— Жень, что это? — спросил я.
— Гильза от снаряда, — отозвался Женька, и в голосе его прозвучало разочарование. — С войны осталась.
Он размахнулся было, чтобы запустить подальше эту гильзу, пролежавшую в земле так много лет, но вдруг рука его замерла в воздухе. Он поднес нашу находку к уху и несколько раз встряхнул, прислушиваясь.
— А в ней что-то шуршит, Серега.
Ловко вставляя в щель то лезвие ножа, То рукоятку, Женька все больше расширял отверстие между сплющенными стенками гильзы. Потом он дал мне подержать ножик и снова встряхнул гильзу.
— Серега, там какие-то бумаги… Ну-ка дай лопату.
Острым углом крепкого лотка лопаты Женьке удалось еще чуть-чуть расширить отверстие. Осторожно встряхивая гильзу, он извлек из нее полуистлевший листок бумаги, покрытый торопливыми кривыми буквами.
— Письмо какое-то. Только буквы стерлись. — Женька низко наклонился, вглядываясь в листок и шевеля губами: — «…рищи… на…лго… жить… погиб… не сдадим… нас… жили… кара…» Серега! — вдруг воскликнул он. — Это партизанская записка!.. Это партизаны!.. Те самые!.. Ты понимаешь, Серега?
Но я еще ничего не понимал. Должно быть, от жары и усталости у меня плохо стала соображать голова. А Женька, волнуясь, уже читал по складам:
— «Товарищи! Нам недолго осталось жить… Мы решили, что все погибнем, но не сдадимся…» Теперь понял? — спросил он, быстро взглянув на меня, и продолжал читать: — «…Нас окружили. Карателей много. Нас осталось пятеро…» — Вострецов остановился, чтобы перевести дух.
И тут я все понял. Ошеломленный, я посмотрел на Женьку. Он силился разобрать какое-то стершееся слово, наморщив лоб. Потом, видно решив, что слова все равно разгадать не удастся, снова встряхнул гильзу. Из нее выпала какая-то книжечка. Согнутая в трубку по форме гильзы, она оказалась тоненькой и так затвердела от времени, что Вострецов с трудом разогнул ее. Один краешек у книжки был разорван, словно его отхватили щипцами. Бурая от сырости, эта книжка когда-то, наверно, была красного цвета. Какие-то едва заметные черточки и полоски я различил на ней и догадался, что это буквы, Некоторые из них, если как следует вглядеться, еще можно было разобрать: «…союзная», «…ическая…», «парт…».
— Партийный билет… — прошептал я, сообразив, что означают эти буквы. — «Всесоюзная Коммунистическая партия…»
Открыть книжку оказалось невозможно. Странички ее слиплись так, словно их смазали клеем.
— Здорово ее сыростью схватило, — произнес я.
— Сыростью? — Голос у Женьки прозвучал странно, незнакомо. Я взглянул на него и вздрогнул. — Нет, Сережка, это не от сырости, — сказал он. — Билет пробит пулей. Это кровь…
Сквозь пятна крови
Пораженные, молча стояли мы и в оцепенении смотрели друг на друга. Но вот я словно очнулся ото сна. И тогда сквозь тишину услышал далеко-далеко чей-то протяжный крик: «Сережа! Сережа-а!..» Я прислушался. Но голос больше не повторился.
— Ты слышал? — спросил я у Женьки.
— Вроде кричал кто-то.
Вдалеке опять раздался чей-то протяжный крик. На этот раз как будто ближе:
— Эге-ге-гей! Женя!.. Сережа-а-а!..
— Эгей!.. — откликнулись мы разом. — Эге-ге-гей!..
Я уже узнал голос Мити. А вскоре и сам Митя появился на гребне оврага. Вслед за ним высыпали к Волчьему логу Федя, Тарас, очкастый Игорь.
— Вот они!.. — закричал, увидев нас, Федя.
Он первый юрким шариком скатился по склону. За ним сбежали вниз Митя, Игорь, толстый неповоротливый Тарас стал спускаться, хватаясь за кустики.
— Глядите! — кричал Федя, покатываясь со смеху. — Вот так ямищу вырыли! Н-ну что, н-нашли сундук?
Я оторопел. Откуда ему известно о сундуке?
— Тетя Даша чуть с ума не сошла, — укоризненно проговорил Митя. — Ушли, никого не предупредили. Ну, Иван Кузьмич, тот сразу догадался. «В Волчьем логе они», — говорит… Ну, мы и отправились на розыски.
— Как же так? — Я с изумлением обернулся к Женьке. — Ведь мы записку оставили.
— Записку? — теперь уже удивился Митя.
— Ну да, на столике в комнате. Специально для тети Даши.
— Никакой записки она не находила.
— Нет, пусть скажут, нашли они сундук или нет! — перебив Митю, закричал Федя. — Я никогда настоящего клада не видел!..
— А это ты видел? — вдруг резко спросил Женька, сунув прямо в лицо насмешнику снарядную гильзу, клочок бумаги с карандашными строчками и пробитый пулей партийный билет.
От неожиданности Федя умолк, словно поперхнулся, и отпрянул назад. Все ребята уже обступили моего друга со всех сторон, стараясь как следует разглядеть, что это он держит в руках. Митя внимательно разглядывал партийный билет. Раскрыть его он, как и мы с Женькой, не мог, но, видно, сразу понял, что это такое.
— Где нашли? — спросил он.
— В гильзе этой, — отозвался Женька. — Там еще что-то есть. Наверно, партизаны спрятали от гитлеровцев.
Митя сильно встряхнул гильзу. Из нее выпала покоробленная книжечка. Женька подхватил ее на лету, и я увидел на обложке отчетливый силуэт Ленина.
— Комсомольский билет… — угадал Митя.
Присев на корточки, он расстелил на траве Женькину куртку и принялся вытряхивать на нее из гильзы все, что там было. Молча стояли мы вокруг мальчика и смотрели, как одна за другой падают на куртку свернутые бумажки, какие-то книжечки и совершенно бесформенные комки.
Пока Митя исследовал содержимое гильзы, мы рассматривали то, что кучкой лежало на Женькиной куртке. Тут было еще два партийных билета, три комсомольских, четыре красноармейские книжки, какие-то непонятные бумажки, исписанные чернилами, расплывшимися по строчкам так, что разобрать ничего было нельзя. Была тут еще орденская книжка, какая-то справка, отпечатанная на бланке, небольшое удостоверение, на котором можно было разобрать слово «пропуск».
— Надо все это Афанасию Гавриловичу показать, — сказал я.
— Вот вы к нему и идите, — решил Митя. — Ведь Афанасий Гаврилович к вашей тете Даше сватался.
— Сватался?! — удивленно воскликнул Женька.
— Ага, — подтвердил Федя. — Т-только она ему от ворот поворот. А ты думаешь, п-почему он вас клубничкой угощает? Наверно, снова будет с-свататься.
— Ладно, ребята, — произнес Митя. — Там видно будет. А сейчас нужно в город возвращаться.
Завернув все найденные нами бумаги в мою майку и захватив с собой гильзу, мы стали подниматься по склону Волчьего лога. Без особого труда вышли мы к Большому дубу, отыскали в кустах наши рюкзаки и, даже не присев, чтобы передохнуть, двинулись следом за Митей по знакомой тропинке.
Я не стану рассказывать о той буре, с какой нас встретила тетя Даша. Это был настоящий шторм, тайфун, ураган — с громом и молнией. Громыхали тарелки, ложки и вилки, когда Дарья Григорьевна накрывала на стол. Тучей поднимался к потолку пар из кастрюли с борщом, при виде которой у меня потекли слюнки — как-никак, а мы ведь не ели уже почти целые сутки…
— Хватит с меня и своих забот, — твердила тетя Даша. — Я всю ночь по городу бегала — и в милиции была, и в больнице… Нет, довольно! Завтра же отправляю вас домой. Пусть уж ваши родители с ног сбиваются да валерьянку пьют…
Напрасно старались мы объяснить, что на столике в нашей комнате оставили записку. Тетя Даша и слушать ничего не хотела.
— Никаких записок я не находила. Да и живу, кажется, не за семь верст — можно было бы и без записок обойтись.
— Так ведь это же тайна была, тетя Даша.
— Вы меня этой вашей тайной чуть до инфаркта не довели.
Наверно, Дарья Григорьевна непременно выполнила бы свою угрозу и действительно отправила нас в Москву, если бы к нам неожиданно не пришла подмога в лице Ивана Кузьмича.
Он вернулся с обычной своей прогулки, когда мы, сидя за столом и от слов тети Даши оба сразу потеряв аппетит, уныло болтали ложками в тарелках.
— А, искатели древних кладов? Живы и здоровы?
Женька мрачно взглянул на него и отвернулся.
— Ну, не сердитесь, не сердитесь, — произнес Иван Кузьмич, присаживаясь рядом со мной. — И вы, Дарья Григорьевна, их не ругайте. Ведь, по совести говоря, это я во всем виноват. Не мог, знаете ли придумать, чем занять наших рыцарей в дождливую погоду. Ну а тут и подвернулся мне твой, Сережа, Шерлок Холмс. Пляшущие человечки… Вот я и придумал эту дурацкую затею с кладом… Но, признаюсь, я никак не предполагал, что вы уйдете ночью в лес этот древний клад разыскивать.
— Да пусть бы шли, — досадливо вмешалась тетя Даша. — Только предупредить надо.
— Если бы вы записку нашли… — угрюмо пробормотал Женька.
— Позвольте, позвольте! — воскликнул Иван Кузьмич. — Не это ли послание вы имеете в виду? Только что нашел. Зацепилось, знаете ли, за ветку сирени.
Он порылся в кармане и положил на стол нашу записку.
— Она! — торжествующе выдохнул Женька.
Тетя Даша взяла листок и повертела его перед глазами. Не знаю, заступничество ли Ивана Кузьмича или вид нашей злополучной записки так подействовал на Дарью Григорьевну, только она улыбнулась и сказала, видно, совсем перестав сердиться:
— Ладно уж, никого казнить не буду.
У нас с Женькой в единый миг появился волчий аппетит. Мгновенно очистив свои тарелки, мы попросили добавки и, уписывая вторую порцию борща, наперебой, захлебываясь словами и давясь капустой, рассказывали Ивану Кузьмичу и тете Даше про нашу необычайную находку.
Пока мы ели второе, тетя Даша и Иван Кузьмич разглядывали бумаги и документы, которые Женька вывалил из майки на стол. На старого ученого стоило посмотреть. Понятное дело: ведь он никак не ожидал, что в указанном им наугад месте мы что-нибудь обнаружим. И вдруг!.. Есть чему удивиться. Однако с каждой минутой лицо Ивана Кузьмича становилось все серьезнее. Старик пощипывал бородку, и густые брови нависли над глазами, словно два шалашика.
— М-да… — произнес он свое любимое выражение, откидываясь на спинку стула, и вдруг, хлопнув себя ладонями по коленям, воскликнул: — Поразительно! Невероятно! Да понимаете ли вы, какой бесценный клад нашли?