В рыбном порту, куда встали самоходки Карданова, было пусто. На деревянном зданьице портнадзора покачивались на ветру черные фигуры штормового предупреждения. «Ветер от норд-оста силой 7–8 баллов», — разобрал Карданов.
«Ветра действительно многовато», — подумал он и спустился с мостика в каюту.
ГЛАВА VIII
Третьи сутки стояли самоходки в Беломорском порту. Уныло посвистывал ветер. Рваные клочковатые облака низко ползли по серому, скучному небу. Море неприветливо накатывало волну на черные скользкие камни. Покачивались суда, скрипели, натягиваясь и ослабевая, швартовы. На палубах ни души. Город далеко. Моросил дождь. В воздухе холодно. Погода явно не благоприятствовала переходу. За волноломом видно море. Оно неспокойно. Опытный глаз сразу различал горизонт, похожий на пилу. Это волны. Отсюда они кажутся маленькими, а на самом деле волна крупная. День мало чем отличается от ночи. Светло и серо.
Андрей Андреевич посмотрел на часы. Половина третьего. Дня или ночи? В иллюминаторе — белое пятно. Всё перепуталось, черт возьми! Когда же наконец прекратится этот проклятый норд-ост?!
Карданов легко соскочил с дивана. Он натянул на себя кожанку и вышел на палубу. У камбуза, завернувшись в тулуп, посапывая спал вахтенный матрос Шмелев. Капитан с минуту постоял над ним, потом резко потянул тулуп за воротник. Генька проснулся. Он спокойно, нисколько не смущаясь, смотрел на капитана.
— Спишь, Шмелев? По пословице — хорошая вахта сама стоит. Так, что ли? — сдерживая себя, негромко спросил Карданов.
— Нет, товарищ капитан. Я от сильного света зажмурился. Вот поэтому и глаза закрыл, — попробовал отшутиться Шмелев, но Карданов оставался серьезным:
— Люблю веселое слово к делу. А сейчас оно неуместно…
— Что же, мораль мне читать будете? — Шмелев иронически взглянул на капитана. — Воспитывать начнете, пожалуй. Виноват, задремал.
— Нет, не буду вас воспитывать, Шмелев, — сурово проговорил Андрей Андреевич, — не заслужили, да и не к чему.
— Тю! Вот это новость! Капитан обязан воспитывать свою команду.
— Видите ли, Шмелев, капитан воспитывает команду, я подчеркиваю — команду. А вы так, до Архангельска. Что-то вроде туриста. Довезем как-нибудь и… невоспитанного.
— Это почему же до Архангельска? — вдруг возмутился Генька. — Списать хотите? А может быть, я дальше пойду?
— Не пойдете. Не ваша стихия.
— Да если хотите знать, я, может, побольше вашего плавал. «Не ваша стихия!» — передразнил капитана Шмелев.
— Судя по виду, вы, наверное, мой ровесник. И всё-таки море не ваша стихия. Кончим философствовать. Я снимаю вас с вахты. Пойдите разбудите Тюкина. Пусть заступает.
— Не надо, товарищ капитан, я сам достою. Половина осталась. Ну, виноват, задремал, бывает. Больше не повторится. Зачем же человека тревожить? Ему ведь самому с восьми на вахту.
— Отстоит и вашу половину. Спасибо вам скажет. Выполняйте, и побыстрее. — Жесткие нотки прозвучали в голосе Карданова.
Шмелев скинул тулуп.
— Ну и пойду. Спишете — тоже плакать не буду, — проворчал он и вразвалку, демонстративно медленно, двинулся к носу. Капитан смотрел ему вслед.
«Уволю, — подумал Андрей Андреевич, — придем в Архангельск — и уволю. Лучше иметь незнающего, чем такого знающего».
Капитан стоял, поеживаясь от ветра, проникавшего под куртку. Минут через десять пришел заспанный, недовольный Тюкин. Он надел тулуп, запахнулся и молча привалился к надстройке.
— Благодарите Шмелева. И не спите, — бросил уходя Карданов.
Тюкин ничего не ответил.
Андрей Андреевич посмотрел на самоходки, стоявшие лагом друг к другу. Двери в рубках и помещениях задраены. Тишина. А что если проверить службу на всех судах? Карданов решительно перешагнул поручни «Куры». Он прошел от носа к корме, громко стуча подошвами по железной палубе. Дойдя до камбуза, окликнул:
— Вахтенный!
Ответа не последовало. Карданов еще раз обошел всё судно, поднялся на мостик, заглянул через окно в рубку. Вахтенный отсутствовал. Капитан перешел на рядом стоящий «Амур». Вахтенного матроса не было и здесь. Капитан открыл дверь в носовой тамбур, спустился в кубрик. В коридорчике на стуле дремал матрос с повязкой вахтенного. При входе Карданова он открыл глаза, но не встал с места.
Андрей Андреевич, стараясь сдержать возмущение, спросил:
— Вы вахтенный?
Матрос неохотно процедил:
— Ну я…
— Почему не на палубе? Почему спите во время вахты?
— Во-первых, я не сплю, а во-вторых, холодно на палубе.
— Встаньте!
Матрос лениво поднялся с места:
— Пожалуйста…
— Ваша фамилия?
— Бирюлев.
— Так вот, Бирюлев. Идите немедленно на палубу. В Архангельске получите расчет. В рейс не пойдете. Вы позорите своего капитана и судно.
Матрос ответил безразличным тоном:
— Расчет? Да хоть сейчас. Не очень-то сладко в вашей шараге. А капитан сам себя позорит. За собой лучше бы смотрели. Что администрация делает, не видите.
Карданов поднялся по трапу на палубу. За ним не торопясь шел матрос. Андрей Андреевич наклонил голову и быстрым шагом направился к каюте капитана. Сейчас он разбудит Рубцова и выскажет ему всё, что думает и считает нужным. Так дальше продолжаться не может!
К удивлению Карданова, из-за двери капитанской каюты доносились голоса, взрывы смеха. Андрей Андреевич постучал. В ответ раздался бас Рубцова:
— Попробуйте!
Карданов вошел.
В каюте на диване и стульях, неудобно расположившись около письменного стола, сидели все капитаны самоходок, Болтянский и механик с «Куры» — молодой человек с зализанной прической, в короткой курточке со множеством молний. На столе стояли полуопорожненные граненые стаканы, несколько бутылок из-под водки, открытые банки консервов, валялись куски хлеба и огрызки соленых огурцов. В жирных лужицах плавали брошенные на стол вилки и ножи.
Карданов оглядел присутствующих. Гурлев казался смущенным. Туз сидел, небрежно перекинув ногу на ногу, с сигаретой в зубах, с интересом наблюдая за Кардановым. Эдик Журавлев, красный от выпитого вина, глупо улыбался. Болтянский схватил фуражку, собираясь улизнуть. Рубцов, в рубашке с закатанными рукавами, в первый момент растерявшийся, зарокотал:
— Вот умник, вот молодец! На огонек зашел. Садись, Андрей Андреевич, гостем будешь. Тебе чего? Красненького или беленького?
Рубцов бросился к шкафу с намерением достать вино, но, увидев, что Карданов не двигается и молчит, снова забасил:
— Да ты садись, Андрей Андреевич! Здесь всё свои. Всё тихо и мирно, без шума. Никто не продаст.
Карданов неподвижно стоял посреди каюты. Его охватило глубокое разочарование. И это всё после обещаний и заверений, данных Маркову на последнем совещании!
Рубцов почувствовал неладное:
— Что ты стоишь, Андрей Андреевич? Садись. Или недоволен чем-нибудь? — спросил он, становясь перед Кардановым и засовывая руки в карманы.
— Недоволен, — тяжело бросил Карданов.
— Чем же, позвольте спросить? — Рубцов перешел на «вы». — Тем, что капитаны собрались в узком кругу на стоянке выпить по рюмке? Этим, что ли?
— Да, этим.
Туз насмешливо процедил:
— Это уже позвольте нам самим время выбирать, когда выпить. Или каждый раз вашу санкцию надо брать?
— Не позволю, — жестко ответил Карданов.
— А вы что, совсем не пьете, трезвенник? — покачиваясь и наступая на Андрея Андреевича, с издевочкой спросил капитан Рубцов.
— Не ваше дело, — грубо ответил Карданов. Он весь кипел. — Балы задаете, а на судах пустыня, нет ни вахтенных, ни наблюдения, ни морского духа. Стыдно…
— Да мы сами смотрим, Андрей Андреевич. На швартовах ведь. Ничего особенного, — вступил в разговор Журавлев.
— Так плавать и командовать судами нельзя. Матросы смеяться будут.
— Кто, собственно, вы такой, чтобы нам нотации читать? — наклонясь к Карданову, спросил Рубцов. Он был сильно пьян. — Не хотите — не пейте и не мешайте нашей дружеской беседе.
— Оставьте, Иннокентий Викторович. Неудобно всё же. Ведете себя как мальчишка, — проговорил, поднимаясь, Гурлев.
— Чего там неудобно. Правильно! — поддерживая Рубцова, негромко пробурчал Туз.
— Ну вот что, товарищи капитаны. Сейчас разговаривать с вами бесполезно. Но заседание придется прекратить. Немедленно. Идите на свои суда и посмотрите, что на них делается. Сегодня после обеда прошу собраться у меня на «Ангаре». Как пишется — явка обязательна.
Карданов вышел. На мгновение в каюте воцарилось молчание, потом Рубцов неуверенно сказал:
— А ну его к… Давайте еще по маленькой. Тоже мне начальник!
Но настроение было испорчено.
— Пожалуй, пора закругляться. — Туз взглянул на часы. — Я иду до дому. Приготовьтесь к генеральному раздолбу.
За Тузом потянулись механики. В каюте остались Гурлев и Журавлев. Рубцов отборными словами ругал Карданова.
— Хватит, Иннокентий Викторович, — вдруг резко проговорил и Журавлев. — Прав Карданов. В море идем. По-серьезному готовиться надо.
Рубцов мутными глазами уставился на Эдика:
— Что, испугался, сынок? Вовремя хочешь исправиться? Не выйдет. Ты уже взят на карандаш.
Журавлев вернулся от двери, подошел к Рубцову:
— Я вам, Иннокентий Викторович, не сынок. И в другом родстве, к счастью, не состою. А пить надо кончать. В самом деле — на судах черт знает что…
Журавлев хлопнул дверью.
— Щенок! — крикнул ему вдогонку Рубцов.
Гурлев осуждающе покачал головой:
— Перебрал ты, Иннокентий. Нельзя так. Журавлев — мальчишка хороший. Моряк из него получится. Насчет водки он прав.
— Ты что, тоже уже исправился? Быстро!
— Как тебе известно, я и раньше не пил. Так что исправляться мне не от чего. А вот Карданова поддержать я должен был… Ты ведь сам понимаешь, что он прав. Капитан Рубцов, который в свое время командовал лучшим теплоходом в пароходстве, не может этого не понимать. Так-то, друг.
— Когда это было?.. — отмахнулся Рубцов. — Ну ладно. Иди.