Но я старался сохранять полнейшую невозмутимость, не так во имя собственной репутации, сколько ради своих коллег. Чтобы не шептались потом портовые нищие, будто Тайного сыщика из колеи выбить — пара пустяков.
— Деньги давай, — флегматично напомнил Коба, указывая на одно из кресел. — И садись пока. Можешь курить, если хочешь, а угощать тебя не буду. Нельзя мне быть гостеприимным хозяином. Это против правил.
Забрал мои короны, тщательно пересчитал, небрежно сдвинул груду монет на край белой каменной столешницы. Задумчиво оглядел меня с ног до головы.
— Лицо у тебя неприметное, — наконец сказал он. — Ничего так маскировка. Смотреть приятно, а запомнить трудно. Я сам в трактире тебя сегодня долго разглядывал, прежде чем узнал. Да и то не был уверен, пока ты не заговорил с хозяином. Говор у тебя интересный, я такого нигде больше не слышал. Но пока ты молчишь, узнать тебя непросто. Это магия?
— Что-то вроде. Но не моя. По крайней мере, от меня тут ничего не зависит. Прежде так не было, а потом вдруг стало. Старые друзья меня, конечно, сразу узнают, а остальным действительно бывает нелегко. Сам не понимаю, как это работает.
Объяснять, что мое лицо стало зыбким, неопределенным, ускользающим из чужой памяти после нескольких чрезвычайно поучительных путешествий между Мирами, сейчас было некогда и не с руки.[18] Да и зачем ему?
Коба действительно совершенно не заинтересовался подробностями.
— Это очень хорошо, — сказал он. — Можно было бы вовсе не маскироваться, да возраст у тебя неподходящий. Слишком ты молод для нищего. И пожалуй, мальчишку из тебя сделать будет проще, чем старика. А что ж, оно и неплохо. Детишек среди моих людей давненько не было, не те сейчас времена, чтобы сирота не знал, куда деться… Ты нынче вечером брился?
— Ага.
— Вот и я смотрю, подбородок гладкий. Это хорошо, не придется тебе свою бритву одалживать.
Коба встал, ушел куда-то в другой конец гостиной, где возвышался буфет, похожий на небольшую, но боеспособную крепость. Погремел ключами и склянками, вернулся, на ходу извлекая пробку из бутылки желтого стекла. Налил бесцветную жидкость в стакан — немного, примерно на два пальца. Протянул мне.
— Пей, — повелительно сказал он. — Радости в том мало, на вкус — страшная дрянь. Но не вздумай подавиться, это зелье из моих старых запасов, теперь таких не варят. И вторую порцию я на тебя переводить не стану. Выплюнешь — плакали твои денежки.
Коба скорчил уморительную гримасу и вдруг заговорщически мне подмигнул, словно бы давал понять, что все происходящее — не всерьез. Играем мы так. А что я правил пока не понимаю, так это обычное дело, по ходу как-нибудь сориентируюсь.
Я принял стакан, с отвращением принюхался к его содержимому, которое пахло серой и грушами, этакий адский «Дюшес», зажал нос и без лишних расспросов проглотил — быстро, чтобы как можно скорей покончить с неприятной процедурой.
На самом деле все оказалось не так уж и страшно — с точки зрения человека, которого однажды в детстве попытались напоить рыбьим жиром. Ну горько, ну солоно, ну приторно-сладко и при этом привкус тухлого яйца в горле остается — подумаешь, тоже мне несчастье.
Употребив пакость, я подумал, что будь на месте Кобы Джуффин, я бы извел шефа бесчисленными вопросами: а что это? а зачем? а как оно действует? а точно без этого нельзя обойтись? и что теперь со мной будет? и когда оно закончится? А у чужого, малознакомого человека принял из рук отраву, проглотил безропотно, ни единого слова не сказав. Хотя, казалось бы, кому должно быть больше веры? То-то же. Удивительно все-таки устроен человек!
Но теперь, когда уже было поздно что-либо менять, я все-таки спросил с подчеркнутой небрежностью:
— А что это за пойло такое?
— Увидишь, — ухмыльнулся Коба. — Вот обнаружишь скоро, что одежда стала тебе великовата, и сам все поймешь.
У всякого человека есть свой предел возможностей. Моя деланная невозмутимость не пережила такого удара под дых.
— Я что же, гномом стану? — взвыл я, тараща глаза от невыразимого ужаса.
Список эпитетов, которыми я в тот миг наградил про себя предводителя нищих и собственную доверчивость, мог бы стать неплохим материалом для энциклопедии отборной брани, истинно вам говорю.
— Никаким не гномом, — спокойно ответствовал Коба. — Не выдумывай. Просто для мальчишки ты сейчас крупноват, согласись, и это надо как-то исправить… Да не гляди ты так на меня, сэр Макс! Где ты видел микстуру, которая действует дольше чем несколько дней? А моя — хорошо если сутки будет держать тебя в нужной форме. Но боюсь, завтра на закате тебе уже понадобится новая порция — если захочешь продолжить обучение, конечно. И если я не стану возражать.
— А-а-а, — с облегчением вздохнул я. — Сутки — это ладно, переживу.
— Все-таки ты еще очень молодой, — ухмыльнулся Коба. — Так изводишься по пустякам… Какая разница, какого ты роста, — по большому-то счету?
— В моей жизни пока довольно много мелких счетов, — огрызнулся я.
— То-то и оно.
Мы помолчали. Коба, кажется, искренне наслаждался ситуацией, а я с трепетом прислушивался к своим ощущениям. Ощущений, честно говоря, не было вовсе. Ну, то есть ничего необычного. Так что через пять минут мне стало скучно.
— Что-то я не уменьшаюсь. Не действует на меня твое зелье, — проворчал я.
— А ты встань, — посоветовал Коба.
Я встал и обалдел: полы моего лоохи подметали ковер, скаба болталась на мне как на вешалке.
— Садись пока, — велел мой опекун. — Еще не все. Я скажу, когда процесс закончится. И принесу тебе другую одежду.
Я послушно опустился в кресло. Некоторое время с интересом разглядывал собственные руки: неужели и они уменьшились? Вроде не похоже, но…
— Да не дергайся ты, — ухмыльнулся Коба. — Я же не в младенца тебя превращаю. Станешь мальчишкой-подростком, головы на две ниже, чем сейчас. И еще более тощим — ну, к этому тебе не привыкать. Все будет путем. Когда я тебя обманывал?
Я был вынужден признать, что никогда. Правда, виделись мы до сегодняшнего дня, мягко говоря, нечасто. Раз десять, если считать случайные встречи на улице. И дел общих не имели. Так что у Кобы просто не было технической возможности меня обмануть. Но этот факт я решил не обсуждать вслух. Все равно теперь уже ничего не изменишь, раньше надо было думать. Или не надо? А что ж, действительно, пусть все идет как идет. Терять мне, если разобраться, нечего.
На этом этапе размышлений я наконец-то успокоился. Лучше поздно, чем никогда, конечно.
— Ты лучше пока сочиняй, что прохожим рассказывать будешь, — предложил Коба. — А я послушаю.
— Я думал, ты мне подскажешь, — растерялся я.
— Подскажу, конечно, если понадобится. Но сперва все-таки послушаю. Интересно, как ты будешь выкручиваться.
— Ладно.
Я постарался собрать в кучу скудные сведения о Мире, где поселился всего несколько лет назад. Конечно, восьмитомная Энциклопедия Мира — моя настольная книга, но это вовсе не значит, что я успел ее изучить. Некоторые занятые люди довольно редко добираются до собственных столов, да и то лишь для того, чтобы сладко заснуть, уткнувшись усталой мордой в пустую тарелку. И я из их числа.
Но все-таки болтовня — мое сильное место. Я скверный выдумщик, зато хороший рассказчик. Стоит открыть рот, а история сама как-нибудь расскажется. Мне и сочинять особо не придется. Всегда так было.
— Что ж, — начал я. — Ясно, что я — сирота. И родом не из этих мест. Я имею в виду, вообще не с Хонхоны. Тут у нас, насколько мне известно, о детях кто-нибудь да заботится. Где-то правительство, где-то община, но пропасть не дадут. А если так, значит, я с Уандука. Из Куманского Халифата. Или даже нет, из Шиншийского. О нем вообще никто ничего не знает, не придерешься.
— Ну и как тебя занесло в Ехо? — строго спросил Коба. — У Шиншийского Халифата даже выхода к морю нет.
— Ну так ясное дело, меня похитили тамошние работорговцы, — нашелся я. — Их на Уандуке полным-полно, верно? Собирались продать в Куманский Халифат, там же официально разрешено иметь рабов-чужеземцев, хотя они, по-моему, и своими согражданами приторговывают за милую душу, поди потом кому-нибудь докажи… Но я сбежал. Как-то перехитрил работорговцев, например усыпил их фамильным заклинанием, которому меня дед перед смертью успел научить, и дал деру. Там как раз есть невольничий рынок недалеко от Капутты, два дня пешего пути, насколько я помню. Ясное дело, я туда пробрался, пошел в порт, спрятался в трюме какого-то купеческого корабля, предварительно выяснив, что он идет в Ехо. Очень уж мне хотелось переехать туда, где людьми не торгуют, ну я и решил, что Соединенное Королевство — самое что ни на есть подходящее для меня место… Ты что так на меня смотришь, Коба? Плохая история? Что-то не так?
— Да нет, история-то хорошая. Просто отличная история, сэр Макс. Но мне сейчас вот что интересно: ты от кого обо мне узнал? В вашем Большом Архиве информации про мое детство нет, я сам Кеттарийца попросил махнуть на меня рукой, забыть, не вносить в архивы, и он твердо обещал. Выходит, обманул? Или кто-то другой?..
Я совсем ошалел.
— Коба, клянусь, я только что выдумал эту историю от начала до конца! Нигде никогда не слышал ничего похожего, в том числе в нашем Большом Архиве. Я понятия не имел, что ты с Уандука. Думал, ты здешний. Впрочем, я о тебе вообще ничего не знаю. Пару раз расспрашивал Джуффина, но он отмалчивался. Так что имей в виду, он свое слово держит.
— Ясно, — спокойно кивнул Коба. — Что ж, думаю, ты говоришь правду. Про дедово заклинание я вообще никогда никому не рассказывал, такие козыри лучше прятать в рукаве, пока для дела не понадобятся. Выходит, ты меня прочитал, сэр Макс. В здешних местах мало кто это умеет, а у нас на Уандуке обычное дело — людей как книги читать. Так это и бывает: смотришь на человека и рассказываешь первое, что в голову придет, а потом выясняется, что говорил о его жизни. Поэтому когда мы травим байки просто так, для развлечения, принято, чтобы рассказчик сидел спиной к слушателям или хотя бы под ноги себе глядел, так чужие тайны не выболтаешь… Тебя куманский Халиф научил людей читать? Я слышал, ты к нему ездил и вы поладили.