Когда Тимофей стал начальником Ивана, возглавил отдел, понял: такой сотрудник ему не нужен. Захочет пользоваться дружескими привилегиями, подколками своими станет ронять авторитет руководителя в глазах других работников. Поставить его на место Тимофей не мог, характера не хватало, сам Иван уволиться не захочет, значит, надо ему помочь. Тимофей знал, как подставить приятеля: подделал пару отчетов, несколько документов подправил. Сделал все так, что комар носа не подточит.
Иван не сам ушел, его уволили с треском.
– Думал, не вскроется? Ты дельце ловко провернул, никто и не понял. Я сам не узнал, пока не умер. Мертвым, Тима, все известно, от них секретов быть не может. А я, между прочим, работу нормальную найти после так и не смог. Так, подработки мелкие от случая к случаю. Пить начал, пьяный на мотоцикле разбился.
– Ты, милок, внучка моего, можно сказать, убил! – прошелестела старуха.
– Но я зла не держу, – произнес Иван. – И бабуля не сердится. Мы ж теперь все вместе. Семья, можно сказать.
Он засмеялся, старуха подхватила, а Тимофей, которому больше не хотелось кричать, плакать или ругаться, понял, что его охватывает апатия, ледяное спокойствие.
«Мертвым тревожиться не о чем», – подумал он.
Непрекращающийся дождь шуршал за окном. В ночи и тумане бродили мертвецы, и Тимофею не стоило их бояться, ведь отныне он был одним из тех, кто обитает в заброшенной деревушке с милым названием Топольки.
Анна
Жители деревни обходили проклятый дом стороной. Не подходили близко и даже старались не смотреть лишний раз в его сторону.
Деревня раскинулась в низине, а дом стоял гораздо дальше и выше, на высоком холме, надменно взирая на людей слепыми заколоченными окнами. Когда-то это была величественная постройка, богатый каменный дом, не чета скромным деревенским избушкам. Следы былой красоты еще можно было разглядеть, но…
Но, как и говорилось, дом предпочитали не разглядывать.
– Бабуль, кто жил в старом доме? – спросила как-то Оля у своей бабушки. – Почему все боятся этого места? Мама говорила, в доме случилось что-то плохое. А что – не сказала.
Оле было двенадцать, она впервые приехала к бабушке на каникулы. Обычно (изредка) та сама приезжала в город погостить. А Оля бывала тут, когда была совсем маленькая, приезжала на несколько дней с мамой и папой.
Этим летом родители привезли дочь, наказали быть хорошей девочкой и укатили прочь, обещая вернуться через две недели. Тогда-то уж они вместе поедут в отпуск, чтобы купаться в море, а пока ей нужно быть хорошей и слушаться бабушку. Так и застряла Оля в деревне, где телевизор показывал две программы, не было подруг, друзей, киосков с мороженым, кинотеатра, парка с фонтаном.
Скукота. Хорошо еще, что Оля любила читать и взяла с собой книги.
Бабушка, которая убирала кухню и мыла посуду после ужина, обернулась к внучке, прикидывая, что ответить на вопрос про дом. С одной стороны, можно отговориться, мол, никто ничего не боится, это всего лишь старый дом, а она уже слишком большая, чтобы верить в сказки. Но с другой, Оля – девочка любознательная, непоседливая, целеустремленная. Вся в мать. Запросто может вздумать выяснить все самостоятельно: выведает рано или поздно у местных ребятишек, когда познакомится, а то и сама вознамерится сходить, поглядеть. А вот этого делать не следовало.
– Давай договоримся, – решилась бабушка. – Только чур – держать слово. Ведь взрослые люди всегда выполняют обещания.
На самом деле бабушка, конечно, знала, что не всегда, но ей нужно было дать понять девочке, что та уже взрослая.
– Конечно, – немного обиделась Оля, – я всегда держу слово. Я пионерка.
– Вот и отлично. Уговор такой. Я честно, без прикрас рассказываю тебе все, что знаю про дом, а ты обещаешь не ходить туда. Тебе и не захочется, когда ты узнаешь, в чем дело, но все-таки договориться не помешает.
Разумеется, Оля пообещала. И, забегая вперед, выполнила свое обещание, узнав, что произошло в доме много-много лет назад.
– История многослойная, как слоеный пирог, – начала рассказ бабушка. – Моя мама говорила, давным-давно на этом месте стоял господский дом. Жили богатые помещики, фамилию запамятовала, погоди… Севастьяновы! Все шло хорошо, пока не случилась трагедия, после которой род их прервался. Последний из Севастьяновых не дожил несколько лет до революции, красивый дом сгорел, и на его месте ничего не было построено. А случилось все из-за того, что молодая жена Севастьянова, Анна, утонула в реке.
– Не умела плавать? – спросила Оля.
– Дело было так. Река наша не такая уж широкая, но коварная: берега крутые, течение быстрое, унесет – оглянуться не успеешь, и глубоко. Потому никто и не купается. Через речку перекинут мост: нынче новый построили, а тогда старый был. Случилось ужасное: коляска, в которой ехала Анна, упала в реку. Высота большая, течение бурное, гроза еще была. Пока помощь подоспела, спасать стало некого.
– Вот почему мост Анютиным называется, – вспомнила Оля.
– Именно поэтому, да. Слушай дальше. Севастьянов очень любил жену. Так любил, что обезумел от горя, когда она погибла. Не давал похоронить, закрылся в доме, сидел возле тела, держал покойную жену за руку и рыдал. В итоге Анну похоронили, но молодой барин так и не пришел в себя. Жил затворником, никуда не ездил и не принимал гостей, распустил слуг. Дом приходил в упадок, а ему было все равно. Чем Севастьянов занимался в пустом доме, где навеки поселилось горе? Ходил из угла в угол или сидел, уставившись в одну точку? Люди заметили, что в имение привозили сундуки с книгами, и пошли слухи, что он пытается читать колдовские трактаты. Однако подтверждений тому не было. До поры до времени. Постепенно круг общения Севастьянова сузился до одного человека, который привозил ему продукты и все необходимое, и этот человек, назовем его Иваном, рассказал однажды, что в господском доме нечисто. Творятся там дурные, страшные дела.
Оля слушала бабушкин рассказ, приоткрыв рот.
– Говорил, например, будто видел в доме женщину. Была она одета в белое платье (как позже сообразил Иван, то был саван). Женщина стояла в коридоре, а потом медленно развернулась и скрылась в одной из комнат. Увидев незнакомку в первый раз, Иван не сообразил, что к чему, подумал, кто-то из господ навестил отшельника. Позже он видел ту женщину еще пару раз в окнах дома. А в третий раз столкнулся с ней лицом к лицу и после того случая больше не ездил в проклятый дом. Был вечер, за окнами повисла тьма, большой холл освещали лишь несколько свечей, а потому все кругом было погружено во мрак. Иван оставил то, что ему было велено привезти, и хотел уйти, как увидел ее. Ему казалось, холл пуст, но вдруг откуда ни возьмись возникла женщина. Иван говорил позже, она выползла из угла, как мерзкая мокрица. Первым, что бросилось бедняге в глаза, было то, что одежда женщины оказалась мокрой. Погода стояла сухая, а незнакомка словно вымокла под проливным дождем: пряди черных волос струилось по плечам, с одежды стекала вода, на полу оставались мокрые следы. Женщина подошла ближе, очутившись в круге света. Голова ее была опущена, как будто с трудом держалась на шее, а потом женщина резко вскинула ее и уставилась на Ивана. Влага сочилась из каждой поры на ее лице, кожа была рыхлой, как тесто, и бледной, как рыбье брюхо, а глаза – мутными.
Запах тины и мокрой земли стал таким сильным, что Ивана замутило. Но хуже всего было то, что перед потерявшим дар речи мужчиной была Анна, хозяйка поместья, которая скончалась более десяти лет назад, чья могила была на местном кладбище.
– Узнал? – Голос был глухой и булькающий, точно горло утопленницы было забито речными водорослями, а рот полон воды.
Севастьянов подошел к покойнице и положил руку на ее плечо. На лице его блуждала безумная, торжествующая улыбка. Он словно и не замечал, в какое чудовище превратилась его красавица-жена.
– Ты ведь знаком с Анной, верно? Поздоровайся с ней!
Севастьянов поглядел на жену. Существо растянуло губы в улыбке, изо рта полилась вода. Но это не помешало Севастьянову обнять мертвячку и прижаться губами к ее изъеденным раками губам.
Это стало последней каплей. Иван завопил и выбежал из дома. Спустя некоторое время, провалявшись неделю в горячечном бреду, несчастный пришел в себя и рассказал обо всем, что увидел в господском доме.
Поначалу ему не поверили, но Иван клялся и божился, что не лжет. Кроме того, он отказывался ехать в усадьбу, хотя Севастьянов ему отлично платил, и людей, знавших жадность, прижимистость Ивана, это убедило в правдивости его слов. Деревенские мужчины, заручившись поддержкой старосты и местного священника, отправились в дом Севастьянова, чтобы своими глазами увидеть, что там происходит, призвать колдуна к ответу и уничтожить скверну, чтобы не расползлась по округе.
Однако делать ничего не пришлось. Когда они, выломав дверь, потому что никто не открывал, вломились в дом, то увидели в одной из комнат труп хозяина, свисавший с потолочной балки. В доме было сыро, пахло протухшей рыбой. Полы и мебель почернели от влаги, кругом разрослась черная плесень: пятна на стенах напоминали трупные. Глаза мертвеца были открыты, и каждому, кто смотрел на него, казалось, будто покойный Севастьянов с жуткой ухмылкой глядит именно на него. Поэтому снять труп никто не решился. Священник сказал, это место отмечено печатью дьявола. Хоронить Севастьянова на кладбище нельзя, ведь он сам лишил себя жизни. В итоге, посовещавшись, решили сжечь дом, ведь всем известна очистительная сила огня. Настоящим кошмаром стало то, что, когда дом уже был объят пламенем, из него слышались дикие крики. Не вполне человеческие, как утверждали очевидцы.
– На этом все закончилось? – спросила Оля.
– На некоторое время, – ответила бабушка. – Отгремела революция, осталась в прошлом братоубийственная гражданская война, потом – Великая Отечественная. Участок, где когда-то стоял дом, зарос травой. Местные жители, передавая из уст в уста ужасную историю Севастьянова, не тревожили нечестивое место. Пока однажды не обнаружили, что на пустыре начинается строительство. Площадка была расчищена, старые деревья выкорчеваны. Новый дом подрастал быстро, и вскоре на месте особняка Севастьяновых красовалось то здание, которые ты видишь сейчас. Конечно, новенькое. Дом обнесли забором, разбили возле него сад, расчистили дорогу, чтобы хозяевам можно было без проблем подниматься к себе и спускаться в деревню. А потом, в начале осени, появились и сами жильцы.