– Страшилки были связаны с подвалом. Говорили, внизу обитает некое зло. Какое? Никто не знал, выдумывали только. Рассказывали, будто живет людоед. Заманивает детей, сжирает, а кости по дому раскидывает. Коська, мальчик один, божился, что видел эти кости, слышал, как людоед хрустит и чавкает. Где кости-то, спрашивали мы, а Коська отвечал, собаки растащили. Или говорили, что в подвале пыточные камеры были, и духи убитых, замученных стонут, грозятся отомстить всем живым за свою раннюю смерть. Кто-то утверждал, что голоса слышал: смех зловещий, бормотание. При этом в доме периодически случались несчастья. Объяснялись они вполне понятно: драка, упился кто-то насмерть, ограбили заезжего человека. Никакой мистики, но… Проходило время после очередного трагического события – и слухи ползли, люди начинали шептаться, что за смертями стоит потусторонняя сила, которая заморочила, заставила, к примеру, друзей подраться до смерти. Или что шея у ограбленного так свернута была, как ни один человек свернуть не сможет. И прочее в таком духе. Сам я в это не верил, ничего не слышал возле подвала. До того лета, о котором веду речь.
Дед и внук сели на лавочку, рассказ старика продолжился.
– Началось с того, что я однажды явился на пустырь первым, зашел в дом. Дождь сильный начался – внезапно как-то, резко. Вместо того чтобы обогнуть дом и в пристройку нашу зайти, я забежал в главную дверь, оказался в холле. Никого не было, дождь лил за разбитыми окнами, и сквозь его шорох мне послышался голос.
Почудилось, по имени меня зовут. Кажется, дед звал, и я подумал, может, он выпил и встать не может? Водился за ним такой грешок. Я стал озираться и понял, что зовет он меня из глубины здания. Говорю, дед, иду, погоди. Двинулся на зов и дошел до двери, ведущей в подвал. Она была приотворена, хотя обычно бывала закрыта. Хотя и не было замка, но дверь открывалась туго. Значит, дедушка внутри?
Я подошел ближе, прислушался, окликнул, но он не ответил. Показалось? Ничего я не услышал, зато вижу – блестит что-то возле двери. Нагнулся – монетка. Полустертая, маленькая, серебряная. Целое сокровище! Как ее никто не нашел до меня? Я спрятал монетку в карман и услыхал голоса друзей. Побежал к ним, а перед этим оглянулся. Дверь в подвал закрыта! Я не закрывал ее, но теперь никакой щели не было.
Мне пришло в голову, что кто-то открыл дверь, положил возле порога подарок для меня и скрылся. Глупость, конечно, но я долго не мог перестать думать об этом и удивляться.
В другой раз мы играли в доме в жмурки. Я водил, мне завязали глаза. Остальные должны были хлопать, а ведущий – ориентироваться по хлопкам и ловить. Повязка была плотная, я ничего не видел. Друзья прятались и хлопали, я шел за ними, но поймал только Таню и все того же Коську. Они были самые нерасторопные, неуклюжие.
Шел я за хлопками; хлопали громко, прямо над ухом, а ухватить не мог. Раз, другой, третий – и я уперся ладонями в стену. Нет, чувствую, не стена, а дверь. А из-за двери – хлопок! Все, говорю, выходи, так нечестно, за дверями прятаться нельзя, я тебя нашел.
Никто не отвечает. Окликаю друзей по именам, молчат. Я разозлился, снял повязку. Смотрю – стою возле подвала! Уговор был: туда не ходить. Кто меня заманил? И в ту секунду снова хлопнули. Оттуда, из подвала хлопок слышался!
Честно говоря, я не сдержался, заорал и бегом прочь. Друзья мои в большом зале стоят, переглядываются: что случилось? Кто из вас, говорю, в подвал меня заманивал? Спрашиваю – и вижу: никто из них этого не делал, да и они все тут! Но тогда кто внизу?
Дня три я в старый дом не ходил. Разные предлоги искал. Но детская психика устойчива, страх позабылся, и вот уже опять я вместе со всеми в доме, играем, веселимся.
Коська хвастался, что нашел цепочку. Медную, толстую. Я не удивился, когда он сказал, что лежала она возле подвала.
– Послышалось, смеется кто-то, – говорил Коська, – голос на сеструхин похож. Я подошел, сеструхи нету, а цепочка – вот она!
Через два дня мой лучший друг Сеня нашел около подвала фонарик. Настоящий, работающий, аж дух захватывало, ни у кого из нашей компании такого не было. И Коська возьми да скажи:
– А если внизу сокровище?
Прежде никому это в голову прийти не могло. Какое сокровище? Сундуки с золотом?
– Если возле двери ценности можно найти, – говорит Коська, – то внутри сто процентов есть еще что-то получше.
Я им про монетку уже рассказал. Логика была: денежка, цепочка, фонарь вправду взялись откуда-то. Позже я думал, что обитавшее в подвале зло прельщало нас, дурачков, как приманивало голосами наших родных или хлопками в ходе игры в жмурки. Нам бы насторожиться, бежать подальше, но никто из нас не испугался. Зато пришла идея сходить в подвал и взглянуть.
– Давно надо было! – азартно сказал обладатель фонаря Сеня.
Мы смотрели на него с завистью. Еще бы! Всем хотелось найти клад в подвале. Поэтому мысль сходить туда пришлась по душе.
– Кто пойдет?
Нас было в тот момент семеро. В подвале хоть глаз выколи, идти без фонаря опасно, ступени крутые. А фонарик один на всех.
– Я пойду, – сказал Сеня, – еще одного человека могу взять, на двоих у нас будет один фонарь. А остальные пусть у двери караулят.
Кому идти с Сеней? Он всех обвел взглядом, хотя заранее ясно было, кого выберет. Лучшего друга. Меня. Остальные зубами скрипели от разочарования, не понимая еще, насколько им повезло.
– Ох, дед, ты сильно боялся? – спросил Митя.
– Было дело. Я же говорил, что-то мне покоя не давало. Думал, обитает в подвале нечто, не сокровища там, а чудовище. Но сказать об этом не мог: кому охота трусом прослыть?
Сеня включил фонарь, и мы пошли. Дверь открыли с трудом, все вместе еле-еле отворили. Скрипела она на весь дом, а я подумал, как же она в тот день, когда мне дедов голос мерещился, свободно и бесшумно закрылась?
Внутри – темнотища. А ведь свет должен проникать, освещать хоть небольшое пространство. Но нет! Эта тьма была голодной, она проглотила свет, клубясь черным туманом у самого порога. Войти туда было все равно, что погрузиться в болото. Мне захотелось сказать, что я не пойду, но Сеня уже шагнул, и мне пришлось идти за ним, а иначе какой я друг?
Сеня подсвечивал ступени, мы взялись за руки. Наверное, это было не по-взрослому, но мы схватились друг за друга инстинктивно, желая почувствовать человеческое тепло.
Ступеней было штук пятнадцать, не меньше. Мы шли, а мальчишки сверху подбадривали. Чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось, но оно и понятно: в погребе тоже холодно, бабушка там хранила квашеную капусту, маринованные огурцы и грибы.
Вот и до дна добрались. Прислушались – тихо. Свет, что шел от двери, был высоко, далеко. Кажется, слишком далеко, и это казалось необычным. Сеня посветил фонарем вокруг.
Мы стояли в довольно большой квадратной комнате, из которой уходили вглубь три коридора. Сеня крикнул, что здесь целый лабиринт, и голос его прозвучал тонко, взметнулся ввысь. Мне хотелось одернуть его, сказать, чтобы не кричал, потому что оно может услышать. Что за оно, я, конечно, не знал, но возникшее несколько дней назад ощущение, что подвал обитаем, сейчас многократно усилилось.
– Идем направо, – решил Сеня, и мы пошли.
Коридор был длинный, с низким потолком, настоящий лаз, справа и слева – комнаты. Одни пустые, в других стояли ящики, валялся разный хлам.
– Надо прийти еще раз и осмотреть ящики повнимательнее, – сказал Сеня, и я согласился, хотя единственное, чего мне хотелось, – выбраться отсюда и никогда не возвращаться.
Сеня опасности не ощущал, бодро ходил из комнаты в комнату, отпускал шуточки, пинал ящики и кучи мусора, строил планы, сколько интересного и ценного мы вытащим из подвала, когда придем в следующий раз.
Мы уходили все дальше от квадратного зала, провели в подвале не менее десяти минут, когда я услыхал звуки. Замер, прислушиваясь, Сеня тоже умолк. Шаги, шуршание, топоток, покашливание, сдавленный смех.
– Наши? – прошептал Сеня.
Но мы оба знали, что это не так. У ребят не было фонарика, а спускаться в темноту без него никто из приятелей не рискнул бы. Звуки стихли.
– Показалось, – чуть громче сказал Сеня. – Эхо, наверное.
– Пошли наверх, – твердо проговорил я.
– Ты чего, мы же не все осмотрели, – возмутился Сеня, и я в отчаянии подумал, что мне его нипочём не уговорить, он упрямый, и одному не уйти, друга ведь не бросишь.
Сеня вышел в коридор из комнаты, где мы были, устремился в следующее помещение. Я плелся за ним, проклиная все на свете. Сеня посветил фонарем, и белый луч вырвал из тьмы фигуру.
Высокий человек в длиннополой одежде стоял в углу. Нет, не стоял, висел – ноги его не касались пола! Сеня завопил, а у меня язык к гортани прилип, ни звука не мог выдавить. Закричав, Сеня взмахнул руками, и луч фонаря переместился, а когда друг опять осветил тот угол, где стоял незнакомец, там никого не было. Зато на полу лежала груда тряпья.
Комната была пуста. Мы постепенно приходили в себя, и Сене неловко было за свой испуганный крик (я промолчал отнюдь не из-за храбрости, но он-то этого не знал).
– Тень просто. Ничего страшного, – угрюмо буркнул друг.
Развернулся и пошел прочь, но в тот последний миг, когда свет скользнул по тряпкам, лежащим на полу, я увидел, что гора тряпья пошевелилась. Там было что-то живое, и я ни на секунду не подумал, что это крысы. Больше всего оно напоминало присевшего на корточки человека.
Это стало последней каплей. Я представил себе, как некое существо висело под потолком, а потом бесшумно опустилось вниз, свернулось клубком, чтобы усыпить нашу бдительность и схватить. Оно играло с нами, наслаждалось нашим смятением, страхом! Я схватил Сеню за руку и твердо сказал:
– Хорош! Мы идем наверх. Мне здесь не нравится.
Сене тоже перестало нравиться, хотя он и хорохорился. Если бы не его испуганный крик, он сам предложил бы уйти, но опасался, что я посмеюсь над его страхом. А раз я сам предлагал, то он мог согласиться без ущерба для своей гордости. И сделал это с облегчением.