Она ни разу не оглянулась.
Глава 40
Путешествие казалось бесконечным. Весь первый день Кэндис молча просидела в набитом битком дилижансе, совершавшем еженедельные рейсы между Сан-Франциско и Типтоном, штат Миссури, с остановками в Эль-Пасо, Тусоне, форте Юма и Лос-Анджелесе. В зависимости от рельефа местности в день они покрывали пятнадцать, от силы двадцать миль. Дорога то вилась по поросшим кустарником и полынью каменистым долинам, обрамленным высившимися в отдалении зубчатыми хребтами, то круто поднималась вверх, петляя вдоль узких каньонов, проложенных горными потоками в толще скал. Здесь, в тени сосен и можжевельника, было прохладнее.
Временами, когда колеса увязали в песке или цеплялись за корни деревьев и выступы скал, пассажиры высаживались. Женщины шли пешком, а мужчины толкали карету. Кэндис радовалась возможности размять онемевшее от тряски тело. В карете было душно, в воздухе висел тяжелый запах немытых тел. Однако за весь долгий день никто не решился заснуть. Пассажиры находились на грани психоза от страха, который укладывался в одно короткое слово.
Апачи.
Кэндис было все равно. Она чувствовала себя раздавленной и опустошенной. И не только из-за учиненного Кинкейдом насилия. Сердце ее терзала боль, перед которой меркло все остальное. Мысли ее постоянно возвращались к Джеку. Неужели она любит его? Но это невозможно. И безнадежно. Их разделяют непреодолимые препятствия, не последнее из которых ее собственная семья. Отец и братья отвернутся от нее. Кэндис чуть не заплакала, вспомнив ненавидящий взгляд Джека и его презрительные слова. Он презирает ее и считает рабой предрассудков. И как это ни ужасно, Джек прав.
Мысли Кэндис переключились на Кинкейда. Он не выпустит ее из своих лап, а если она попытается сбежать, настигнет и жестоко накажет. Кэндис не сомневалась, что, не вмешайся она, он не моргнув глазом застрелил бы Джека, воспользовавшись тем, что тот пьян и безоружен. Значит, у нее нет иного выхода, кроме как затаиться и, дождавшись подходящего момента, убить Кинкейда.
Она уже пыталась сделать это. На сей раз придется довести дело до конца.
Тоска по Джеку и хладнокровные размышления о том, как избавиться от Кинкейда, отвлекали Кэндис от мыслей о прошлой ночи, полной жестокости и насилия. Но временами пережитый ужас пробивался на поверхность, и тогда Кэндис охватывала дрожь. Ей хотелось закрыть глаза и заснуть, забыв обо всем.
Присутствие пяти попутчиков заставляло Кинкейда держаться в рамках приличий и не приставать к ней по ночам. Но Кэндис постоянно ощущала его интимные прикосновения и похотливые взгляды, со страхом ожидая прибытия в пункт назначения, которым оказался Эль-Пасо, а не Сан-Франциско, как сказал Кинкейд Марии. Он увез Кэндис, даже не позволив ей дождаться возвращения отца и братьев.
Что ж, по крайней мере она получила отсрочку. Тисканье по углам и жадные поцелуи украдкой все же лучше, чем насилие.
На четвертый день они остановились на ночевку на перевалочной станции на участке дороги с красноречивым названием перевал Апачи. К этому моменту единственная, кроме Кэндис, женщина-пассажирка впала в полубезумное состояние и тряслась от страха. Никакие доводы мужа не могли успокоить ее.
Перевал Апачи пересекал горный массив, связывая долины Сульфур-Спрингс на западе и Сан-Симон на востоке, и пользовался дурной славой. С тех пор как охотники и первопроходцы, а затем и поселенцы освоили его, он считался смертельно опасным и напоминал о бесчисленных нападениях апачей, резне и убийствах.
Протянувшись на восемь миль вдоль узкого, зажатого между скалами ущелья, перевал представлял собой идеальное место для засады. Во все стороны от основного тракта расходились узкие проходы и каньоны, один из которых вел на север, где, по слухам, располагался в горах лагерь Кочиса.
Теперь, правда, Кочис взял на себя защиту проезжавших по перевалу путешественников, а на перевалочных станциях нередко можно было встретить индейцев, предлагавших свои товары. Однако ни для кого не было секретом, что далеко не все апачи подчиняются Кочису. Да и сам он не вызывал особого доверия.
Обнесенная каменной стеной станция имела Г-образную форму. В западной ее части размещались спальни и кухня, а южное крыло было отведено под хранилища для зерна, еды, оружия и амуниции. В четверти мили от станции находились родники. Из-за них-то и индейцы, и белые пользовались этим путем. Станция располагалась примерно на середине перевала, на северной стороне каньона Сифон.
Поужинав в молчании, Кэндис прилегла на жесткий матрас. Кинкейд расположился рядом, но не тронул ее, и она погрузилась в сон, измученная переживаниями последних дней. Ночь прошла спокойно. Перекусив на скорую руку, они тронулись в путь, едва забрезжил рассвет.
Несмотря на раннее утро, было душно, что предвещало еще один томительно жаркий день. Зажатая скалами дорога полого спускалась к простиравшейся внизу долине, поросшей бурой травой, искореженным кустарником и деревьями юкки. Мулы неутомимо тащили карету, цокая копытами по каменистой почве. Они были на полпути к Эль-Пасо.
Нападение застигло их врасплох.
Только что все было мирно и спокойно, ничто не нарушало тишины, кроме тихой беседы, поскрипывания колес и звона упряжи. Неожиданно воздух огласился дикими боевыми кличами и улюлюканьем. И хотя Кэндис уже приходилось их слышать, ею овладел ужас.
Карета остановилась, окруженная всадниками, беспорядочно стрелявшими из луков и ружей. Кэндис оказалась на полу, куда ее столкнул Кинкейд, отстреливавшийся из окна. Но прежде чем упасть, она видела, как свалился со своего сиденья кучер, и разглядела свирепые раскрашенные лица индейцев, носившихся вокруг кареты.
– Сколько их? – напряженно спросил пассажир по имени Дэвис, занявший позицию у противоположного окна.
– Около двадцати, – ответил Кинкейд, между тем как очередная пуля пробила обшивку кареты. – Уилсона подстрелили.
– А что с Харрисом? – осведомился Дэвис о судьбе второго кучера и, прицелившись, выстрелил.
– Жив. Прячется под каретой. Придя в себя, Кэндис села.
– Вирджил, дай мне пистолет.
Он бросил на нее короткий взгляд и выстрелил.
– Берите, леди. – Дэвис выхватил пистолет у перепуганного пассажира, скорчившегося на полу.
Кэндис взяла пистолет и, убедившись, что он заряжен, подползла к окну. Сердце ее гулко колотилось от страха, но у нее было оружие и она умела им пользоваться.
– Аккуратнее расходуй пули, – уронил Кинкейд. Кэндис кивнула, выстрелила и промазала. Проклятие!
Больше она не промахнется.
Прошло минут десять – пятнадцать. Апачи яростно атаковали, бесстрашно бросаясь под пули. Трое пассажиров – двое мужчин и женщина, – сбившись в кучу на полу, скулили от страха, пока Дэвис, Кинкейд и Кэндис отстреливались. Но попасть в индейцев было непросто. Они свешивались с лошадей и стреляли снизу, прикрываясь их крупами. Число их не уменьшалось, и поражение обороняющихся было лишь делом времени.
Услышав крик, Кэндис и Кинкейд обернулись. Противоположная дверца распахнулась, и размалеванный индеец вытащил Дэвиса наружу. Горло несчастного было перерезано, из сонной артерии хлестала кровь. Кэндис закричала. Кинкейд выстрелил, и индеец исчез, то ли спрыгнув, то ли вывалившись из кареты.
Вдруг кто-то схватил Кэндис сзади и выволок наружу. Она с трудом устояла на ногах, оказавшись в гуще нападавших. Вокруг стоял невообразимый шум: ружейная пальба, топот копыт, крики и вопли. Вспомнив о пистолете, Кэндис выстрелила в затылок напавшему на нее воину и бросилась бежать. Но индейцы были повсюду, и не двадцать, как им показалось вначале, а сотни.
– Кочис! – раздался крик Харриса.
Кэндис бежала, не разбирая дроги, среди мечущихся воинов и лошадей. Дыхание с шумом вырывалось из ее груди. Споткнувшись, она упала на колени и поняла, что индейцы сражаются друг с другом. Прямо на нее во весь опор скакал всадник с копьем наперевес. Кэндис замерла, сжимая скрытое в складках юбки оружие. Индеец стремительно приближался. Она уже видела его лицо с резкими чертами, расчерченное белыми и красными линиями, и даже испарину на лбу. Кэндис подняла пистолет.
Но прежде чем она нажала на курок, воин рухнул на землю, сраженный выстрелом сзади.
Все произошло в мгновение ока. Индейца застрелил другой апачи, мчавшийся на громадном гнедом, словно бронзовое изваяние с развевающимися черными волосами. На нем не было боевой раскраски. Не успела Кэндис опомниться, как он подхватил ее и на полном скаку посадил в седло перед собой. Рванувшись, она повернулась к нему и подняла револьвер.
Апачи схватил ее за запястье и сжал так сильно, что Кэндис выронила оружие, а затем сбросил ее на землю. Она упала на колени. Резко осадив коня, индеец устремил на девушку непроницаемый взгляд черных глаз. Тяжело дыша, Кэндис смотрела на него в ожидании неминуемой смерти. Внезапно до ее сознания дошло, что обстановка изменилась. Над каньоном повисла тишина – было слышно даже поскрипывание упряжи кареты. Схватка закончилась.
– Тебе ничто не угрожает, – властно произнес апачи, покачиваясь на нетерпеливо гарцующем гнедом.
Кэндис поднялась на ноги, догадываясь, кто перед ней. Кочис! И не только по внешним приметам – все знали, что предводитель апачей необычайно высок и красив, – но и по властным повадкам, отличавшим его от других. Только поэтому Кочису и его воинам удалось отбить нападение на их карету.
– Ты очень храбрая для белой женщины, – заметил он с мелькнувшей в глазах улыбкой.
– Вы Кочис, – сказала Кэндис, гадая, как он поступит с ней. Ветер подхватил гриву его длинных черных волос.
– Ты знаешь меня?
Кэндис зачарованно смотрела на его мощную фигуру.
– Нет. – Она вспыхнула. – Но я знаю Ниньо Сальважа. Он уставился на нее с нескрываемым интересом.
– А-а. Храбрый воин для храброй женщины. Он твой мужчина?
Кэндис снова покраснела.
– Нет. Он спас мне жизнь.
Лицо Кочиса приняло загадочное выражение.