Флора быстро сообщила ей о перемене в планах и велела собираться, а сама поспешила вниз, чтобы разыскать Сифа и попросить того отвезти их на станцию. Если поспешить, они успевали на поезд в 10.59.
Сиф, опершись на забор, ошалело смотрел, как Воротила с ревом носится кругами по полю.
– Кто-то выпустил быка, – произнес Сиф, указывая пальцем.
– Знаю. Я выпустила. Давно было пора, – сказала Флора. – Но сейчас главное другое. Ты не мог бы отвезти нас с Эльфиной в Пивтаун, чтобы мы успели на поезд в десять пятьдесят девять?
Она говорила спокойно и вежливо, но жаркое пламя, тлеющее в сердце Сифа, уловило нотку волнения в ее голосе и вспыхнуло еще ярче. К тому же он и сам очень хотел попасть на торжество и увидеть, будет ли оно похоже на охотничий бал в «Серебряных копытах», эпической драме из английской сельской жизни, снятой студией «Интро-Паннациональ» год или два назад. Он догадывался, что Флора везет Эльфину покупать платье, и не меньше ее хотел, чтобы все прошло по-задуманному.
Он сказал: «Да», – отлепился от забора и с обычной звериной грацией отправился запрягать повозку.
Адам выглянул из двери хлева, где доил Неумеху, Нескладеху, Неряху и Невезуху. Его старческое тело было скрючено и черно, как терновник на фоне распускающегося молодого каштана в углу скотного двора.
– Кто-то выпустил быка, – пробормотал он. – Вот беда так беда. Надо успокоить нашу Неряху. Она сама не своя. Кто его выпустил?
– Я, – ответила Флора, застегивая пряжку на плаще.
С другой стороны двора, где Иеремия с Ездрой прилаживали над колодцем коловорот для бадьи, донеслись взволнованные крики:
– Бык вырвался!
– Кто выпустил Воротилу?
– Кто его выпустил?
– Беда, беда!
Флора быстро вырвала из блокнота листок, черкнула на нем несколько слов и попросила Адама прикрепить записку к кухонной двери, на самом видном месте. Записка гласила: «Я.Ф. Пост».
Во двор взъехал запряженный Аспидом тарантас. Сиф держал вожжи. Из дверей кухни показалась Эльфина в чудовищной синей пелерине.
– Запрыгивай сюда. Надо спешить! – крикнула Флора, вставая на подножку тарантаса.
– Кто выпустил быка?! – крикнул Рувим, выбегая из свинарника, где принимал роды у свиньи, которая, видит бог, поросилась не первый раз и отлично справилась бы сама, но любила, когда вокруг нее суетятся.
Флора молча указала на записку, пришпиленную к двери. Сиф махнул Адаму, чтобы тот открыл ворота.
– Кто выпустил быка? – взвыла Юдифь, высовываясь в окошко второго этажа. Ее вопрос подхватил Амос, выбегая из курятника, где собирал яйца.
Флора надеялась, что они прочтут записку и удовлетворят любопытство, потому что иначе все бы начали обвинять друг друга и к ее возвращению атмосфера на ферме сделалась бы совершенно невыносимой.
Однако сейчас ей было не до того. Сиф хлестнул Аспида, и тарантас полетел вперед. Когда они проезжали в ворота, Флора еле пересилила соблазн приподнять шляпку и раскланяться в обе стороны. Ей казалось, что сейчас кто-нибудь должен в добром патриархальном духе завопить: «Бог да благословит молодого сквайра!»
Глава 13
День в Лондоне прошел замечательно.
Сначала Флора отвела Эльфину в ламбетский салон месье Виоля. Женские стрижки как раз снова входили в моду, но еще не утратили обаяния свежести. Месье Виоль сам постриг Эльфине волосы, а затем уложил их в простую, небрежную и дьявольски выразительную прическу, оставлявшую открытыми мочки ушей.
Затем они отправились в салон месье Солида; он одевал Флору последние два года и не испытывал к ней того презрения, что к большей части своих клиенток. При виде Эльфины его глаза расширились. Минуту-другую он глядел на ее широкие плечи, узкую талию и длинные ноги, потом сделал в воздухе движение пальцами, будто режет ткань, и, не глядя, схватил рулон снежно-белого атласа, который вымуштрованный помощник вложил ему в руки.
– Белое? – удивилась Флора.
– Какое же еще?! – воскликнул месье Солид, стремительно кромсая атлас. – Такую девушку Господь создает раз в сто лет – именно для того, чтобы одевать ее в белое.
Целый час Флора сидела и наблюдала, как месье Солид, словно терьер, рвет атлас на полосы, собирает в складки и драпирует ими Эльфину. Приятно было видеть, что та не выказывает ни скуки, ни нервозности, а, напротив, естественно чувствует себя в атмосфере всемирно известного модного дома и блаженно купается в белом атласе, словно лебедь – в речной пене. Эльфина поводила головой вправо и влево, чтобы посмотреть вдоль себя, словно вдоль заснеженного склона, на помощников месье Солида, которые черными муравьями суетились тысячей футов ниже, прикалывая и расправляя шлейф.
Флора открыла только что купленный роман и читала, пока в час дня не прибыла Джулия, чтобы отвезти их на ленч.
Месье Солид, бледный и раздражительный после оргии творчества, заверил Флору, что платье будет готово к завтрашнему утру. Флора сказала, что заедет за ним. Нет, отправлять не надо, оно слишком драгоценно. Стал бы он отправлять в Австралию картину Гогена? Мало ли опасностей по дороге!
Однако втайне она хотела уберечь платье от Урка, чувствуя, что тот уничтожит его, дай ему такую возможность.
– Так понравилось тебе платье? – спросила она Эльфину, когда они сидели за ленчем в «Нью-Ривер-клабе».
– Оно божественно, – благоговейно проговорила Эльфина. Она, как и месье Солид, была бледна от изнеможения. – Оно лучше поэзии, Флора.
– Хотя ничуть не похоже на то, что носил святой Франциск Ассизский, – заметила Джулия, которая считала, что Флора очень много делает для Эльфины и ее усилия следует ценить.
Эльфина покраснела и уставилась в тарелку. Флора взглянула на нее смиренно. Платье обошлось в пятьдесят гиней, но Флора ничуть не сожалела о потраченных деньгах. Сейчас она готова была потратить любую сумму, лишь бы поквитаться со Скоткраддерами.
Чувство это еще усиливалось от того удовольствия, какое доставляла ей обстановка «Нью-Ривер-клаба» – одного из самых фешенебельных в Лондоне. Сюда не принимали людей с доходом меньше семисот сорока фунтов в год. Число членов ограничивалось ста двадцатью. Для вступления нужна была рекомендация семьи, в чьем гербе соединились геральдические символы не менее чем шестнадцати древнейших родов. Разведенных не принимали, а если кто-нибудь из членов клуба разводился, его или ее немедленно исключали. Отборочный комитет состоял из семи самых неукротимых, гордых и талантливых мужчин и женщин Европы. Клуб сочетал строгость монашеского ордена и домашний уют.
Флора забронировала себе и Эльфине номера в клубе; им надо было переночевать в Лондоне, чтобы наутро забрать платье. Флора воспользовалась случаем вернуться к культурной жизни, которой так долго была лишена. После ленча она отправила Джулию с Эльфиной покупать той нижнюю юбку, туфли, чулки и белую бархатную накидку, а сама поехала в Государственный концертный зал слушать Моцарта. Вечером она предложила сходить в театр «Яма» на Вонь-стрит в Севн-Дайлс на пьесу Брандта Захолуста «Есть кто живой?»[28] – неоэкспрессионистскую попытку выразить переживания официанта в ресторане, который во сне видит себя двойником стюарда на лайнере, а проснувшись и поняв, что он по-прежнему официант в ресторане, сходит с ума, расстреливает из пистолета свое отражение в зеркале и умирает. В пьесе было семнадцать сцен (в том числе в чумном бараке, в прачечной, в сортире, в суде, в колонии прокаженных и на площади Пиккадилли) и только одно действующее лицо.
– Почему ты хочешь посмотреть эту пьесу? – спросила Джулия.
– Не хочу, но думаю, что Эльфине полезно будет узнать, на какие пьесы не ходить, когда она выйдет замуж.
Однако Джулия сказала, что лучше посмотреть «Руки в боки» в «Новом ипподроме»[29], так что они поехали туда и вместо кучи неприятных впечатлений получили массу приятных.
В то щемящее мгновение, когда свет в зале начал гаснуть и алый занавес озарили огни рампы, Флора украдкой глянула на Эльфину и осталась довольна увиденным.
Точеный и в то же время нежный профиль был устремлен к сцене. Легкие крылья зачесанных к ушам волос придавали ему классический вид, словно у греческого колесничего, который мчится к победе навстречу ветру. Молодость и благородство черт теперь проступали без помех.
Флора осуществила то, на что надеялась. Эльфина выглядела ухоженной и нормальной, однако сохранила индивидуальность – намек на прохладный ветерок, сосны и аромат диких цветов. Именно такое преображение задумала Флора, а ее орудия – месье Виоль и месье Солид – его осуществили.
Художник, творящий из человеческого материала, не может мечтать о большем, и все предзнаменования для бала были благоприятны.
Занавес пошел вверх, и Флора с довольным вздохом откинулась в кресле.
На ферму кузины вернулись к пяти часам следующего вечера. Сиф приятно удивил Флору, встретив их на вокзале с повозкой. По пути домой они остановились перед Пивтаунским гаражом и договорились, что завтра на ферму заедет авто, чтобы доставить их в Бодягшир. Оно должно было прибыть в половине восьмого, предварительно забрав на станции мистера Харт-Харриса, который приедет поездом в восемнадцать тридцать.
Условившись обо всем, Флора весело запрыгнула в тарантас и села подле Сифа. Эльфина (которая теперь души не чаяла во Флоре и то придумывала, как сделать ей что-нибудь приятное, то любовалась своим отражением в витринах) заботливо укутала ее пледом.
– Тебе хочется на бал, Сиф? – спросила Флора.
– Да, – тягуче процедил он. – В кои-то веки попаду на танцы, где женщины не станут на меня вешаться. Может, хоть повеселюсь наконец.
Флора подумала, что аристократки будут влюбляться в Сифа ровно так же, как сельские девушки, но решила заранее его не пугать.
– А я думала, тебе нравится, что девушки за тобой бегают.
– Не-а. Мне нравится только кино. Я не против сводить туда девушку, но со многими я больше не встречался после того, как они приставали ко мне во время фильма. Все они одинаковые. Хотят заполучить мужчину целиком, со всеми его потрохами и мыслями. А мне это не по душе. Я люблю только фильмы.