Подруга нахмурилась.
– Говорю тебе, за ум взялся. Осознал. Люди меняются, только ты сухарь сухарем!
Старушки, бывало, ссорились, но быстро мирились.
– Я ему сказала, что не поеду. Куда я без тебя, старая ты перечница? Да ведь и дом снесут скоро, я слыхала, к декабрю обещали.
Но до декабря случилось другое.
В октябре резко похолодало, начались затяжные дожди. Антонина Захаровна, у которой еще в одном, новом месте обнаружилась протечка крыши, пыталась спрятать книги от влаги и не рассчитала силы: поясницу схватило, вдобавок простудилась. Словом, слегла.
Подруга не могла подняться к ней, но Антонина Захаровна знала, что все у нее хорошо: несколько раз приезжал Артур, она слышала их голоса. Один раз Артур по просьбе тетки принес больной лекарство, купил молока с хлебом.
Как-то ближе к вечеру Антонина Захаровна увидела во дворе машину Артура, а в салоне – Лилию Михайловну. Антонина Захаровна помахала ей рукой, но подруга сидела, отвернувшись от окна, не заметила. К доктору, наверное, повез, подумалось Антонине Захаровне. Она грустно вздохнула. Ее никто никуда не повезет, хотя она сейчас нуждается в медицинском осмотре. Можно, конечно, того же Артура попросить, но неудобно, вряд ли он будет рад возиться с посторонней старухой.
Машина выехала со двора, Антонина Захаровна отошла от мутного, давно не мытого окна и снова легла в кровать.
Той ночью случилось непонятное.
Антонина Захаровна считала себя материалисткой и атеисткой, которая не верит ни в бога, ни в прочие, как она считала, суеверия. Лилия Михайловна пробовала разубедить подругу, но та лишь досадливо отмахивалась.
Но в ту ночь Антонина Захаровна впервые подумала, что мир устроен гораздо сложнее, чем она привыкла полагать. Возможно, есть в нем что-то невидимое глазу и неподвластное разуму.
Старческий сон неровен, капризен и хрупок (как старческие же кости). Заснуть с вечера Антонине Захаровне порой бывало трудно, и даже обладавший для нее ярко выраженным снотворным эффектом роман «Жизнь Клима Самгина» не всегда помогал. Однако на сей раз бывшему библиотечному работнику без труда удалось погрузиться в сон.
Разбудили пожилую женщину шаги.
«Воры!» – плеснулось в голове.
Антонина Захаровна открыла глаза и приподнялась на подушке.
Кто-то ходил, тяжело шаркая, приволакивая ноги. Кто – не разглядеть, слишком темно. А еще слышалось бормотание, и будто бы стул отодвинули от стола: ножки царапнули по полу. И стукнуло что-то.
– Кто там? – бесстрашно спросила Антонина Захаровна. – У меня нож под подушкой!
Ей не ответили, но шаги стихли, голос тоже.
В старой квартире снова воцарилась тишина, слышны были лишь звуки ночного города за окнами. На душе у Антонины Захаровны было муторно, иначе не скажешь. Она понимала: ей не почудилось, шаги и бормотание были, однако тот, кто звуки эти воспроизводил, не мог быть человеком.
«Надо с Лилией Михайловной поговорить», – решила старушка.
То ли на нервной почве, то ли по другой причине утром Антонине Захаровне стало лучше, спину отпустило, температура была нормальной, горло перестало болеть. Она смогла спуститься вниз, постучала в квартиру подруги и приготовилась ждать: Лилия Михайловна ходила медленно, следовало дать ей время подойти к двери.
Однако и спустя минут пять никто не открыл.
– Лилия Михайловна! – позвала Антонина Захаровна.
От врача, из пенсионного (или куда ее возил Артур) подруга вернулась еще вчера: Антонина Захаровна слышала шум мотора, но встать, посмотреть сил не было. Лилия Михайловна должна быть дома, так чего же не отвечает?
Антонина Захаровна перепугалась. С чего она, глупая женщина, решила, что ночью ходили в ее квартире? Теперь, по прошествии времени, она была совершенно уверена, что звуки шагов и голос раздавались снизу, из квартиры подруги. А потом все внезапно стихло не потому, что кого-то напугал окрик Антонины Захаровны или это был не человек, как ей невесть с чего подумалось, а потому…
«Боже мой, инсульт! Или инфаркт! Она лежит там!»
Антонина Захаровна заметалась перед дверью. То барабанила в нее и звала подругу, то замирала, пытаясь сообразить, как поступить.
«Вызвать скорую, что тут думать», – произнес голос разума, и старушка собралась бежать: телефон висел на углу дома, возле аптеки, но увидела машину Артура.
– Артур, ваша тетя! – запричитала Антонина Захаровна, бросившись к нему.
Тот побледнел, заволновался.
– Что такое?
– Не открывает, я пришла, а она… Думаю, ей плохо, упала и встать не может. – Выдвинуть более страшную версию не повернулся язык.
На лице Артура отразилось облегчение.
– Все с ней в порядке, не волнуйтесь.
– Откуда вы знаете?
– Тетя Лиля не открывает, потому что ее нет. Ко мне переехала. Ей у меня будет лучше.
Антонина Захаровна стояла, тупо глядя на Артура. Она не могла взять в толк, как такое могло произойти. То, что с Лилией Михайловной все хорошо, что она жива и здорова, отлично. Но как она могла не попрощаться? Еще и зная, что подруга больна, лежит в постели; понимая, что они могут и не увидеться в будущем? Антонина Захаровна видела, как соседка уезжала. Потому и отвернулась, не поглядела на окна подруги: совестно, небось, было.
– Я приехал вещи забрать, – говорил Артур, – вчера приезжал, часть увез, но все не влезло. Она же барахольщица, без своих вещичек жить не может!
Он говорил громко, движения его были суетливы, манеры Артура действовали Антонине Захаровне на нервы. Он хозяйским жестом сунул ключ в скважину, повернул, отворил дверь, вошел, не желая пускать подругу тетки на порог.
– Пойду, пожалуй, – слабо сказала Антонина Захаровна, – не буду мешать. Раз все хорошо у нее, то…
– Да-да, всего доброго.
К себе Антонина Захаровна шла, еле волоча ноги. Вот и осталась совсем одна. Ни поговорить, ни на помощь позвать, случись что. Она чувствовала себя преданной, покинутой, жалкой, хотелось плакать, но и на это сил не было.
До самого вечера Антонина Захаровна просидела в кресле. Есть не хотелось, читать – тоже. Артур часа за два погрузил вещи тетки в багажник и давно уже уехал. Номер телефона оставить не подумал, а Антонина Захаровна не додумалась спросить. Да и зачем?
Стемнело. Ветхий дом с единственным жильцом, заживо похороненным в деревянной утробе, словно в гробу, поскрипывал, стонал, тяжко вздыхая на осеннем ветру.
Антонина Захаровна подумала, что надо бы лечь в кровать, ночь уже, но так и не стала подниматься. Задремала.
Она спала, а стрелки стоявшего рядом будильника бежали по кругу, и, когда на циферблате была половина второго ночи, дом по-настоящему ожил.
Антонину Захаровну вновь разбудил тот же шум, что и вчера. Шаги – медленные, тяжелые. Голос – жалобный, недовольный. Только все стало громче, отчетливее. Антонина Захаровна, вжавшись в кресло, слушала, как кто-то ходит кругами, плачет и жалуется, передвигает стулья, постукивает дверцами шкафов.
Было очевидно: все происходит не у нее, а этажом ниже. Причем в полной темноте! Если бы вернулась Лилия Михайловна, она зажгла бы свет, и Антонина Захаровна увидела бы отблеск: фонаря в их дворе не было, так что зажженные лампы были единственным источником света.
Но внизу – темень: и дом, и двор были черны и ужасны. Ледяной мрак заползал в сердце несчастной, которая не сомневалась уже, отбросив весь свой материализм, что в доме обитает привидение или еще нечто жуткое. И Антонина Захаровна осталась одна на съедение ночному чудовищу. Как ей хотелось посоветоваться с Лилией Михайловной, позвать ее! Но это было невозможно, оставалось только ждать, что будет дальше.
А дальше все успокоилось. Примерно через час звуки стихли и до утра не возобновлялись. Следующую ночь бедная женщина ждала уже со страхом – и не напрасно боялась. После полуночи, ближе к двум часам ночи, все началось заново. Липкий ужас снова сковал Антонину Захаровну, она даже попробовала молиться, но стоило ей обратиться к богу, как случилось нечто еще более странное, хотя куда уж дальше.
У Лилии Михайловны были громоздкие напольные часы с боем. Купленные еще ее отцом, остановившиеся лет тридцать назад, они стояли в углу, собирали пыль. И вот каменно молчавшие десятилетия напролет часы начали бить. Механизм пробудился ото сна, колесики и шестеренки заскрипели, квартира Антонины Захаровны огласилась хрипением вперемешку с монотонным гулом.
Гремело так, словно часы стояли рядом с пожилой женщиной, а не этажом ниже, но самое ужасное, что прежде часы били иначе! Антонина Захаровна помнила, что звук был выше и звонче, теперь же бой часов напоминал голос похоронного колокола. Часы били, били, отсчитывая один удар за другим, пока бедняжка не закричала, не в силах терпеть:
– Хватит!
Словно повинуясь отчаянному воплю, звук стих, и в наступившей тишине громко, ясно прозвучало: «Помоги». А следом еще одно слово услышала Антонина Захаровна, но смысл сказанного поняла не сразу, а гораздо позже.
Голос был женский. И принадлежал он Лилии Михайловне.
До утра Антонина Захаровна не слышала ничего необычного. Страх пропал, и собственное пугливое поведение казалось постыдным: чего ей бояться? Смерти? Бывают ситуации, когда прихода костлявой старухи с косой человек ждет с облегчением. Да и, как осознала Антонина Захаровна, смертью-то все не заканчивается.
Рассвет застал ее в кресле, где Антонина Захаровна терпеливо ждала прихода нового дня. Когда ночная тьма сменилась серым рассветом, Антонина Захаровна подошла к ключнице в форме подковы и сняла с нее запасную связку ключей от квартиры подруги.
Сомнения еще оставались, нужно было их развеять.
В квартире Лилии Михайловны был полный разгром. Артур забрал все ценное, оставив валяться теткины платки, штопаные теплые чулки, халат, вязаную кофту, пластмассовый коричневый гребень для волос, расческу, упаковку таблеток. Мертвыми птицами лежали на полу газеты. Опрокинутая табуретка напоминала жука, перевернутого на спину.