епость тела, которую необходимо было подорвать, чтобы выиграть бой. Будучи же всадником, нужно было наносить лёгкие расчётливые удары, потому что тут главным было удержаться в седле, ведь преимущество верхового больше в скорости и его возвышении над противником, нежели в силе.
Куцио тоже взялся за нас. Кучер учил запрягать и распрягать лошадей, водить их под уздцы, управлять ими голосом, уметь задавать нужный темп, чтобы они легко въезжали на гору или неслись по извилистым тропам. Что может быть упоительнее, чем править настоящей повозкой! Окликать скакунов, бросать громкие приказы, одним лишь словом хвалить или хулить коней, нестись, рассекая воздух большими рывками, подхлёстывать коней на доброй дороге или же сдерживать их на кочках, играючи держать равновесие во время толчков. Ох и дивная забава! Бросать пьянящий клич навстречу ветру, захлебываясь от смеха! Но уметь только управляться с упряжкой для нас было недостаточно. Ведь нам суждено было стать бо́льшим, чем возничими: в бою главным предназначением колесницы является свобода передвижения, которую она дает воинам. Мы научились стоять на повозке, не держась за борта, бросать дротики, мчась галопом, спрыгивать на землю или запрыгивать в кузов на полном ходу.
Обучение владению оружием требует упорства и постоянства. В тёплое время года, когда Сумариос отбывал в поход или в Аварский брод, мы приостанавливали наши занятия. Правитель Нериомагоса учитывал эту прореху и, когда вновь возвращался в свои земли, всё чаще и чаще останавливался в Аттегии, чтобы наверстать упущенное. Он чувствовал себя должником, и ему более не надобно было предлога для ночлега. Поскольку мы обязаны были его слушаться, когда он обучал нас, он стал нам с братом как отец. Наше имение стало ему вторым домом. И я больше не пытался защитить мать: ведь, предавшись чувствам, она подарила нам Сумариоса.
К сожалению, в нашем образовании не хватало ещё одного звена. Сумариос часто рассказывал о своде правил поведения воинов, но мы никак не могли его запомнить. В обучении владению оружием и верховой езде всё было чётко и ясно: мельчайшая оплошность стоила оплеухи, падения с лошади или того хуже – братской насмешки. А вот изгнание отдаляло нас от раутов и ассамблей, так что тонкости этикета, которые вдалбливал нам Сумариос, применить было негде, и они влетали в одно ухо и вылетали в другое.
Следует признать, что это однобокое обучение ничуть не меняло нашего нрава. Мы вырастали всё более дерзкими и свободными в стороне от попечения воинского сообщества. Беготня по чужим дворам, мелкие кражи и наше озорство нарастали снежным комом, и мы стали сущим наказанием для всех соседей. Нам ещё и пятнадцати зим от роду не было, а мы уже успели увести несколько коров. Мы принялись ещё пуще соперничать с сорванцами Нериомагоса. Когда Сумариос определил своих двух сыновей в пажи вдали от дома, то многочисленная ребячья гурьба осталась без вожаков. Ну а мы, взрослея и крепчая, превратились в грозу этих мальчишек.
И вот однажды случай предоставил нам возможность одним глазком взглянуть на то, какой могла бы быть жизнь при дворе. Несмотря на изгнание нас из светского общества Верховным королём и недоверие матери к королевской знати, отряд воинов остановился на ночлег в Аттегии.
Мне шёл тогда двенадцатый год. Солнечным днём мы с братом, Исией и Акумисом слонялись по незасеянным пашням усадьбы, раздумывая, прогуляться ли нам по окраине Сеносетонского леса или же устроить карательный набег на шкодников одного фермерского хозяйства в Верноялоне. Тут Акумис заметил, что на нериомагосской дороге показалась толпа, и мы мигом перемахнули через плетень, чтобы проследить за странниками. Это были не местные жители, а небольшой отряд хорошо вооружённых воинов, шествующих по обе стороны от двух боевых колесниц, и повозки в окружении стаи собак. Нам сразу захотелось рвануть домой, чтобы предупредить обо всём мать, как вдруг мы признали колесницу Сумариоса. Среди воинов выделялся один немолодой уже всадник в изысканных одеяниях, который не был вооружён, и мы узнали в нём Альбиоса. Однако более всего нас поразило присутствие среди мужчин барышни. Она ехала верхом на богато украшенной кобылице и казалась издалека юной и надменной. Было очевидно, что воины и бард составляли её свиту, и наши сердца затрепетали от волнения, ибо, по рассказам Суобноса, одна красивая наездница ведала таинственными тропами в глубине леса.
Мы отправили Исию и Акумиса домой, чтобы они предупредили мать о том, что пожаловали гости. А мы с Сегиллосом как ни в чём не бывало выбежали навстречу кортежу. По обыкновению, мы всегда приветливо встречали Сумариоса и Альбиоса, но в тот день эта учтивость стала удобным предлогом, чтобы утолить наше любопытство, ибо до сих пор мы ни разу не видели, чтобы бард и правитель Нериомагоса прибывали к нам вместе, и, конечно же, нам прежде всего хотелось разглядеть прекрасную наездницу поближе.
Мы выскочили прямо под ноги лошадям, на что Сумариос раздражённо прогремел:
– Ну что за дурни! Как я учил вас вести себя с героями?!
Тогда я запоздало вспомнил, что он действительно запрещал нам показываться перед вооружёнными отрядами, поскольку присутствие детей на религиозных или воинских обрядах считалось кощунством. Однако в силу детской привычки бежать ему навстречу всякий раз, когда он посещал нас, мы и не вспомнили про это правило. Присутствие других воинов, которые хотя и смотрели на нас скорее с удивлением, чем с недовольством, только усугубляло наше положение. К счастью, вмешался Альбиос.
– Ха-ха! Кого я вижу! – воскликнул он, посмеиваясь. – Юные повелители Аттегии!
Подмигнув Сумариосу, он вступился за нас:
– Не ворчи уж на них, герой! Они как галантные кавалеры любезно решили пополнить свиту своей гостьи.
Повернувшись к наезднице, он добавил:
– Это Белловез и Сеговез, сыновья Даниссы и твои будущие племянники, принцесса!
Вышеупомянутая принцесса с каким-то восхитительным недоумением приподняла бровь, внимательно рассматривая нас с высоты своей лошади. Мы и впрямь были не очень похожи на детей из знатной семьи. В грязных брогах[75], в браках с отвисшими коленями, взъерошенные, в заплатанных туниках перед ней топтались лишь маленькие оборванцы, а наши наглые мордашки вряд ли придавали благородства.
Под покровительством барда нравоучения Сумариоса теперь были нам нипочём. Однако незнакомка казалась особой столь утонченной, что мы почувствовали смущение. Фалеры её лошади сверкали золотом, из-под подола восхитительного платья выглядывали изысканные остроносые ботиночки, скреплявшая мантию брошь переливалась отблесками солнечного света, а ткань нарядов мерцала всеми цветами радуги. Несмотря на то что она оказалась совсем юной, ее роскошного вида и внушительного кортежа было достаточно, по нашему мнению, чтобы поместить её в число важных персон. По недоумению, с которым она нас рассматривала, было очевидно, что девушка не привыкла водиться с босяками.
«Поздоровайтесь с гостьей, охламоны!» – проворчал Сумариос. Что мы и попытались сделать, но под сердитым взглядом правителя Нериомагоса и насмешливым взором барда вышло немного неуклюже. Рыжеволосый богатырь во второй колеснице рассмеялся:
– Да уж, Сумариос, если это твои ученики, работы у тебя ещё невпроворот!
Этот воин крепкого телосложения казался балагуром, и шутка прозвучала легко, без особого порицания. Его псы, превосходные борзые, обступили нас и стали дружелюбно обнюхивать. Когда когорта снова двинулась в путь, мы вприпрыжку бежали домой рядом с лошадью Альбиоса. Исия и Акумис выполнили своё задание должным образом: когда мы подъезжали к околице, мать уже ждала у ворот в сопровождении Даго и Рускоса. Увидев нас в компании незнакомцев, она будто одновременно и успокоилась, и разозлилась.
Спешившись и передав поводья своей лошади прислужнику, Альбиос первым направился к ней. Со свойственной ему изысканной любезностью он поприветствовал её и объявил, что в исключительном случае прибыл в обществе почётных гостей. Незачем было говорить больше: пользуясь своими привилегиями, он как бы негласно поручал моей матери принять всю эту когорту. Однако бард поспешил уточнить:
– Кроме Сумариоса, сына Сумотоса и его солдура, с которыми ты в ладу, битуригов в отряде больше нет. Прекрасная принцесса, оказавшая тебе почёт своим визитом, – это Кассимара, дочь Элуорикса, короля арвернов. Она следует из Немоссоса под охраной воина своего отца, Троксо, сына Уоссиоса, и его воинов. Ни эти люди, ни их семьи не причиняли тебе зла, Данисса, и я надеюсь, что оказать им радушное гостеприимство тебе будет не в тягость.
Мать на мгновение замялась. Я догадался, что вызвало ее смущение: она стыдилась своего скромного быта и деревенских слуг. Однако её колебания длились недолго, и с едва заметной любезностью она пригласила странников расположиться на ночлег. Нам при этом приказала уйти с глаз долой, чтобы не путались под ногами гостей. К нашему великому удивлению принцесса Кассимара учтиво возразила. Хотя по дороге она не проявляла к нам интереса, юная красавица пожелала, чтобы мальчикам разрешили остаться. Мать с ней спорить не стала, но всё-таки отправила нас умыться и причесаться.
Вечером для гостей был устроен праздничный ужин. Мы с братом должны были прислуживать в качестве пажей, но не имея ещё нужных навыков, были ужасно неловкими: арвернский герой Троксо подсмеивался над нашей нерасторопностью, когда Тауа начинала ворчать на «этих двух неуклюжих болванов, которые только мешали ей подавать блюда», и в конце концов мать прекратила этот балаган, наказав нам молча сидеть в углу. Вот так мы смогли поприсутствовать на первом в жизни рауте, лакомясь объедками, которые Троксо, шутя, раздавал своим собакам и нам.
Только после того как гости отужинали, этикет позволял матери разузнать причину их посещения. Мы с Сегиллосом сгорали от любопытства, однако она не торопилась расспрашивать. В то время как арверны выказывали дружеское расположение, а Альбиос без удержу всех веселил, Сумариос был напряжён, и мать, наверное, почувствовала в этом визите подвох. Она слишком долго жила вдали от светского двора и из-за своей уязвлённой гордости интуитивно не доверяла всему, исходящему из окружающего мира. Пока воины с удовольствием пили и шутили, отчуждённость, с которой держалась мать, в конечном счете смутила принцессу Кассимару, ожидавшую, возможно, другого приёма. Альбиос был, однако, слишком проницательным, чтобы пустить эту неловкую ситуацию на самотек. Выждав некоторое время, чтобы дать возможность хозяйке дома задать все свои вопросы, он взял инициативу в свои руки, чтобы заговорить наконец о цели визита.