– Если сорвётесь – ни звука.
И мы начали взбираться.
– Я буду прямо за вами, – сказал Сумариос, присоединяясь к нам. – Карабкайтесь осторожнее.
Перед тем как полезть наверх, Сеговез наклонился к моему уху. С блеском в глазах он прошептал мне: «Давай наперегонки?»
Раззадоренные этим детским вызовом, мы бросились на приступ скалы. Начало было очень бодрым: основание стены, образованное из больших разрозненных глыб, позволяло удобно за них ухватиться и опираться на широкие уступы. Но когда мы возвышались над нашими собратьями уже на расстоянии копья, стена стала более гладкой и крутой, и я начал сомневаться в возможности покорить её. Над собой я видел только шероховатые рёбра камня, разрезавшие известняковыми зазубринами отливы рассвета.
Моего брата это только подстегнуло. Он хотел отличиться в глазах героев и стремился доказать, что был лучше меня. В детстве мы частенько перепрыгивали через изгороди, лазали через заборы и карабкались по деревьям, и он с лёгкостью приспособился к этому новому испытанию. Вскоре Сеговез с дерзкой ловкостью вырвался вперед. Он хватался за острые трещины, отталкивался пяткой от уступов, упирался коленями в прощелины и кончиками ногтей цеплялся за впадины. Едва удерживаясь на скале, он, плавно изогнувшись, снова делал толчок ногами и вырывался вперёд ещё на несколько пядей. Некоторые из точек опоры, за которые он держался подушечками пальцев, казались слишком хрупкими, чтобы выдержать его вес, но он использовал их только для того, чтобы посильнее размахнуться и ухватиться там, где поудобнее.
Иногда из-под его ног на меня сыпались гравий и камни, и я, чувствуя себя не так уверенно, как он, выбрал более безопасный маршрут. Я отклонился в сторону, предпочитая пробираться по выступам, образованным некоторыми плитами. Следовавший за нами Сумариос с сыновьями перестроился вслед за мной. Будучи полностью сосредоточенным на подъёме, я и не подумал, что мне нельзя было менять стезю, но путь, который я прокладывал, лучше подходил для передачи оружия из рук в руки.
Я устремлялся всё выше, тщательно рассчитывая каждый шаг по зернистым стенам скалы, изнывая от напряжения в мышцах и суставах, и нутром чувствовал, как надвигается опасность. Очевидный риск падения с высоты и обвала глыб, которые не оставили бы от меня и мокрого места на дне оврага; а также и другая угроза – битва, которая ожидала меня наверху, если только боги позволили бы мне достичь вершины. Эта опасность подкрадывалась к нам вместе с пьянящим обещанием славы и расстилалась мурашками по спине. Но пока за моими плечами было только небо, воздух, облака, а над ними – мир, который раскрывался всё шире.
В скором времени я выбрался из мрака ночи. На дне долины, в великолепии утра и грохоте труб, расстилалось живописное раздолье. Когда я поднимал голову, проверяя, насколько высоко взобрался брат, или когда опускал её, чтобы посмотреть, следует ли за мной ещё Сумариос, мельком видел широкий простор позади меня. Между космами тумана, ютившегося в низине, холм за холмом, лес за лесом, вся природа просыпалась в первых лучах солнца. Белокурые локоны дымки закручивались вокруг осыпавшегося гравия и лесистых островков, Дорнония сверкала литым серебром. В яркой лазури перистые облака, испещрённые золотом, обрисовывали лёгкую зыбь небесного моря. Эти бескрайние просторы оглушали меня. Под медный гром они воспевали оду к суровой радости и забвению. Но повсюду – в зарослях, в тростнике, в очёсках тумана – я чувствовал чьё-то присутствие: сотни глаз приоткрыли свои каменные, водяные и лиственные веки, чтобы следить за мной неосязаемым взглядом. Я покрепче вцепился в скалу. Сумариос, который уже почти догнал меня, с беспокойством дотронулся до ноги, но я успокоил его, сказав, что нахлынувшие чувства не были головокружением. И я продолжил покорять стену, пытаясь не замечать это очарование, несшее угрозу жизни.
Запыхавшийся Сеговез ждал меня, посмеиваясь, чуть пониже вершины. Макушка скалы была расколота и изборождена. Брат удобно забился в выемку и уселся в неё, как на стул. Я добрался до него следом, Сумариос неотступно следовал за мной. Подтянувшись, Сегиллос лихо перемахнул через последнее препятствие и оказался на вершине, протянув нам руку. Встречать врага было всё же лучше сплочённой группой, если бы, к несчастью, нас сразу же заметили.
Однако вокруг никого не было, хотя этот открытый участок хорошо просматривался со всех сторон. Мы закрепились на кромке меж двух огней: падением – с одной стороны и нападением противника – с другой. После захватывающей картины мира, открывшейся нам с отвесной стены монолита, Укселлодунон поражал своей обыденностью. Это была деревня – с заборами, плетнями и лачугами, похожими на скирды, зернохранилищами на сваях и земляными схронами. Крытые соломой хижины занимали только часть широкого плато. Основная же его территория с небольшим уклоном к крепостной стене была отведена под пастбища для овец. И лишь сильный ветер, который продувал луга и крыши хижин, проводил невидимую черту между крепостью и посадом на равнине.
С внутренней стороны стена казалась огромным травянистым склоном, преграждавшим единственный доступный подход к крепости. Множество воинов занимали боевой ход, и численность их всё возрастала. Их было меньше, чем в войске Амбимагетоса, но они насчитывали по меньшей мере двести человек – этого было достаточно, чтобы удержать стену, и уж тем более, чтобы перебить наш отряд, если бы они его обнаружили. Лачуги отчасти скрывали нас от вражеских воинов, которые стояли к нам спиной, грозно тряся кулаками или размахивая копьями перед нашими товарищами, находившимися под валом. Наше положение было тем не менее небезопасно. В деревне начался переполох – с громким лаем носились собаки, дети и женщины, поддавшись панике, причитали и суетливо мельтешили. В этой суматохе нас ещё не заметили, но наше присутствие могло быть раскрыто в любой момент.
Мы наклонились над краем пропасти, подхватили первую связку оружия, которое подал Суагр, зависший прямо у нас под ногами. Оно поднималось снизу по столбцу, образованному нашими воинами, закрепившимися на скале. Сначала шли пики и дротики, так как их легче было ухватить и передать, не имея твёрдой опоры под ногами, к тому же в ближнем бою они были более приспособленным оружием. Мы свалили в груду, быть может, с десяток копий, когда услышали пронзительные крики мальчишек. Брат чертыхнулся, и мы обернулись. Дети уже улепётывали без оглядки, сверкая чумазыми пятками. Почти сразу один оскский богатырь появился меж саманными стенами шагах в тридцати от нас. Я до сих пор помню его: с двумя копьями в правой руке, необычным круглым щитом в левой и в высоком шлеме с гребнем, делавшим его ещё выше. Наши глаза встретились, и я увидел в них больше удивления, чем гнева. Он набрал воздуха в грудь, и стало понятно, что он позовёт своих, прежде чем я смогу что-либо предпринять. Но он не закричал.
Одним взмахом Сумариос метнул дротик, который в тот же миг протянул ему сын. Оружие проследовало по выверенной траектории, очерчивая правильную кривую и вращаясь вокруг своей оси. Оно проткнуло насквозь амбронского воина в тот момент, когда тот собирался открыть рот. Вражеский богатырь не издал ни звука: от неожиданного удара у него перехватило дыхание. Его ноги обмякли, он упал на колени, и верная смерть отпечаталась на его лице. Несмотря на это, он всё еще боролся, собирал последние силы, чтобы предупредить своих. В несколько мгновений Сумариос подскочил к нему с ножом в руке и перерезал горло.
Правитель Нериомагоса поспешил вернуться к нам, захватив копья и щит убитого.
– Быстрее! Быстрее! – торопил он.
Я наклонился над обрывом, схватил дротики, которые подавал мне Суагр, но в тот же миг услышал стоны и рыдания женщин вокруг мёртвого воина. Они голосили истошно, и сигнал тревоги уже разлетался от хижины к хижине.
Брат оторопел, подмечая скорость, с которой усугублялось наше положение. Затем он резко встрепенулся.
– Дело-дрянь! – выпалил он. – Мы не можем ждать всех. Я пошёл.
Не успели мы и глазом моргнуть, как он схватил копьё и помчался к валу. Мы остолбенели, в том числе и Сумариос, который обычно не терял самообладания. Перед правителем Нериомагоса встал выбор между успехом штурма – и тогда ему пришлось бы бросить моего брата – и словом, данным моей матери, а это поставило бы под угрозу всю нашу группу. Сам я даже не раздумывал. Кровь вскипела в моих жилах, я схватил пику и ринулся за братом. Сумариос чертыхнулся. Он приказал Суагру занять наше место и побежал вслед за нами.
Я бежал всё быстрее и злился на Сегиллоса. В первом же нашем испытании этот безмозглый болван бросился, очертя голову, в пасть волка. Вот уже пятнадцать шагов осталось до него, но пятнадцать шагов на поле боя – это так много! Я ни на секунду не упускал из виду младшего брата, который с развевавшимися по ветру волосами мчался без меча и щита навстречу вражеским рядам. Вслед за ним я пронёсся мимо хижин и оказался на открытой площадке внутреннего двора крепости. Амброны с верхней части стены, отвечавшие на шумные притязания наших войск, были хорошо вооружены и полны угрожающей отваги. Их воинственные возгласы, изречённые на непонятном языке, раздавались теперь, как мне казалось, прямо в моих ушах. Я чувствовал себя ужасно беззащитным перед этой опасностью, обжигавшей сильнее, чем ледяная вода.
В порыве безумия Сегиллос всё же смог трезво оценить обстановку. Эта особенность войны должна была позднее подтвердиться с опытом сражений: на поле боя глаз привлекают скопления людей, а не отдельные бойцы. Брат, Сумариос и я были тремя болванами, мельтешившими у подножия травянистого склона, где сосредоточился враг: как ни странно, никто не обратил на нас внимания. Правда, однако, и то, что амбронские воины стояли к нам спиной, и что порой им приходилось уклоняться от копий, которые наши герои на полной скорости бросали из-за стены со своих колесниц. Но казалось ещё менее вероятным, если не сказать невозможным, пробежать бо́льшую часть вражеских укреплений, чтобы добраться до ворот. Казало