По итогам этой поучительной беседы с собой я приступил к поискам — не столько Магистра Хаббы Хэна, по-прежнему вполне неуловимого, сколько невидимой, почти неощутимой, вертлявой границы между «хочу» и «не хочу», где я уже однажды побывал. И так увлекся процессом, что — сам сейчас не могу в это поверить! — почти охладел к цели. В глубине души я подозревал, что Хабба Хэн не станет встречаться со мной еще раз, в какой бы хорошей форме я ни был. Просто потому, что самые важные события жизни, казалось мне в ту пору, никогда не повторяются, их выдают по одному в руки, как новогодние подарки: а теперь прочитай стишок, скажи Деду Морозу спасибо, — и привет.
Тем не менее моя красивая и в высшей степени романтическая теорема о неповторимости важных событий оказалась полной ерундой. Несколько дюжин дней спустя я снова стал свидетелем локального пожара в трактире «Душистые хрестики». И даже за кувшин с камрой схватился, в точности как в прошлый раз. Вот только выплеснуть жидкость в огненный лик Хаббы Хэна я не успел; честно говоря, я и с места-то толком не вскочил, так — дернулся. Все же скорость реакции у меня ни к черту — по сравнению с некоторыми.
Оно, впрочем, и к лучшему. По крайней мере, костюм Хаббы Хэна уцелел. И хозяйская скатерть заодно. А мне досталась приветливая улыбка.
— Ну, что у тебя еще? — спросил обладатель улыбки.
Совсем тихо спросил. Теоретически, если учесть, что нас разделяла добрая дюжина метров и несколько пустых столов, я не мог услышать ни звука. Однако же прекрасно все разобрал. Тем не менее предпочел встать и подойти поближе — не орать же на весь трактир.
— Для галочки, — почтительным шепотом объяснил я. — В смысле, эта встреча мне была нужна для галочки. Чтобы окончательно уверовать в предыдущую. И в себя. И вообще…
— Тогда ладно, — невозмутимо кивнул Хабба Хэн. — Уверовал?
Я восхищенно кивнул.
— Это все? Тогда я, с твоего позволения, откланяюсь.
Я снова кивнул, но тут же кое-что вспомнил, страшно смутился, но все-таки собрался с духом и спросил:
— Только сначала скажите, пожалуйста, почему вас называют Магистром? Просто из вежливости? Или был какой-то древний Орден? Я понимаю, что дурацкий вопрос, но…
— Все вопросы более-менее дурацкие, — добродушно отмахнулся Хабба Хэн. — Какая разница? Честно говоря, я сам не знаю, почему меня так называют. Никогда не интересовался. Во всяком случае, в ту пору, когда звание Магистра могло меня привлечь, никаких Орденов не было и в помине. Каждый жил сам по себе и справлялся с этой непростой задачей как мог.
— Ясно, — с облегчением вздохнул я. — Спасибо. Вы только что заштопали изрядную прореху в моем сердце.
— Во-первых, сердце тут ни при чем, — совершенно серьезно возразил Хабба Хэн. — А во-вторых, ты сам ее заштопал. Я и пальцем не пошевелил, чтобы тебе помочь.
— Все равно спасибо.
— Пожалуйста, — флегматично ответил он. — И, если так, услуга за услугу. Идет?
Я похолодел, но не дрогнул. Молча кивнул — как мне казалось, с достоинством обреченного. Воображение рисовало мне самые немыслимые просьбы, я отдавал себе отчет, что моя жизнь может рухнуть в одночасье под тяжестью его задания, но полагал это справедливым и даже в каком-то смысле правильным — как и всякий поворот колеса судьбы. Но Хабба Хэн в очередной раз меня удивил.
— Не рассказывай о нашей встрече Джуффину, — попросил он. — Не хотелось бы его огорчать. Именно сегодня у меня нет этих грешных зерен. Не рассчитывал так скоро встретить очередного курьера.
— Ладно, — растерянно улыбнулся я. — Не расскажу. Но это не значит, что он не догадается. Как правило, шеф видит меня насквозь. И знает обо мне куда больше, чем я сам.
— Не сомневаюсь. Но ты все-таки постарайся, чтобы он не пронюхал об этой нашей встрече, — сказал Хабба Хэн. — Если сможешь, будешь большой молодец.
На том мы и расстались.
До сих пор, кстати, не знаю, удалось ли мне выполнить его просьбу. Я, разумеется, не сказал шефу ни слова, а Джуффин, в свою очередь, никогда больше не упоминал в моем присутствии имя Хаббы Хэна. Так что этот вопрос все еще остается открытым. И, ясное дело, не только он.
Жизнь тем временем шла своим чередом. Мы с Шурфом еще несколько раз совершали Обмен Ульвиара; сразу скажу, что наши опыты так и не помогли мне толком уяснить, что же такое эта грешная Тень, которая, теоретически, является предметом обмена. Зато разбираться в себе я стал немного лучше; по крайней мере, нащупал некоторые важные кнопки на пульте управления собой — чего же еще желать?
Завещание сэра Шурфа, которое он тщательно переписывал перед каждым очередным экспериментом, хвала Магистрам, так и не пригодилось. Во-первых, мы всякий раз заранее предупреждали шефа, чтобы не вздумал вызывать нас на службу, ему же самому потом расхлебывать, если что; а во-вторых, мы понемногу привыкали к переменам и особо не чудили.
Кажется, нам обоим эти встряски пошли на пользу. Мне — так точно.
Прочная связь, возникшая между нами при первом же обмене, со временем только крепла. Иногда мне казалось, что это придает жизни совершенно особый смысл, а порой я приходил в бешенство, поскольку с детства ненавижу обстоятельства, которые сильнее меня, как бы они ни были прекрасны и удивительны сами по себе. Впрочем, говорят, похожие проблемы испытывают все близнецы, особенно в юности.
Зато, как я понимаю, именно эта загадочная, нам самим непонятная связь позволила сэру Шурфу найти меня — не наяву, так хоть во сне — в мои худшие времена, когда я остался совершенно один, без малейшего шанса вернуться в Ехо; более того, без особой уверенности, что я там вообще когда-нибудь был. Я действительно чертовски «живучая тварь», как неоднократно называл меня этот невыносимый тип, но не уверен, что сумел бы продержаться несколько лет без его регулярных визитов… и без позаимствованной у него привычки записывать слова в тетрадку. Это оказалось настоящим спасением.
А вот обещанный сгоряча стакан крови сэр Шурф у меня так до сих пор и не потребовал. Ну да какие наши годы, успеется еще.
История вроде бы рассказана, но все молчат. Макс озирает притихшую аудиторию, ухмыляется.
— У меня все, — наконец говорит он. — Спасибо за внимание, можно просыпаться. Я больше не буду вас мучить, слова не скажу, звука не издам… Эй, друзья, вы живы?
— Мы живы. Просто все еще сопереживаем, — объясняет ему Триша. — Неужели не понятно?
От звука ее голоса все встрепенулись, словно колокольчик прозвенел: конец урока! Франк поднимается и идет к плите, ставит на огонь самую большую джезву.
— Во всяком случае, ты честно заслужил добавки, — серьезно объясняет он Максу. — Ну и все мы тоже, за компанию.
— Твои воспоминания грешат излишним благодушием. Похоже, ты в кои-то веки решил пощадить мои чувства, в ущерб прискорбной правде, — укоризненно говорит Лонли-Локли. — Я прекрасно помню, что вел себя как пьяный безумец. Неудивительно — с непривычки-то. А в твоем пересказе вышел вполне очаровательный юноша, внезапно утративший почву под ногами…
— А ты и был вполне себе очаровательный юноша, — ухмыляется Макс. — Утрата почвы под ногами всем к лицу, лучшее омолаживающее средство в мире и без пяти минут приворотное зелье… Пьяный безумец — это совсем другое. Вот я после супа Отдохновения являл собой достойный образец.
— Поразительно. Ты никогда мне об этом ни слова не говорил, — вздыхает Меламори. — Сказал тогда, что нашел Хаббу Хэна, так толком и не понял, зачем, собственно, это было нужно, поэтому тебя, вероятно, в ближайшее время упекут в Холоми, зато теперь не нужно никуда уезжать. И все.
В ее голосе нет и тени обиды, только бесконечное удивление. Дескать, я же тебя знаю, ты просто не мог промолчать. А ты все-таки промолчал, ну надо же!
— Некоторые вещи захочешь — порасскажешь, — объясняет Макс. — Не выговариваются, и все тут. Хотя, казалось бы, скрывать тут особо нечего. Думаю, именно поэтому они становятся тайнами. А вовсе не потому, что кому-то хочется иметь секреты.
— Но сейчас же как-то рассказал?
— Ну да. Сейчас, вот именно. После того, как Франк остановил время за окном. В городе, который мне пригрезился. Здесь, сейчас, думаю, вообще все возможно. А уж рассказать историю, которая возомнила себя великой тайной, — сущие пустяки.
— Да не слушай ты его, — говорит Шурф Лонли-Локли. — Просто сэр Франк и леди Триша расплачиваются за истории отменными напитками, да еще и ужином кормят. А с тобой ему пришлось бы разговаривать совершенно бесплатно. Вот так звучит прямой и честный ответ на твой вопрос.
— Это ты так шутишь? — несчастным голосом спрашивает Меламори. — Ничего себе!
— Ну что ты, леди. Я серьезен как никогда.
А сам улыбается до ушей. А ведь какой был строгий, когда пришел! Триша поначалу даже оробела. И, наверное, зря.
Все это хорошо, но Франку требуется помощь. Он же — ей только сейчас стало ясно — варит не что-нибудь, а свой коронный кофе «Огненный рай», самый сложный из рецептов, в таком деле без помощника трудно обойтись. Нужно добавить в напиток не одну, не две, не дюжину даже, а целых двадцать восемь разных пряностей, причем не одновременно, а в строго определенном порядке. Но пряности-то лежат в специальных шкатулках, шкатулки — в ящиках буфета, а те, что не каждый день требуются, — и вовсе в сундуке. А от плиты нельзя отвернуться, потому что надо же специальный кофейный заговор шептать, без него какой угодно кофе можно хорошо сварить, но только не «Огненный рай»!
Триша вскакивает со стула, несется к плите, подает пряности, ни разу не перепутав количество и последовательность. Франк чрезвычайно доволен. Не зря он ее учил.
Потом Франк наполняет чашки, а Триша относит их гостям. Шурфу Лонли-Локли достается самая большая порция и самое ласковое прикосновение ладони к плечу. Сегодня он ходит у Триши в любимчиках, и ничего тут не поделаешь, сердцу не прикажешь. Во-первых, он недавно пришел, во-вторых, вон какой красивый, а в-третьих, трудно ему живется, оказывается. Может быть, не прямо вот сейчас, сейчас-то вон какой довольный сидит, но вообще — трудно.