Он был тоже весел, и только иногда в уголках его серых глаз мелькала смутная тревога. Я понимал, как ему тяжело из сияющего огнями, шумного, блестящего Дома пионеров возвращаться к себе домой, на Овражную улицу, где тетка будет снова браниться и орать на него… Наверно, потому-то, когда мы остановились возле троллейбусной остановки, чтобы проститься с нашим новым товарищем, Васька сказал:
— Идемте, я вас еще немного провожу.
Он проводил нас до самого Лешкиного дома.
— Ты заходи, — сказал Женька. — Ко мне заходи или к Сереге… А можно к Лешке. Уроки станем вместе делать. А что тебе непонятно будет, я всегда объясню.
— А когда зайти можно? — встрепенулся Русаков. — Завтра можно?
— Да хоть завтра заходи.
— Женька! — вспомнил я вдруг. — Как же после школы? У нас в это время хоккейный матч с восемьдесят шестой школой!
— Ну и что же? Выучим уроки и пойдем все вместе на твой матч. Пойдем, Вася? Поглядим, как Серега будет мимо ворот бить.
— Это почему же мимо? — обиделся я. — Зря ты говоришь. Я не хуже Борьки Кобылина играю.
— Ладно, не дуйся. Это я пошутил. Чтобы не сглазить. Ну как, Вася, придешь?
— Приду.
Васька махнул рукой и зашагал не оборачиваясь к троллейбусной остановке.
Хоккейной встречи с командой восемьдесят шестой школы наши игроки ждали с особенным нетерпением. К этой встрече у наших ребят все было заранее приготовлено: коньки наточены, клюшки проверены… мама мне к этой игре выстирала и выгладила фуфайку, гетры заштопала — я их порвал во время тренировки.
Народу возле нашего катка собралось столько, что не протолкнуться. Даже старшеклассники пришли. Они стояли позади зрителей, снисходительно переговариваясь и перешучиваясь. Впереди, подложив под себя кто кирпич, кто портфель, расположились малыши.
Каток у нас в школе небольшой — в длину метров двадцать и в ширину почти столько же, так что для игр боковые линии приходится расчерчивать краской. Но зато ворота настоящие, хоккейные, 183 сантиметра в ширину и 122 в высоту. И шайба тоже такая, как полагается. И тренер хороший… Наш преподаватель физкультуры, Константин Сергеевич. Роста он, правда, небольшого, но зато на коньках катается так, что залюбуешься.
Перед игрою он делал вид, будто совсем не волнуется, хотя мы-то знали, что не волноваться ему никак невозможно. Ведь он отвечал за нас всех, болел за каждого игрока… А когда мы переодевались в раздевалке, он давал каждому игроку последние наставления. Подошел и ко мне.
— Ты, Сергей, слишком не увлекайся атакой… Поглядывай по сторонам — не догоняет ли тебя защитник противника…
На лед мы вышли вместе с командой соседней школы. Я сразу же увидел наших ребят — они сидели на скамеечках у края поля. В одном из первых рядов я увидел Женьку. Рядом с ним сидел Васька Русаков, Все ребята были в сборе. Только Лешки Веревкина что-то не было видно. Неужели опять испортился его фотоаппарат?.. Он ведь обещал поснимать во время матча!..
Мы прокричали, как и полагается, «физкультпривет», и игра началась. Нападающие сразу прорвались к нашим воротам. Они ловко и точно передавали друг другу шайбу, и она, словно живая, скользила от одного к другому мимо наших защитников. Гешка Гаврилов, вратарь, то и дело приседал, словно танцуя перед воротами. Я погнался за нападающим, совершенно позабыв все наставления Константина Сергеевича. Положение было угрожающим. Тот уже нацелился, чтобы сделать бросок по воротам. Но ему не хватило какой-нибудь секунды. Опередив меня, наш центр Борька Кобылин с необычайной силой отбросил шайбу в сторону ворот противника.
Началась наша атака. Но защита у игроков другой стороны была крепкая. Мы даже не успели дойти до зоны нападения, как их защитники выбили шайбу, а нападающие опять повели ее к нашим воротам, ловко передавая друг другу.
Вообще-то в хоккее нельзя действовать все время одинаково. А наши противники шли точно так же, как и первый раз. Им удалось переброситься только трижды, а потом шайба уже оказалась на моей клюшке.
Я довольно точно отдал ее Борису Кобылину, а сам помчался к линии зоны нападения, стараясь не выходить за нее, пока Борис не передал мне шайбу обратно. Если оба мои конька окажутся за линией, а Кобылин в это время передаст мне ее из средней зоны, окажется положение «вне игры». Но Борька не собирался пасовать мне. Наверно, во что бы то ни стало решил сделать бросок самостоятельно. Вот он вошел в зону защиты, обошел одного игрока, другого и вдруг неожиданно послал шайбу в мою сторону. Я даже совсем не целился, а просто бросил ее вперед.
Я не видел, влетела она в ворота или нет. Только услышал, как завопили болельщики, ребята из нашего класса, и понял, что не промахнулся.
Женька махал мне рукой. Мишка Маслов подбрасывал вверх шапку. Я заметил, как сквозь толпу к Жене и Васе пробирается Лешка Веревкин. Наверно, он очень торопился, потому что лицо у него было красное. Я удивился, что он не принес фотоаппарат. «Конечно, сломался, — решил я. — Так и знал…» Последнее, что я увидел, это как Веревкин присел рядом с Женькой и протянул ему какую-то бумагу. Женька развернул ее и стал читать. Васька тоже наклонился заглядывая через его плечо.
А между тем шайба снова была в игре. Олежка Островков, наш защитник, быстро отнял ее у нападающего из восемьдесят шестой школы и передал мне. Я Борьке. Мне хотелось повторить тот же маневр, и я побежал в среднюю зону. Однако шайба ко мне не попала. Ее перехватил центр нападения наших противников, долговязый мальчишка в настоящей хоккейной каске, и помчался к нашим воротам.
Гешка заметался. Кинулся вправо, потом влево, поскользнулся и плюхнулся на лед. А шайба пролетела мимо него прямо в сетку.
Теперь уже орали и подбрасывали вверх шапки болельщики из соседней школы. Но сквозь гам и крики, сквозь оглушительный свист мне все-таки удалось услышать голос Женьки Вострецова:
— Серега!.. Серега!..
Женька звал меня, размахивая листком бумаги. Неужели он не понимает, что мне сейчас совсем не до бумажек?
— Серега, сюда! — кричал Вася Русаков.
Я в недоумении смотрел на него, забыв, что игра уже началась, и не замечая, что Борис Кобылин послал мне шайбу. Неожиданно я увидел перед собой знакомую каску, а шайбу возле своих ног. Еще миг — и противник коснется ее клюшкой!.. И тут, растерявшись, я так толкнул долговязого парня, что каска, которой он, вероятно, форсил, слетела у того с головы, и сам он грохнулся на лед. Раздался свисток юноши, судившего нашу встречу, девятиклассника Валеры Федорова. Вот ведь как — паренек из нашей школы, а как будто подсуживает нашим противникам.
— За грубость удаляю тебя с поля на две минуты.
Я пытался было оправдываться. Но сами понимаете, с судьей не спорят. Вздохнув, я понуро покатился с поля.
— Это все из-за вас! — сердито отругал я мальчишек. — Машете всякими бумажками…
— Да ты читай! — Женька сунул бумагу мне под нос.
— Чего там еще?
Я вырвал у него листок и прочитал только первую строчку: «Хабаровск, 6 марта». И тотчас же насторожился. Да ведь это от Лешкиного дяди письмо!.. Я пробежал глазами по строчкам: «Здравствуй, дорогой племянник! Получил твое письмо и фотокарточку…»
Но дочитать письмо до конца мне так и не удалось.
— Кулагин, твой штраф кончился, — услышал я голос Валеры Федорова. — Выходи на поле и вступай в игру.
Нет, положительно мне в этот день не везло. Как только я вышел на лед и ударил клюшкой по шайбе, лопнул шнурок на моем башмаке. Валера снова остановил игру. Другого шнурка у меня не было. Кто же мог думать, что он лопнет в самое неподходящее время! Я спросил, нет ли шнурка у Гешки Гаврилова, но он так отчаянно замотал головой, что мне тотчас же стало понятно — у такого скупердяя зимой снега не выпросишь.
Пришлось заковылять к Женьке, окруженному ребятами.
— Давайте, что ли, почитаю, — произнес я. — Все равно больше не смогу играть.
Я молча вырвал у Женьки Лешкино письмо, еще даже не предполагая, какое оно будет иметь для всех нас важное значение.
Бой под Волочаевкой
«Здравствуй, дорогой племянник! — писал Лешке его дядя. — Получил твое письмо и фотокарточку. Должен тебе сказать, что карточка меня порадовала больше письма. Все-таки слово «разыскивали» нужно бы писать через «а», вводные же предложения выделять запятыми. Но вот за рассказ о том, как ваши ребята — Женя и Сережа — нашли дом, где жила Ольга Ивановна Русакова, спасибо. Ведь давным-давно, еще в двадцать первом году, когда мы били интервентов на Дальнем Востоке, довелось мне встретить Ольгу Русакову и воевать с ней рядом…»
Должно быть, глаза у меня были совершенно очумелые, когда я оторвал взгляд от письма и перевел его на моих товарищей.
— Ты дальше читай, дальше! — торопил меня Женька.
Но я и сам без его понуканий впился глазами в мелкие, не очень разборчивые буквы.
«Было это в феврале месяце в 1922 году. Позади нас, партизан и красноармейцев, лежала громадная Сибирь, а впереди маленькая станция Волочаевка — путь к Хабаровску и ко всему Приморью. Не хотели белогвардейцы и японские интервенты отдавать эту станцию, укрепились на ней, бронепоезд подвели, а у Волочаевки взорвали и сожгли мосты.
Первый раз я встретил Ольгу Русакову недалеко от Волочаевки, на железнодорожной станции Ольгохта. Нашему партизанскому отряду командование поручило эту станцию от белых защищать. А насели на нее белогвардейцы тучей. Кажется, и помощи-то ждать неоткуда. Лежим мы на насыпи с винтовками, а сами уж и к смерти готовимся. Понятно, ничем на голом полотне не укрыться.
А командир нашей группы, Таран Анатолий Иванович — мы его за окладистую бороду еще Дедом звали, а было ему лет тридцать или тридцать два — говорит: «Ну, ребята, может, до последнего все погибнем, а врага тоже поколотим, сколько сил хватит». Тут и выскочили из тумана прямо к нам какие-то люди. Мы было не разобрались, огонь по ним открыли. А потом видим — наши!.. И впереди женщина бежит. Шинель перетянута туго, маузер в руке. «Здравствуйте, — говорит, — я — Русакова, комиссар полка. Командир у нас ранен. Приняла команду».