— Туда, — решила Елена и не ошиблась.
Стеклянная стена отделяла несколько привилегированных палат от остальных. Это сразу было заметно по качественной отделке стен, потолка, наличию мягкой мебели и уютных светильников. За столиком у входа дежурила медсестра.
— Почему без бахил? — возмутилась она, увидев нетерпеливых посетителей. — Сюда нельзя!
— Мне можно. Следственный комитет. — Петелина развернула служебное удостоверение.
— Полиция, — добавил Валеев для вескости чуть высунув из кармана свою красную корочку.
— В какой палате лежит Васильев? — спросила Елена.
— В самой лучшей, в тридцать пятой.
— К нему заходил посторонний?
— Нет. — Медсестра похлопала ресницами. — Вы к Николаю Егоровичу? Только бахилы оденьте, у нас строго.
Она указала на корзину с бахилами рядом с диваном.
— Это можно, — согласилась следователь, присаживаясь на диван.
Натянув на обувь голубые бахилы, она дала поручение Марату, кивнув на стеклянные двери:
— Подежурь здесь. Если Токаев появится, задержи. А я предупрежу Васильева.
Шурша бахилами, Петелина направилась к дальней двери с номером «35».
Медсестра бросила вслед недовольный взгляд и пробурчала:
— Все равно не пустят. У Николая Егоровича сейчас врач.
Валеев, закончивший натягивать бахилы, вздернул бровь:
— Ты же сказала, что у Васильева никого нет.
— Я сказала, что нет посторонних. А это врач.
— Кто? — Валеев наклонился к медсестре и, заметив растерянность на лице девушки, вскипел: — Ты его не знаешь?
— Он не из наших. Личный врач вице-губернатора.
— Сам так сказал?
— Ну да.
— Лена! — крикнул Марат, сорвавшись с места.
Скользкие бахилы подвели его, он шлепнулся на гладком полу и этим все испортил.
Петелина, успевшая открыть дверь в палату, обернулась на шум. В этот момент высунувшиеся руки в медицинских перчатках обхватили ее, рванули на себя и развернули лицом в коридор. За ее спиной маячил человек в медицинском халате. Маска сбилась с его лица, и Марат узнал Токаева. Тот держал шприц-пистолет у шеи женщины и готов был нажать спусковой курок в любую секунду.
— Не приближайся! — предупредил Токаев, сверкая глазами. — Здесь тот же яд, что достался Холодову.
Валеев поднялся и выхватил пистолет:
— Ты, мразь, брось шприц и подними руки.
Но Токаев захлопнул дверь в палату и запер ее.
— Вздумаешь ломать — она мертва. Вздумаешь стрелять — она мертва, — пригрозил он, не повышая голоса. Знал, что и так услышат.
— Да я тебя! — колотил в дверь Валеев.
— А если не будешь мешать, то через двадцать минут я ее выпушу. Живой и здоровой.
— Что тебе надо?
— Чтобы ты ушел.
Токаев не кричал, не истерил, говорил с холодным спокойствием безумца, который для себя уже все решил. И это бесило еще больше. Валеев еле сдерживал себя, понимая, что сам уподобится безумцу, если попрет напролом. Это погубит Елену, она в руках маньяка, которому нечего терять. Он должен взять себя в руки, выиграть время и что-то придумать.
— Слушай ты, если хоть один волосок упадет с ее головы… — начал угрожать Марат и почувствовал бесполезность своих слов.
Кого он пытается запугать? Маньяка, который отрезал пальцы, руки и выпускал кровь из еще живых людей.
Токаев словно угадал его мысли и пообещал:
— Волосы я не трону.
Валеев заскрипел зубами от унижения и беспомощности. Хотелось кричать: тварь, мразь, нелюдь! Хотелось выстрелить в замок, вышибить дверь и размозжить голову убийце.
И тут он услышал голос Елены:
— Марат успокойся. Я в порядке.
Простые слова заложницы разрядили обстановку.
— Дай нам поговорить, отойди, — попросила она.
Валеев опустил руку с пистолетом, вытер вспотевший лоб, слыша, как бешено колотится в груди его сердце.
52
Елена услышала за дверью шуршание бахил. Марат послушался ее и удалился. Насколько нелепо выглядит вооруженный полицейский в бахилах, подумала она. Без них он добежал бы к двери до того, как она ее открыла, и предотвратил захват. Теперь она один на один с маньяком. Если не считать неподвижного Васильева на кровати.
Вице-губернатор был цел, но, судя по закрытым глазам, уже находился под наркозом. Одеяло было скинуто на пол, Васильев лежал в пижаме, а на кровати рядом с ним были приготовлены скальпель, нож и ампулы со шприцами.
Не оставалось сомнений, что Живорез намерен покарать главного виновника трагедии своей семьи.
Токаев тоже прислушивался к происходящему за дверью и, когда все успокоилось, чуть ослабил хватку, но шприц-пистолет от шеи не отводил.
— Ваш муж? — поинтересовался он.
— С чего вы взяли?
— Переживает, Леной называет, вас слушается.
— Мы недавно живем, — призналась Петелина. Она знала, что всякий разговор в такой ситуации спасителен.
— Еще лучше.
— Лучше, чего?
— Пора к делу. — Токаев подтолкнул Петелину к креслу. — Я вас привяжу, чтобы не навредили себе и мне. Оттуда будет хорошо видно.
— Видно, что?
— Всегда желал проделать это при зрителях. Мне повезло, что попался настоящий знаток. Вы только не дергайтесь, договорились? А то ведь я могу стать и не таким добрым. Совсем недобрым.
Токаев пихнул Елену в кресло и обмотал ее скотчем, привязав к спинке. Ее руки тоже оказались связаны. Затем он подвинул кресло ближе к кровати, зашел сзади, посмотрел из-за ее спины и остался доволен:
— Вот так. Первый ряд партера.
Елена поняла, что ей предстоит увидеть — кровавую расправу. Перед ней лежал беспомощный Васильев, приготовленный к казни.
Токаев пояснил:
— Я планировал все завершить вчера, в его кабинете, но вы рано пожаловали. Пришли бы на час позже, и мы бы сегодня не встретились. Хотя, может, это и к лучшему.
Он подошел к усыпленному вице-губернатору. Подтянул его тело повыше, оперев на несколько подушек. Теперь Васильев почти сидел.
— Когда вы узнали, что он был в той машине? — спросила Петелина.
— Недавно.
— Через его водителя? Лицо со шрамом.
Токаев с интересом посмотрел на нее:
— А вы умнее, чем я думал. Быстро вычислили его, мне же потребовались два года. Только я знаю, как это долго, — не скрыл горечи Токаев. — Сначала год во Владикавказе выискивал сведения в интернете. Узнал единственное — битый «мерседес» увезли во Владимир. Перебрался сюда, посещал ресторан «Гончаров» и другие места, прислушивался, приглядывался и видел, как передают взятки. Они считали, что им все можно. Власть развращает.
— Это демагогия. Что вы намерены делать?
— Отомстить. Или по-вашему, восстановить справедливость.
Токаев перетянул скотчем ноги Васильева, а также его грудь и руки выше локтей. Затем он вскрыл ампулу и наполнил шприц.
Выдавив каплю, он объяснил свои намерения:
— Я продемонстрирую вам свой метод.
— Догадываюсь.
— Лучше один раз увидеть. Это незабываемо. Я напомню то, что вы пропустили.
— Наркоз в шею?
— Правильно. Чтобы утихомирить и подготовиться. Но резать спящего неинтересно. Он должен знать, за что его казнят, и видеть свою смерть собственными глазами. Поэтому я привожу его в сознание.
Токаев воткнул иглу в шею Васильева и выдавил содержимое шприца.
— Сейчас он очухается. — Он похлопал спящего по щекам. Тот открыл глаза. — Ну вот.
Васильев с трудом разлепил веки и водил бессмысленным осоловелым взглядом.
— Пока мой подсудимый окончательно придет в себя, я обезболю ему руку. Он правша, значит правую. Местная анестезия.
Токаев взял другой шприц, наполнил из новой ампулы и сделал Васильеву укол в запястье. В ожидании результатов своей работы, он повернулся к Петелиной.
— Удивительно, но мне не попался ни один левша. Наверное, левша — признак незаурядной личности, а чиновники-воры также заурядны, как снег зимой. Вы согласны?
— Я не согласна с тем, что вы делаете.
— А как я не согласен с тем, что сделал он, — запальчиво ответил Токаев. — Но мое согласие и несогласие ничего не стоит. Я один, моих близких нет.
К этому моменту взгляд Васильева стал более осмысленным. Он вспомнил, где находится, узнал Петелину и со страхом и непониманием пялился на Токаева. Тот перехватил его взгляд, достал семейную фотографию и ткнул ее в лицо Васильева.
— Ты помнишь их? Нет. Тогда я тебе напомню. Два года назад, осень, Ярославское шоссе, вечер. Идет дождь, ты спешишь в Москву и приказываешь водителю гнать по встречной полосе. Ведь у тебя мигалка, ты большая шишка, тебе все можно. У тебя дорогая машина, которая в случае чего защитит тебя десятью подушками, и менты прикроют. А у меня, у них этого не было, и ты… их…
Токаев с силой сомкнул веки и потер виски. Его лицо исказила гримаса боли, а губы что-то шептали, кажется имена.
Переборов приступ, он открыл глаза и пояснил Петелиной:
— Голова. Накатывает иногда и болит, но потом… Потом проходит.
— После того, как вы… — Вместо того, чтобы закончить фразу Елена перевела красноречивый взгляд на Васильева.
— Это лучшее лекарство. Моя боль уходит вместе с их кровью, — подтвердил ее догадку Токаев.
Он убрал снимок, подошел к окну, занавешенному широкими вертикальными жалюзи, сдвинул одну планку и посмотрел на небо.
— Сегодня не так, нет дождя… Но я не могу ждать.
Он вернулся к кровати, взял скальпель.
— Знаете, что будет дальше?
— Отрезанная рука — это символ чиновничьего беспредела? — спросила Петелина.
Токаев кивнул:
— Как и фотография Высоцкого. Вор должен сидеть в тюрьме — это закон жизни всякого нормального общества, но почему-то по отношению к высокопоставленным подонкам он не работает.
— Я так не считаю, — возразила следователь. — Если чиновник украл…
— Да бросьте! — перебил ее Токаев. — За мной вы охотились, а его оберегали.
Он заглянул в глаза вице-губернатору и остался доволен. Пленник уже все понимал, был перепуган и пытался шевелить непослушными от наркоза губами.