е видела, а может, не обращала внимания на поклоны ее друзей и знакомых.
Ей припомнился день, когда родился ее последний ребенок. Она снова услышала, как шепчутся между собой акушерка и ее помощница, стоявшие в ногах кровати.
— Бедная леди, — сказала помощница, — такой удар для нее. Она уже слишком стара, чтобы родить еще одного ребенка.
— Да, — согласилась с ней акушерка, — к тому же восемь детей вполне достаточно для любой женщины, будь она герцогиня или нищая.
— Какой будет для нее удар, — с сочувствием произнесла помощница, — когда она узнает, что снова родила девочку. Ведь она так надеялась, что будет мальчик.
Акушерка глубоко вздохнула.
— Меня больше беспокоит, что скажет его светлость. Он всегда говорит со мной так, как будто это я во всем виновата.
Голоса долетали до нее волнами. Они то приближались, то удалялись. Она вспомнила, что чувство разочарования, охватившее ее, пересилило физическую боль, которую она только что испытала.
Снова девочка! Герцогиня закрыла глаза в надежде забыться сном. Ей даже захотелось умереть. Но когда она снова открыла глаза, то увидела улыбающееся лицо герцога, склонившегося над ней.
— Поздравляю тебя, моя дорогая. Наконец-то у нас сын.
Принесли ребенка и вложили ей в руки — это был большой, темноволосый мальчик, который показался ей слишком тяжелым.
И тут ее охватило странное и неестественное чувство отвращения к нему. Ей не хотелось касаться этого мальчика, не хотелось чувствовать его рядом с собой. И она обрадовалась, когда его унесли.
Она знала правду — с самого начала знала, что это не ее сын, — хотя и пыталась внушить себе, что этот разговор приснился ей в кошмарном сне, не имевшем ничего общего с реальностью.
И сейчас, сидя в экипаже рядом с темноволосым мрачным юношей, она вспоминала описание девушки, которая, по словам Алистера Мерила и сэра Хьюго Хэррингтона, странным образом была очень похожа на нее.
Сделав над собой усилие, она стала смотреть на лодки, плывшие по реке. На мальчиках, сидевших на веслах, красовались соломенные шляпы с названием их лодок, а рулевые были одеты в адмиральскую форму с кортиком и треугольные шляпы.
— Какая красивая у них форма, — сказала герцогиня сыну. — Среди гребцов есть твои друзья?
Ожидая ответа, который, как обычно, задерживался, она вдруг увидела ее — ту самую девушку, о которой только что думала.
Нет, она не ошиблась — это ландо маркиза, черное и желтое, запряженное в прекрасно подобранную пару лошадей. Серебряная упряжь и ливреи лакеев составляли ансамбль, красивее которого не было здесь ни у кого.
Сам маркиз, лениво раскинувшийся на сиденье, в своей высокой шляпе, надетой набекрень, составлял прекрасную пару с девушкой, сидевшей рядом с ним.
Одетая в платье цвета розовых бутонов, она все время вскакивала, чтобы получше рассмотреть лодки, и чистым, возбужденным голосом засыпала маркиза вопросами.
Экипаж маркиза, похоже, решил обогнать ландо герцогини. На какое-то мгновение они поравнялись, и герцогиня, глядя на девушку с нескрываемым любопытством, увидела под украшенной цветами шляпкой личико в форме сердечка и большие серые глаза, опушенные темными ресницами.
Оно было так ей знакомо, что она резко вздохнула, чтобы не вскрикнуть от удивления.
Это было ее собственное лицо, точная копия отражения, которое она видела в зеркале сорок лет назад, когда впервые приехала в Лондон и поняла, какой необычной и чарующей считает высший свет ее красоту.
Кучер герцогини стегнул лошадей, не желая, чтобы его обогнали. Ландо маркиза отстало, и герцогиня больше не видела Фортуну.
Герцогиню охватила странная немота. С большим трудом она удержала себя, чтобы не обернуться и не впиться глазами в это оживленное личико.
— Мы здесь, — произнес рядом виконт, и она услыхала свой собственный голос, произносящий глупейший вопрос:
— Где мы?
— Мы — в Феллоуз-Эйот, мама, и смотри — фейерверк уже начался.
Солнце скрылось за горизонтом, но небо было еще светлым, хотя над Виндзорским замком появилась первая звезда.
— Ты должна выйти из ландо, мама. Не надо, чтобы лошади подходили слишком близко к берегу, а то они испугаются.
— Да, конечно, — согласилась герцогиня.
Ей показалось, что ее голос прозвучал откуда-то издалека. Ночь была теплая, воздух неподвижен, но герцогиня вся дрожала.
Она вышла из ландо, равнодушно отметив про себя, что виконт Мер даже не подумал подать руку, чтобы помочь ей. Оглянувшись, она увидела, что экипаж маркиза остановился совсем рядом, и маркиз помог девушке в розовом платье сойти.
— Как красиво, — услышала герцогиня ее голос. — Вам не хочется снова стать школьником?
Герцогиня не расслышала, что ответил маркиз, ибо как раз в этот момент с острова на середине реки с оглушительным треском взлетела ракета. Над головой зрителей рассыпались золотые и красные звезды.
Потом взлетела еще одна ракета, а за ней — другая, после чего на земле закружилось колесо, рассыпая целый водопад серебряных и голубых брызг. Колесо крутилось все быстрее и быстрее, пока, наконец, с грохотом не развалилось.
Маркиз и Фортуна стояли недалеко от герцогини и виконта Мера. Герцогиня не могла думать ни о чем ином — только о маленькой фигурке в розовом; она только слышала молодой возбужденный голос и видела, как девушка радостно хлопает в ладоши при виде каждого нового фейерверка, еще красивее прежнего.
Снова в небо взлетали ракеты, но вдруг раздался оглушительный взрыв, который, как показалось, прозвучал ближе других и от которого в небо поднялись клубы черного дыма.
В темноте трудно было рассмотреть, что случилось, но, когда дым рассеялся, герцогиня вскрикнула от ужаса.
Почти рядом с ней на земле лежала неподвижная фигурка в розовом платье; шляпка валялась рядом, обнажив белые волосы. Толпа загомонила:
— В бедную девочку, должно быть, попал кусок ракеты!.. Я всегда говорила, что стоять здесь опасно — фейерверк слишком близко!.. Можно получить сильный ожог, если не беречься…
С лицом лишенным выражения, без спешки, маркиз наклонился и поднял Фортуну на руки.
— Она потеряла сознание, — воскликнул какой-то джентльмен. — Я могу вам чем-нибудь помочь?
Ничего не ответив, маркиз понес Фортуну через толпу к своему ландо, стоявшему вместе с другими экипажами вдали от реки. Он шел медленно; глаза Фортуны были закрыты, а лицо запрокинуто к небу.
Дойдя до экипажа, с козел которого спрыгнул лакей, чтобы открыть дверь, маркиз услыхал позади себя голос:
— Подождите, лорд Тейн… прошу вас, подождите!
Он остановился и, по-прежнему держа Фортуну на руках, повернулся к герцогине.
— Ваша светлость! — воскликнул маркиз, изобразив удивление.
— Она ранена? Я должна знать, что с ней, — произнесла герцогиня.
— Ваша светлость очень добры, — ответил маркиз, — но, уверяю вас, нет никаких причин для беспокойства.
— Нет, есть! — возразила герцогиня. — То есть, я хочу сказать… ваша милость сразу же отвезет ее к врачу, правда?
Ей показалось, что маркиз посмотрел на Фортуну с выражением полного безразличия.
— Я убежден, — медленно произнес он, — что эта девушка совсем не пострадала. Она ведь, ваша светлость, гораздо крепче, чем выглядит, ибо родилась в здоровой крестьянской семье. Да и от фейерверка вряд ли можно получить серьезную травму.
— Но вы все-таки отвезете ее к врачу? — настаивала герцогиня.
Маркиз посмотрел на нее очень жестким взглядом.
— Сожалею, ваша светлость, — сказал он, — но я считаю хворую женщину таким же неудобством в жизни, как и хворую лошадь.
Произнося эти слова, он направился к своему экипажу, где посадил Фортуну на заднее сиденье.
Потом, сняв с головы высокую шляпу, маркиз отвесил поклон герцогине, стоявшей перед ним со сжатыми кулаками.
— Желаю вашей светлости счастливо оставаться, — сказал он, — и, уверяю вас, я очень тронут вашей великодушной заботой о совершенно недостойной вашего внимания особе.
Герцогиня ничего не ответила. С видом презрительного нетерпения маркиз уселся на заднее сиденье рядом с Фортуной, которая все еще лежала без сознания. Кучер стегнул лошадей, и они уехали. Это был первый экипаж, покинувший Феллоуз-Эйот.
Никто не заметил, что на приличном расстоянии за ними последовал коротышка конюх с изуродованным когда-то лошадью лицом. Он нес под мышкой коробку, в которой легко можно было спрятать петарду.
На следующее утро маркиз получил письмо, поданное ему за завтраком на серебряном подносе.
— Когда оно пришло, Клеменс? — спросил он, сначала положив себе вторую баранью котлетку, а потом уже взяв конверт.
— Только что, милорд; его принес один из конюхов его светлости, — ответил дворецкий.
В глазах маркиза вспыхнул огонек.
— Человек ждет ответа, милорд, — произнес Клеменс.
Маркиз не спеша открыл конверт. Выражение его лица не изменилось, но глаза снова вспыхнули.
«Его светлость герцог Экрингтон приветствует благороднейшего маркиза Тейна и будет очень признателен, если его светлость в самое ближайшее время появится в «Белом клубе».
Маркиз прочитал письмо и положил его на стол.
— Попросите конюха сообщить его светлости, — сказал он, — что я буду в «Белом клубе» через час.
— Слушаюсь, милорд.
И маркиз вернулся к завтраку, словно его ничто не отвлекало.
Любой, кто увидел бы маркиза, ехавшего в сторону Сент-Джеймс-стрит сорок пять минут спустя, никогда бы не подумал, что эта поездка в клуб чем-нибудь отличается от всех других.
Правда, было одно отличие — в такую рань маркиз здесь еще ни разу не появлялся. В каминах уже горел огонь, но слуги еще начищали решетки и медные ручки, протирали кожаные стулья и относили в кухню подносы с грязной посудой, оставшейся с ночи.
— Его светлость ждет вас в игорном зале, милорд.
Маркиз наклонил голову и со скучающим выражением на лице стал подниматься по лестнице.
В карточном зале не было никого, кроме герцога, стоявшего у камина и глядевшего на только что разгоревшийся огонь.