Расширив границы восприятия, как теперь принято говорить, я выяснил две вещи.
Во-первых, внешне преступник напоминал молодых людей, которые умирали в квартире. Если точнее, это они напоминали его: возраст – менее тридцати пяти, высокий рост, темные волосы, худощавое телосложение. Женщины, как и мужчины, не отвечавшие данным параметрам, преспокойно жили в зловещей квартире годами, эти же умирали, не успев поселиться. Артемий, первый погибший, продержался дольше всех – две недели. Остальные умирали сразу после переезда.
Во-вторых, зеркало. Все знают: зеркала в жилище покойного необходимо занавешивать. Почему, мы можем и не представлять, но обычай соблюдается. Я вспомнил, что говорила на этот счет моя бабушка (я, разумеется, полагал, что это предрассудки): зеркало способно удерживать души отражающихся в нём людей. Чтобы душа покойного не застряла там, где он находился при жизни, а могла уйти на тот свет, зеркала и следовало занавесить. А иначе, говорила бабушка, быть беде.
В данном случае женщина была убита, умерла насильственной смертью, тело несколько дней пролежало в квартире с незанавешенными зеркалами! Более того, перед зеркалом Зою и убили, перед ним же тело и находилось.
По всему выходило, что неупокоенный дух застрял в квартире; возможно, потусторонняя сущность пробиралась в наш мир с помощью зеркала и мстила. Я не верил, не мог верить в такое, но иных объяснений не видел. Тот же способ убийства, внешнее сходство жертв, идентичные обстоятельства.
В итоге я пришел к выводу, что знаю, кто убил четверых молодых мужчин, вся вина которых состояла в том, что они внешне напоминали преступника и поселились в плохом месте. Разумеется, я не смог бы ничего доказать, даже и заикаться о своих выводах никому не стал. Но мне полегчало, что я разгадал тайну, узнал, как было дело…
Дед умолк, задумчиво глядя в окно.
Я ждал. Чувствовал, что рассказ еще не завершен.
– Наказать преступника было невозможно. Но я хотел попробовать хотя бы предотвратить новые смерти. Поэтому побывал в квартире и вынес оттуда зеркало, висевшее в прихожей. Судя по фотографиям с места преступления, оно не принадлежало Зое Лавровой, в квартире находилось другое зеркало, купленное Савченко. Но, думаю, не так важно, что это было за зеркало, важен факт наличия его на определенном месте. Короче говоря, я снял зеркало со стены, отнес на помойку, разбил и выбросил осколки в мусорный бак.
А после наведался к владелице квартиры, матери покойного Савченко. Не знал, поверит ли она, просто перечислил факты. Сказал, что сделал с зеркалом. И попросил на всякий случай (вдруг моя попытка не сработает) не сдавать квартиру молодым мужчинам. Савченко слушала сначала с недоверием, потом со все возраставшим изумлением, а под конец заплакала и пообещала. Я ушел, и с той поры мы не встречались.
Больше я ничего не мог сделать, решил перестать ломать голову над этим вопросом. Ни о каких убийствах в проклятой квартире с той поры не слышал. Вскоре меня перевели в Управление, через десяток лет на пенсию вышел.
Помогло ли то, что я сделал? Или я все выдумал? Не берусь сказать. Знаю одно: бывают в практике любого следователя, любого опера дела, которые не получается раскрыть; загадки, которые никак не разгадать. Не поддаются они обычной логике хоть тресни. Поэтому надо учиться открывать сердце правде – любой! Не отметать ни одну версию, пусть и самую фантастическую. Иногда истина выглядит абсурдной, но при этом она не перестает быть истиной.
Старички Журавлевы
Супругов Журавлевых звали Олегом Васильевичем и Анной Ивановной. Были они чрезвычайно милыми пожилыми людьми. Любо-дорого взглянуть! Есть серия книжек для самых маленьких в тонких бумажных обложках – «Репка», «Курочка Ряба» и прочие сказки, потешки, так Журавлевы точно сошли с иллюстраций этих книг: уютные старички, круглые и румяные, с ясными взглядами, пухлыми щечками и добрыми улыбками.
Они никогда ни с кем не конфликтовали и не ссорились, приветливо здоровались со всеми соседями, даже со склочницей Ниной с первого этажа и с тихим пьяницей Ефимом; безропотно сдавали деньги на нужды подъезда, под ручку прогуливались по двору, дружно ходили в магазин и на почту за пенсией.
Жили старички Журавлевы в длинном пятиэтажном доме на улице Ершова. Квартира у них была трехкомнатная, слишком большая для двоих, как говорила иногда Анна Ивановна. Детей не нажили, внуков, соответственно, тоже не имелось.
– Работали всю жизнь, крутились, заботы да дела, сами понимаете, – это уже Олег Васильевич как-то соседу Крашенинникову сказал. – А теперь одни остались.
Что ж, дело ясное. Мало ли на свете одиноких стариков? Эти хоть, слава богу, сыты, обуты, одеты, при жилье, друг за дружку держатся, всегда вместе, рядышком.
Вот потому-то, что жили вдвоем, а места было много, время от времени старички сдавали одну из комнат. Хорошую, светлую, с мебелью. Брали недорого. Наверное, им больше хотелось общения, внимания, нежели денег.
Сдавали обычно студентам, молодым людям без семьи. Поживет юноша или девушка с Журавлевыми, оперится, встанет на ноги, съедет, квартиру попросторнее снимет.
В общем, когда тот парень появился возле подъезда – раз, другой, сначала налегке, а потом и с вещами (пара сумок да рюкзак), никто из соседей не удивился. У старичков Журавлевых, стало быть, новый жилец.
Молодого человека звали Максимом. Родом он был из небольшого поселка, в городе жил четвертый год, учился в университете. Географом быть не собирался, учился, если честно, не особенно прилежно, больше времени уделял подработке в цветочном магазине.
У Максима, как говорила владелица торговой точки, было врожденное чувство прекрасного, он умел составлять шикарные букеты даже из самых простых и дешевых цветов.
Работа приносила доход, пусть и не очень большой, но достаточный, чтобы наконец-то съехать из общаги, поселиться в благоустроенной квартире, спать в комнате одному, не слушать чужой храп и не ждать очереди, чтобы сходить в душ.
Увидев квартиру и хозяев впервые, Максим порадовался своей удаче. Комната, которую предлагали Журавлевы, просторная, с большим окном. Диван не продавленный, на полу – палас, в углу – светильник на тонкой ноге.
Санузел идеально чистый. Никакого, знаете, характерного стариковского запаха в квартире, кошачьей шерсти по углам (как нет и кошек), паутины, плесени, жирных пятен на обоях, плохо, со слепых глаз убранной кухни. Посуда, плита и шкафчики вымыты до блеска, клеенка новая, цветочки в горшочках на окнах. Столоваться, кстати, Журавлевы предложили у них же, за отдельную небольшую плату.
А сами старички и вовсе загляденье: опрятные, приветливые, деликатные, ни одного бестактного вопроса. Соседи улыбались и кивали Максиму при встрече: отсвет ауры доброжелательности, благодушия хозяев падал и на него, временного жильца. Максим подумал, что прямо-таки в сказку попал.
Однако спустя две или три недели стало ему казаться, что это страшная сказка.
Началось постепенно, с каких-то глупостей.
Старички оказались с чудинкой. Например, то, как они проводили время. Другие в свободные часы чем заняты? У подъезда сидят, телевизор смотрят, кроссворды разгадывают, по телефону болтают, книги и журналы читают.
А эти – ничего подобного. Сколько раз Максим видел, как они просто сидят в большой комнате в креслах или на диване, рядом или напротив друг друга. Сидят и молчат. Улыбки на лицах плавают, взор мечтательный. А потом будто сцепятся взглядами, и тогда глаза начинают блестеть, а лица – двигаться. Брови поднимаются и опускаются, углы губ дергаются, кривятся, словно бы от тика.
Выглядело жутковато. Максим старался опускать глаза, проходя мимо.
Затем парень заметил, что старички ничего не едят. Продукты покупают, холодильник и полки всегда полные, Анна Ивановна то тесто для пирожков поставит, то рассольник или борщ сварит. Все получалось вкусно, Максим ел с удовольствием. А вот старички Журавлевы – нет.
Если они (такое редко бывало) садились вечером за стол с Максимом, то ужинали, накладывали себе еду в тарелки. Но днем, утром, без него – никогда. В мусорном ведре лежали только его отходы, а старики либо поглощали конфеты прямо с фантиками, сметану и молоко – с упаковками, а колбасу и сосиски – вместе с искусственной оболочкой, либо не питались совсем.
Второе вероятнее. Максим иной раз специально замечал, сколько сыра осталось, хлеба или других продуктов, и видел: не отрезают они ничего, не наливают и не насыпают! Он один ест, а они – если только для отвода глаз с ним за стол сядут.
Были еще и ночные странности.
Спальня хозяев находилась через стенку, и Максим слышал звуки, похожие на скрежет. В детстве Максим с родителями гостил в доме отцовской сестры, спать его укладывали в комнате с двоюродным братом. Тот во сне скрипел зубами, звук пугал маленького Максима. Он знал, что это всего лишь Петька, но все равно казалось: на соседней кровати – нежить, колдун. Закрой глаза – вцепится в горло.
И сейчас то же самое. Страшно, хотя и понятно, что ничего особенного. Только почему-то слишком уж громко.
Однажды Максим в туалет ночью встал. Прошел мимо комнаты Журавлевых. Дверь была открыта (забыли, наверное, закрыть). Максим голову повернул – и чуть не заорал. Занавески были раздвинуты, луна светила в окно. Полная, круглая, белая, чем-то на Анну Ивановну похожая. Кажется, она висела чересчур низко и прямо напротив окошка, а такого ведь не могло быть? Максим позже сумел себя убедить, что ему почудилось спросонок.
Так вот, в свете ненормальной луны стариков было очень хорошо видно. Лежали они на нерасправленной кровати, поверх покрывала. В одежде и даже в обуви. Как покойники в гробу. Руки на груди сложены. Подбородки торчат. Глаза открыты, в потолок смотрят.
И улыбки. От уха до уха. Во весь рот.
Максим застыл на пороге. Надо уйти, а он двинуться не может. Дальше вообще невероятное случилось. Старики, как по команде, точно механические куклы, не помогая себе руками, не кряхтя, как многие пожилые люди, вдруг разом сели. Руки по-прежнему на груди, улыбки сияют.