Наступила пауза. Затем скрипнула, открываясь, дверь, и Флора с подносом вошла внутрь.
В следующие почти девять часов никто из сидящих внизу ее не видел и не слышал.
В три, в половине пятого и в семь миссис Муривей поднималась на второй этаж с подносом и всякий раз обнаруживала в коридоре аккуратно составленные пустые тарелки и чашки. Из-за плотно закрытой двери доносился гул разговора, но как миссис Муривей ни вслушивалась, слов было не разобрать. С этой неутешительной вестью она и возвращалась на кухню.
В семь к взволнованной компании присоединились мистер Клоп и Ранетта. Прождав Флору до восьми, решили ужинать без нее и отлично подкрепились мясом, пивом и маринованным луком. Дух беспокойства стал отличной приправой к трапезе.
Поужинав, стали ждать дальше. Миссис Муривей несколько раз порывалась отнести наверх какао с бутербродами, а заодно проверить, как идут дела, но Рувим твердо сказал «нет»: инструкции Флоры надо исполнить во всех мелочах. Сказано теплое молоко в десять, значит, надо нести теплое молоко в десять.
Все очень уютно сидели в долгих сумерках, повернувшись к открытой двери. Миссис Муривей приготовила овсяный отвар с лимоном, за что все собравшиеся были ей очень признательны: глотки у них давно пересохли от бесконечных разговоров. Обсуждали, что Флора может говорить тете Аде, вспоминали историю фермы за последние двадцать лет (в частности, до чего неприятный тип был старый Нишиш Скоткраддер), гадали, как у Сифа дела в Голливуде и встретится ли он там с Амосом, дружно соглашались, что свадьба у Эльфины будет великолепная, строили предположения, как сложится семейная жизнь у Мириам с Урком и что Юдифь делает в Лондоне, а главное, с кем? Снаружи становилось темнее и прохладнее; зажглись летние звезды.
Все говорили так оживленно, что не слышали, как часы пробили десять. В четверть одиннадцатого миссис Муривей напугала всех громким возгласом:
– Про молоко-то я забыла! Скоро забуду, как меня зовут! Сейчас поставлю его греть.
Она только начала заново растапливать прогоревшую печку, как звуки на лестнице заставили всех повернуться к темному дверному проему. Кто-то спускался по ступеням легкой, хоть и немного усталой походкой.
Рувим встал, чиркнул спичкой и поднял ее над головой. Огонек разгорелся, и в его свете возникла Флора.
Она выглядела собранной, но бледной и утомленной. Один золотистый завиток выбился из прически и лежал на щеке.
– Привет, – сказала она, – так вы все здесь? (Здравствуйте, мистер Клоп, разве вам не пора спать?) Миссис Муривей, я выпью молоко прямо на кухне. Тете Аде его можно не носить. Я уложила ее в постель. Она спит.
Раздался общий вздох изумления.
Флора опустилась в кресло, с которого встал Рувим, и зевнула.
– Мы боялись за тебя, милочка, – укоризненно проговорила Летти после паузы, за время которой зажгли лампы и задернули занавески. Никто не хотел задавать вопросы, хотя всех распирало от любопытства. – Уж не скажу, сколько раз мы были готовы за тобой бежать.
– Спасибо за заботу, – лениво проговорила Флора, одним глазом поглядывая на кастрюльку с греющимся молоком. – Однако все правда хорошо. Не тревожься, Рувим, во время свадьбы ничего плохого не случится. Можно продолжать подготовку. И вообще все будет как надо.
– Кузина Флора, кроме тебя, никто бы не справился, – просто сказал Рувим. – Наверное, бесполезно спрашивать, как тебе это удалось?
– Долго рассказывать, – ответила Флора и отпила большой глоток молока. – Мы проговорили много часов – чтобы повторить все, потребовалась бы целая ночь. – Она подавила зевок. – Вы все увидите, когда придет время. Я хочу сказать, в день свадьбы. Это будет сюрприз. Приятный сюрприз. Не буду объяснять заранее, чтобы не портить вам удовольствие. Просто ждите. Будет замечательно…
К концу речи голос Флоры становился все более и более сонным. Внезапно он совсем умолк, и миссис Муривей еле успела метнуться вперед и подхватить падающий стакан с недопитым молоком. Флора спала.
– В точности как маленький усталый ребенок, – проговорил мистер Клоп, который, подобно всем брутальным интеллектуалам, был в душе крайне сентиментален. – Как маленький усталый ребенок, – повторил он и уже собрался рассеянно погладить Флору по голове, когда миссис Муривей звонко шлепнула его по руке и воскликнула:
– Лапы прочь!
Мистер Клоп так расстроился, что ушел домой, ни с кем не попрощавшись. Ранетта, плача, убежала за ним.
Миссис Муривей отправила Сюзанну, Летти, Фебу, Пру и Джейн по спальням, а сама вместе с Рувимом разбудила Флору.
Та встала, все еще очень сонная, и улыбнулась Рувиму, протянувшему ей свечу.
– Доброй ночи, кузина Флора. «Кручине» очень повезло, что ты сюда приехала, – сказал он.
– Не о чем говорить, мне самой было очень приятно. Главное, дождись свадьбы. Я уверена, тебе понравится. Миссис Муривей, вы знаете, как я не люблю делать замечания, но сегодняшние котлеты были немного недожарены. Мы с миссис Скоткраддер обе это заметили. Ее оказалась почти сырой.
– Очень сожалею, мисс Пост, – ответила миссис Муривей.
И все сонно побрели спать.
Глава 21
Утром четырнадцатого солнце встало в плотной серой дымке. На траве и на деревьях лежала крупная роса.
Внизу, в садиках еще спящего Воплинга, можно было наблюдать идиллическую процессию: четыре фигурки перебирались от клумбы к клумбе, словно пчелы-добытчицы. То были три члена будущего джаз-банда миссис Муривей во главе с седовласым Иродом.
Им поручили нарвать цветов, чтобы украсить церковь и столы на ферме. Грузовик розовых и белых пионов из Ковент-Гардена уже разгрузили у ворот, так что теперь Флора и миссис Муривей ходили через двор с охапками сонных цветов.
Флора смотрела на дымку и радовалась: день обещал быть ясным, жарким и солнечным.
Адам Мухинеобидит встал еще раньше, чтобы увить гирляндами желтофиоли рога Неумехи, Неряхи, Невезухи и Нескладехи, и, только подойдя к ним, обнаружил, что рогов ни у одной не осталось. Венки пришлось вешать им на шею и хвост. Покончив с этим делом, старик повел всех четырех на луг, напевая скабрезную песенку, которую выучил в дни бракосочетания Георга IV.
Дымка постепенно растаяла, небо засияло синевой. Ферма гудела как улей. В маслобойне Феба, Летти, Сюзанна и Джейн сбивали силлабаб[35]. Иеремия таскал ведерки со льдом, в которых стояло шампанское, в самый темный и холодный угол погреба. Кипрей и Сельдерей натягивали над двором навес. Ездра укрывал бобы сеткой, чтобы гости их не повредили. Анания и Азария сколачивали длинные столы на козлах, а миссис Муривей и Флора распаковывали столовое серебро и салфетки, прибывшие в ящиках из Лондона. Рувим наполнял водой десятки банок и ваз, в которые предстояло поставить цветы. Нэнси Марка Скорби варила две дюжины яиц на завтрак. А в комнате у Флоры лежало на кровати новое платье – плоеное, гофрированное, оборчатое чудо из зеленого батиста, и простая шляпка из белой соломки.
В половине девятого все сели завтракать в маслобойне, поскольку кухню готовили к приему.
– Сейчас сбегаю к ней, отнесу завтрак, – сказала миссис Муривей. – Пусть сегодня обходится холодным: половиной окорока и банкой маринованного лука.
– Я только что от тети Ады, – вмешалась Флора, поднимая голову. – Ей ничего не надо на завтрак, кроме гоголя-моголя. Дайте мне яйца, я взобью.
Она встала и подошла к буфету с новой кухонной посудой.
Миссис Муривей ошарашенно смотрела, как Флора сбивает в банке из-под джема два сырых яйца, две унции бренди, чайную ложку сливок и несколько кусочков льда. Остальные тоже заинтересовались.
– Вот, – сказала Флора, вручая миссис Муривей банку с гоголем-моголем. – Несите бегом.
Миссис Муривей побежала, что-то ворча на ходу про эту бурду, которой она точно не наестся. Прочих Скоткраддеров тоже заинтриговала внезапная перемена во вкусах тети Ады.
– Старуха что, опять с ума спрыгнула? – встревоженно спросил Рувим. – Уж не хочет ли она спуститься и испортить всем праздник?
– Нет, нет, – ответила Флора. – Все будет хорошо. Не забывай, я обещала сюрприз. Так вот, это только начало.
Ее слова всех успокоили.
Покончив с завтраком, все лихорадочно принялись за работу, поскольку церемония была назначена на половину первого, а сделать предстояло еще много.
Ирод Муривей и джаз-банд принесли целые охапки флоксов, настурций и гелиотропов. Флора тут же отправила всех четверых нарвать еще цветов.
По ее просьбе Рувим вытащил из кладовки большое резное кресло, на котором тетя Ада сидела в ночь поверки; Анании и Азарии (которые были настолько тупы, что вели им подложить под ферму бочку с порохом – взялись бы за работу без обсуждения) поручили украсить его венками из пионов.
Было половина одиннадцатого. Навес уже натянули, и он, как все навесы, сразу создал праздничную атмосферу. На кухне стояли два длинных украшенных стола.
Флора распорядилась приготовить два вида еды для двух категорий гостей. Для Скоткраддеров и окрестных крестьян – силлабаб, мороженое, бутерброды с черной икрой, крабовые котлетки, бисквитные пирожные со взбитыми сливками и шампанское. Для знати – сидр, холодная домашняя ветчина, хлеб домашней выпечки и салаты из местных фруктов. Стол, за которым предстояло сидеть знати, украсили настурциями и флоксами, над столом для простонародья колыхалось розовое великолепие пионов.
Цветочные венки на балках казались драгоценными бусами; красные, оранжевые, голубые и розовые, они ярко сияли на фоне черных от копоти стен и потолка. Пахло флоксами и фруктовым салатом. Снаружи весело сияло солнце, внутри веяло прохладой и ароматом вкусной еды.
Флора последний раз оглядела все вокруг и осталась чрезвычайно довольна.
Было одиннадцать.
Она поднялась к тете Аде, постучала и, когда из комнаты донеслось: «Заходи, дорогая», шагнула внутрь и плотно закрыла за собой дверь.