– Но вот что ещё хуже: Укселлодунон перекрывает вход в долину Дорнонии, и пока крепость в руках амбронов, они отрезают нам выход к низовью реки. Мы больше не можем торговать в устье, а значит, потеряли доступ к товарам, привезённым из-за морей, из Ареморики[64], с острова Иктис[65] и Белого острова. Как только мы поняли, что крепость пала, король собрал своих воинов, чтобы отбить её. Случилось это в самый разгар месяца думаниоса[66], дни были короткими, и стоял трескучий мороз. Мы ожидали, что воины Мезукена будут укрываться в Укселлодуноне, который мы надеялись вернуть себе в ходе ответного штурма, но мы заблуждались.
Шайки амбронов совершали набеги по всему нашему краю, в особенности в низовьях Дорнонии. Они захватывали фермы и деревни. Никогда ещё мы не видели такого засилья врага. Нам всё-таки удалось прорваться сквозь их заслон, чтобы подступить к крепости, но мы попали в западню: враг на стенах, враг в тылу, да к тому же снег повалил стеной. Нам пришлось отступать, чтобы защищать Аржантату, оказавшуюся под угрозой захвата. Мы были вынуждены давать бой дважды, прежде чем добраться до города, и нам потребовалось целых три дня на обратную дорогу. Наше собственное королевство превратилось во вражеские земли. Среди воинов, с которыми мы сражались, лишь немногие были осками, большинство же из них иноплеменники. К счастью, во втором бою мы взяли пленников, но эти ироды не говорят на нашем языке! И только вернувшись в город, с помощью оскских рабов нам удалось их понять. Тогда, по крайней мере, мы смогли представить себе, что на нас обрушилось…
– Это больше не война против одного племени, – гневно заговорил Тигерномагль. – Мезукен заключил союз со всеми амбронскими народами, королевства которых лежат между Дорнонией и Грозовыми горами. Отныне мы воюем против тарбеллов, сардонов, бебриков и элизиков.
В исступлении он замотал головой:
– С тех пор я потерял покой, стремясь разузнать об этом союзе. Я приносил жертвы богам. Я просил совета у друидов и прорицателей. Я пытал заключённых. Я приглашал беглецов и купцов за свой стол. Я не гнушался слухами и сплетнями, пытаясь разобрать предсказания оракулов. И вот что я понял: Мезукен – не единственный, кто стоит за этим вторжением. О нет! Конечно, этот ирод полон мужества, этот враг под стать мне по удали и отваге, и я восславляю богов, чтобы одолеть его. Однако по правую сторону света против нас затеваются и другие козни, которые проливают свет на причину единения амбронов, на их силы и бесчинства. Поговаривают, что чужеземцы из других миров пристают к берегам амбронов. Они плавают на чёрных судах и обменивают зелья и драгоценные ткани на металл, зерно и людей. Якобы Аргантониос, правитель Тартесса, предоставил им покровительство и пристанище в своём королевстве за пределами Грозовых гор. Из этого лагеря они разбегаются, точно блохи, и разжигают алчность амбронов. Для своей торговли им нужно всё больше и больше товаров – вот что подстрекает амбронские народы к войне. Они хотят вернуть потерянные отцами земли, чтобы прибрать к рукам наше продовольствие и людей для обмена с чужеземцами на чёрных кораблях. Вот почему стоило только Мезукену попросить подмоги, как тарбеллы, сардоны, бебрики и элизики тут же слетелись. Они хотят разграбить наши богатства, чтобы обменять их на заморские диковинки.
Король лемовисов поднялся, набрал в грудь воздуха, так что жилы вздулись на его шее, и взревел:
– Но разве на роже у меня написано, что я позволю разграбить себя?
– Нет! Нет! Нет! – завопили герои, – хотя в толпе всё же нашёлся один шутник, возможно, это был Троксо, который выкрикнул: «Да!»
Военачальники, богатыри и их солдуры[67] повскакивали с мест. Подняв вверх кулаки, мечи или горшки с вином, они стали изрыгать в ночь гром чудовищной ненависти. Красные отблески пламени обагряли вздёрнутые подбородки, перекошенные лица и гневный взгляд, сверкавший на обнажённой стали. Тигерномагль широко развёл свои сильные руки, чтобы поприветствовать эту воинственную ярость, и рассмеялся во всё горло. Не дожидаясь, пока утихнет гвалт, он продолжил свою пламенную речь, и нужно было иметь поистине лужёную глотку, чтобы перекричать эту бурю.
– Этот сброд считает себя удальцами? Они воображают, будто смогут так легко меня поиметь? Мы зададим этим ублюдкам! Мы начистим им рыла! Мы намнём им бока! Они хотят поиграть в войну? Мы разнесём их в пух и прах! И когда мы с ними управимся, я развешу их жалкие тела на кольях вдоль своих границ! Чтоб другим неповадно было!
Каждое его проклятие поднимало всё новую волну воплей. Гвалт оглушал, как чистое вино, и пробирал до самого нутра. Казалось, что неистовство героев подпитывало само себя, и вскоре королю лемовисов оставалось только весело созерцать обезумевших пьяниц, которые клялись опустошить все королевства до самых Грозовых гор.
Комаргос, однако, не участвовал в общем разгуле. Спустя некоторое время и он сказал своё слово, не напрягая голос, но достаточно громко, чтобы король мог его услышать:
– Добрый бой мне всегда по душе! Но лишь глупцы прут напролом. Вообрази себе на минуту, что амброны удерут от нас – и ищи-свищи ветра в поле. Каким бы большим ни было наше войско, если они схоронятся в своих крепостях, то ты вернёшься домой несолоно хлебавши. Ты уверен, что сможешь достать этого Мезукена?
Тигерномагль зловеще ухмыльнулся:
– Скажи-ка мне, сын Комбогиомара, намекаешь ли ты на то, что я полагаюсь на авось?
Калека ответил ему со сдержанной улыбкой:
– Я был бы полным остолопом, если бы подразумевал подобное.
– Ну, ладно. В таком случае мы оба с тобой хитрецы.
– Раз уж мы с тобой, как ты говоришь, хитрецы, то ты без труда поймёшь, почему полководец Верховного короля битуригов хочет разведать план короля лемовисов.
– Куда уж мне! Мне этого и вовек не понять.
Мне было всё труднее и труднее разбирать, о чём они говорили, потому что вокруг нас горланили воины, к тому же богатыри из окружения Амбимагетоса подошли поприветствовать Сумариоса, похлопывая его по плечу. Но пока я ещё мог слышать обрывки разговора между военачальниками.
– Большой армии нужно много провизии, – рассуждал Тигерномагль. – Чтобы выстоять на этих землях, придётся разделить войско.
– Ты хочешь устроить несколько набегов одновременно?
Король лемовисов кивнул и добавил:
– Мы разделимся. Трогимар со своими воинами останется стоять на страже Аржантаты. Мы с Таруаком, моими солдурами и отрядами сантонов, петрокоров и сегуславов отправимся в Дорнонию, и я предам огню и мечу сердце оскских земель. Амброны подумают, что я буду действовать, как в предыдущие годы. Пусть потешатся надо мною напоследок. Я надеюсь, что Мезукен со своими подкреплениями поведутся на эту уловку и вообразят, будто смогут победить меня на своей земле. Так он станет менее внимателен к этому берегу реки. Вы с Амбимагетосом и вашими воинами нападёте на Укселлодунон и завладеете осаждённой крепостью. Мезукен не знает вас, чужеземных битуригов. Вы застигнете его врасплох.
– Мы никогда не были в Укселлодуноне, – заметил одноглазый. – Если эта твердыня столь неприступна, как ты говоришь, взять её будет не так-то просто.
– Укселлодунон – это самое что ни на есть орлиное гнездо на скале, чтоб его, – рявкнул король лемовисов. – Но если амброны смогли его захватить, мы должны найти способ отвоевать его. Я попрошу Троксо пособить тебе. Он часто ходил сражаться вместе со мной и хорошо знает местность. Он будет вам проводником.
Следующие слова потонули в грохоте пиршества, и вскоре Комаргос и король переключили своё внимание на потасовки и сумасбродные выходки воинов. Одни наперебой горланили песни, другие забавлялись тем, что разбивали пустые амфоры, пока виночерпии Тигерномагля удалялись за новыми. Королевские псы грызлись с собаками Троксо из-за очередной брошенной кости, и арверны и лемовисы ещё больше натравливали их друг на друга. Несколько поединков завязалось меж захмелевшими героями; и если дело не заходило дальше первой крови, виновниками которой порой бывали сами нерадивые зрители, то это лишь оттого, что противники не могли крепко стоять на ногах, чтобы биться и дальше.
Ночь состояла из одних только криков. В темноте, продырявленной кострами, колыхались толпы шатающихся теней. Пламя то тут, то там выхватывало из темноты золото украшений, цепь поясного ремня, глянец потного тела. Эти отблески кровоточили винными пятнами, перед тем как раствориться в сумрачных тенях. Пили все, жадно припав к своим чашам, так, что лилось мимо рта, в этом душном мраке, напитанном хмельными парами. Все шатались, и всё смешалось воедино. Бесшабашная пирушка превращалась в испытание: охваченные радостным безумием, мы всё дальше катились под откос, погрязая в беспорядке, мешанине, неистовой весёлости.
Мне показалось, что я был слегка нездоров. Моё сознание плыло, а душа распахивалась для познания высших реалий. Я отстранялся от земной суеты: праздник вокруг себя я больше не воспринимал как нечто непрерывное. Для меня он превратился в череду следующих друг за другом моментов, более или менее последовательных; и я узрел в них скрытую истину мира – будто с каждой потугой богини на моих глазах рождалась новая Вселенная.
Мне потребовалось время, чтобы понять, что происходило рядом со мной. Сумариос исчез – скорее всего, его увели куда-то старые знакомые. Его место занял огромный воин, настоящий исполин. Он сел рядом с моим братом и обнял его за плечи своей мясистой рукой. Сеговез хоть и был крепышом, но, задавленный мощной грудиной и увязший в его мохнатой подмышке, казался совсем крошечным. Пузо великана сотрясалось от смеха, когда тот поил моего брата. Его огромная ладонь, с пальцами, толстыми, точно колёсные спицы, порой спускалась Сегиллосу на талию и с жадностью хватала за бедро. Меня затрясло от приступа тошноты – я узнал это грязное животное. Это был Буос, лучший богатырь Амбимагетоса.