– Ты их знаешь? – прошептал я.
– Ни слова больше, – буркнул он, – больше ни слова…
К сожалению, этого нельзя было ожидать от двух сорванцов вроде нас. Будто ничего не слыша, брат уже успел окликнуть трещоток.
– Эй, вы там! На дереве! Что это вы делаете наверху?
– Что мы здесь делаем? – громко и обиженно проклохтали они в ответ.
– Что за вопрос!
– Маленький бесстыдник! Сам даже не представился, а уже перед ним отчитывайся.
– А зачем нам что-то делать?
– Мы сидим на дереве! И точка!
– Разве мы у него спрашивали, что он делает на земле?!
Три тени недовольно заерзали на своем суку. Ветви бука слегка заскрипели. Движения говоруний, почти скрытые от наших глаз завесой тумана, казалось, были преисполнены напыщенного величия и неуклюжей грации.
– Вспомните-ка, маленькие глупцы! – пробормотал Суобнос. – Рассказывая вам древнее поверье, я тоже взбирался на дерево.
– Ты их знаешь? – настаивал я вполголоса. – Кто это?
– Да и правда! – воскликнул брат. – Вы вообще кто такие?
Бродяга простонал, закрыл голову обеими руками, в то время как на нас лился поток разъярённых упреков.
– Что за дерзость!
– Что за хамство!
– Что за непочтительность!
– Какое нестерпимое нахальство!
– Да к тому же встал не с той стороны.
– Только поглядите на этого желторотика! Даже сопли не утёр!
Не смея поднять голову, Суобнос решил вмешаться.
– Простите его, Матушки, не серчайте, голубушки, – пролепетал он. – Этот мальчик рос без отца.
– Ах! Неужели, рогоносец, ты решился поговорить с нами?
– Ну, здравствуй, для начала.
– Раньше ты был повежливее.
Бродяга сокрушённо вздохнул и рассыпался в извинениях.
– Почему они называют тебя рогоносцем? – прошептал я.
– Твой брат оскорбил их, и они мстят мне. Они же прорицательницы. Они знают, что у меня ветреная жена.
Сегиллоса же все эти насмешливые нравоучения ничуть не впечатлили. Он привык выслушивать и не такие увещевания от Тауа, Рускоса и Сумариоса, когда мы обучались владению оружием, и не собирался сдаваться после пары насмешек.
– Вы так и не ответили, кто вы такие! – с издёвкой бросил он.
Три сплетницы возмутились пуще прежнего. Буря негодования пронеслась по морозному воздуху. Весь бук затрясся и наполнился таким гамом, словно на птичий двор пробралась лисица.
– Замолчи! Замолчи! – умолял Суобнос. – Пойми же ты наконец, это обитатели леса!
Но брат уже хватил через край. Злобные насмешки посыпались на него и ранили в самое сердце, впрочем, как и меня самого.
– Разве мы выспрашивали, кто вы такие?
– Может, наведывались без приглашения к вам домой?
– Или вели себя непозволительно?
– Конечно, нет, Сеговез, сын Сакровеза!
– Конечно, нет, Сеговез, сын мертвеца!
– Конечно, нет, Сеговез, ничейный сын!
– Твой вопрос – признак невежества!
– Твой вопрос – признак высокомерия!
– Твой вопрос – как и ты сам, лишь ничтожный прыщ!
Три тени насмешливо закашлялись, и мне показалось, что одна из них, потеряв равновесие, чуть не сорвалась вниз. Но всё же ловко удержалась, сделав странное движение, будто распахнув нечто, похожее на длинный плащ. Я мельком успел разглядеть её невероятно худые ноги, перед тем как она снова примостилась на ветке.
Их нападки на Сегиллоса задели меня за живое, и хоть я малость побаивался их злобной брани, всё же был слишком отчаянным, чтобы смолчать:
– Откуда вы знаете моего брата?
– Как ты смеешь задавать такие глупые вопросы, Белловез, сын Даниссы?
– Кто же на землях Нериомагоса не знает о двух бездельниках из Аттегии?
– Кому на лесных окраинах не досаждает застарелая злоба твоей матери?
– Наша сущность – всё знать.
– Ибо знать – значит быть.
– Ибо быть – наша сущность.
– Три раза вы спрашивали нас.
– Три раза вы докучали нам.
– Три раза вы напрашивались на грубость.
– Так вот вам и ответ.
– Так вот вам и загадка.
– Так вот вам и суть!
Суобнос обхватил голову руками и тихо подвывал, но повелительные голоса продолжали:
– Я Матир.
– Я Дугтер.
– А я Туто.
– Я Матрона.
– Я Дукстир.
– А я Тутинатия.
– Я Ана.
– Я Моригана.
– А я Неметона.
– Я Ханна.
– Я Марьям.
– А я Магдалена.
– Я Моргауза.
– Я Клариссан.
– А я Гвиневера.
– Я Мелюзина.
– Я Пэдок.
– А я Нимуэй.
– Я та, кто дарует.
– Я та, кто принимает дары.
– А я Наимудрейшая.
– Я есть происхождение.
– Я есть безумие.
– А я есть господство.
– Я есть отречение.
– Я есть начало.
– А я есть вечность.
– Я мать.
– Я дочь.
– А я душа мира.
Мы были ошеломлены. Опомнившись, Сегиллос, прикрыв от удивления рот, наивно подметил:
– Ничего себе! Целая куча имён! Мне их и вовек не запомнить.
– Это уж точно: твоя память слишком коротка.
– Ты слишком твердолобый, чтобы их понять.
– А суть в том, что мы полионимны.
– Это ещё одно имя? – воскликнул я.
– Нет, это состояние.
– Нет, это достоинство.
– Нет, это сущность.
– Это означает, что мы зрим в трёх направлениях.
– Это означает, что мы существуем во всех трёх возрастах.
– Это означает, что мы связаны с тремя мирами.
– Нам ведомы все людские горести.
– Нам ведомы все людские желания.
– Нам ведомы все людские тайны.
– Смотрите: старик не тот, кем кажется.
– Смотрите: у старшего брата в боку копьё.
– Смотрите: младший брат ищет своего двойника.
– Смотрите: младший брат возвращается в лес.
– Смотрите: старший брат содрогается от звучания флейты.
– Смотрите: у старика новые рога.
Непонятные речи снова обескуражили нас. Суобнос умоляюще воздел ладони к теням в тумане.
– Помилуйте, голубушки! – простонал он. – От ваших слов у меня аж перепонки лопаются! Мы пришли сюда не тайны выведывать. Ваши пророчества жестоки; они воскрешают былые сожаления, раскаяния, призраков… Нет, нет, я больше ничего не хочу знать! Ваша прозорливость – проклятие!
С высоты послышалось насмешливое гоготанье. Ни брат, ни я ничегошеньки не понимали из этого странного разговора, но Сегиллос был настолько болтливым, что не смог сдержаться.
– Разве всё это пророчества? – вскричал он. – Эй, вы там, наверху! Так если вы предсказательницы, вы можете нам помочь?!
– Нет! Нет! – яростно возразил Суобнос. – Ты не можешь ничего у них просить, не даруя подношения взамен, не то эти трое заберут у тебя самое дорогое!
Но упрямый Сегиллос пропустил предупреждение бродяги мимо ушей и, приподнявшись на цыпочках, стал излагать:
– Вот уже много лун мы ищем в лесу наездницу неслыханной красоты. Она восседает на самой большой в мире кобылице, и около неё всегда скачет жеребёнок. Если вы, три сороки, настолько всесильны, могли бы и сказать нам, где её найти!
Его просьба вызвала бурю негодования. На весь лес разнеслись обиженные восклицания и оханья:
– Что? Напыщенный воробьишка!
– Тьфу-ты, простофиля!
– Что за дуралей!
– Мы с ним по-доброму.
– Мы с ним по-хорошему.
– Мы одаряем его своим бесценным присутствием.
– Мы – три странствующие ворожеи!
– Мы – изысканнейшие птички во всей округе!
– Мы – самые прекрасные журавлицы во всём мире!
– И что же он просит?
– Чего же он хочет?
– Чего же он требует?
– Какую-то глупую кобылку!
– Огромную кобылицу!
– Беспутную девицу!
– Какой невежа!
– Какая мерзкая душонка!
– Какие скверные манеры!
– Болван!
– Чурбан!
– Хам!
– Он думает, что лучше нас.
– Он недооценивает нас!
– Он в грош нас не ставит!
– Хватит уж с нас!
– Это уж слишком
– Получай же, что заслужил!
Ветви над нами зашелестели каким-то мягким шорохом. Три тени вспорхнули, в мгновение ока поднялись ввысь, к макушкам деревьев, раскинув большие крылья. Их силуэты плавным изяществом напоминали больших цапель. Когда они взлетели, на нас посыпалась ледяная пыль и медленно опустилось одно пепельное перо. Сквозь вату облаков доносились быстро отдалявшиеся крики. Они гнусаво, звонко и истошно вновь и вновь выкрикивали одно слово, что звучало словно призыв:
– Таруос! Таруос! Таруос!
Суобноса стала бить крупная дрожь.
– О, горе мне! – воскликнул он. – Сеговез, ты накликал беду на наши головы!
Мы с братом были ужасно рады, что поболтали с птицами. К тому же мы настолько привыкли к приступам тревоги нашего старого товарища, что не придали особого значения его причитаниям. Сегиллос скакал вприпрыжку, будто бешеный пёс, и кричал:
– Вернитесь! Вернитесь!
Из глубины зимнего леса донёсся гортанный рёв.
– Да замолчи же! – прикрикнул Суобнос на брата. – Ты накличешь его на нас!
Будто в подтверждение его опасений, из тумана вновь вырвался дикий рёв. Он пронесся по ложбинам и рощам с такой невероятной силой, будто трубил охотничий рог. Где-то в глубине чащи глухие тяжёлые шаги сотрясли подлесок.
– Какой дурак! Какой же я был дурак! – сетовал наш старый товарищ.
– Что это ещё такое? – спросил я, чуть забеспокоившись.
– Конечно же, это он! Таруос!
– Но кто такой Таруос?
– Это паредр[83] трёх сестёр, которых вы оскорбили.
– Чего? Мы же их даже не обзывали! – возмутился брат.
– А что такое паредр? – переспросил я.
– Что-то слишком сложное для ваших умов, коноплянки!
Подбородком Суобнос указал на промёрзшую насквозь землю под ногами, которая была сильно разворочена.
– Просто знайте, что это сделал он, – пробормотал Суобнос.
С ужасом, выпуская из рук пучок шерсти, который до сих пор держал в руках, он добавил:
– А это клок его волос. Его шкура такая твердая, что даже копьё правителя Нериомагоса не оставило бы на ней и царапины. Что уж говорить о ваших дротиках… Эти зазубрины лишь разозлят его пуще прежнего. Так что нам остаётся одно: убираться отсюда, и как можно скорее!