Я совсем пал духом. Но Женька не унывал.
— Знаешь, Серега, попробуем иначе. Может быть, у нас в бумаге «о» больше, чем «а»? Вот, например, слово, видишь, в серединке? Четыре буквы, все разные. — И Женька показал мне значки, изображенные в загадочной бумаге вот так:
— Если тут первая буква «о», а вовсе не «а», и последняя, наоборот, «а»… Что получится?
Я тотчас же стал размышлять вслух.
— «Ос-па», «ор-ла», «ок-на», «ом-ка»…
— Какая еще «омка»? — недовольно переспросил Женька. — Ты, Серега, не дури. Говори те слова, которые в русском языке есть, а не выдумывай всякие «омки»…
Розовый прозрачный луч заката несмело осветил верхушки берез на другой стороне улицы. Вместо надоевших за несколько дней туч в синем светящемся небе плыли редкие облачка.
— Жень, — произнес я, с грустью глядя в окно, — неужели и завтра придется сидеть дома? Смотри, какой закат. Дождь совсем прошел. Утром на речке соберутся ребята…
— Можешь идти на речку, — сердито отрезал Женька. — Можешь отправляться куда угодно. Я один стану расшифровывать.
— Нет, что же… — забормотал я. — Я как ты… Я просто так сказал…
До глубокой ночи мы сидели и выписывали слова, где попадались значки, которые принимали за «о» и «а». Все эти знаки выглядели на бумаге, как известная игра, когда нужно угадывать буквы и подставлять их вместо черточек.
— Хватит, — наконец выдохнул Женька. — Давай спать ляжем. Я уверен — завтра все получится.
Я с наслаждением потянулся и громко зевнул.
— Если, Жень, завтра и получится, — сказал я, — то мы все равно мозги поломаем.
— А у тебя, я вижу, мозги очень ломкие, — объявил Женька. Он все еще сидел за столом и черкал карандашом по бумаге, повторяя: «Закат, закат… Закат…»
Я не отозвался и принялся раздеваться. Вдруг Женька перестал чертить карандашом и позвал:
— Серега, иди сюда.
Я подошел, держа в руках штаны.
— Ну-ка посмотри, — сказал Женька. — Видишь — два одинаковых значка?
— Вижу. Только у меня глаза сами собой закрываются.
— Подожди, кажется, выходит… Если это слово и правда «закат», то, значит, здесь, в десятом слове, первая буква «з». И четвертая тоже «з»…
— …«Зраза», может быть? — сонным голосом предположил я. — Котлеты такие есть, зразы называются.
— Сам ты котлета! — рассердился Женька. — «Звезда» это, вот что! Вернее, не «звезда», а «звезды» или «звезду». Последний значок попадается редко. А после первого стоит такой же знак, как в начале всего текста.
— Предлог «в», — прошептал я. Сон мгновенно слетел с меня.
Женька с необычайной поспешностью принялся писать буквы, проставляя между ними черточки.
— Вот слово перед звездой или «звездами». Если первая буква «в», а вторая «е»… Видишь, они написаны теми же значками, что и вторая с третьей в слове «звезды»… Тогда получится «ве—―—―—». А если мы правильно угадали «закат», то третья от конца буква «к», «ве―—к―—». Но это еще не все, Серега! — Вострецов до того возбудился, что даже покраснел. — После «к» в этом слове не может стоять «ы» — «звезды». Только «у». Стало быть, «звезду». А здесь — «ве―—ку—»… Ну что это означает?
— «Ве-ли-ку-ю зве-зду»… — догадался я.
— Правильно!
Это были первые верно разгаданные нами слова. Только два слова… Не знаю, может быть, мы расшифровали их случайно. Но все-таки не зря мы просидели ту ночь до самого рассвета, выписывая слова, ставя вместо недостающих букв черточки.
Не помню, когда и как мы легли и заснули. Нас разбудила тетя Даша.
— Вот так сони! — говорила она. — Завтракать давно пора. Вставайте, вставайте…
А в окна било яркое солнце. В окнах, сияя, плескалось синее небо. В него хотелось окунуться, как в озеро.
Когда мы с Женькой вышли в залу, за столом уже сидел Иван Кузьмич.
— Погодка-то! — воскликнул он, кивнув на окна. — Чудеса! Гулять надо, молодые люди. Засиделись вы дома.
— Нам гулять некогда, Иван Кузьмич, — отозвался Женька. — Мы скоро вашу бумагу разгадаем.
Старик недоумевал. Я могу дать какое угодно честное слово, что он удивился совершенно искренне.
— Да ну? Не может быть!
— А вот и может, — подтвердил я. — Мы угадали слова «великую звезду…»
И вот наконец мы снова сидим за столом в нашей комнатке. Снова Женька, торопясь, выписывает слова и, только на мгновение задумавшись, проставляет вместо черточек недостающие буквы.
Еще часа полтора корпели мы над бумагой, и наконец Женька переписал начисто то, что у нас получилось. А получилось вот что:
«В ясную полночь иди к Большому дубу. На великую звезду, что среди неба стоит недвижно, считай два ста сажен, да еще пять десятков сажен к восходу, и опять на звезду одна ста, да на закат сто аршин. Тут ищи тот сундук, полный ефимков золотых, лалов пламенных, перлов бесценных морских. А составил старец Пафнутий, раб божий, в лето от рождества христова тысячи шесть сот пять десят седьмое».
Мы так волновались, что даже забыли постучаться к Ивану Кузьмичу, и ворвались в его каморку, грохнув дверью и опрокинув на пути стул.
— Готово, Иван Кузьмич! — воскликнул Женька. — Вот оно, все в точности!..
— Ну-ка, ну-ка, — проговорил старый жилец. — Показывайте.
Он внимательно перечитал весь текст и развел руками.
— Ну, знаете, друзья!.. Я думал, признаться, что вы просидите над этой шифровкой целое лето! И вдруг — за три дня!
— Два с половиной, — о гордостью уточнил Женька.
— Верно, два с половиной. — Иван Кузьмич положил бумажку с расшифрованным текстом на стол, обернулся к нам и сказал: — Ну что же, спасибо вам, друзья!..
— Иван Кузьмич, — вдруг спросил Женька. — А что такое ефимки?
— Ефимки? М-м… Видишь ли… Так в старину называли золотые деньги.
— А лалы?
— Лалы — это рубины, — объяснял дальше старый ученый. — Слово пришло на Русь из Персии. Оттуда купцы везли к нам различные украшения, драгоценные камни — рубины, изумруды, сапфиры, алмазы, жемчуг… Ведь «перлы морские» — это и есть жемчуг, самый обыкновенный.
Ничего себе «обыкновенный»! Да ведь если в сундуке старца Пафнутия есть и золото, и рубины, и жемчуг, то на такое богатство можно выстроить, пожалуй, целый город!.. В горле у меня пересохло, и я спросил хрипло:
— А вы теперь тот сундук откопаете?
— М-м… — промычал Иван Кузьмич, зажав в кулаке бородку. — Да ведь, может быть, там и клада-то никакого нет…
— Как это «нет»? — взвился Женька. — А бумага? Манускрипт?
Старик посмотрел на него пристальным долгим взглядом.
— Возможно, его уже откопали…
Меня поражало спокойствие тети Дашиного жильца. Да если бы я был хозяином такой удивительной бумаги, то сейчас же, не раздумывая, отправился бы на поиски!.. А тут и ездить никуда не надо. До Большого дуба рукой подать!
Как трудно иногда молчать…
Мне так и не удалось добиться у Ивана Кузьмича ответа на вопрос, что он собирается делать с загадочным сундуком. Мы вышли из комнатки старого жильца озадаченные.
— Эх! — воскликнул я, когда мы спускались по лесенке. — Пойти в лес да и выкопать тот сундук!
— А может, и сундука никакого нет, — произнес Вострецов. — Может быть, и правда его кто-нибудь уже давно выкопал…
— А если никто не выкопал? Если он до сих пор в земле лежит? По-моему, Женька, надо всем рассказать и снарядить экспедицию!
— Надо… — Женька вдруг засмеялся. — Бери полотенце — и айда в экспедицию, на речку.
Еще не доходя до края откоса, мы услышали хохот и визг на косе. Наверно, все ребята, сколько их было в Зареченске, сегодня прибежали на речку. Размахивая полотенцами, словно флагами, мы бегом спустились с откоса к реке. Нас встретили шумно и весело.
— Вы посмотрите, что Игорь за эти дни сделал, — произнес Митя.
— Ну, что там… — смущенно возразил Игорь. — Еще не совсем готово… Треск какой-то…
— Ладно, пускай треск! Разговаривает же. И музыка играет!
Оказывается, Игорь эти дни не сидел без дела. Он закончил начатый еще весной карманный радиоприемник. Это была маленькая коробочка, которую Игорь — тоже сам — склеил из полосок плексигласа.
— Только трещит немного… — с сожалением сказал конструктор и нажал какой-то рычажок.
В самом деле, в коробочке раздался треск, сквозь который внезапно прорвался негромкий голос: «…хозники Кубани взяли на себя обязательства сдать государству на три миллиона пудов больше, чем в прошлом году…» Игорь покрутил зубчатое колесико и полились, словно выбиваемые стеклянными молоточками, звуки песни «Подмосковные вечера».
Приемник был замечательный. Однако даже он не мог отвлечь меня от мыслей о сундуке старца Пафнутия. Знал бы Игорь, знали бы ребята, чем занимались мы с Женькой эти два дня!
Я не ошибся, решив, что Женька согласится на мой план — проверить самим, на месте ли сундук. Он согласился. И мы начали готовиться к раскопкам. Не простое это оказалось дело. Подготовиться нужно было как следует. Мы решили, что пойдем в лес засветло и там, у Большого дуба, подождем до полуночи.
Первое, что занимало нас, это незнакомые меры — сажени и аршины. Все, что я знал о них, — это пословицы «косая сажень в плечах» и «будто аршин проглотил».
— Может, в словаре каком-нибудь есть… — вслух прикинул я.
Женька одобрительно хлопнул меня по плечу.
— Верно, Серега, молодец! Конечно, в энциклопедии должно быть написано обо всем этом.
Мы пошли в ту библиотеку, где Женька брал том Брема. Копаться в книгах долго нам не пришлось. Мы сразу же нашли и аршин и сажень. Оказалось, что в аршине семьсот одиннадцать и две десятых миллиметра, а попросту говоря — семьдесят один сантиметр. В сажени насчитывалось два метра и тринадцать сантиметров.
Второе, что тревожило Женьку, — это найдем ли мы одни дорогу к Большому дубу. Но тут я его успокоил. Ведь в лесу я засекал направления по азимутам. Я отлично помнил все цифры, но Вострецов все-таки беспокоился, не вылетят ли они у меня из головы со всеми нашими волнениями.