была официально обращена в мусульманство, но не была посвящена в то, что, как только она вернулась в свои покои, визирь подписал бумаги, сделавшие ее второй женой. В соответствии с мусульманскими законами для этого не требовалось ни ее присутствие, ни даже согласие. Вполне достаточно было разрешения ее законного опекуна, каковым оказался Хаммид, за что и получил приличную сумму золотом.

Когда наступил вечер, Катриона с нетерпением ждала паланкин, в котором ее должны были отнести в лодку визиря. Путешествие по особняку и посещение мечети во второй половине дня обострило у невольницы тягу к свободе, но она пока что решила примириться со своим положением и прекратить сопротивление. Чтобы вернуться к мужу в Италию, ей необходимо было связаться с кем-нибудь из представителей их банка в Константинополе. Но заслужить эту привилегию можно только в том случае, если ей станут доверять, а значит, она сделает вид, что примирилась с судьбой.

Даже верной Сюзан она решила ничего не говорить. Эту тайну Катриона должна хранить до тех пор, пока ее мечты не обретут под собой реальную почву.

– Что-то ты очень серьезна сегодня, Инчили, – услышала она голос Хаммида и вздрогнула от неожиданности. – О чем думаешь, моя красавица? Женщине не к лицу серьезные мысли.

Она засмеялась.

– Ты и вправду застал меня врасплох, но, думаю, ход моих мыслей одобришь. Я решила, что ты прав. Не скажу, что понять это и принять было просто, но я постараюсь. В конце концов, не так уж все страшно. Возможно, со временем я и смогу полюбить своего господина. А ты как думаешь, Хаммид? Не знаешь, что за сюрприз приготовил для меня Чикала-заде?

Хаммиду едва удалось скрыть свой восторг, но ответил он, тщательно подбирая слова:

– Я могу попытаться несколько развеять твои тревоги, если позволишь. Вопрос в том, веришь ли ты мне?

– Конечно, верю.

– Существует весьма древняя форма расслабления и внушения – называется «гипноз». Я введу тебя в транс – состояние полусна-полубодрствования – и внушу определенные мысли. Когда очнешься, ты станешь лучше воспринимать свое положение. Бояться не надо: если ты не захочешь подчиниться моим внушениям, ничего не получится. Сила твоей воли будет тебе в этом случае наилучшей защитой.

– Я согласна, Хаммид, – сказала Катриона, – начинай.

Евнух снял с шеи золотую цепочку с небольшой бриллиантовой подвеской в виде слезы и стал медленно раскачивать перед ее глазами.

– Смотри на эту слезку, Инчили.

– Какая красивая! Переливается всеми цветами радуги.

Голос евнуха успокаивал, и Катриона почувствовала, как нежное тепло медленно обволакивает все ее тело.

– Смотри, смотри на эту слезку, и очень скоро тебе станет так хорошо, так спокойно.

Бриллиант продолжал раскачиваться, веки ее отяжелели, глаза закрывались, а тело стало совершенно невесомым.

– Ты спишь, Инчили?

– Да, Хаммид.

Евнух вытащил из складок своих одежд булавку и, подняв ей ногу, легонько кольнул в пятку. Катриона не проронила ни звука, не отдернула ногу, и евнух, удовлетворенно кивнув, взялся за дело.

– Ты действительно готова подчиниться Чикала-заде как своему хозяину и повелителю?

– Да, Хаммид, я буду стараться изо всех сил, чтобы удовлетворить его.

– Я рад, Инчили, и хочу, чтобы ты тоже была счастлива. Ты должна следовать только указаниям своего тела, красавица. Позволь своему чудесному телу возобладать над острым умом. Владыка Чикала-заде горячо любит тебя, восхищается тобой и жаждет твоей любви. Разве ты не хочешь доказать ему, что понимаешь это?

Пару секунд она колебалась, словно боролась со своими чувствами, но потом произнесла:

– Да, Хаммид, я покорюсь моему господину.

Евнух довольно улыбнулся.

– Благодарю тебя, дорогая. Я уверен, что вы оба будете очень счастливы, а заодно и я. И еще кое-что. Ты не должна говорить визирю о том, что сейчас происходило.

– Хорошо.

– Вот и замечательно! На счет «три» ты проснешься и будешь готова всю ночь услаждать своего господина. Один… два… три…

Катриона открыла глаза и воскликнула:

– Удивительно! Я спала, но слышала тебя совершенно ясно, а сейчас чувствую себя так, словно только что появилась на свет. Спасибо тебе, Хаммид.

Евнух с улыбкой заметил:

– И опять я должен похвалить тебя за выбор наряда. Ну что, ты готова идти к визирю?

– Да.

Катрионе нравилось носить роскошные одежды знатных дам, и каждый наряд она выбирала самым тщательным образом. Сегодня это был бледно-розовый шелк, прошитый серебряными нитями: кружевная блуза и жакет. Пояс и туфельки украшали серебряные полоски и бирюза. На запястьях нежно позванивали серебряные браслеты, в ушах красовались крупные серьги из резной ляпис-лазури.

Густую массу волос цвета меда Сюзан заплела в большую косу вместе с лазурными ленточками и ниткой мелкого жемчуга. Лицо ее закрывала розовая кисейная вуаль.

Катриона устроилась в паланкине поудобнее, но едва могла усидеть в предвкушении предстоящей прогулки. Носильщики быстро пронесли паланкин по коридорам гарема, пересекли сад и спустились к мраморному причалу, где стояла на якоре лодка визиря.

Впрочем, вряд ли это чудо, позолоченное и расписанное вдоль бортов красным лаком, можно так назвать. Весла через одно были покрыты бледно-голубой эмалью и серебром, а на веслах сидели рабы, все, как один, угольно-черные. Те из них, кому предстояло грести серебряными веслами, были одеты в голубые атласные шаровары с серебряным поясом, а те, что сидели на бледно-голубых, в серебристые шаровары с голубым поясом. Навес над лодкой был раскрашен в красный, золотой, голубой и серебряный цвета и опирался на четыре позолоченных стойки, которые покрывали резные изображения цветов и листьев. Занавеси были сшиты из алой и золотой кисеи, а палуба собрана из розового дерева. Под навесом, среди бессчетного количества подушек всех цветов и размеров, возлежал Чикала-заде в ожидании своей возлюбленной.

Хаммид заботливо помог Катрионе перебраться из паланкина в лодку. Удобно устроившись на подушках рядом с визирем, она подняла на него взгляд и негромко, стараясь придать голосу побольше страсти, произнесла:

– Добрый вечер, мой господин.

Улыбка озарила его лицо.

– Добрый вечер, Инчили.

Повернувшись к командиру гребцов, он кивнул, и лодка медленно отошла от причала, развернулась и двинулась к Черному морю. Солнце еще не опустилось за горизонт, и Катриона могла видеть поросшие летней зеленью холмы, которые поднимались из воды. Небо над ними поражало буйством красок на голубом фоне – розовая, золотая, лиловая, кораллово-красная и темно-пурпурная.

Катриона с таким наслаждением вдыхала свежий морской воздух, что визирь расхохотался.

– Только не говори, возлюбленная, что воздух за пределами моего сада пахнет лучше.

– Это запах свободы, мой повелитель.

Во взоре визиря отразилось беспокойство, но потом он негромко произнес:

– Не спеши так, моя прекрасная плененная голубка. Сегодня я изменил твой скромный статус. Моя жена, Латифа-султан, принцесса Оттоманской империи, дала мне свое разрешение взять себе еще жену, и ею станешь ты. – Глаза Катрионы расширились от удивления, и он, довольный, продолжил: – Я знаю, ты удивлена, как такое могло произойти. Согласно мусульманскому праву, нет необходимости ни в твоем согласии, ни в твоем присутствии. Ты больше не рабыня, моя драгоценная. Неужели ты не рада?

Явно довольный, он смотрел на нее в ожидании ответа.

Кровь бросилась Катрионе в лицо, удары сердца отдавались в ушах, но, приложив массу усилий, она сумела справиться со своими чувствами. Тихим голосом, настолько тихим, что визирю пришлось наклониться к ней, чтобы слышать, она смиренно произнесла:

– Для меня это огромная честь, мой господин.

Больше она не смогла произнести ни слова из страха выказать свои подлинные чувства, но и этого оказалось вполне достаточно. Он притянул ее в свои объятия и завладел губами, послушно открывшимися ему навстречу. Покрыв поцелуями обращенное к нему лицо, он двинулся вниз по стройной колонне ее шеи, направляясь к грудям. Охваченный страстным желанием, он так торопился добраться до ее тела, что порвал ее розовую кружевную блузку. Жадно прильнув губами сначала к одному соску, потом к другому, он умиротворенно вздохнул, довольный, что наконец-то полностью завоевал ее.

– Сегодня мы начинаем с чистого листа, моя драгоценная Инчили, – произнес он своим глубоким, но срывающимся от избытка чувств голосом. – Прошлое умерло, моя прекрасная жена. Теперь нас должно заботить только настоящее и будущее. Взгляни! На небе уже видна луна, а над ней – Венера, планета богини любви! Вскоре мы прибудем на остров Тысячи Цветов, и там, в беседке Звездного Света, проведем ночь блаженства.

Он с обожанием смотрел на нее, и крошечные золотые искры плясали в глубине его серо-голубых глаз.

Катриона не произнесла ни слова в ответ. Опять притянув его голову к своей груди, так чтобы он не мог видеть выражение ее лица, она с трудом подавила страстное желание завыть во весь голос. И как ее прабабке удалось прожить столько лет в этом диком мире? Итак, ее сделали женой, не спросив согласия и даже не потрудившись поставить в известность. Теперь понятно, почему Хаммид так настаивал на том, чтобы она как можно быстрее приняла ислам.

Он притворялся ее другом, убаюкивал ложным чувством безопасности, делая это с целью помочь своему господину. Ну что же, она сыграет в эту игру, но по своим правилам, так что Хаммид ни о чем не догадается. Она справится с ролью второй жены, обожающей супруга, и не позволит одолевавшей ее ярости вырваться наружу. Пусть думают, что смогли усмирить ее и укротить.

Лодка приближалась к причалу на острове, и до Катрионы донесся аромат цветов.

– Господин мой, – сказала она негромко, – мы почти прибыли, и я хотела бы привести в порядок свою одежду, чтобы рабы не увидели то, что им не полагается видеть.

Вздохнув, он поднял голову.

– Мне было так хорошо, возлюбленная.

– Вскоре мы окажемся на брачном ложе, мой господин, и вы сможете опять подремать на вашем любимом месте, – игриво пошутила Катриона.

– Вряд ли получится отдохнуть этой ночью, жена, – возразил он с такой страстью, что она поежилась.

Лодка с легким стуком ткнулась в причал, и гребцы выпрыгнули, чтобы покрепче ее привязать.

– Вы не нужны до утра, – сказал визирь их начальнику. – Присмотрите, чтобы рабов получше устроили, но цепи не снимайте, иначе слишком велико будет искушение бежать. – Склонившись, он протянул руку Катрионе и помог выбраться из лодки. – Сожалею, но нам придется пройтись пешком, любовь моя, но я не хотел в такую ночь тащить с собой еще и кучу рабов с паланкином.

– Мой господин забывает, что перед ним не изнеженная восточная красавица. В моей стране женщины не только ходят пешком, но и ездят верхом. Веди меня, и я последую за тобой.

Они стали подниматься вверх по ступеням, выбитым в скале, и Катрионе остров показался просто высоким утесом. Однако она была приятно удивлена, обнаружив на плоской вершине прекрасный, заботливо возделанный сад, в центре которого красовалась мраморная беседка. Луна светила так ярко, что можно было различить даже некоторые цветы. Катриона узнала дамасские розы и бальзамины, бугенвиллеи, золотые шары, лилии, сладкие ночные фиалки и благоухающий табак. Росли здесь и деревья, ветви которых сгибались под тяжестью созревших груш и персиков, а вокруг небольших журчащих фонтанов стояли кипарисы, сосны и другие декоративные деревья.

– Как все здесь изысканно, – с восторгом произнесла Катриона. – Никогда еще не видела таких чудесных садов.

– Сам разбивал, – гордо похвастался паша.

Она искренне удивилась – надо же: визирь… и сад. С такой стороны она его еще не знала.

– Подобно моему повелителю султану я обучался ремеслу.

И, взяв за руку, он повел Катриону по дорожке, усыпанной белым гравием, к овальному пруду, в котором отражался лунный свет, потом по небольшому решетчатому мосту к беседке из желтоватого мрамора с небольшим портиком с колоннами. Дверь, обитая латунными гвоздями, была открыта, и, оказавшись внутри, Катриона замерла в восхищении.

Стена напротив входа представляла собой ряд окон, стекла в которых удерживались свинцовыми переплетами. Через них был хорошо виден пруд, простирающийся за ним парк и залитое лунным светом море. Пол беседки покрывал громадный ковер, сплетенный из красных, зеленых, золотых и разных оттенков голубого нитей. На стене справа висел шелковый гобелен с изображением персидского сада. В стене слева имелась дверь, а рядом с ней – еще один гобелен: на этом влюбленная пара сидела в саду. В одном углу в окружении множества подушек стоял низкий круглый бронзовый стол. С расписного потолка свисали золотые и серебряные светильники, в которых горело ароматизированное масло.

Но самым впечатляющим предметом здесь была громадная квадратная кровать, установленная в центре на покрытом ковром возвышении. У нее не было ни спинок, ни занавесей: просто ложе с шелковыми простынями и пуховым одеялом. На том же возвышении рядом с кроватью стояли невысокие маленькие столики черного дерева, инкрустированные цветной мозаикой и перламутром, и на них стояли графины с золотистой жидкостью и чаши с фруктами, маслинами и засахаренным миндалем.

Бесшумно приблизившись сзади, визирь обнял ее, обхватив ладонью грудь, и потер большим пальцем сосок.

– Тебе нравится здесь, возлюбленная?

– Все это просто восхитительно! – совершенно искренне ответила Катриона.

– Взгляни лучше вон туда.

Он жестом указал на потолок над кроватью, и, подняв взгляд, она увидела, что потолочные балки поддерживают стеклянный купол, сквозь который открывался великолепный вид на усыпанное звездами небо.

От увиденного у нее даже дыхание перехватило.

– Даже представить не могла, что такое существует. Как это сделано?

– Зачем забивать такими сложностями твою милую головку?

Он развернул ее к себе лицом и поцеловал в кончик носа. Катриона разозлилась, но все же сумела не выказать обиду и прижалась к нему, приглашая к поцелую. Он легонько коснулся ее полуоткрытых губ своими и предложил:

– Давай ляжем в постель, моя возлюбленная.

– Позвольте помочь вам, мой господин?

Катриона обошла визиря сзади и сняла с его плеч безрукавный халат из красной парчи, расшитый золотом. Под ним оказалась шелковая рубашка, вышитая золотом и серебром, голубые шаровары с серебряной каймой, затянутые поясом, украшенным драгоценными камнями. Довершали наряд короткие сапоги красной кожи. Она медленно один за другим сняла с него все предметы одежды, погладив при этом широкую, покрытую густой порослью грудь. Ни у кого из ее мужчин не было подобной растительности, и это ее просто очаровывало.

Обнаженный, он распростерся на постели и потребовал:

– А теперь разденься ты – только медленно и грациозно.

Изумрудные глаза послали ему многообещающий взгляд, и он почувствовал, как шевельнулась его мужская плоть. Она неспешно повела плечами, и ее короткий жакет оказался на полу. Пальцы ее прошлись по розовой блузе из кисеи, расстегивая мелкие жемчужины-пуговицы, но вдруг остановились, словно она передумала. В следующее мгновение Кэт развязала и отбросила пояс, а затем сняла мягкие туфли. Улыбка восторга осветила лицо паши, когда, повернувшись к нему спиной, она сняла блузу. Она слышала, как тяжело он дышит. Развязав поясок, стягивавший ее шелковые шальвары, она позволила им соскользнуть на ковер и, переступив через них, повернулась к нему лицом.

Окинув ее взглядом, он сглотнул и велел:

– Возьми вот тот графин, Инчили, и налей нам по бокалу.

Она подошла к столику и, взяв графин, Кэт почувствовала запах дорогого вина. Удивленная, проговорила:

– Я думала, что такие напитки мусульманам запрещены.

– Если султан употребляет вино, то это разрешено и всем его подданным, а поэтам позволено его воспевать. Вообще-то я придерживаюсь указаний Корана: никогда не пью сам и не позволяю домашним, – но сегодняшняя ночь, возлюбленная, особенная, поэтому не будет большого греха, если мы выпьем по глотку этого сладкого кипрского вина.

Визирь поднял свой бокал и провозгласил:

– За тебя, Инчили. Хоть в моем доме ты будешь второй, зато в моем сердце – первой.

Не отрывая от нее взгляда, он выпил, и Катриона поняла, что тоже должна что-то сказать в ответ на его слова.

– За тебя, мой господин, – подняв свой бокал, заговорила она негромко. – Пока Аллаху угодно видеть меня вашей женой, я буду стараться услаждать вас и во всем угождать.

– Тебе вовсе не нужно называть меня «мой господин», когда мы наедине, возлюбленная. Зови меня Чикой или мужем. Да, лучше мужем! Произнеси это, Инчили! Скажи «муж»! Я хочу это услышать.

«Прости меня, Ботвелл», – сказала она про себя и, глядя прямо в глаза Чикала-заде, произнесла:

– Муж мой!

Глаза визиря полыхнули огнем, и она почувствовала, как по всему телу разливается тепло. Он улыбнулся ей.

– Ты что-то чувствуешь, не правда ли? Не пугайся: Хаммид добавил в вино что-то такое, благодаря чему мы сможем растянуть удовольствие. Этой ночью мы будем любить друг друга снова и снова.

Она вздрогнула, ужаснувшись тому, что стояло за этими словами. Затем он велел ей опуститься перед ним на колени, а когда она повиновалась, положил руки ей на голову, ухватил за волосы и, чуть надавив, потребовал:

– Вкуси меня, моя сладкая, как я вкушал и еще вкушу тебя.

Сердце ее забилось как барабан, когда перед ней появилась подрагивающая мужская плоть, выступавшая из густой поросли жестких черных волос.

– Повинуйся мне! – резко прозвучал его голос.

Дрожащей рукой она обхватила его мужское достоинство, лизнула кончик, а потом, поняв, что другого выхода у нее нет, обхватила его горячими губами и стала сосать.

– Аллах! О Аллах! – зарычал он от восторга.

Через несколько минут он поднял ее и опрокинул на постель. Его губы тут же завладели ее ртом, и по мере того как все более страстными становились поцелуи, Катриона чувствовала, как все ее тело будто охватывает пламя. Его прикосновения так возбудили ее, что она потеряла всякий контроль, стала извиваться под ним, как сумасшедшая, издавая дикие крики и стоны. Его длинные опытные пальцы искусно ласкали ее лоно, разжигая желание, и она молила его усилить ласки, выгибалась всем телом, помогая ему добраться до самых заветных уголков, чтобы открыть ей еще неизведанные удовольствия. Хаммид постарался на славу – и внушением, и снадобьем, добавленным в вино, – довел ее до неистовства.

– Ты подобен быку, муж мой! Мощному черному быку! – выдохнула Кэт.

Серо-голубые глаза сверкнули в ответ:

– А ты, возлюбленная, подобна подруге быка – нежной золотой телочке. Встань скорее на колени, обопрись на локти, и я буду любить тебя, как бык любит телочку.

Он быстро повернул ее на живот, поставил в кровати на колени, оседлал и тут же испустил вздох наслаждения: Инчили ждала его, жаркое и влажное тепло обволокло его, свисавшие груди затрепетали под ласками его рук. Она задыхалась от восторга, пока он скакал на ней, издавая гортанные крики, и она тоже кричала от волн наслаждения, накатывавшихся одна за другой. Этому, казалось, не будет конца. Совершенно неистощимый, он вонзался в нее все глубже и глубже, снова и снова, пока сознание не покинуло ее.

Когда Катриона очнулась, он перевернул ее на спину и с тревогой посмотрел в лицо. Она подняла тонкую руку, нежно погладила его по щеке и слабым голосом сказала:

– Все хорошо… Чика.

И тут же почувствовала, как он опять разводит ей ноги. Над ними медленно скользила луна, оставляя после себя бездонное черное небо.

Глава 52

Френсис Стюарт-Хепберн, добравшись до Авеллино, обнаружил, что разбойники, наводившие ужас на всю округу, исчезли так же внезапно, как и появились. Единственными удручающими следами их пребывания остались сожженные дотла фермы, свежие могилы и запуганные женщины и дети.

Несколько дней Ботвелл со своими людьми прочесывал всю округу. Никого не обнаружив, они вернулись на виллу «Золотая рыбка», но их встретил опустевший дом и шесть свежих могил в саду.

К счастью, рассудок графу сохранил старший садовник Карло, ожидавший его возвращения.

– Паоло, Мария и девушки-служанки, – сказал он, кивнув на могилы. – Маленькая Мэй живет у меня. Синьора графиня и Сюзан были похищены. Пойдемте, милорд, девушка сможет рассказать вам больше. Она была в доме, но ей удалось спрятаться и спастись. Я не знаю подробностей, она почти ничего не говорит с тех пор, как прибежала к нам три недели назад, но вам, думаю, все расскажет.

Увидев вошедших, Мэй, всхлипывая, бросилась в объятия Конелла.

– Это было ужасно! Пираты увели хозяйку и Сюзан.

Конелл взял девушку за плечи и слегка встряхнул.

– Успокойся и подробно расскажи нам, что произошло.

Глотая слезы, девочка постепенно успокоилась и заговорила:

– Когда вы уехали, утром, на рассвете, нас разбудили ужасные вопли. Миледи стояла у окна. Когда мы подбежали и выглянули наружу, то увидели, что в саду полно турецких пиратов! Паоло был уже убит: они отрубили ему голову, когда он собирал зелень к завтраку. Марию и девушек они… они… а потом перерезали горло…

Она опять заплакала, и Ботвелл погладил ее по голове.

– Не надо, девочка, понятно и так, что произошло. Расскажи лучше, как ты спаслась, что знаешь о судьбе моей жены и своей сестры.

Две крупных слезы скатились по щекам девушки, но она справилась с собой и продолжила рассказ:

– Миледи велела нам обеим спрятаться в сундук с бельем, но Сюзан отказалась, заявив, что ей нечего бояться, мол, она уже не девственница. Но это была неправда, милорд, я точно знаю.

Не в силах справиться со своими чувствами, Мэй опять расплакалась.

Мужчины дали ей несколько минут, чтобы успокоиться, потом Ботвелл негромко попросил:

– Продолжай, девочка. Это очень важно.

– Они спрятали меня в сундук и велели сидеть тихо до тех пор, пока все не успокоится, а потом бежать к Карло и оставаться там до вашего возвращения. Уже из сундука я услышала, как дверь в спальню выбили и в комнату вломились пираты, но ни миледи, ни Сюзан они не тронули, только увели с собой.

– Они говорили еще о чем-нибудь? – спросил Конелл.

Девушка задумалась на минуту, потом ее лицо посветлело.

– Да! Их капитан очень вежливо обращался с миледи. Он сказал, что его зовут… что-то вроде Каротин. Еще он сказал, что у него приказ доставить миледи к великому визирю, Чика-как-то-там-паше.

– Святая Мария! – воскликнул Карло.

Он ничего не понял из рассказа девушки, поскольку она говорила на своем языке, но разобрал имена, которые она произнесла.

– Хайр-ад-дин, милорд, – возбужденно произнес Карло. – Капитан Хайр-ад-дин – тезка, а некоторые говорят, что даже внук великого капитан-паши, служившего Сулейману Великолепному! Сейчас этот пират служит лично Чикала-заде, великому визирю Оттоманской империи.

– Но зачем какому-то проклятому турку понадобилась моя жена?

Карло почувствовал себя неловко, ведь тех, кто сообщает плохие новости, не любят, и тем не менее лорд должен знать правду.

– Чикала-заде-паша турок наполовину. Его отец – граф ди Чикала, милорд. Он также приходится старшим братом графине ди Ликоза.

– Я своими руками убью эту суку, – жестко проговорил Ботвелл.

– Если только я не доберусь до нее раньше, – негромко добавил Конелл.

Не сговариваясь, они вышли из дома садовника, сели на своих лошадей и поскакали к дому графа ди Ликозы.

Если в окрестностях виллы «Золотая рыбка» царила тишина, то вилла «Дель Маре» и вовсе пугала безмолвием. Ботвелл поначалу было решил, что здесь вообще никого нет, но когда они въехали во двор, то навстречу им вышел слуга, чтобы принять их лошадей, а потом и другой, чтобы проводить к Альфредо ди Ликозе.

– Я хочу видеть Анжелу, – без предисловий заявил Ботвелл.

– Вы опоздали, друг мой. Она арестована инквизицией. Завтра днем ее сожгут на костре на рыночной площади Неаполя.

– Вы навещали ее? С ней еще можно поговорить? Вы знаете, где она находится? Она отправила мою жену в рабство, в гарем своего брата! Я должен поговорить с ней, прежде чем она умрет!

– Так вот в чем дело, – вздохнул Альфредо ди Ликоза. – Ее слуга, Барто, был схвачен, когда подавал сигнал турецким пиратам. Он сослался на ее приказание, а кроме того, обвинил ее в колдовстве, заявив, что она завладела его душой, и он не мог ничего поделать. Естественно, инквизиция прослышала про это, и за ней пришли. Они будто ждали чего-то подобного, поскольку Анжела никогда не скрывала своего презрения к церкви. В нее словно бес вселился! Она даже не пыталась хоть как-то защитить себя. По-моему, ей просто было все равно. Они не стали тратить время на пытки и сразу приговорили ее к костру, но ее, похоже, это абсолютно не тронуло.

– Где они содержат ее, Альфредо?

– В тюрьме инквизиции в Неаполе. Я пойду с вами, и давайте захватим еще епископа Паскуале, он поможет получить необходимое разрешение.

Ботвелл кивнул.

– Скажите мне, Альфредо, есть ли что-нибудь такое, чего Анжела боится? Мне нужно заставить ее говорить.

– Змеи, – усмехнулся граф. – Анжела смертельно боится змей.

Ботвелл взглянул на Конелла:

– Давай к садовнику.

Тот согласно кивнул.

– Как только я раздобуду этих тварей, буду ждать вас у перекрестка Сан-Дженаро по дороге в Неаполь.

Конелл тронулся в путь, а Ботвелл – повернулся к графу:

– Прости меня, Альфредо, я не хочу усугублять твое горе: ведь ты любишь Анжелу, – но я хочу вернуть свою жену. Если для этого надо побывать на небесах или в аду, я готов.

– Вы никогда не увидите ее, Франциско. Если Анжела отправила Катарину к Чикала-заде-паше, считайте, что ваша жена пропала. Даже если вам когда-нибудь удастся добраться до Стамбула, она будет либо уже обесчещена, либо мертва. Примиритесь со своей потерей и примите ее, как я принял свою.

– Никогда! Ты думаешь, из-за того, что ее принудят с кем-то жить, я откажусь от нее? Ни за что! Я приложу все силы, чтобы вернуть ее!

Граф ди Ликоза лишь грустно покачал головой, но, как и обещал, все же отправился вместе с Ботвеллом в Неаполь. Прежде всего они побывали у епископа Паскуале, который, выслушав их рассказ, сменил свое духовное одеяние на одежду для верховой езды и присоединился к ним.

Конелл уже поджидал их у перекрестка Сан-Дженаро с притороченной к седлу небольшой плетеной корзинкой. День уже клонился к вечеру, когда они достигли города. Если бы с ними не было епископа, они никогда не получили бы разрешения на свидание с заключенной. Все окна мрачной крепости были забраны решетками, а вход освещали дымящие смоляные факелы.

Уверенно подъехав к воротам, епископ потребовал немедленно впустить их и вызвать коменданта тюрьмы. Их впустили внутрь. Конелл отвязал от седла свою корзинку и тоже последовал за охранниками. В нос им ударила ужасающая вонь тухлых объедков, немытых тел и человеческих испражнений. Время от времени до их слуха доносились слабые стоны.

– О господи! – прошептал Конелл. – Мы, похоже, попали в преддверие ада!

Граф послал ему предупреждающий взгляд, а сопровождающие провели их по витым лестницам в кабинет коменданта, епископа Гвидо Массини.

– Мне приходилось слышать о вас, милорд, – обратился он к Ботвеллу. – В вашей стране ходили всякие разговоры о колдовстве… а вы, насколько я понимаю, еретик.

– Нет, Гвидо, – возразил епископ Паскуале. – Лорд Ботвелл осознал все ошибки своего поведения и вернулся в лоно святой церкви, женился, и его супруга самая добродетельная и преданная женщина. Они вдвоем регулярно посещают мессу и вносят чрезвычайно щедрые пожертвования.

– Весьма рад это слышать. Так чем я могу вам помочь, милорд?

– Здесь содержится заключенная Анжела ди Ликоза, и нам нужно с ней поговорить. Она организовала похищение жены лорда Ботвелла турецкими пиратами. До того как ее казнят, мы должны узнать, какие указания она им дала.

– Нет конца злодеяниям этой женщины! – в гневе бросил епископ Массини. – Да, конечно, вы можете поговорить с ней, но даже если она вам что-нибудь скажет, почти нет надежды вырвать вашу жену из рук неверных.

– Но я должен! Слышите? Должен! – воскликнул граф, и епископ со вздохом сказал:

– Я выпишу пропуск.

– И для капитана моей стражи.

Епископ перевел взгляд с расстроенного лица графа на угрюмое лицо Конелла, потом на корзинку:

– Что это у вас там? Впрочем, нет, я не хочу ничего знать. Если удастся что-нибудь узнать, на обратном пути заходите, и мы поговорим за бокалом вина.

Потом он повернулся к остальным:

– Можете подождать их здесь, если не хотите присоединиться.

Френсис взглянул на Альфредо ди Ликозу, но тот покачал головой.

– Я уже с ней попрощался и больше видеть ее не хочу.

Ботвелл и Конелл последовали за стражником, который повел их вверх по лестнице.

– Муж позаботился, и она сидит в довольно приличной камере, – попытался тот завязать разговор. – Обычно ведьмы сидят внизу, с крысами.

– Мы должны поговорить с ней наедине, – холодно отреагировал Ботвелл. – Вы останетесь снаружи и, что бы ни услышали, не входите, пока мы вас не позовем.

– Конечно.

Наконец стражник остановился, отыскал нужный ключ и, открыв дверь, впустил их в камеру. Анжела ди Ликоза стояла спиной к ним и смотрела в зарешеченное окно.

– Если вы очередной священник, то пойдите прочь!

Поскольку ей никто не ответил, она обернулась и увидела вошедших.

– Франциско, милый! Стало быть, Бог существует!

Но взгляд Ботвелла был так холоден, что радость в ее глазах тут же померкла.

– Я пришел сюда лишь потому, что питаю надежду, что даже ты захочешь очистить свою совесть перед смертью и сказать, какую участь уготовила моей жене.

Анжела удивленно вскинула свои черные глаза и истерически расхохоталась. Стражник из коридора, услышав этот хохот, в недоумении пожал плечами, а заключенная вытерла выступившие слезы и пот с лица рукавом тюремного халата и с издевкой спросила:

– В самом деле, Франциско? Нет, ты просто невероятен! Да, я устроила похищение твоей жены, но Бог, видимо, на ее стороне, раз этого идиота, моего слугу, схватили. Итак, завтра я умру, увы… Что ж, я не смогла заполучить тебя, но не получит и она! – Она усмехнулась и добавила: – Но и это еще не все!

– Спрашиваю в последний раз: что ты придумала для нее?

Она медленно покачала головой, и тут Френсис не выдержал: схватил ее за волосы, намотал их себе на запястье и жестоко притянул к себе.

– Я не могу тратить время на тебя. Где моя жена?

Черные глаза сверкнули злобой, однако она не произнесла ни слова. Тогда Ботвелл сорвал с нее тюремный халат и грубо толкнул ее на топчан с соломенным матрацем, и, еще не поняв его намерений, она оказалась распятой и привязанной за руки и за ноги к ножкам топчана.

– Эй, охрана! – завизжала заключенная.

– Никто не придет, не старайся! А у меня есть разрешение коменданта добыть нужную информацию любым способом. Итак, что ты задумала?

Она с минуту холодно смотрела на него, а потом, подняв голову, плюнула в лицо. Ботвелл кивнул Конеллу, и тот приоткрыл плетеную корзинку, вынул короткую толстую зеленую змею и протянул графу. Тот обвил рептилию вокруг руки, удерживая за голову, и погладил. Та высунула раздвоенный язык и зашипела. С усмешкой Ботвелл опустил руку и поднес к соломенному матрацу, между раздвинутыми ногами Анжелы.

Графиня ди Ликоза пронзительно завизжала.

– Франциско! Умоляю! Забери ее! Забери!

– Итак, что ты сделала с моей женой?

Она металась, пытаясь вырваться из пут, в черных глазах полыхал звериный ужас, на губах выступила пена. А змея тем временем развернулась в струнку и медленно поползла к ее промежности. Анжела завопила, но так ничего и не сказала.

– Ее притягивает тепло и влажность твоего чрева, где уже побывало много таких, как она. Как только она удобно устроится внутри тебя и свернется в клубок, я достану из корзинки еще одну, и еще, и еще… пока твой живот не станет змеиным гнездом. Ты уже чувствуешь их внутри себя, Анжела? Восхитительные ощущения, не правда ли, дорогая?

Жесткий взор графа не отрывался от корчившейся на тюремном топчане женщины. На краткий миг изумление от его жестокости пересилило ее страх, но затем и он вернулся, превратившись в панический ужас, так что графиня не могла сделать и вдоха. В один момент воздух все же попал в ее легкие, и она выкрикнула:

– Она… у брата! Возьми змею! Все расскажу! Только забери ее!

Ботвелл брезгливо подхватил с матраца мерзкую рептилию и швырнул в корзину.

– Так говори же, сука, или я вывалю на тебя всю корзину!

– Я отослала твою драгоценную супругу своему брату Чикала-заде, великому визирю султана. Он всем известный ценитель женской красоты и, как говорят, великолепный любовник. Она уже скоро будет там. Старший евнух отправит ее в баню, потом, раздетую донага, осмотрит. Если она получит его одобрение – а я уверена, что так и будет, – то в ту же ночь брат насладится ее телом.

– Ну, ты и дрянь! – прорычал Ботвелл.

Анжела ди Ликоза рассмеялась.

– Ты никогда больше не увидишь ее! Она потеряна для тебя навсегда! Вскоре она будет лежать под моим братом и стонать от вожделения. – Голос ее понизился до интимного шепота. – Он научит ее ублажать его самыми изысканными способами. Тебе же не останется ничего иного, кроме как вспоминать о ней, зная при этом, что ею наслаждается другой мужчина! – Тон Анжелы приобрел бархатистые ноты, и она продолжила почти ласково: – Подумай об этом, Франциско. Только представь: копна ее волос разбросана по подушке, длинные ноги широко разведены в стороны, все естество готово принять восставший орган повелителя. Она будет молить его о милости. Как и сотня таких же красоток, она будет изо всех сил бороться за его внимание.

Ботвелл был так поражен услышанным, что не смог больше ни мгновения находиться рядом с этим чудовищем в женском облике. Рывком распахнув дверь, он вышел наружу, а Конелл медленно подошел к осужденной на смерть женщине и несколько мгновений молча смотрел на нее. Анжелу охватил страх: в его взгляде не было ни интереса, ни вожделения – вообще никаких чувств.

– Ты исчадие ада, – наконец произнес он едва слышно. – Но не думай, что ты выиграла. Мы во что бы то ни стало вернем ее. Не для того я присматривал за ней с детства, чтобы жизнь ее закончилась таким образом.

Он наклонился и разрезал связывавшие ей руки и ноги путы. Но прежде чем она сообразила, что он задумал, содержимое корзины оказалось у нее на коленях.

Камеру он покинул с улыбкой, больше похожей на волчий оскал, и, услышав дикие вопли за спиной, приказал стражнику:

– Закрой камеру и не открывай до утра.

Конелл Мор-Лесли не был ничуть удивлен, когда на следующий день услышал, что ночью за душой графини Анжелы ди Ликоза пришел дьявол, а в память о своем посещении оставил ее мертвое тело и клубок змей. Толпа, собравшаяся на рыночной площади в ожидании, как ее заживо сожгут на костре, была разочарована: к столбу было привязано и сожжено уже мертвое тело.

Глава 53

Конелл Мор-Лесли позволил графу Ботвеллу предаваться своему горю целые сутки, потом потащил в турецкие бани, где два дюжих банщика отмыли пьяного графа дочиста и привели в чувство, а затем, уже в парной очистили все поры его тела и дали выход вместе с потом остаткам алкоголя. Закончив все процедуры, его окатили теплой ароматной водой и позволили поспать на подогреваемом мраморном блоке в предбаннике. Через час его разбудили, напоили крепким турецким кофе, и его вырвало всем, что еще оставалось в желудке, а затем препроводили в другое отделение бани, где побрили и еще раз обмыли. Наконец, он – чистый и трезвый – был облачен в собственные одежды, которые Конелл захватил с собой. Все его старые вещи были сожжены. Банщикам хорошо заплатили, и те с поклонами препроводили графа на улицу, где его уже ждал верный капитан.

После всех этих процедур Ботвелл так ослаб, что едва смог подняться в седло, когда ему это удалось, принялся осыпать Конелла последними словами, но тот лишь усмехнулся и просто сказал:

– Я тут неподалеку нашел таверну, хозяин которой, англичанин, умеет мастерски готовить говядину.

Он поехал вперед, прокладывая графу путь на улицу Роза-Англо. Стол в отдельном кабинете уже поджидал их. Хозяин таверны, уроженец севера Англии, лично подал им полупрожаренный бифштекс с кровью и по внушительному куску йоркширского пудинга. На столе стояла также глиняная миска с артишоками в масле и уксусе, небольшой бочонок свежего масла и лежал горячий хлеб с хрустящей корочкой. В нескольких графинах, наполненных доверху, пенился коричневый эль, при виде которого брови Ботвелла полезли на лоб.

Хозяин таверны усмехнулся, сверкнув крепкими зубами:

– Да, милорд! Это настоящий октябрьский эль! Я варю его сам и разливаю по бочкам, что весьма непросто в этих местах!

Ботвелл сел за стол, и хотя не был особо голоден, запах жареной говядины произвел на него магическое действие, и он потянулся за солонкой. Спустя полчаса, откинувшись на спинку кресла, сытый и довольный, граф сказал:

– Спасибо тебе, Конелл.

Капитан охраны усмехнулся и кивнул.

– Я позволил себе обратиться к мистеру Кира. Он, вероятно, уже ждет нас, милорд. Отделение их банка есть в Неаполе.

– Он готов нам помочь?

– Возможно, милорд.

Ботвелл поднялся из-за стола и протянул владельцу таверны монету.

– Благодарю вас, сэр, – пробормотал тот, несколько опешив, когда увидел какую. – В любое время буду рад и сочту за честь обслужить пограничного лорда!

Но Ботвелл уже был в седле и направлял коня в сторону еврейского квартала, где жила семья Пьетро Кира. Конелл смотрел на графа с улыбкой, довольный, что сумел вывести его из состояния самобичевания. Когда они оказались в доме банкира, их тут же проводили в самую лучшую гостиную, и слуги поспешили принести вино и бисквиты.

Вскоре из глубины дома появился и сам Пьетро Кира, элегантный господин, облаченный в длинную темную мантию, отороченную мехом, с крупной золотой цепью на шее.

– Мне крайне жаль встречаться с вами, милорд, в таких обстоятельствах, – сказал хозяин дома, пожимая руку лорду Ботвеллу. – Давайте присядем, и вы расскажете мне все, что знаете.

Граф повторил то, что узнал от юной Мэй и самой Анжелы ди Ликоза.

– Да, – кивнул банкир, – нам известно то же, что и вам, и хорошо, что наши данные совпадают. Мы уже отправили сообщение главе нашего клана в Стамбул. Не бойтесь за свою жену, милорд: там есть наши друзья, и когда придет время, мы с ней свяжемся. Дама она отважная и находчивая.

– Я отправлюсь в Стамбул при первой же возможности, синьор Кира.

– Разумеется, милорд, но не сейчас. Сначала мы должны получить подтверждение, что графиня благополучно прибыла туда, ей ничто не угрожает, и с ней установили контакт наши люди. Если вы объявитесь в столице султана сейчас и потребуете вернуть жену, это может кончиться чрезвычайно печально и для вас и, возможно, даже для нее. – Банкир вздохнул. – Султан Мухаммед – человек весьма неуравновешенный: то выказывает себя большим любезником, то проявляет невероятную жестокость. Он очень любит своего визиря. Если Чикала-заде-паше пришлась по нраву ваша супруга, а вы появитесь с требованием вернуть ее, то быстро можете стать покойником, милорд. Давайте двигаться медленно и осторожно. Графиня сейчас в полной безопасности. Чикала-заде-паше нет смысла причинять ей вред.

– Но как я смогу вызволить ее, синьор Пьетро? Как?

– Когда мы узнаем, как следует оценивать ситуацию с вашей женой, милорд, тогда и начнем предпринимать какие-то меры. Возможно, пойдет речь о выкупе, но мне кажется, придется похитить ее. А пока, милорд, возвращайтесь, пожалуйста, к себе на виллу и ждите от меня известий. Кстати, я думаю, вы должны знать, что все деньги вашей жены в вашем полном распоряжении. Перед тем как отправиться сюда, в Неаполь, она оставила распоряжение банковскому дому, на случай если с ней что-то произойдет, что наследником всего ее состояния становитесь вы и ваши дети.

Ботвелл выглядел явно огорченным.

– Я не могу взять из ее средств ни пенни.

Конелл негромко возразил:

– Но чтобы содержать виллу, нужны средства, милорд. Почему бы вам просто не отсылать все счета синьору Кира? Он будет вести строгую бухгалтерию. Я знаю, что вы никогда сами не воспользуетесь ее средствами, только вряд ли и она обрадуется, когда вернется домой, если вы умрете от голода.

Ботвелл печально кивнул с отсутствующим видом.

– Поступай как считаешь нужным, Конелл, доверяю это тебе.

Конелл опять повернулся к банкиру.

– Ваши посланники быстрее наших, синьор Кира. Не будете ли вы так любезны известить молодого графа Гленкирка, что детей пока не надо отправлять к миледи? Она просила об этом, но сейчас, разумеется, не время.

– Мы позаботимся об этом, капитан, – кивнул Пьетро, раздумывая в этот момент о том, какое сообщение следует послать своему дяде в Оттоманскую империю.

Стамбул был родиной всего семейства Кира. Некогда небольшой купеческой еврейской семье удалось, благодаря основательнице рода Эстер Кира, подняться и стать одними из самых влиятельных банкиров во всей Европе и Азии.

Родилась Эстер Кира в 1490 году, а в возрасте шести лет осиротела. Ее вместе с младшим братом Иосифом взяла семья старшего брата их отца. В двенадцать лет Эстер уже ходила по домам с товарами, поставляя редкие вещицы женщинам в гаремах богачей, в шестнадцать ей уже позволялось бывать в султанском гареме. А в двадцать ей наконец-то чрезвычайно повезло: судьба свела ее с Сирой Хафиз, матерью Сулеймана Великолепного, и девушка пришлась той по душе. В результате в 1520 году, когда султан Сулейман занял трон, Эстер Кира и ее семья были навечно освобождены от всех налогов за услуги, оказанные престолу. Никто, в том числе и семья Эстер, так никогда и не узнал, в чем заключались эти услуги, но оспаривать волю султана никому и в голову не приходило.

Учитывая ценность Эстер, ее дядюшка проявил предусмотрительность и выдал замуж за своего младшего сына. А когда умер старший бездетный сын, то все огромное банковское дело унаследовали сыновья Эстер. И это было вполне справедливо, поскольку именно ее усилия обеспечили процветание дела и усиление влияния рода Кира.

Ну а поскольку Эстер была фавориткой матери Сулеймана, то в том же статусе ее воспринимала и любимая жена султана, Хюррем-кадин, что позволило ей подружиться с фавориткой султана Селима II Нур-у-Бану и фавориткой Мурада III Сафийе. Сафийе же стала матерью нынешнего султана. Эстер Кира было уже сто восемь лет, причем она не выказывала никаких признаков угасания, и самым большим наслаждением для нее оставалась хорошая интрига. Наступившие времена, как она часто жаловалась, какие-то уж очень скучные, не то что прежние.

Ныне же главой банковского дома Кира был пятидесятитрехлетний внук Эстер – Эли, сын ее старшего сына Соломона, недавно умершего на девятом десятке лет. Эли Кира в высшей степени смутила просьба его двоюродного брата Пьетро, поскольку ему, никогда ни в малейшей мере не преступавшему закона, предлагали совершить преступление: похитить женщину из гарема высшего чиновника Оттоманской империи. Следуя, однако, правилам, которым привык подчиняться с детства, он немедленно отправился проконсультироваться с бабкой.

Ее некогда блестящие, черные как смоль волосы стали теперь белоснежными, но похожие на ягоды черной смородины глаза не потеряли своей живости. Если бы Сира Хафиз, прабабка Катрионы, была жива, то сразу узнала бы свою старинную подругу.

– Мне надо, – сказала она своему озабоченному внуку, – нанести визит Латифе-султан. Если эта женщина, супруга Ботвелла, действительно в гареме Чикала-заде-паши, принцесса должна об этом знать. Но если красотка хоть в чем-то похожа на Чиру, да смилуется Яхве над бедным визирем!

Она расхохоталась, и банкир тут же усомнился в правильности своего поступка, но он был человеком чести и считал, что его семья обязана процветанием Эстер.

Латифа-султан обрадовалась, когда ей доложили о визите Эстер Кира.

– Давненько вы у нас не были! – посетовала супруга паши, распорядившись устроить старушку как можно удобнее и приказав служанке принести сладкого шербета и палочки липкой пастилы, до которой та была великой охотницей.

– О, я уже по другую сторону времени, дитя мое, – вздохнула Эстер Кира, – и теперь не часто выхожу из дому, чтобы встретиться с друзьями: силы не те.

Латифа-султан склонила голову.

– Вы знаете, как я рада вам, но все же не думаю, что вы решили рискнуть своим здоровьем ради обычного визита вежливости.

Пожилая дама кивнула и без обиняков заявила:

– Ты права. Меня интересует женщина, которая недавно попала в гарем твоего мужа.

– Да таких много, Эстер. Гарем пополняется каждую неделю.

– Не стоит лукавить, дитя мое, я давно живу на свете. Ты отлично знаешь, о ком идет речь.

– Инчили, – негромко произнесла Латифа. – Я совершенно уверена, что вы имеете в виду ее.

– Что вы знаете о ней, дорогая?

– Весьма немногое, Эстер. Ее прислала моему господину его сестра, и он от подарка без ума. – Немного помолчав, Латифа добавила: – Это еще не стало всеобщим достоянием, но Чикала-заде – с моего позволения, разумеется, – взял Инчили своей второй женой.

Эстер Кира глубоко вздохнула.

– Да, теперь я уверена, что это та самая женщина, которую я имела в виду. Вы познакомите меня с ней, Латифа-султан?

– Но кто она такая, Эстер? И как вы узнали о ней?

Поскольку никто их не слышал, старая дама решилась довериться принцессе, ибо нуждалась в ее помощи.

– Это знатная дама, аристократка, представительница старинного рода Лесли, – начала свой рассказ старушка. – Ее первым мужем был хорошо известный в своей стране человек, а вторым – пограничный лорд. Случилось так, что ее возжелал сам король и решил сделать своей любовницей. Также ее обожал и король Франции и хотел видеть при своем дворе. А вот то, о чем я вам скажу сейчас, должно оставаться тайной даже для Чикала-заде-паши. Вы согласны хранить ее?

Латифа кивнула.

– Так вот: вторая жена вашего мужа приходится правнучкой самой Сире Хафиз. Восемьдесят лет назад я тайком вынесла самого младшего из сыновей Сиры Хафиз и Селима Первого, принца Карима, из старого гарема и переправила на борт судна, отправлявшегося в Шотландию. Его сопровождал мой брат Иосиф.

Маленькому принцу было тогда шесть лет, и он стал последним из сыновей Селима. Сира Хафиз боялась, что, когда ее муж умрет и трон займет старший сын Сулейман, ребенок будет для него помехой. Она не хотела, чтобы его убили. Хоть Сулейман и любил младшего брата, ему пришлось бы все равно от него избавиться, чтобы обеспечить себе спокойное правление.

В то лето в городе бушевала эпидемия чумы, и мы с Сирой Хафиз обставили все так, будто маленький принц умер от болезни. Она поместила его отдельно от всех, а я через несколько дней тайком принесла ей мертвое тело ребенка такого же роста, что и принц Карим, а живого принца вынесла тем же путем. Так что те кости, что покоятся в могиле принца Карима, принадлежат вовсе не ему, а тому бедному безымянному мальчику.

И именно поэтому, дитя мое, семейство Кира было избавлено от уплаты всех налогов, когда султан Сулейман стал нашим правителем. Но ни он, ни его отец, вообще ни один человек в этой стране, не знали, что принц Карим остался жив. А в Шотландии, родной стране Сиры Хафиз, только мой брат Иосиф и ее брат и отец знали, кто были истинные родители ребенка.

Латифа не смогла скрыть удивление и так вытаращила глаза, что старая Эстер Кира рассмеялась.

– Это еще не все, дитя мое! Это только начало интриги! Если бы ты открыла гроб великой Сиры Хафиз, то не нашла бы там ничего, кроме камней! Дважды Хюррем, любимая жена Сулеймана – да проклянет Аллах ее память! – пыталась отравить мою дорогую госпожу. Сира знала только два способа остановить это: либо должна была уйти она сама, либо Хюррем. Единственной слабостью Сиры Хафиз была любовь к сыну. Она разыграла собственную смерть и вернулась на родину, но перед этим предупредила султана Сулеймана, чтобы опасался Хюррем в будущем. Он плакал и возражал против ее тайного ухода, но наказ не выполнил, за что и поплатился. Хюррем избавилась от двух лучших сыновей Сулеймана – принцев Мустафы и Баязета. Это привело к тому, что на трон Оттоманской империи взошел ничтожный Селим Второй.

Ты знаешь, когда Сира Хафиз умерла на самом деле? В тот же самый день, что и султан Сулейман! Так что Инчили приходится правнучкой Сире Хафиз и султану Селиму, а принцу Кариму внучкой, как ты – правнучка Фирузи-кадин и султана Селима, а также внучка Гюзель-султан. – От удовольствия старушка аж зарделась и закивала. – У Латифы-султан и Инчили гораздо больше общего, чем муж!

– Но знает ли она о своих знаменитых предках, Эстер?

– Это мне неизвестно, моя принцесса, но можно предположить, что какую-то часть истории знает.

– Тогда почему она ничего не говорит?

– Возможно, потому, что не представляет, как использовать эти знания, поскольку еще не решила, каким образом бежать отсюда.

– Бежать? Великие небеса, Эстер! Почему она должна отсюда бежать? Мой господин сходит по ней с ума, у нее есть все, что можно купить за деньги.

– Но нет главного – свободы, дитя мое. В ее стране женщины свободно ходят куда хотят, а что до роскоши, то ее этим не удивишь – она баснословно богата. Куда важнее другое… За два месяца до своего похищения она вышла замуж за человека, которого горячо любила многие годы. Он отвечал ей взаимностью и если бы не мой неаполитанский племянник, который взывает к его благоразумию, то он давно уже был бы здесь с отрядом, чтобы отбить ее силой. Ты должна помочь мне организовать ее побег.

– Я не хочу причинять боль моему повелителю. Он любит Инчили, как никого не любил, – даже меня.

– Послушай меня, дитя мое. Если характер Инчили хотя бы на одну десятую похож на прабабкин, то она непременно попытается бежать отсюда и предпочтет умереть, чем провести всю жизнь в разлуке с любимым мужем. Разве это не причинит еще большую боль твоему повелителю? Чикала-заде человек гордый, и если женщина открыто отвергнет его, это нанесет ему страшный удар. Пока что ты занимаешь почетное место в его сердце и в его доме, но если Инчили останется здесь, то довольно скоро он поставит ее выше тебя. Ваша королевская семья будет публично опозорена, а это означает, что придется вмешаться султану. Кто знает, что он предпримет?

Латифа-султан несколько мгновений раздумывала, и с лица ее не сходило выражение удрученности, – потом вдруг хлопнула в ладоши, и в комнату вошла служанка.

– Ступай к леди Инчили и позови ее сюда, я хотела бы представить ее своей старинной знакомой.

Когда рабыня вышла, Латифа повернулась к Эстер Кира.

– Я видела ее всего раз. Она очаровательна, но я уверена, что повелитель не примет за нее никакого выкупа. Он влюблен как мальчишка и не может ни минуты провести без нее.

– А что, по-твоему, чувствует она? – спросила гостья.

– На людях очень сдержанна и покорна, а какова в спальне – мне неведомо. Она даже не пытается с кем-нибудь подружиться, а общается лишь со служанкой, которая прибыла вместе с ней. Другие женщины гарема ужасно ревнуют к ней господина, да и я не исключение.

Эстер Кира улыбнулась, погрузившись в свои воспоминания.

– Ее прабабка тоже была первой красавицей, с гривой волос совершенно невероятного оттенка красного золота и зелеными глазами, в которых плясали золотистые искры. Султан Селим боготворил ее, но что самое странное, три другие его жены тоже ее любили. Ах, дитя мое! До чего же славные то были времена! Четыре женщины султана были самоотверженные и заботились не столько о себе, сколько о процветании династии и империи. Не то что эти существа из нового гарема, что только едят и сплетничают!

Все это началось, как ты знаешь, с проклятой Хюррем и было продолжено матерью султана, Сафийе, которая сейчас борется с фаворитками не только своего сына, но и внука! Некогда султаны были сильными правителями и великими воинами вроде твоего повелителя Чикала-заде-паши. Это коварные жены и матери погубили их! – страстно заключила гостья.

Едва прозвучали ее последние слова, дверь в комнату открылась, впустив красивую женщину.

– Добрый день, Латифа-султан, – вежливо кивнула она принцессе. – Я пришла по вашей просьбе. – Когда взгляд ее зеленых глаз остановился на Эстер Кира, в них промелькнуло недоумение. – Но ведь этого не может быть! – воскликнула Катриона.

– Но это есть! – торжествующе воскликнула дама. – Мне сто восемь лет, правнучка Сиры Хафиз. Тебе, должно быть, очень подробно меня описали, если ты сразу же меня узнала.

– Вы и правда Эстер Кира?

– Да, дитя, это я, а Латифа-султан – твоя кузина, поскольку она приходится правнучкой моей госпоже Чире, любимой подруге Фирузи-кадин, которая была второй женой вашего общего прадеда. Встаньте рядом, мои дорогие, вы должны стать подругами, как они.

Женщины несколько секунд смотрели друг на друга, а потом Латифа протянула к Катрионе руки.

– Подойди, Инчили. Если мне предстоит тебе помочь, мы должны стать подругами и научиться друг другу доверять.

Катриона взяла ее ладони в свои и призналась:

– Мне раньше было здесь очень страшно, но если у меня есть друзья, то можно ничего не бояться. Благодарю тебя, Латифа, а также вас, Эстер Кира.

– Ах, дитя, – сказала гостья, – ты так похожа на мою госпожу Чиру, когда улыбаешься, но в остальном я бы тебя не узнала.

– Говорят, я похожа на свою прабабку, – сказала Катриона.

Женщины уселись вокруг низенького столика, и Эстер подалась вперед.

– Твой муж, дорогая, по-прежнему в Неаполе, хотя удерживать его там с каждым днем становится все труднее. Если захочешь написать ему, я позабочусь, чтобы послание доставили. Нам нужно подумать, как устроить твой побег. Наберись терпения, а уж мы постараемся.

– Вместе со мной была похищена моя служанка. Я не могу оставить ее здесь.

Эстер Кира пожала плечами и философски заметила:

– Если что-то невозможно для одного, то для двоих это невозможно лишь чуть больше.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошел Чикала-заде-паша. Латифа и Катриона быстро встали и изящно склонились в поклоне.

– Эстер Кира, – прогудел визирь, – мне сообщили, что вы навестили нас, старинная подруга. Что привело вас в мой дом?

– Я пришла взглянуть на новую красотку, завоевавшую ваше каменное сердце, мой господин. А Латифа-султан сказала, что слухи, которые ходят в городе, истинная правда: вы взяли вторую жену. Вот почему я здесь. В обществе ваших жен я чудесно провела время, мы вволю посплетничали.

Визирь расплылся в улыбке и жестом собственника обнял обеих жен за плечи.

– Да сам султан позавидовал бы мне! Не правда ли, Эстер? Разве моя Латифа не прекрасна?

Принцесса не могла оторвать обожающего взгляда от супруга, который посмотрел на нее хоть и с любовью, но без страсти, и тут же перевел голодный взгляд на Катриону.

– А разве моя Инчили не само совершенство, не редкая драгоценность?

Эстер Кира заметила и натянутую улыбку Катрионы, и напряженность во всем теле и подумала: «Эта женщина способна выжить в любых условиях. Мы непременно должны помочь ей вернуться к мужу».

Она дала знак рабыне, которая помогла подняться ей на ноги.

– Мне пора, мои дорогие. Была рада с вами повидаться. – Гостья стала прощаться, и когда рабыня помогла ей подняться, повернулась к визирю: – Вы ведь позволите вашим женам навещать меня, не правда ли, милорд?

– Разумеется, Эстер, разумеется! Инчили, полагаю, с удовольствием совершит прогулку по городу. Она уже жаловалась, что чувствует себя заключенной. Ведь так, моя голубка?

– Да, немного, мой господин.

– Тогда я скажу Хаммиду, что вы обе получили позволение выходить за покупками и гулять по городу, когда вам захочется, – разумеется, в закрытом паланкине и под надежным присмотром.

Хоть слова его и относились к обеим, смотрел он только на Катриону. Потом он повернулся к Эстер:

– Благодарю за то, что почтили своим присутствием мой дом. Латифа проводит вас и обеспечит эскорт. Пойдем, Инчили, я желаю твоего присутствия.

Оставшись вдвоем с гостьей, Латифа негромко произнесла:

– Вы видите, Эстер? Он сходит по ней с ума. Весь остаток сегодняшнего дня, вечер и ночь он не отпустит ее – разве что султан вызовет.

– Она не любит его, моя принцесса, а терпит, чтобы выжить и убежать. Она из той же породы, что и Сира Хафиз. Я увидела в ее глазах решимость, а в чертах лица – ту же твердость, что была у моей госпожи.

Латифа вздохнула:

– Но она действительно красива. Ничего удивительного, что Чика полюбил ее.

– Красота! – фыркнула дама. – Красота как цветок – очень быстро вянет, дитя мое. И если бы визирь любил ее только за красоту, то я сочла бы его глупцом. Подобно своей прабабке Инчили обладает множеством иных достоинств. Ну а теперь, дорогая, мне и правда пора. Проводи меня до паланкина.

Глава 54

Где бы Чикала-заде ни находился наедине со своей второй женой: в ее или в своей спальне, – она всегда должна быть обнажена. Свои густые волосы она зачесывала назад и собирала в косу, вплетая в нее украшенные драгоценными камнями ленточки. Ей было разрешено носить только тонкие золотые браслеты на руках и ногах. От нее требовалось исполнять абсолютно все его желания, и она не сопротивлялась, втайне надеясь, что это поможет ей выжить. Внешне всегда нежная и послушная, Катриона внутренне негодовала при каждом унижении. Неожиданно оказаться во времени, когда женщина ценилась куда ниже лошади, стало для нее ужасным потрясением.

Когда Чикала-заде-паша желал Инчили, все остальные рабы и рабыни немедленно покидали их. В частности, ему нравилось, когда она прислуживала ему в бане. Ей следовало сесть вместе с ним в ванну и нежно омыть его тело теплой водой с душистым мылом. После омовения они натирали тела друг друга ароматным маслом. Подобные процедуры всегда заканчивались бурным соитием.

Такое внимание вовсе не льстило Катрионе, она испытывала отвращение к ненасытной похоти визиря. Ее оскорбляли шлепки и щипки, как и вульгарные приглашения к совокуплению. Он готов был брать ее где придется и как ему заблагорассудится. Только неукротимый дух Катрионы и страстное желание бежать не давали ей сломаться.

Самым важным обстоятельством для Катрионы стала теперь дружба с Латифой-султан. Знание, что они двоюродные сестры, а их прабабки были лучшими подругами, сблизило женщин. Латифа рассказывала Катрионе истории, которые слышала от своей бабушки Гюзель. Тогда жены и дети принца Селима жили в гареме на побережье Черного моря. В рассказах этих, пронизанных любовью, чувствовалось также и уважение к Сире Хафиз.

– Как жаль, что я ее не знала! – сокрушалась Латифа. – Бабушка Гюзель и ее сестра, моя тетя Хали, всегда говорили о ней с такой любовью. Она относилась к ним как к собственной дочери, Нилуфер-султан.

– Она умерла, когда мне было всего четыре года, – рассказывала Катриона, – но я помню эту прекрасную величественную даму. Все внуки и племянники – а их было немало – беспрекословно слушались ее. В главном зале Гленкирка висит ее большой портрет, написанный незадолго до того, как она отправилась в Турцию. И мне все никак не удавалось совместить образ юной девушки с образом властной элегантной старой леди.

Латифа задорно блеснула глазами, подалась всем телом вперед и заговорила заговорщическим шепотом:

– Наша религия запрещает изображать человека и вообще живые существа, но Фирузи-кадин была художницей немалого таланта и написала много маленьких портретов членов семьи, а перед смертью передала их дочери, моей бабушке Гюзель, которая в свою очередь передала их мне. Сейчас покажу!

Она хлопнула в ладоши и велела девушке-рабыне, когда та появилась:

– Принеси красную лакированную шкатулку, которая лежит на дне обитого латунью большого кедрового сундука.

Латифа аккуратно поставила принесенную шкатулку себе на колени, почтительно открыла и осторожно подняла лоскут бархата с верхнего лотка, в котором находилось шесть овальных миниатюр с изображением двух мужчин и четырех женщин. Катриона узнала свою прабабку и ее лучшую подругу Фирузи-кадин, на которую ее праправнучка Латифа походила как две капли воды.

Принцесса улыбнулась.

– Прекрасные, не правда ли? Китаянка – это Зулейка-кадин, третья жена Селима Первого. Бунтарского вида девочка с янтарными глазами – это Сарина-кадин, его четвертая жена. Более молодой из мужчин – султан Сулейман, старший сын Чиры, а тот, что постарше, – султан Селим Первый.

Катриона внимательно разглядывала портреты людей и их отпрысков, чьи миниатюры лежали на нижних лотках. Особенно ее очаровал малыш с пухлыми щеками – как сказала Латифа, принц Карим, ее дед. Родившаяся в Шотландии и выросшая как шотландка, Катриона никогда не задумывалась о своих восточных корнях. И все же нельзя отрицать, что ее дед по материнской линии был урожденным принцем Оттоманской империи, даже если и прожил большую часть своей жизни как шотландец. Так что она имела столько же прав на дополнение «султан» к имени, как и Латифа, хотя никто никогда об этом не узнает.

– Для меня так странно осознавать, – призналась Катриона, – что некоторые из этих людей также и мои предки.

– Поскольку теперь ты знаешь это, дражайшая Инчили, разве тебе плохо среди нас?

Катриона терпеливо вздохнула: ее кузина прямо как ребенок! Она сказала негромко:

– Латифа, я попала на эту землю не девочкой, как в свое время Сира. У меня есть муж, ради которого я отказалась повиноваться своему королю, и аж девять детей. Не могу же я просто взять и выбросить всех их из своего сердца. Я не люблю господина. Любовь всей моей жизни – мой муж лорд Ботвелл.

Сглотнув ком в горле, она продолжила:

– Я знаю: ты любишь визиря, и после стольких лет совместной жизни должна желать ему только добра. Помоги мне бежать, кузина! Помоги вернуться к моему господину! Как бы ты себя чувствовала, если бы тебя похитили и принудили жить с другим человеком? Знаешь ли ты, что визирь постоянно заставляет меня ходить голой в его присутствии? Что мне позволено иметь на себе только ленточки и браслеты?

Латифа порозовела, деликатно откашлялась, а голос ее перешел в шепот.

– Я не знала, Инчили, но он всегда был очень чувственным. Именно поэтому я не имела ничего против, когда он обзавелся огромным гаремом. Другие женщины его ублажают, а я после рождения троих сыновей отказалась от всех этих утех. Да они мне и не особенно нравятся. А тебе?

– Только если с мужем. Всякий раз, когда мне приходится ублажать нашего повелителя, я не чувствую себя настоящей женщиной – скорее куклой, вещью. И это унизительно и причиняет мне боль.

Латифа кивнула и заговорила вдруг о здешних нравах.

– Однажды, несколько лет назад, Чика и мой кузен, султан Мухаммед, поспорили, кто за день лишит невинности больше девушек. Мухаммед выиграл: на его счету было двадцать четыре беззащитные девушки, но Чика отстал от него всего на одну. Потом они решили, что настоящим победителем будет тот, от кого больше из них забеременеют. И султан опять выиграл – у него оказалось шестнадцать, а у нашего господина только девять.

Катриона рассмеялась, а потом, посерьезнев, взмолилась:

– Латифа, ради бога! Давай завтра посетим Эстер Кира. Мне нужно обдумать, как бежать, иначе сойду с ума. И узнай, не нашел ли наш друг Хаммид каких-нибудь юных прелестниц, чтобы отвлечь господина от моей постели хотя бы на время!

Принцесса сочувственно кивнула, и на следующий день обе жены визиря отправились с визитом в дом Кира. Там Катриона получила возможность написать коротенькую записку Френсису, в которой заверила его в своей безопасности, любви и желании как можно быстрее соединиться с ним. В присутствии Катрионы письмо было немедленно отправлено, а затем, повернувшись к Эстер, она спросила:

– Как обстоят наши дела?

– Кое-что мне пришло в голову, но твоему мужу придется приехать в Стамбул. – Она взглянула на Латифу. – Иди погуляй по саду, дорогая. Когда Чикала-заде-паша спросит, знала ли ты, каким образом собиралась бежать Инчили, будет лучше, если ты честно ответишь «нет».

Принцесса кивнула в знак благодарности и оставила их наедине.

– Нужно, чтобы твой муж заранее прошел тем путем, каким вы будете возвращаться, чтобы двигаться без задержки. Ваши преследователи вряд ли будут ожидать, что вы выберете сухопутный маршрут, так что постарайтесь именно так и сделать, хотя бы частично.

Помолчав, старая леди продолжила:

– Вы покинете Стамбул на небольшом судне, пересечете Мраморное море и выйдете через Дарданеллы в море Эгейское, достигнете острова Лемнос, а оттуда отправитесь в Фессалию, к устью реки Пиньос. По ней вы подниметесь вверх до ее истока в горах. Плыть придется против течения. Когда Пиньос обмельчает настолько, что вы не сможете двигаться дальше, высадитесь на сушу и продолжите путь пешком через холмы вплоть до реки Вьосы, где вас будет ждать другое судно. На нем вы проделаете весь путь вниз по течению, выйдете в Адриатическое море и возьмете курс на Италию. Обе те реки протекают по малонаселенной местности: за исключением двух маленьких городков на Пиньосе, других там нет, – но всегда будет существовать опасность попасть в плен, поскольку весь путь в Италию лежит в границах Оттоманской империи. Если вас схватят, то не пощадят.

– Лучше смерть с Ботвеллом, чем жизнь с нелюбимым! – яростно воскликнула Катриона. – Но когда, Эстер? Когда?

Дама покачала головой.

– Вот уж не ожидала, что когда-нибудь встречу копию Чиры Хафиз. Чем это вас вскармливают в вашей дикой стране, что из вас вырастают такие решительные особы?

Лицо Катрионы озарила радостная улыбка.

– Нас вскармливают свободой, дорогая Эстер, – чистой свободой без ограничений – и независимостью! Так когда я смогу отряхнуть пыль этой страны со своих ног?

– Терпение, дитя мое! Сначала мы должны тайком переправить вашего мужа и его людей в Константинополь. Затем нам придется спрятать их здесь и ждать подходящего момента. В нужное время ты должна прийти в назначенное место со своей служанкой. Ничего с собой не бери: мы подготовим все, что вам понадобится.

– Вы сообщите мне, когда он прибудет?

– Нет, дитя мое, иначе ты не сможешь играть перед визирем роль любящей жены. Я свяжусь с тобой не раньше, чем придет время для побега.

Катриона почувствовала, как на глаза у нее навернулись слезы, и, с трудом проглотив ком в горле, проговорила:

– Вы правы: не следует подвергать его излишней опасности. – Затем ей в голову пришла неожиданная мысль. – Эстер, где жила моя прабабка, когда ее сын стал султаном?

– В старом гареме, но он пострадал от пожара и со времен Селима Третьего там никто не живет. А почему ты об этом спрашиваешь?

– А ее комнаты, случайно, не сохранились?

– Они были опечатаны по приказу султана после ее «официальной» смерти. Поскольку ее апартаменты находились в отдалении от остального гарема, огонь туда не добрался.

– Я хотела бы там побывать! В суматохе отъезда Сира Хафиз оставила там очень важную для нее вещь. Я знаю, где она лежит, и хочу ее забрать!

Глаза старой дамы возбужденно заблестели.

– Я сама тебя туда отведу, дитя мое. Я не видела старый гарем с того самого пожара, а в комнатах Сиры Хафиз не была более пятидесяти лет. Прежде чем умру, хотелось бы посетить места моей юности. Ступай в сад, позови Латифу-султан. Без нее мы не сможем отделаться от соглядатая Османа. Надеюсь, ты не против, если она пойдет с нами?

– Нет, конечно, если не будет претендовать на то, что я найду.

– Не будет.

Когда Катриона и Эстер Кира поделились с Латифой своими планами, та обрадованно захлопала в ладоши.

– Я никогда не была в старом гареме! После замужества бабушка там не жила, а отец родился в доме Гюзель, а не во дворце.

– А кто была твоя мать? – спросила Катриона.

– Ее звали Аиша-султан, она была дочерью Нилуфер, сестры твоего отца.

– Значит, мы дважды кузины! – воскликнула Катриона. – Почему ты мне никогда об этом не говорила? Тогда то, что я пытаюсь найти, по праву принадлежит тебе как правнучке Сиры Хафиз.

– Нет, кузина, на то, что ты ищешь, у тебя больше прав, поскольку ты родня по мужской линии, а я – по женской. К тому же мне почему-то кажется, что Сира предпочла бы подарить это тебе. Ты, безусловно, похожа на нее больше, чем я. Ну что, идем? Только прежде надо отделаться от этого слишком услужливого Османа.

Во дворе Эстер Кира комфортно устроилась в своем большом паланкине, а во втором паланкине Латифа отдавала приказания евнуху:

– Синьор Кира выделил нам дюжину охранников, чтобы мы с Эстер показали Инчили, где жила моя прабабка, так что нет необходимости идти с нами. Оставайся здесь и пообщайся пока со своим другом.

Разрываясь между долгом и приятным времяпрепровождением со старшим евнухом семейства Кира, Осман колебался. Не дожидаясь его решения, Катриона, опасно сверкая изумрудными глазами, видными даже из-под закрывавшей лицо вуали, выскользнула из своего паланкина и прошипела:

– Ты, насекомое! Как смеешь не подчиняться своей хозяйке Латифе-султан? Если сейчас же не вернешься в дом, я сообщу моему господину о твоем непослушании его первой жене, и он велит запороть тебя до смерти!

Повернувшись к нему спиной, она улыбнулась и лукаво подмигнула Латифе, которая изо всех сил старалась сдержать смех. Запуганный евнух, посерев лицом, поспешил скрыться в доме, а когда они устроились в своем паланкине, Латифа со смехом заметила:

– Пусть ты и родилась шотландкой, моя дорогая кузина, но в тебе все же есть оттоманская кровь.

– Если неприятель колеблется, не давай ему возможности собраться с мыслями или подтянуть силы. Это всего лишь старая горская тактика боя.

Носильщики быстро пронесли паланкины по шумным улицам города, и вскоре Катриона почувствовала, что они поднимаются по склону. Наконец, носильщики остановились, и, подавшись вперед, Латифа отдернула занавеску. Они прибыли на место. Покинув паланкин, все трое осмотрелись.

Перед ними лежали почерневшие руины некогда величественного дворца, который венчал один из семи холмов Константинополя. Внизу, под ними, во всей своей полуденной красе блестели воды залива Золотой Рог. С вершины холма они могли видеть целиком весь город, а также расположенный вдали новый гарем и голубую гладь Босфора. Несколько мгновений все три женщины стояли неподвижно, любуясь раскинувшейся перед ними картиной, а потом Эстер предложила:

– Пойдемте, я покажу вам Лесной двор, где некогда жила великая Сира Хафиз. – Знаком приказав охранникам следовать за ними, дама добавила со странной улыбкой: – Они немые, так что если даже что-то увидят или услышат, никому ничего не скажут.

Кузины последовали за старой дамой вдоль обвалившихся стен старого гарема, пока не оказались перед небольшой железной дверью едва заметной в бурьяне. Здесь Эстер остановилась и приказала охранникам:

– Уберите эту растительность, чтобы мы могли пройти, но так, чтобы потом не было заметно.

– А что, если дверь закрыта? – встревожилась Латифа.

– Наверняка, дорогая, но мне был доверен ключ… Если после стольких лет замок не совсем заржавел, значит, войдем.

Вставив древний ключ в затянутый паутиной замок, она попыталась его повернуть, и после некоторых усилий ей это удалось. С противным скрежетом дверь медленно открылась.

– Оставайтесь здесь, – приказала Эстер немым стражам и повела своих спутниц туда, где некогда был сад Сиры Хафиз.

Бурьян здесь поднимался в рост человека. Папоротники, травы и одичавшие цветы давно уже покинули отведенные для них газоны и клумбы и расползлись по выщербленным дорожкам. За садом тщательно ухащивали вплоть до пожара 1574 года, но теперь некогда аккуратно подрезанные живые изгороди стояли высокими зелеными стенами вдоль поросших травой дорожек. Несказанно удивили женщин работающие фонтаны, причем в бассейнах, куда падала вода, плавали не только огромные одичавшие лилии, но и довольно крупные рыбы.

– Откуда же сюда поступает вода? – спросила Катриона.

– Ее качают из-под земли из какого-нибудь старого римского или византийского акведука. До того как Мехмед Завоеватель завоевал город у византийцев, здесь располагался императорский дворец. А вот и Лесной двор Сиры Хафиз.

Катриона внезапно поежилась. Никогда, даже в самых своих дерзких мечтах, она и представить себе не могла, что окажется в Стамбуле, а уж тем более в том самом дворце, откуда ее прабабка – та самая величественная пожилая дама – втайне управляла всей империей. Это было одно из тех мест, где Сира, еще молодая и красивая, вскружила голову великому султану. Никогда раньше Катриона не думала о Сире подобным образом: уж слишком силен был в ее памяти образ той дамы с портрета. Она благоговейно последовала за Латифой, когда Эстер открыла дверь и шагнула в покрытую пылью и затянутую паутиной комнату.

Здесь царила такая тишина, что Катриона непроизвольно поежилась, словно увидела вокруг себя призраков прошлого. Рядом с ней молча стояла Эстер Кира, погруженная в воспоминания.

Когда глаза привыкли к полумраку, Катриона осмотрелась и быстро нашла облицованную плиткой стену с камином. Подойдя ближе и как следует вглядевшись в плитки, она вскоре обнаружила на одной из них цветок чертополоха, о котором говорил ей сын. Она осторожно нажала на эту плитку, и та упала ей в ладонь. Без малейшего колебания она просунула руку в открывшееся отверстие и улыбнулась, когда ее пальцы коснулись полусгнившего бархатного мешочка. С великими предосторожностями Кэт достала его и, открыв, вынула подвеску.

– Ваши глаза узнают эту вещь, Эстер Кира?

Кэт, пританцовывая, поднесла драгоценность старой даме, чтобы та рассмотрела ее.

Эстер Кира кивнула и улыбнулась от нахлынувших воспоминаний.

– Эту подвеску сделал сам Селим Первый в честь рождения своего первенца, султана Сулеймана! Взгляни на оборотную сторону: там есть его знак. Почему же она не взяла ее с собой, Инчили? Она ценила ее выше всех других своих драгоценностей.

– Из-за суеты юная Рут оплошала и случайно оставила ее в тайнике. Они обнаружили, что этой подвески нет в вещах, только когда добрались до Шотландии. Мой старший сын подарил мне копию этой подвески на Новый год. С тех пор как я попала сюда, меня не оставляла мысль найти оригинал. Я хотела бы просить вас сохранить эту вещь для меня, Эстер, или, еще лучше, отправить в банк Кира в Риме на мое имя. Когда придет время покинуть эту страну, мне не хотелось бы иметь при себе такую драгоценность.

– Это мудрое решение, дорогая Инчили. Если бы ее нашли среди твоих вещей, это было бы трудно объяснить. Ведь, готова поспорить, даже всех денег, которые дает тебе визирь на булавки, не хватит для приобретения такой безделушки!

– Позвольте и мне взглянуть, – негромко попросила Латифа и, почтительно взяв подвеску из искривленных пальцев старой дамы, воскликнула: – Она прекрасна! Должно быть, он сильно любил ее и ставил превыше всех остальных женщин. Как это чудесно – быть так любимой! Мало кому из нас выпадает такое счастье.

Вздохнув, она протянула подвеску Эстер Кира, и та, уложив ее в остатки бархатного мешочка, спрятала в карман где-то в глубине своих необъятных одежд.

Еще несколько минут женщины побродили вокруг апартаментов султан-валиде[17], Сиры Хафиз. Катриона никак не могла отделаться от чувства, что без приглашения вторглась в частные владения. Вернув на место плитку с изображением цветка чертополоха, она пожалела, что не взяла с собой Сюзан, ведь и ее бабушка Рут провела свою юность в этом самом дворце.

В конце концов вслед за Эстер они вернулись через сад к паланкинам. Всю дорогу до дома Кира и Латифа, и Катриона были странно молчаливы. Во дворе они тепло попрощались и обнялись со старой дамой, от души поблагодарив ее за доставленное удовольствие, тогда как Осман стоял рядом и дергался, порываясь как можно быстрее отправиться с дамами домой, но не решаясь поторопить их. Возвращаясь, жены визиря негромко беседовали о тайнах, которые теперь делили и которые после сегодняшнего похода сблизили их еще больше.

Чикала-заде с нетерпением ожидал их возвращения. Хмурый вид и гневно прищуренные глаза должны были бы их насторожить, но обе женщины чувствовали себя счастливыми и словно освеженными совместной прогулкой.

– Где вы были? – потребовал ответа визирь. – Я вернулся из нового гарема и обнаружил свой дом пустым.

– Побывали с визитом у Эстер Кира, – весело сообщила Латифа. – Она показала нам старый гарем, а Инчили захотела посмотреть, где некогда жила Сира Хафиз. Мы чудесно провели время и благодарим вас за разрешение совершить эту прогулку.

– Зато я провел полдня в полном одиночестве, – пожаловался визирь.

– Господин мой Чика, – осмелилась пошутить Латифа, – у вас самый знаменитый гарем в империи! Не могу поверить, что вас некому было развлечь.

Мгновенно рука визиря взлетела в воздух и звонко ударила Латифу по щеке. Ошеломленная, она только охнула, и глаза ее тут же наполнились слезами. Пораженные, поскольку визирь никогда не поднимал руку на жену, рабы стояли в полной неподвижности, едва дыша, опустив глаза в пол. И тут произошло невероятное: Катриона бросилась к визирю и принялась колотить его кулачками по груди.

– Как вы можете так обращаться с ней! Она же не сделала вам ничего плохого. Вы жестоки и несправедливы.

Латифа, теперь уже испугавшись по-настоящему, попыталась оттащить Катриону от визиря:

– Нет! Нет, Инчили! Сейчас же попроси прощения у господина!

Она попыталась поставить Катриону на колени перед визирем, но та отвернулась и, не глядя на него, осторожно коснулась щеки Латифы. Крупный отпечаток ладони выделялся белым пятном на покрасневшей коже.

– Он не имел права бить тебя!

– Он имеет право на все, – возразила Латифа, отчаянно пытаясь потушить гнев, который, как она видела, загорелся в серо-голубых глазах Чикала-заде. – Он наш господин и повелитель. Мы лишь то, чем делает нас он, Инчили.

– Неужели ты и правда так считаешь? – ужаснулась Катриона.

Тут Латифа рухнула на колени перед визирем, припав головой к носкам выступавших из-под халата сапог.

– Простите мою дерзость, господин, и также простите ее. Она лишь недавно живет в нашем мире и не знает всех правил. Она не хотела оскорбить вас.

– Я прощу ее ради тебя, дорогая, но она все равно должна понести наказание в назидание остальным.

Он коротко кивнул двум евнухам, и те схватили Катриону за руки.

– Привяжите ее к столбам для порки и подготовьте к наказанию!

– О, мой господин, – прорыдала Латифа, поднимая к мужу залитое слезами лицо, – пожалуйста, не делайте этого! Инчили моя подруга!

Визирь опять кивнул евнуху и негромко произнес:

– Отведите госпожу Латифу в ее комнаты.

Не смея возразить, Латифа повиновалась.

Евнухи силком приволокли отчаянно сопротивлявшуюся Катриону в центр двора, где, сняв с нее жакет, приковали цепями между двумя столбами. Потом с нее сорвали и кружевную блузу, обнажив не только спину, но и грудь. Визирь медленным шагом пересек двор и некоторое время, которое показалось ей вечностью, стоял около нее, затем, грубо схватив за волосы, оттянул ее голову назад и едва ли не прошипел:

– Как я и обещал, на этот раз наказание будет мягким, Инчили, но больше никогда не противоречь мне – ни на людях, ни наедине. Я обожаю тебя, моя драгоценная, но не позволю подвергать меня позору, а потому накажу тебя сам. Если попросишь прощения, я тут же прекращу; в противном случае ты получишь все двадцать плетей.

Он наклонился и яростно, до боли, впился в ее рот, а она до крови укусила его за нижнюю губу.

– Маленькая сучка!

Он отпустил ее голову, и она услышала его шаги, удалявшиеся в том направлении, где ждал Осман с кнутом в руках.

– Сложи кнут, идиот! – бросил ему визирь. – Я не хочу, чтобы у нее кожа стала как у крокодила.

Ожидание наказания было ужасным, и Катриона слышала, как колотится ее бедное сердце от страха и ярости. Кнут хлопнул в воздухе несколько раз, когда визирь пробовал его, и ее желудок болезненно сжался. Затем она услышала тонкий свист, и на ее спину обрушился первый удар. Теперь она закусила до крови свою губу. Третий удар вырвал из ее уст слабый стон, пятый – негромкий вскрик, а после восьмого, не в силах терпеть боль, она закричала. Визирь отнюдь не церемонился с ней. Вся ее спина горела огнем, с каждым ударом боль только усиливалась, но она не просила прощения, а когда боль превзошла все разумные пределы, сознание покинуло ее. Но рядом с ней тут же оказался Осман, размахивая жженым птичьим пером, чтобы привести ее в чувство, вернуть в ужасную реальность наказания.

– Нет, женщина, тебе не избежать наказания! – визжал евнух.

Заставив себя открыть глаза, она окинула его ледяным взглядом, а потом услышала голос Хамида:

– Какой же ты идиот, Осман. Инчили вовсе не лишилась милости господина, и вряд ли это произойдет, а лишь только проявила неповиновение.

Затем в поле ее зрения оказалось лицо старшего евнуха.

– Уступи ему, дочь моя.

Кнут опять врезался в ее горящую огнем спину.

– Никогда! – еще удалось произнести ей, прежде чем она провалилась в черную бездну беспамятства.

Хаммид, покачав головой, воскликнул:

– Она жаждет вашего прощения, мой господин.

Встретившись взглядом со старшим евнухом, Осман счел за лучшее оставить свое мнение при себе.

– Освободите ее, – велел Чикала-заде-паша, – и проследите, чтобы ей как следует обработали спину. Сегодня вечером я буду ждать ее в своей спальне.

Евнухи перенесли Катриону в ее апартаменты, где уже ждали Латифа и белая как мел Сюзан. Рабыни осторожно удалили с тела Катрионы последние обрывки одежды и уложили ее в постель на живот. Спина ее представляла собой массу страшных алых рубцов, и Сюзан начала всхлипывать.

– Как он мог? Как мог? Никто никогда не обращался так с моей госпожой. Никто и никогда!

– Не реви, девочка, – ласково сказала Латифа. – Это выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Смотри: кожа не рассечена, а значит, кнут был сложен, так что шрамов не будет. Через несколько дней боль пройдет и следы ударов исчезнут.

Тщательно омыв спину Катрионы холодной водой, она стала осторожно накладывать на раны светло-зеленую мазь, объяснив Сюзан:

– Это снадобье немного ослабит боль, и раны заживут быстрее. А теперь посиди со своей госпожой, пока я не вернусь.

Латифа быстро прошла по коридорам замка к апартаментам мужа и, смиренно склонив голову, попросила:

– Позвольте поговорить с вами наедине.

Отослав жестом находившихся в комнате рабов, визирь сделал знак рукой, приглашая ее сесть рядом с ним.

– Я сама обработала раны Инчили, мой господин, но она не сможет служить вам еще по меньшей мере дня три-четыре. Она все еще без сознания, к тому же ее слегка лихорадит. Вы наказали ее слишком жестоко. Если бы кнут не был сложен, то и вовсе могли убить.

– Но она оправится? – с тревогой в голосе спросил паша, и от этой тревоги сердце Латифы сжалось.

«Эстер Кира была права», – подумала принцесса.

– Я не хотел причинять ей страдания, но не мог допустить, чтобы она дерзила мне! Она не захотела просить прощения, поэтому и получила одиннадцать ударов.

– А чего ты ожидал, Чика? – негромко спросила Латифа. – Ты ведь взял своей второй женой отнюдь не деревенскую девчонку. Это гордая европейская аристократка. Она привыкла высказывать свое мнение. Я пыталась научить ее нашему образу мыслей, но для этого требуется время. Ты должен быть терпелив с ней.

– Она тебе нравится. Что ж, я очень рад, что вы стали подругами.

– Да, мы подружились. А теперь, мой господин, дай несколько дней, чтобы мы залечили раны на ее спине и в ее душе. Она так просто не простит тебя. На этот раз, боюсь, тебе придется развлекаться только со своим гаремом. Ты постыдно забросил его с тех пор, как появилась Инчили, и там уже назревает бунт. Хаммид может рассказать тебе.

– Что ж, ладно, – согласился визирь с удрученным видом. – Даю ей три дня, но по окончании этого срока жду ее в своей постели, покорную и послушную моей воле.

Латифе удалось скрыть улыбку, которая так и рвалась наружу.

– Все будет так, как вам угодно, господин мой муж, – негромко ответила она и вышла из спальни паши, торопясь вернуться в спальню Катрионы.

– Как она себя чувствует? – спросила она Сюзан.

– По-прежнему без сознания. И немного беспокойна, госпожа.

– Отправляйся в постель, Мара. Твоя госпожа была наказана за то, что встала на мою защиту, и будет справедливо, если у ее кровати ночью посижу я. Но, прежде, чем пойдешь спать, принеси мне мое шитье.

Первые несколько часов Латифа-султан спокойно просидела у кровати Катрионы со своим шитьем и лишь два раза отвлеклась, чтобы подрезать фитили у ламп и наполнить их ароматическим маслом, а также смазать спину Катрионы зеленым бальзамом. Потом ее глаза стали уставать от мелькания разноцветных нитей на белом льне, и она с восхищением оглядела очертания стройной спины и упругих ягодиц своей кузины, размышляя, в самом ли деле та наслаждается мужской любовью, как об этом говорит, или же ненавидит ее, как она сама.

Латифа знала, что в гареме есть женщины, которые наслаждаются любовью друг с другом. Подобные забавы были запрещены, но евнухи предпочитали закрывать на это глаза, поскольку счастливая женщина приносит меньше хлопот, чем неудовлетворенная. Латифа по своему происхождению и положению стояла выше всех женщин гарема. Никто из них не осмелился бы сблизиться с ней, да и она сама к этому не стремилась. Теперь же ей пришло в голову, что женщина-любовница вряд ли будет столь же груба, как Чикала-заде.

Катриона застонала, по-прежнему не приходя в сознание, и, перевернувшись на спину, позвала:

– Френсис! Дорогой Френсис!

Латифа остолбенела при виде грудей своей кузины: идеальной формы, кремового оттенка, бархатистая кожа, розовые крупные соски. Склонившись над ней, Латифа негромко произнесла:

– Тише, Инчили. Теперь все хорошо, дорогая!

Но Катриона опять пробормотала:

– Френсис! Дорогой! О да, любовь моя! Да!..

Латифа не могла понять сказанного, поскольку говорила кузина не по-турецки, но по выражению ее лица могла понять, о чем та мечтает. Это было лицо женщины, которая занимается любовью с тем, кого обожает. Вот она заметалась, дыхание слегка сбилось, как в экстазе. Испугавшись, что она может навредить себе, Латифа протянула руку, пытаясь ее успокоить, и ненароком коснулась груди. Сосок тут же напрягся, и Катриона застонала. Не в силах противиться искушению, Латифа пробежалась пальцами по мягкому полушарию и почувствовала трепет, когда это прекрасное тело на постели выгнулось и подалось навстречу ее рукам.

Трепеща, Латифа поднялась из кресла, сбросила свои одежды и обнаженная, легла в постель рядом с Катрионой. После недолгих колебаний, не в силах унять дрожь, она принялась ласкать обнаженное тело, стараясь не коснуться израненной спины. Под ее ласками Катриона стала извиваться, но в чувство так и не пришла. Латифа склонила к ней голову и нежно полизала соски. Кэт опять застонала, а Латифа перевернулась на спину, пальцами раздвинула свои складки и принялась тереть и обводить кругами твердую бусинку, двигая бедрами в такт движениям своей руки до тех пор, пока горячая волна не обдала ее. Со вздохом громадного облегчения она вытянулась на матраце и несколько минут лежала, порозовевшая от смущения, стараясь восстановить дыхание.

Когда сердце ее вернулось к своему обычному ритму, Латифа-султан поднялась с постели, оделась и взялась за рукоделие, ошеломленная тем, что сделала.

В первое время их супружеской жизни Чикала-заде часто просил ее поласкать его, но она ненавидела это, однако, касаясь Катрионы, не испытывала никаких неприятных ощущений. Кожа кузины была гладкой и нежной.

Латифа задремала, а разбудила ее Сюзан, легонько коснувшись руки:

– Отдохните, госпожа, позвольте теперь мне посмотреть за ней.

Молча кивнув в знак благодарности, Латифа-султан с радостью отправилась в свою спальню, где ее давно уже ждала скромная хорошенькая девушка-рабыня, недавно приобретенная для нее. Это было молчаливое и пугливое существо, и Латифу она вполне устраивала. Несколько раз руки рабыни будто случайно касались интимных мест госпожи, и тогда она заливалась краской и просила прощения. Латифа никогда на это не реагировала, но теперь вдруг все поняла. Девушка наверняка ответит на ее милость, если ей будет угодно ее проявить. Чикала-заде-паша теперь может брать в свою постель хоть по десятку девушек каждую ночь, но его жена больше не собиралась спать одна.

Глава 55

Три ночи спустя, когда ее спина почти зажила, Катриона снова оказалась в постели Чикала-заде-паши, только угрюмая и непокорная. К этому времени визирю уже надоели покорные красавицы, чередой проходившие через его спальню и выполнявшие все прихоти, так что он решил проявить добродушие. К тому же как раз строптивость и непокорность делали ее интересной.

Хоть Катриона и осознавала положение своего господина, простить ему содеянное не могла.

Наступил христианский новый, 1599 год, и Катриона, стоя в одиночестве на террасе апартаментов Латифы с видом на море, поймала себя на том, что напрягает слух, словно надеется услышать звуки гленкиркских волынок. Одна-единственная слезинка сползла по ее щеке, когда она задумалась, не прибыл ли уже Френсис в дом Кира.

Шла зима, а страсть визиря к ней все не утихала. Она больше не пыталась противиться ему, приняв как должное, что должна покориться судьбе, пока нет возможности ее изменить. С наступлением нового года она инстинктивно поняла, что Ботвелл где-то поблизости, так что ее побег не за горами!

Но неделя проходила за неделей, пришла ранняя весна, а вместе с ней возникли проблемы на австро-венгерской границе, и султан решил отправить туда Чикала-заде-пашу.

Мухаммед III, крупный мужчина со светлой кожей, глубоко посаженными карими глазами и черными волосами, бородой и усами, был личностью непредсказуемой: то сама доброта, а то леденящая кровь жестокость. По своем восшествии на престол империи четырьмя годами ранее он приказал казнить девятнадцать своих братьев, самому старшему из которых было всего одиннадцать, и утопить в Босфоре семерых наложниц своего отца, которые имели несчастье забеременеть.

Про его неуемную тягу к плотским удовольствиям ходили легенды, и мать – венецианка Сафийе – потакала всем его прихотям, надеясь сохранить над ним контроль.

Однако у султана как у правителя были и достоинства. Он всегда поддерживал тех, кто был ему верен, и обращался с такими людьми с немалой добротой и щедростью. Обратив внимание на унылое лицо своего визиря, он спросил:

– Что сдерживает энтузиазм моего визиря? Год назад ты бы с радостью ухватился за подобное поручение.

Визирь вздохнул.

– Вы можете считать меня полным идиотом, владыка, но в прошлом году я взял вторую жену, и теперь меня огорчает мысль о разлуке с ней.

Глаза у султана заблестели.

– Да, я слышал. Говорят, она у тебя совершенно необыкновенная. Это в самом деле так?

– Она лишает меня всех сил своей красотой, – признался Чикала-заде-паша.

– В таком случае возьми ее с собой. Нет ничего необычного в том, что женщина сопровождает своего владыку во время боевой кампании.

– Благодарю вас, мой господин, но нет, – произнес визирь с неподдельным сожалением в голосе. – Если я возьму Инчили с собой, то не смогу сосредоточиться на выполнении задания государственной важности.

Султан усмехнулся.

– Благодарю за то, что ставишь интересы империи превыше собственных. Но скажи мне, друг мой, как ты не боишься оставлять Латифу и твою новую жену? Ведь они, несомненно, в твое отсутствие порвут друг друга на куски и разнесут твой дом по камешку.

– Нет, владыка! Это удивительно, но они как сестры. Несколько месяцев назад мне пришлось наказать Латифу, так Инчили налетела на меня как самка, защищающая своего детеныша. Я, разумеется, выпорол ее за непослушание.

Султан сочувственно кивнул.

– Ты поступил мудро, друг мой. Женщины хороши только для одного, и им постоянно приходится напоминать, где их место и кто их господин.

Похлопав верного визиря по плечу, Мухаммед добавил:

– Взбодрись, друг мой! Это ненадолго – всего на несколько месяцев. Зато сколько будет радости, когда вернешься!

Мужчины понимающе рассмеялись, а потом султан сказал, понизив голос:

– Если твои жены так подружились, почему бы тебе не брать их в свою постель обеих сразу? С двумя одновременно – отменное наслаждение.

– Я непременно попробую, когда вернусь домой, мой господин. Весьма заманчиво, – с улыбкой ответил визирь.

Глаза султана затуманили воспоминания.

– Это воистину так, друг мой. Очень, очень заманчиво.

Затем он вернулся к текущим делам.

– Я прикажу Якуб-бею проверить готовность войск. Он будет твоим заместителем. Возьми жену Инчили на свой остров, но будь готов выступить через неделю, считая сегодняшний день. Да пребудет с тобой Аллах.

Чикала-заде-паша вернулся в свой особняк ближе к обеду и тут же вызвал Хаммида:

– Перевези Инчили на остров Тысячи Цветов сегодня же. Не забудь обеспечить хороший запас фруктов, орехов, кофе, шербетов, яиц и сладостей. Проследи, чтобы ежедневно ранним утром туда доставляли какое-то горячее блюдо. Я позволяю только двум слугам прислуживать нам на острове. Возьми служанку Инчили, Мару, и молодого евнуха.

Во второй половине дня Катриона уже сидела в лодке, и гребцы взяли курс на Босфор. Напротив нее с широко раскрытыми от удивления глазами сидела Сюзан, а на носу лодки – молодой евнух.

– Почему нас так поспешно отправили на остров? – спросила Сюзан.

– Потому что визиря срочно отправляют на границу: там что-то стряслось. Его не будет несколько месяцев.

Понизив голос, Катриона перешла на гэльский:

– Еще немного, и я наконец-то от него отдохну.

Она не стала рассказывать служанке, что несколькими часами раньше, сразу после обеда, получила записку от Эстер Кира, которую сунула ей в руку торговка драгоценностями, посетившая гарем визиря.

«Постарайся найти предлог остаться на острове, когда для визиря придет время покинуть его».

Катриона тут же сожгла записку в жаровне, удивляясь, что Эстер уже известны планы визиря, в то время как она сама только что узнала, да и то лишь часть.

Непривычная к восточным нравам, она не знала, что быть в курсе происходящих событий здесь чрезвычайно помогают сплетни. Так случилось, что в то самое время, когда визирь встречался с султаном, у матери Мухаммеда была в гостях Эстер Кира. После ухода визиря султан отправился к матушке на чашечку кофе, где встретил и свою старинную знакомую Кира. Желая развлечь женщин, он поведал, сколь неохотно расстается его верный друг Чикала-заде со своей второй женой. Все они весело посмеялись над проблемами визиря, а Эстер Кира, возвратившись домой, поведала Френсису Стюарту-Хепберну, что, возможно, через несколько дней он сможет воссоединиться со своей женой.

План побега был довольно прост. Им следовало дождаться, чтобы визирь со своими людьми покинул столицу и удалился на приличное расстояние, чтобы лорд Ботвелл и Конелл могли напасть на остров. Пройдет несколько дней, прежде чем в особняке обнаружат отсутствие Инчили и Мары. К этому времени все они уже будут на просторах Эгейского моря.

Обо всем этом Катриона ничего не знала и, когда они прибыли на остров, с удовольствием отправилась показывать Сюзан сад. Они были здесь одни, если не считать молодого евнуха Фейсала. Лодка визиря сразу же отправилась в обратный путь. Катриона показала слугам две крошечные комнатки, где они должны были находиться, когда на остров приедет хозяин. От них требовалось всегда быть под рукой, но оставаться невидимыми.

В первый же свой приезд визирь тут же приказал Катрионе снять все одежды.

– Я трачу целое состояние на туалеты и драгоценности, чтобы порадовать вас, мой господин, а вы так редко позволяете мне все это носить, – она попыталась было протестовать.

– Надевай для своих подруг. Я люблю тебя такой, какой создал Аллах.

Насупившись, она стала медленно и чувственно снимать один предмет одежды за другим, а его глаза при этом разгорались голодным блеском. Когда Сюзан подала ужин, Катриона обратила внимание, что все блюда были обильно сдобрены специями, которые разжигали любовную страсть, и внутренне поежилась, понимая, что в ближайшие три дня отдыха не предвидится.

Когда ужин закончился и со стола было убрано, визирь сказал Сюзан:

– Ты можешь идти спать, Мара, но Фейсалу передай, чтобы был наготове и ждал в своей комнате.

– Да, хозяин, – с поклоном ответила Сюзан, выходя из комнаты.

Теперь визирь обратил свой взгляд на Катриону.

– Подойди сюда, Инчили.

Она обогнула низкий столик и остановилась перед ним. Притянув ее к себе на колени, визирь довольно вздохнул и принялся гладить, мять, пощипывать ее тело.

– Смотри на меня!

Она подняла на него свои изумрудные глаза и увидела то, чего всегда так боялась: зрачки его были расширены, в серо-голубых глазах плясали крошечные золотые огоньки. Он, по всей видимости, употребил изрядное количество своего снадобья, и теперь будет совершенно ненасытен в любви. Она задрожала, и он рассмеялся, словно прочитав ее мысли.

– Нам некуда спешить, любовь моя. Да мы и не будем, – произнес он тихо и проникновенно, и рука скользнула к ней между ног.

Катриона сразу же ощутила, как все силы уходят из ее тела, а вместо них возвращается уже знакомая апатия. Сначала его прикосновения были деликатными, но вскоре стали раздражать. Она попыталась было вывернуться из его объятий, но он удержал ее и усилил ласки.

Его умелые руки сделали свое дело: там, где они касались ее, Катриона начала испытывать тепло и негромко застонала. В это трудно поверить, но она уже была на грани потери контроля над собой и скользила в тот радужный мир, где на нее одно за другим накатывают изысканнейшие ощущения. От нахлынувшей страсти она становится совершенно разнузданной. Наверное, и ее накормили теми же самыми адскими снадобьями.

От этой мысли Катриона мгновенно пришла в себя и попыталась высвободиться, но он поднял ее с колен и уложил на цветные подушки. Ее белоснежная кожа словно светилась изнутри на фоне глубоких и богатых красок бархатов и атласов. Пока он медленно избавлялся от одежды, сердце Кэт колотилось как сумасшедшее от вида его длинных стройных ног с хорошо развитыми мускулами. Он встал на постели на колени, поднял ее ноги, положив их себе на плечи, проник языком туда, где только что побывали его пальцы. Убедившись, что она на грани потери сознания, он еще шире развел ей ноги и резко вошел в нее. Она облегченно вскрикнула, а он мощными толчками буквально разрывал ее, намеренно причиняя боль, но даже эта боль была частью невероятно чувственных ощущений, и Катриона кричала, металась, стонала, выгибалась дугой. Он ущипнул ее за сосок, потом укусил. Катриона взвыла от резкой боли и попыталась увернуться, но за дело взялся его горячий язык и стал неистово лизать, умеряя боль.

Ее била неистовая дрожь, и, не в силах больше сдерживаться, она уже готова была сдаться. Его страсть неудержимо разгоралась, и обрушилась такая чувственная мощь, какой она никогда еще не испытывала. Сладостная мука закончилась внезапно: Кэт вдруг почувствовала, что куда-то падает, куда-то в мирную темноту забытья.

Ощущение нежного поглаживания тела стало первым признаком возврата сознания. Катриона продолжала лежать с закрытыми глазами, все ее существо восставало против этого ненасытного человека, который называл ее женой, но использовал исключительно как объект для удовлетворения своих низменных желаний.

– Открой глаза, Инчили.

Она повиновалась, но опустила ресницы, якобы из скромности, чтобы он не смог увидеть в ее взоре истинных чувств: ужасную смесь страха и брезгливости.

– Пришло время помыться.

– Да, мой господин.

Она встала с постели, пересекла комнату и направилась к бане, по пути хлопнув в ладоши. Тут же появился евнух и наполнил ванну горячей водой. Катриона перебрала флаконы, с маслом для ванн, понюхала и, в конце концов, остановилась на розовом масле. Перелив масло в ванну, она отпустила евнуха и позвала визиря:

– Все готово, мой господин.

Обнаженный, Чикала-заде-паша вошел в баню, и Катриона приступила к своим обязанностям. Пока она обмывала его тело теплой водой, он стоял спокойно, но вот ее руки стали нежно намыливать его широкую грудь и спину, а потом, опустившись на колени, она намылила и ноги. В этот момент его могучее мужское достоинство дрогнуло и начало вздыматься. Катриона быстро схватила щетку из свиной щетины и принялась тереть, а затем ополоснула тело визиря чистой теплой водой.

– Ну вот, мой господин, – нарочито бодро произнесла Катриона, – теперь вы можете расслабиться в ванне.

– Благодарю тебя, любовь моя. Давай-ка быстро мойся и составь мне компанию.

Он погрузился в большую квадратную ванну, выложенную зеленой плиткой, а она принялась медленно мыться, оттягивая момент, когда ей придется присоединиться к нему. Визирь смотрел на нее из-под полуприкрытых век и совершенно точно знал, какие чувства она сейчас испытывает. Именно для того он и заставлял ее ходить нагой и выполнять обязанности прислужницы, чтобы укротить и приручить. Кроме того, ее беспомощность позволяла ему сильнее чувствовать свою власть. Удовлетворение, которое он получал от этой постоянной борьбы между ними, значительно превосходило наслаждение, которое он извлекал из обладания дюжиной других женщин.

Наконец, не в силах больше оттягивать роковой момент, она была вынуждена погрузиться в ароматную воду. Чикала-заде тут же притянул ее к себе, так что ее нежные груди распластались на его широкой груди, покрытой жесткими волосами. Его рот сомкнулся на ее губах впервые за этот вечер, но проникший к ней в рот язык показался кляпом. Он закинул ее руки себе на шею, подхватил ладонями под ягодицы и, прижимая ее к бортику ванны, буквально насадил на свою восставшую плоть. Она даже вскрикнула от неожиданности, но его губы тут же запечатали ей рот. Яростно впиваясь в нее короткими толчками, он быстро удовлетворил свою страсть, не заботясь о ней, а затем обнял ее более нежно, выбрался из воды и подхватил ее на руки. Теперь ей следовало опять вернуться к своим обязанностям. Катриона взяла подогретое большое полотенце и обернула его тело, затем вторым полотенцем принялась тщательно обтирать ему ноги, уделив особое внимание пальцам. Закончив, она приступила к массажу его мускулистого тела, предварительно обильно смазав его розовым маслом. Когда ее умелые руки разминали твердые мышцы, визирь урчал от удовольствия, как холеный сытый кот.

Наконец она услышала долгожданное: «довольно», и он встал, явив ей свой вновь восставший орган. Рассмеявшись при виде появившегося на ее лице выражения, он сказал:

– Ночь еще только началась, Инчили, и у нас впереди множество радостных минут. Я должен попытаться заглушить пламя, что ты разожгла в моих чреслах, если уж нам суждено расстаться на несколько месяцев.

Катриона задрожала всем телом и, протянув к нему руки, взмолилась:

– Пожалуйста, господин мой муж, не надо больше! Не сейчас!

Чикала-заде, словно и не слышал ее, схватив за руки, уложил лицом вниз, взгромоздился на нее, широко раздвинув ноги, и вошел сзади. Руки его мяли ей груди, щипали соски, так что она вскрикивала от боли.

Терпение Катрионы от его выходок было на исходе. Он пользовался ею как животным, абсолютно не заботясь о ее чувствах и желаниях. Только надежда, что скоро она наконец освободится от него, удержала от крика ярости, но в висках уже начала пульсировать кровь.

Наконец он зарычал, вздрогнул всем телом, мощно излившись в нее, и позволил ей подняться.

– А теперь подай-ка мне шербет, моя голубка! Очень хочется пить после трудов.

Катриона на трясущихся ногах вышла из бани и отправилась к столу, где стояли кувшины с шербетами. Наливая в бокал его любимый напиток, она взглянула на визиря и обнаружила, что он распластался на кровати и смотрит через стеклянный купол в ночное небо. Ногтем она осторожно открыла крышечку на своем кольце с бирюзой и высыпала в напиток щепотку белого порошка, которым снабдила ее Эстер Кира. Это сонное зелье она не осмеливалась применять, однако сегодня не могла выносить больше его домогательств. А в том, что он не успокоится, она не сомневалась: как всегда, наглотался чего-то возбуждающего.

С улыбкой на лице она пересекла комнату и протянула ему бокал с напитком. Он жадно выпил все до последней капли и опять притянул ее на постель.

– Ты прекрасна! А уж как услаждаешь меня, Инчили! Все делаешь великолепно! Да ты и сама ведь это знаешь, да, моя драгоценная? Поэтому я и ценю тебя превыше всех остальных.

Она прижалась к его плечу, чтобы только не видеть его лица, и легко солгала:

– Я рада, что могу доставить вам удовольствие, господин мой муж.

Визирь схватил ее за груди и принялся тискать их, но движения его стали неловкими, а затем она услышала его легкое сонное посапывание, осторожно высвободилась из объятий и немного отодвинулась. Он никак не отреагировал, поскольку уже глубоко спал. Утром она добавит ему другой порошок в утренний кофе, который устранит эффект возбуждающих средств и подавит его похоть. Это даст ей некоторый отдых хотя бы на часть дня.

Встав с измятой постели, она вернулась в баню, взяла серебряный кувшин и принялась смывать с себя все следы последних часов. Баня была, пожалуй, единственным, чем она искренне наслаждалась в Турции. Вымывшись и вытершись, Кэт надела ночную рубашку. Когда Чикала-заде проснется, конечно, потребует ее снять, но сейчас у нее будет хоть какая-то защита от прохладного ночного воздуха.

Катриона легла на самый краешек кровати, завернулась в легкое шерстяное одеяло и сразу же заснула.

Солнце уже поднималось над горизонтом, когда она проснулась. Чикала-заде-паша, почти не изменив позы за ночь, лежал навзничь и мощно храпел. Потянувшись, Кэт сбросила одеяло и встала с постели. Поутру было прохладно, поэтому она достала из гардероба легкий халат белой шерсти, накинула поверх ночной рубашки и надела войлочные шлепанцы. Еще раз убедившись, что визирь крепко спит, она выбежала в сад.

Утреннее солнце превращало росу на траве в тысячи бриллиантиков. Тюльпаны и нарциссы только-только стали открывать бутоны, разливая в воздухе восхитительный аромат. Легкий серебристый туман повис над темным морем, а склоны окружающих холмов уже оделись изумрудной весенней зеленью. Всего на несколько минут она оказалась предоставленной сама себе и наслаждалась этим ощущением. Если ей удастся продержаться еще два дня и убедить Чикала-заде оставить ее на острове, ее освободят. По-видимому, куда легче похитить ее с острова, чем из особняка великого визиря. Жаль, что она не сможет попрощаться с Латифой, но когда окажется в безопасности, сможет послать кузине записку через Кира.

Внезапно улыбка озарила лицо Катрионы: ей пришло в голову, как можно убедить визиря оставить ее на острове на несколько дней.

Чикала-заде давно уже беспокоило, что она все никак не может забеременеть от него, ведь родила же девятерых детей, да и сам он был отцом детей Латифы и, помимо этого, еще сорока от женщин гарема. Он страстно желал ребенка еще и от нее, но, не ведая, что она знает секрет, как избежать зачатия, не мог понять, почему до сих пор ничего не получается.

Кэт решила сказать ему, что вроде бы чувствует себя беременной, и, ссылаясь на странные порой прихоти женщин в положении, попробует упросить его оставить ее еще на несколько дней на острове. Если же он откажет, то она станет без конца плакать и дуться. Он сочтет это вполне нормальным, поскольку не считает женщин способными думать или рассуждать здраво.

Легкий ветерок пронесся над островом, и Катриона, поежившись от прохлады, усмехнулась: интересно, авантюризм это какая сторона ее натуры – шотландская или турецкая?

Глава 56

– Нет! – твердо заявил визирь. – Я не могу позволить это, Инчили.

Катриона бросилась в слезы.

– Ты не любишь меня! Похитил меня у мужа, и теперь используешь как животное! Тебе нет до меня дела! Даже если я умру! А со мной и ребенок!

– Ребенок? – От неожиданности он даже рот приоткрыл. – Какой ребенок?

Она подняла к нему залитое слезами лицо.

– Полной уверенности в этом, мой господин, конечно, нет, потому что еще рано, но я чувствую некоторые признаки, что у меня будет ребенок.

На лице визиря отразилось такое искреннее выражение восторга, что в Катрионе едва не шевельнулось чувство вины за обман.

– Ребенок! – выдохнул Чикала-заде. – Тогда, моя голубка, тем более! Я не могу подвергать опасности моего сына.

Катриона выжала новую порцию слез.

– Я не вынесу, если меня опять запрут в этом гареме, господин мой муж! А здесь так хорошо, так спокойно!

Она понизила голос до шепота, и ему пришлось наклониться, чтобы что-то расслышать, а заодно и лицезреть ее подрагивающие груди, которые она для него приоткрыла. Чувственный аромат, исходивший из ложбинки между этими чудесными холмами, буквально пьянил.

– Мы провели здесь столько сладостных часов, муж мой. Это единственное место в мире, где мне не нужно делить вас ни с кем, даже с моей дорогой Латифой.

Она схватила его руку, сжала и, опустив ресницы на порозовевшие щеки, с придыханием сказала:

– У нас с вами впереди еще один чудесный день и… чудесная ночь. Позвольте мне остаться здесь и помечтать в одиночестве. Мне нужно несколько дней, чтобы удостовериться в моем состоянии, и если это произошло, я буду совершенно счастлива. Разве вы не хотите видеть меня такой, муж мой?

Изумрудные глаза опять наполнились слезами, которые грозили пролиться новым ливнем, мягкие полные губы задрожали.

Визирь снисходительно улыбнулся: как это все типично, по-женски, как предсказуемо! Взгляд, которым она его одарила, обещал очередную ночь невероятных наслаждений, если он согласится на ее просьбу. По правде сказать, он не видел особых препятствий. Она же не впервые беременная девочка. Он знал, что частенько женщины в таком положении склонны к причудам. Да и что может ей угрожать на его острове, в компании ее же служанки? А если отправить сюда еще и Османа с дюжиной крепких евнухов, то вообще беспокоиться не о чем.

Чикала-заде принял строгий вид, словно раздумывал, удовлетворить ли ее просьбу, но Катриона поняла, что победила.

– Ладно. Разрешаю тебе остаться здесь еще на неделю, но сюда приедет Осман со своими людьми для охраны.

– Конечно, мой господин, как скажете, – ответила она покорно.

Обхватив за талию, он посадил ее к себе на колени.

– Неужели я не получу никакой награды, моя голубка?

В ответ она притянула его к себе и поцеловала в губы – глубоко и многообещающе.

На следующее утро он отплыл на своей лодке, прошел по Босфору до особняка и распорядился обеспечить Инчили комфортное пребывание на острове.

Катриона провожала его на причале и долго махала рукой, но как только судно оказалось вне пределов видимости, захлопала в ладоши вне себя от радости, и воскликнула на родном языке:

– Прощай, господин мой визирь! Прощай навсегда!

Сюзан застыла в изумлении, глядя на Катриону.

– Госпожа, с вами все в порядке?

– Я не чувствовала себя лучше, чем сейчас, весь этот год, моя девочка! Теперь, когда его нет, я могу кое-что тебе рассказать. Мой возлюбленный Френсис и твой дядя Конелл где-то поблизости! Я не знаю, когда точно, но самое большее через несколько дней мы покинем это место и эту страну!

– Слава богу! – нервно вздохнула Сюзан.

– Конечно, все не так-то просто, – предупредила ее Катриона. – Нам предстоит долгое и опасное путешествие, но я предпочитаю погибнуть вместе с Ботвеллом, чем жить избалованной куклой у Чикала-заде-паши!

– Значит, вы не беременны? Визирь сказал, что вы понесли, и приказал получше заботиться о вас.

– Господи! Конечно, нет! Не хватало еще понести от этого похотливого дьявола! Я все выдумала, чтобы остаться здесь, потому что бежать отсюда проще, чем из особняка визиря. Но теперь, милая, держи ушки на макушке. Сегодня ближе к вечеру сюда прибудет Осман с другими евнухами, чтобы обеспечить нам надлежащую охрану. Главное – не давать им повода для подозрений.

– Милорд их убьет?

– Разумеется. Чем позже наш побег обнаружат, тем проще будет уйти от погони.

– Вот и отлично! Этот Осман такой гадкий! Терпеть его не могу.

Катриона изумилась.

– Почему? Чем он тебе насолил?

Они забрались на самую вершину острова и сели передохнуть на мраморную скамью перед бассейном с золотыми рыбками.

– Вы знаете, что евнухи бывают разные: одни вообще не мужчины, а другие только не могут иметь детей, но получать удовлетворение с женщиной им каким-то образом удается.

– И что, Осман воспылал к тебе? – еще больше поразилась Катриона. – Да как он осмелился? Почему ты ничего мне не сказала? Я бы немедленно это прекратила!

– Да у вас и своих проблем достаточно, миледи, – вздохнула Сюзан.

Катриона обняла свою служанку и прижала к себе.

– Ах, Сюзан! Даст бог, мы благополучно выберемся отсюда, и тогда, клянусь, ты никогда ни в чем не будешь испытывать недостатка. Я никогда не забуду твоей верности и преданности.

– Мы одна семья, миледи, хоть вы и моя хозяйка, но Лесли своих не забывают.

– Да, Сюзан, Лесли такие, – кивнула Катриона.

В этот самый момент, когда женщины наблюдали за рыбками в бассейне, Ботвелл нетерпеливо мерил шагами комнату в стамбульском доме Кира. Его жену похитили почти год назад, ранней весной, а в середине сентября лорд Ботвелл и Конелл Мор-Лесли отправились в опасное путешествие на небольшой парусной рыбачьей лодке через Адриатическое море в Иллирию, к устью Вьосы. Несколько дней, до тех пор, пока река не обмелела, они поднимались вверх. Потом вытащили лодку на берег и спрятали в хорошо замаскированной пещере. Горные перевалы, поросшие лесом, им пришлось преодолевать пешком. Хорошо еще погода позволяла – не пришлось брести по снегу. У истока реки Пиньос в Фессалии они нашли, следуя указаниям Пьетро Кира, другую хорошо оснащенную лодку, с которой их поджидал Ашер Кира, сын Эли.

Молодой человек должен был проводить их до дома Кира в Стамбуле, а по дороге ввести в курс жизни в еврейском доме. Предполагалось, что Ботвелл будет представлен домочадцам как дальний родственник хозяев, приехавший для изучения методов ведения дел в главном отделении банка Кира, а Конелл – как его слуга. Это должно было рассеять ненужное любопытство и дать возможность мужчинам свободно двигаться по городу.

Ботвелл отрастил для маскировки пышную темно-рыжую окладистую бороду и, облачившись в шаровары, блузу с широкими рукавами, жилет и с тюрбаном на голове, подпоясавшись широким поясом, стал похож на настоящего турка. Конелл, со своей черной бородой, производил еще более внушительное впечатление.

Ашер Кира оказался хорошим проводником, так что они появились в Стамбуле в середине декабря 1598 года. Все путешествие заняло у них три месяца.

На дворе стоял апрель, и Ботвелл начал терять терпение в ожидании удобного случая для спасения жены. Однажды поздно вечером в комнате, где он разбирал поступившие счета, появился слуга и сообщил, что Эстер Кира ждет его в саду. Когда Ботвелл приблизился к старой даме, та жестом пригласила его присесть на скамью. Хоть она и выглядела так, что, казалось, даже легкий ветерок способен унести ее прочь, голос ее был тверд, а взор ясен.

– Как поживаете, друг мой? – спросила Эстер.

– Хорошо, благодарю вас, мадам, но хотелось бы поскорее закончить свою миссию.

– Я провела это утро во дворце и выяснила, что вскоре визирь покинет город на несколько дней, чтобы усмирить венгерскую провинцию, так что вы сможете ее забрать.

– С ней все в порядке?

– Да, хотя убедить визиря оставить ее на острове еще на несколько дней будет непросто. Я думала, прикидывала и так, и этак, но убедилась, что похитить ее прямо из особняка визиря нет никакой возможности: поднимется суматоха, вас поймают со всеми вытекающими последствиями. Остров же единственное место, откуда можно попытаться увезти ее по-тихому. – Она несколько секунд помолчала, словно раздумывая, стоит ли говорить, и все же решилась: – Милорд, есть одно обстоятельство, о котором вы должны знать. О том, что визирь ценит Инчили, так ее здесь называют, превыше всех остальных женщин своего гарема, вам известно, но вы, однако, не знаете, что он получил разрешение от своей супруги – принцессы по крови – сделать ее своей второй женой.

Ботвелл пробормотал себе под нос какое-то замысловатое ругательство. Эстер улыбнулась и продолжила:

– Таким образом, милорд, вы не только заберете свою жену, но еще и похитите чужую!

Френсис расхохотался:

– Да что же в ней такого, что все влюбленные в нее мужчины стремятся сделать ее либо законной женой, либо официальной любовницей? Патрик Лесли гонялся за ней почти год по всей Шотландии, прежде чем смог привести к алтарю. Да и сам я, да поможет мне бог, оказался в изгнании без земель и средств потому – кроме прочих грехов, – что пытался сделать ее своей законной женой. А теперь вы говорите, что и Чикала-заде-паша сделал мою жену своей?

Кудахтающий смешок старой дамы слился с его гоготом. Отсмеявшись, она вытерла повлажневшие глаза и сказала:

– Итак, через несколько дней будьте готовы.

Часть VIII. Побег