Наталья часто думала, чего ее угораздило связаться с Борисом, про которого всё до донышка знала, у которого и кличка была соответствующая – Зуб. И не только потому, что фамилия Зубов, а потому, что вечно Борис на кого-то зуб точил, с кем-то был в ссоре, конфликтовал.
Впрочем, что удивляться? Влюбилась. Борис в молодые-то годы был симпатичный, красивый даже, хотя и мелкий (росту невысокого, узкоплечий), а к тому же и на гитаре играл, и языком трепать всегда был мастак. Истории, песенки, шуточки, побесенки из него, как из дырявого ведра, сыпались. И ничего, что слова часто были злые, обидные; люди слушали, смеялись, хлопали ладонями по коленям: ай да Борька, вот так сказанул!
Наталья была другая – тихая, робкая. Чуть что краснела, в компаниях отмалчивалась. На Борькины подколки, поначалу безобидные, и не думала обижаться. Считала, это он на людях такой, а наедине – ласковый. Просто любит повыделываться, в центре вынимания побыть, покрасоваться. У всех свои слабости. А с годами пройдет.
Однако не прошло с годами-то, только хуже стало.
Борис выцвел, пообтрепался: черные густые кудри поредели, поседели, больше проплешин было, чем волос. Глаза погасли, тело съежилось и высохло, и нынче Борис напоминал диковинного жука с тонкими сухими лапками. Наталья же, которая и смолоду была пышная, румяная, высокая, про таких говорят – кровь с молоком, с годами раздалась, располнела. Как сказал сосед (муж, слава богу, не слышал), Борька до Наташки только в прыжке дотянуться может.
Пожалуй, со стороны они являли собой довольно забавную пару: крупная, медленная, плавная и округлая белолицая Наталья и мелкокалиберный, тощий, дерганый, состоящий из острых углов и морщин Борис.
Но деле ничего забавного в их отношениях не было. В точном соответствии с поговоркой про клопа, который мал да вонюч, Борис отравлял жене жизнь.
Годы шли, он старел, но язвительность осталась при нем, только теперь никакими шутками не смягчалась. Остроумие ушло – осталась чистая, концентрированная желчь, которая проливалась исключительно на супругу, поскольку родители, старшая сестра Бориса, Натальины мать с отцом померли, дочь Оля выросла, жила с мужем и детьми в городе. Приезжала редко: Борис невзлюбил ее мужа и всячески давал это понять; внуки, Олины дети, его раздражали, как и сама дочь. Наталья тосковала, скучала, но Бориса это не волновало.
А уж как вышел он на пенсию, Наталье стало совсем худо.
Соседи опасливо сторонились Бориса, стараясь не вступать в разговоры, руководствуясь грубоватой народной мудростью, согласно которой некую пахучую субстанцию лучше не трогать. А жене, тоже пенсионерке, куда прикажете деваться? Одна радость, когда Борис на рыбалку уйдет. Хорошо еще, что был он заядлым рыбаком.
Самое странное, спроси кто Наталью, чем конкретно Борис плох, что ее не устраивает, сразу не ответишь. Многие женщины мучаются, с извергами или алкоголиками живут, а Наталье вроде и жаловаться нечего. Бога гневить.
Пьет муж? Нет. По праздникам разве, да и то не всегда. Никогда особо к бутылке не тянулся.
Изменяет? Не был он ходоком, который ни одной юбки пропустить не может. По молодости однажды случилось гульнуть налево, но несерьезно. Наталья случайно узнала, когда все уже закончилось. Да и длилось недолго. А с той поры никакого повода сомневаться в его верности Борис не давал.
Игрок? Из дома вещи тащит? Тоже нет. Особо хозяйственным не назовешь, дом, сад-огород, ребенок всегда на Наталье были, но забор починить или дров наколоть Борис мог, зарплату приносил до копеечки.
Руки распускает? Снова мимо. За всю жизнь Борис Наталью и пальцем не тронул.
Но при этом ни дня она спокойно не жила, а в последние годы, как и было сказано, дела шли хуже и хуже. В присутствии мужа Наталья сжималась, втягивала голову в плечи в глупой надежде, что Борис ее не заметит. Но он всегда замечал, ни разу мимо не проходил.
Критике подвергалось абсолютно все, а претензии зачастую бывали прямо противоположными. Что-то произносилось свистящим шепотом, что-то – громко, начинаясь с окрика вроде: «Когда уже ты научишься!»
Зачем раскрыла занавески? Солнце в глаза! Зачем задернула? Темень, как в подвале!
Яичницу-глазунью терпеть не могу! Просил нормальную глазунью, опять желток растекся!
Наварила, как на Маланьину свадьбу. Нормальную кастрюлю не могла взять? Этого коту мало будет!
Зачем посадила столько картошки, кто ее есть станет? Чего морковью и капустой огород засадила, если только картошку едим?
Рагу?! Я не свинья, чтоб мешанину есть! Макароны?! От них запор, овощи полезнее!
Чайную ложку соли положила? Мало, преснятина. Столовую ложку?! Еще бы половник бухнула! Не выношу соленое!
Крошки на столе, ты слепая? Вытерла, так еще протри. Чего дурью маешься, хватит бесконечно возить тряпкой по столу!
Внешность Наталья подвергалась уничижительному разбору.
Толстуха. Баржа (непременно с ударением на последний слог). Слониху видела? Твоя родственница. Чего напялила? Тебе только чехол от танка носить. Ступай тише, весь дом трясется.
Умом, по мнению Бориса, жена тоже не вышла. Дура, тупица. Вечно молчит, как деревяшка. Муж передразнивал Наталью, высмеивал легкую шепелявость, смеялся над ее любовью к сериалам.
Время от времени приходили Наталье на ум мысли про развод, но… По молодости надо было, а она все ждала: Боря успокоится, перебесится. Почти в шестьдесят разводиться – курам на смех. И куда ей податься? Дом ему принадлежит, от отца с матерью достался. Родительский Наталья продала, Борька уговорил. Зачем в одном поселке два дома? Лучше машину купить. И купили. И Наталья даже водить научилась. Но в машине жить не станешь, да и не отдаст ее Борька.
Так и шло.
Возразить Борису Наталья не смела, знала – еще хуже будет. И сегодня, выплакавшись в саду, вернулась в дом. Назавтра то же самое было, и через неделю. Пока однажды не прекратилось самым страшным образом.
Пружину нельзя бесконечно сжимать, однажды она разогнется.
Вот и разогнулась. Случилось все в мае, второго числа.
День, когда Наталья убила Бориса.
Вышло случайно. Не раз и не два Наталье приходила в голову мысль, что, учитывая разницу их комплекций, она могла одним махом прихлопнуть мужа, как назойливую муху. И настал момент, когда он довел ее до того, что спустить обиду Наталья не смогла. Она была очень привязана к родителям, а Борис едко и оскорбительно прошелся по ее матери. Раньше, кстати, тещу и тестя не трогал, понимал, что не стоит их задевать.
Итак, Наталья вышла из себя и, не успев сообразить, что делает, повернулась к мужу и отвесила оплеуху. Вложила в нее горечь многолетних обид, тяжесть, лежавшую на сердце, разочарование, тоску по дочери и внукам, которые не приезжали из-за Бориса, накопившееся раздражение.
Удар отбросил Бориса к стене. Все в жизни он делал с вывертом, назло – и здесь не мог отделаться синяком, встать, а впредь быть с женой повежливее. Нет, вместо этого запнулся за половик, кувыркнулся неловко, головой ударился и помер.
Наталья смотрела на него, не в силах поверить, что натворила.
– Борь, – позвала она. – Боря.
Вопрос беспомощно повис. Муж был окончательно и бесповоротно мертв. Удивленно раскрытые глаза смотрели в потолок, будто Борис не мог осознать, что бессловесная жена осмелилась дать ему отпор и сразу столь радикально подошла к вопросу.
Наталья прислушалась к себе. Ужасно, но раскаяния не было. Скорее уж облегчение, что больше не придется терпеть, давить в себе боль, плакать.
Однако в полиции вряд ли отнесутся с пониманием к тому, что она пристукнула мужа. От этой мысли стало страшно. Не за себя, а за дочь. Мать убила отца! Как ей с этим жить, бедняжке?
В окно постучали. Не в дверь, а именно в окно.
Наталья встрепенулась.
– Кто там?
– Екатерина.
Соседку принесло! Екатерине лет сто, злая она, как черт. Как Борька, упокой господь его душу. Впрочем, к Наталье она всегда относилась лучше, чем ко всем. Женщины неплохо по-соседски общались, все-таки всю жизнь бок о бок.
– Я немножко занята, давайте…
– Знаю я, чем ты занята. Борьку своего укокошила.
Наталья тихо ойкнула.
– Да не бойся ты. Я помочь хочу.
Войдя в дом, соседка покосилась на тело Бориса, смирно лежавшее в углу.
– Уж прости, Наталья, но вот так-то ему лучше всего, – хмыкнула она. – Поганый был человечек, между нами говоря.
Наталья не знала, что ответить. Она плохо соображала в ту минуту.
– Не думай, я не подсушивала. За рассадой зашла. Помнишь, обещала?
Наталья кивнула. Было дело. В заборе, который разделял их участки, была дыра, поэтому, при необходимости, они ходили туда-сюда не через улицу, а прямо так.
– Ну и услыхала. А потом уж в окошко глянула. Но не скажу никому.
– Я не хотела! Боря… – Подступили слезы, голос задрожал.
– Не реви, не время. Надо от него избавиться, – рубанула Екатерина.
Наталья опешила.
– А полиция? – глупо спросила она.
– Им знать незачем. И никому. В тюрьму на старости лет захотела? Кому станешь говорить, что ты нечаянно? Добро бы муж лупасил тебя, так нет. И он вон какой малахольный, а ты женщина видная. А если и докажут, что не было умысла, все равно по головке не погладят, и позору сколько, разговоров! Люди Борьку не любили, но убийство… – Соседка качнула седой головой. – Нет, дорогая моя. Так не годится.
– А как тогда? – спросила Наталья, словно согласившись с аргументами старухи.
– Все просто. Скажешь, на рыбалку пошел. А я подтвержу, что видела, как уходил. И все, не вернулся обратно. Утоп, может. Река широкая, течение быстрое. Май на дворе, вода холодная. Или лихие люди пристукнули. Мало ли. Нету тела – нету дела, слыхала?
– Но ведь тело-то…
– А тело, – перебила соседка, – я скажу, куда деть. Никто и никогда Борьку твоего не отыщет.
Час спустя Наталья, все еще не до конца понимая, как ввязалась в это, ехала вдоль реки. В багажнике автомобиля лежал труп. Засунуть туда мужа, который после смерти еще больше съежился, усох, напоминая жука, наколотого на булавку, не составило труда. Никто ничего не видел; забор – два метра. Наталья порадовалась, что научилась водить машину, а иначе что стала бы делать? Не такси же вызывать.