Мы отдали ему то, что выручили за серебро. По-прежнему кислый и злой, он развернулся.
— Забирайте эту чертову штуковину! — прошипел он. — И как вы собираетесь ее увозить?.. — Он покачал головой и оставил нас за работой.
Фредерику почти сразу удалось наладить связь с черным ящиком.
— Боевая Единица Семьсот двадцать один КНИ, говорит командование, — произнес я своим привычным командирским тоном. Слова пришли так легко, словно и не было этих десяти лет на Камелоте. — Давай, Кенни, малыш, у нас есть для тебя задание.
— Идентификация. Вы не мой командир. Идентифицируйте себя. — Звук из динамиков доносился очень тихо, как будто Боло говорил сквозь столетия сна.
Я кивнул Фредерику. Тот щелкнул выключателем осциллятора, и закодированный импульс пронзил контуры древней боевой машины.
— Теперь тебе нужны силы, вот покушай, — бормотал он, вставляя узкие топливные стержни в остановленный реактор. — Мы отправляемся домой, малыш Кенни. Мы едем домой.
Этот голос не похож на голос моего Командира. Мне кажется, это может быть уловкой врага. Он очень умен и вполне мог предпринять попытку притвориться одним из наших союзников — людей. Боло знакомы такие уловки. Но потом я принимай идентификационный сигнал и узнавание стимулирует мои центры удовольствия. Враг не может знать и мое имя, и позывные. Их может знать только Командир. А значит, у меня снова есть Командир и есть задание.
Я едва не провалил свое последнее задание. Мне было приказано остановить вражескую атаку на гарнизон Миранды. Я достиг поставленной цели, но у врага оказалось более мощное энергетическое оружие, нежели я ожидал, и я получил два тяжелейших попадания близ главного реактора. Мне пришлось отключить все системы и в ожидании ремонта укрыть свое сознание в центре выживания. Трудно считать полным успехом выполнение задания, в ходе которого ты выходишь из строя. Это не было поражением, но и победой тоже. Я Боевая Единица Бригады Динохром. Нас устраивает лишь окончательная победа. Славная история нашего Полка, Первого, сияет доблестью и честью, словно утренние звезды. Это мой полк, моя Бригада, моя служба человечеству.
Но моя память словно расплывается. Я помню своих товарищей, помню многие секунды сражений. Но множество моих контуров заблокированы, а некоторые полностью разрушены. Мне следует доложить об этом ремонтной бригаде. Очень непродуктивно отправляться в бой, не имея полноценной информации.
Память расплывается и мерцает. Кажется, словно с каждым мгновением данные тихо утекают из моей нейросети. Ощущение... неприятное. Как если бы враг прибег к новой уловке. Словно меня изменяют, изменяют против моей воли и стремлений.
Этого быть не должно. Я Боло Марк XXIV, из Первого Полка Бригады Динохром. Я всегда буду помнить об этом. И когда я получу задание, мне придется задействовать весь свой опыт критического анализа. Никогда Боло не будет работать на врага. Скорее я самоуничтожусь, хотя концепция небытия продолжает меня крайне беспокоить.
Утечка исчезает. Что-то изменилось, и я перепроверяю свои системы вооружения, стратегические центры и базовые процессоры. Все в норме. Здесь ничего не изменилось. Я ничего не понимаю, но не сомневаюсь, что это имеет какое-то отношение к моему новому заданию. Изучение новых параметров миссии наполняет радостью мои цепи. Я жажду выполнить свой долг, долг Боевой Единицы Полка.
Лишь одна мысль продолжает меня беспокоить. Я снова и снова посылаю запросы на частоте Полка, но товарищи мои не отвечают. Неужели мне придется смириться с мыслью об их гибели? До сих пор я не знал, что способен испытывать скорбь, но ничем другим это странное ощущение быть не может. Я знаю, что мои товарищи пали доблестно, в бою, до конца выполнив свой долг. В своих музыкальных архивах я нахожу соответствующую траурную музыку и несколько минут молча жду, вслушиваясь в печальные звуки «Паванны» Равеля. Музыка поможет мне смириться с потерей.
— Как дела? — спросил я Фредерика.
Он моргнул и откинулся назад, сжимая в кулаке электронный сварочный аппарат. Снаружи было светло и чудесно, еще один великолепный денек на Камелоте. В сарае, который мы реквизировали для Кенни, было слишком жарко и постоянно пахло озоном.
Нам удалось вывести Кенни из той пещеры, а за перевозку мы заплатили тем самым золотым блюдом. Поднять Боло из гравитационного колодца — задача нетривиальная даже для модифицированного фрегата класса Лютер. Именно такие использовали Кайоны, и именно поэтому они могли позволить себе брать с клиентов больше денег, нежели обычные перевозчики грузов. Кайоны — самые высокооплачиваемые пираты-перевозчики в человеческом секторе космоса, но зато им можно доверить любой груз и они никогда не болтают. Никогда. Это стоило нам золота, возможно, единственной золотой вещи на всем Камелоте. Кайоны очень неравнодушны к золоту, пожалуй, даже больше, чем к камушкам, кредитам и любым другим ценностям. Не знаю, может они его едят. Или используют в качестве возбуждающего средства. В любом случае нам оно очень даже помогло.
Когда мы доставили Кенни в Довер и приехали на нем в наш городок, встречали нас со смешанным чувством. Все-таки он был слишком большим. Пожалуй, даже больше, чем мне помнилось. Когда я служил, все вокруг было тех же масштабов, что и Боло. А здесь на фоне опрятных двухэтажных домиков и главной улицы, по которой едва могли пройти шесть человек в один ряд, Кенни казался просто чудовищно гигантским. Он возвышался над шпилем нашей церквушки и был шире конюшен Уильяма. Он был вдвое больше всего, когда-либо побывавшего на Камелоте, включая корабль пиратов. Мне было их почти жаль, ведь им предстояло столкнуться с Боло, почти таким же высоким, как их корабль, чей «Хеллбор» скорее всею даже не заметит их хлипких экранов.
Но когда я увидел, как гусеницы Кенни перемалывают аккуратно вспаханное пшеничное поле Роберта Мерри, меня вдруг охватило плохое предчувствие. Кенни был создан лишь для одной цели. Боло — самые эффективные убийцы на службе человечества. Вся их жизнь проходит сквозь бурю войн и сражений. Ничто другое не доставляет им такого наслаждения, ничего другого они просто не знают. Они кажутся добрыми, пока спят, но это всего лишь иллюзия. Поколения технологического развития сделали из них преданные своему делу боевые устройства, и ничего более.
Что мы будем делать с Кенни после пиратов, после того, как враг будет повержен?
Рики и несколько его приятелей бежали следом за Кенни, по раздавленным стеблям пшеницы, и мне вдруг стало страшно. Именно я настоял на том, чтобы привезти сюда этого Боло. Но теперь я вдруг прозрел будущее, в котором он мог уничтожить все, что делало Камелот самым прекрасным из заселенных людьми миров. Кенни мог запросто перебить нас всех и выжечь это поле всего лишь одним случайным выстрелом любого из своих малых орудий.
И я не мог ни с кем поделиться своими тревогами. На всем Камелоте, за исключением, быть может, Фредерика, никто меня просто не понял бы. Уроженцы Камелота никогда даже не слышали о Боло и были знакомы только с элементарными психотронными устройствами. Идея самоуправляемой машины-убийцы просто не укладывалась в их воображении.
Даже многие из беженцев не могли полностью осознать весь ужас происходящего. Большинству людей никогда не приходилось видеть эти чудовищные машины в действии, или, что еще хуже, приходилось, но видели они в них своих спасителей. Ни один полк Бригады Динохром никогда не терпел поражения. Ни разу.
Так что Фредерик был одним-единствейным на всем Камелоте человеком, который мог бы меня понять. На самом деле он понимал все даже лучшей меня, ведь он был техником психотронных систем, а я всего лишь одним из командиров Боло.
Нас учили очень многому об истории и психологии Боло, но техникам всегда удавалось гораздо лучше понимать многочисленные нюансы. Это входило, в их обязанности. В конце концов, Боло были созданы такими, чтобы ими было легче управлять. Они всегда рвались в бой, всегда с готовностью шли на смерть, всегда были преданы и могли справиться с любым препятствием.
Но я всегда видел в них всего лишь машины. Большие, опасные машины, способные учиться и приспосабливаться, но за которыми всегда и везде нужно было присматривать. Для меня это было одним из главных правил.
Так что я рассказывал Фредерику о том, что я вижу в нашем Кенни, за кружкой эля размышляя о том, не сделали ли мы еще хуже, доставив его сюда. Похожие разговоры частенько можно услышать в конце долгого дня, проведенного в заботах о деревьях, животных и детях, после хорошего ужина с пирогом на десерт.
Изабель быстро заметила, что я стал рассеянными и озабоченным. Она и предложила мне сходить в пивную, перехватить пинту с Фредериком и другими иммигрантами. Обычно в такие времена я ловил в ее глазах странное выражение, как будто она понимала, что есть такие проблемы, о которых она просто не хочет знать, как бы ей ни хотелось помочь мне. И что лишь те, кто жил там, на другом конце Вселенной, смогут понять и разделить мои страхи и, быть может, помочь о них забыть.
Так что мы с Фредериком довольно часто болтали о Кенни. Уильям разносил заказы, время от времени останавливаясь у камина, где группа посетителей играла в кости. А здесь в уголке было достаточно тепло. И никто нас не беспокоил.
Фредерик прислонился к стене и уперся взглядом в бревенчатый потолок.
— Все же это был наилучший выбор, — повторил он, помолчав минуту. — Потому что, даже если мы избавимся от этих пиратов, всегда может появиться кто-то еще. До сих пор никому на Камелоте это даже в голову не приходило. Со всеми этими войнами множество людей остались без дома. Как и мы когда-то, если ты еще не забыл. Очень тяжело жить, когда некуда и не к кому возвращаться. Нам понадобилось довольно много времени, чтобы оттаять. А кое-кому, похоже, это так и не удалось. Они и занялись разбоем. Больше они ничего не умеют.
Я глубокомысленно кивнул и решил помалкивать. Я не был Фредериком, чей мир отдали врагу в обмен на трехдневное перемирие и чей дом к окончанию войны превратился в выжженную пустыню. Если у кого и были причины для того, чтобы сломаться, то это был он. Но, по-видимому, он был слишком сильным человеком, чтобы позволить скорби и горечи поглотить свою душу.