Боль в руке Ноструса усилилась, превратившись в быструю, пронзительную пульсацию. Он заставил себя откинуться назад, надеясь, что несколько дополнительных сантиметров, отделявших его от экрана вызова, помогут ему держать рот на замке. Ему не нужно было позорить себя еще больше, чем он уже опозорился.
— Я должен добавить, что самка беременна, — продолжил мастер Фолтхэм. — Я хочу, чтобы ее потомство тоже вернули — живым и невредимым, если оно уже родится на момент, когда вы их найдете.
— Цена?
Мастер Фолтхэм повернул голову к экрану.
— Я бы предпочел проработать эту деталь в лич…
— Цена, — твердо повторил охотник за головами.
Губы мастера Фолтхэма скривились в отвращении. Он предпочитал способ ведения бизнеса, который многим казался старомодным или излишне затянутым, но Нострус увидел в этом мудрость — это предоставило дополнительную возможность раскрыть истинную природу тех, с кем имел дело мастер.
Неодобрительно хмыкнув, мастер Фолтхэм сказал:
— По двести тысяч за каждого, но они должны быть живы.
— Один ажера, одна беременная терранка и, возможно, младенец, предположительно скрывающиеся на Артосе. Взрослые, оба достаточно опасны, чтобы справиться с обученными профессионалами, — категорично сказал охотник за головами. — По пятьсот за каждого.
Плоть на горле мастера Фолтхэма вздулась, а густые брови низко нависли над темными глазами.
— Нелепо!
— Это ничто для такого, как ты.
— Как ты смеешь что-либо предполагать обо мне после того, как потребовал такую возмутительную сумму? Я тот, кого оскорбили и у кого украли, тот, на кого напали в моем собственном доме. Разве я уже недостаточно заплатил?
— Если у тебя была терраночка, — размеренно ответил охотник за головами, — ты щедро заплатил. Именно поэтому ты заплатишь столько, сколько я прошу, чтобы вернуть ее. Полмиллиона — ничто по сравнению с тем, что ты потратил, чтобы заполучить ее.
Мастер Фолтхэм стиснул зубы и снова наклонился вперед, несколько мгновений у него был такой вид, словно он раздумывал, не задушить ли голоэкран перед собой.
— И как скоро вы доставите товар? — натянуто спросил он.
— Пусть ваши люди пришлют мне остальную информацию. Изображения. Имена. Все, что у вас есть. Мы обсудим временные рамки, как только я смогу просмотреть все это.
— Обычно я не выражаюсь в таких расплывчатых терминах, — проскрежетал мастер Фолтхэм.
— Вы также обычно не занимаетесь поиском двух инопланетян в многомиллионном городе, иначе вы бы не связались со мной. Я буду на связи.
Звонок резко оборвался.
Ноздри мастера Фолтхэма раздулись от нескольких глубоких, тяжелых вдохов, плоть на его горле набухла и опала. Он не смотрел на Ноструса, когда сказал:
— На данный момент это все.
Нострус встал, отвернулся и направился к двери. Он сказал себе, что его растущее чувство удовлетворения при виде мастера Фолтхэма, столь раздраженного общением с охотником за головами, было незрелым и неуместным, но не мог избавиться от этого чувства. Часть его — та часть, которую он никогда бы не озвучил, — считала, что так будет лучше для мастера Фолтхэма.
Если это был путь, по которому они должны были пойти, чтобы заставить мастера Фолтхэма увидеть глупость передачи контракта на аутсорсинг для чего-то, что Нострус с радостью сделал бы своими руками, так тому и быть. Так или иначе, они заполучат ажеру в свои руки. Так или иначе, Нострус исправит свою неудачу.
И все это будет стоить того, чтобы просто увидеть выражение лица ажеры прямо перед его смертью.
ВОСЕМНАДЦАТЬ
Драккал глубоко вдохнул через ноздри, закрыв глаза и подняв лицо к небу. Воздух на поверхности, хотя и был так же насыщен противоречивыми ароматами, как и в Подземном городе, был сладким и свежим, а свет квазара приятно теплым. Он давно не был наверху — с того дня, как больше года назад отвез Аркантуса и Саманту в Вентриллианский торговый центр. Изобилие растений и фонтанов на улицах верхнего города почти создавало ощущение возвращения в дикую местность, вдаль от городских забот и цивилизации.
Он открыл глаза и взглянул на Шей, которая шла рядом с ним, держа свою левую руку в его правой. Другую руку она держала под животом для поддержки, он заметно увеличился за месяц, прошедший с тех пор, как Урганд провел первое медицинское сканирование. Детёныш рос. Время быстро приближалось. Она достаточно скоро родит, его возбуждение и тревога возрастали с каждым часом.
Он посвятил себя тому, чтобы стать родителем для этого детеныша, и ничто не заставит его отказаться от этого. Он только надеялся, что будет достойным отцом.
— Здесь настолько приятнее, — сказала Шей, поворачивая голову, чтобы посмотреть на него. — Почему мы не сделали этого раньше?
Драккал пожал плечами, обводя взглядом сверкающие здания, ухоженные сады и бесчисленных пешеходов в разнообразной одежде.
— На самом деле никогда не было для этого причин.
— Не было причин? Здешний воздух — достаточная причина, — она закрыла глаза и медленно вдохнула. — Это так сладко, что я могла бы взять ложечку и съесть на десерт.
Взгляд Драккала снова упал на нее, и он улыбнулся.
— Я буду иметь это в виду, кирайя. Однако мы должны быть осторожны. Мы не совсем законопослушные граждане.
— Хa! Говори за себя, котенок. Я начала с чистого листа, помнишь?
— Должен ли я напомнить тебе, что первое, что ты сделала, оказавшись на свободе, это ограбила меня?
Она улыбнулась ему.
— Это была самооборона.
— О. Тогда без проблем, — он перевел взгляд на ее живот. За последние несколько недель она часто хватала его за руку и прижимала к нему, чтобы он мог почувствовать, как детеныш внутри шевелится и лягается. — Как ты себя чувствуешь? Спазмы прошли?
Она положила руку на живот.
— Они приходят и уходят, одни сильнее других. Но я в порядке. Урганд сказал, что это нормально для людей на таком сроке.
Было это нормально или нет, Драккалу это не нравилось. Дискомфорт Шей в последнее время только усилился, и беременность явно повлияла на нее во многих отношениях. Ей было уже не так легко двигаться, как при их первой встрече, она часто казалась усталой и изо всех сил пыталась найти удобное положение в постели, как бы они ни двигались — или сколько разных подушек и одеял он ни раздобыл бы, чтобы помочь ей улечься. И он ничего не мог с этим поделать. Он ненавидел это чувство беспомощности, ненавидел то, что его пара страдает, и то, что он ничего не мог сделать, чтобы уменьшить ее страдания.
За последние несколько дней она привыкла постоянно ходить, даже когда в остальном выглядела измученной.
Шей встала перед ним, заставив остановиться, и подняла руку, чтобы обхватить его подбородок.
— Ты плохо умеешь скрывать свои мысли.
Драккал нахмурился.
— По вашим с Арком словам, я просто все время выгляжу сварливым.
— Горячий ворчун, — ее губы растянулись в широкой дразнящей улыбке. — Сексуальный ворчун.
Он посмотрел ей в глаза, и тепло разлилось по поверхности его кожи. Хвост взмахнул и коснулся внешней стороны ее ноги.
— Я просто хотел бы сделать для тебя больше, кирайя.
Ее улыбка смягчилась, и она провела большим пальцем по его щеке.
— Ты уже все делаешь, Драккал.
— Всего никогда не будет достаточно, — сказал он, не в силах сдержать улыбку на губах, он знал, что она считает подобные сантименты глупыми, но это была правда. Он никогда не был из тех, кто делится своими чувствами — и никто никогда не обвинял его в том, что он плохо скрывает свои мысли, — но в компании Шей это было естественно.
Щеки Шей порозовели. Она открыла рот, чтобы заговорить, но быстро закрыла его, губы были стали бледными и тонкими. Она отпустила его руку и схватилась за живот по бокам, резко втянув воздух.
— Ох. Это было тяжело.
Драккал снова нахмурился. Он положил одну руку ей на плечо, а другой обхватил ее щеку.
— Мы возвращаемся д…
Он замолчал, когда голос — хрипловатый женский голос, который был слишком знакомым — произнес:
— Драккал?
На мгновение прошлое Драккала, растянувшееся на двадцать лет, всплыло на первый план в его сознании. Вся боль, огорчение и душевная мука вернулись, такие же грубые и мощные, как и тогда. Он повернул лицо на голос.
Женщина-ажера ахнула.
— Это… это ты.
Ваня с годами почти не изменилась. Ее мех был тем же ржаво-коричневым, а глаза золотистыми — и такими же холодными, какими они были, когда он видел ее в последний раз. Она была высокой и атлетично сложенной, держалась с уверенностью, которую всегда демонстрировала, такая же естественная, красивая охотница, как и всегда. Даже ее наряд напоминал о днях их молодости — кожаная сбруя сверху, немногим больше, чем серия ремешков и пряжек, пересекающих ее холмики, широкий пояс с подсумками, ножом и бластером, и юбка, сшитая из лоскутов серой ткани и полосок кожи, усиленной тристилом.
Это была та же одежда, которую она, возможно, носила во время одной из их охотничьих вылазок два десятилетия назад.
Старая боль Драккала быстро прошла, но внутри него осталась пустота, вероятно, результат шока. Ему не следовало больше видеть эту женщину, и он не знал, что думать, что чувствовать. Драккал отпустил руку Шей.
— Ваня.
Она улыбнулась и подошла ближе.
— Ты помнишь меня, — промурлыкала она, протягивая руку, чтобы коснуться его лица.
Шей шлепнула Ваню по руке.
— Не прикасайся к нему, черт возьми.
Драккал не видел, как двигалась Шей, но она была там, стояла между ним и Ваней, как маленькая, но ужасно грозная стена, ничуть не менее уверенная в себе, чем женщина-ажера, и бесконечно более красивая.
Ваня на мгновение отшатнулась в удивлении, прежде чем ее черты исказились в оскале. Она зарычала на Шей, обнажив клыки и выпустив когти.
Этого было более чем достаточно, чтобы что-то зажечь в Драккале, то, что он не позволял себе чувствовать к Ване все это время, то, что он