— И всё же я страшно волнуюсь, — улыбнулась Ирина.
— Вот это уже синоптикам не полагается.
— Ничего не могу с собой поделать.
— А кто-то говорил недавно мне, что он опытный синоптик, хорошо знающий район.
— И это правда. Но ведь условия совсем другие. Там была береговая, хорошо оборудованная станция…
— Ладно уж. В общем, если честно признаться, я не верю синоптикам. Погоду они берут «с потолка».
Ирина вспыхнула:
— Это вы серьезно? Тогда не надо было брать синоптика на борт. Пока, кажется, я вас не подводила. Я пойду…
— Подождите. Надо же понимать шутку. Пока вы действительно не подводили. А вот будете сердиться — и испортите погоду.
— Хорошо. На первый раз я вам прощаю. Но имейте в виду, свою метеорологию я в обиду никому не дам.
Она закрыла глаза, подняла лицо к солнцу, отдаваясь теплым лучам и свежему, как-то особенно пахнувшему морскому воздуху.
— Ирина Владимировна, я хочу вам один вопрос задать… Можно?
— Какой? — не открывая глаз спросила Ирина.
Губы у нее дрогнули.
— Вам нравится Бархатов?
— Нет, — твердо сказала Ирина, открывая глаза и поворачиваясь к Карданову.
— Зачем же вы тогда с ним ходили в театр? И вообще…
— Да потому, что вы такой недогадливый человек. Я хотела идти с вами. А вы…
— Нет, вы правду говорите? — схватил ее за руку Карданов. — Вы хотели, чтобы пошел я? Тогда я действительно осел. Придем в Игарку — я всё время буду ходить с вами в театр. Не дожидаясь никаких приглашений и намеков. А я уж черт знает что подумал… Рубите голову.
— Следовало бы. Но я, признаться, тоже допустила ошибку. Пошла с Бархатовым в ресторан, а он подумал, что я без него жить не могу. Хотел меня осчастливить, предлагал стать «законной женой». Вот видите! У него не ваша хватка.
— И что же вы ему ответили?
Ирина засмеялась:
— Не успела ответить. В это время на сцене появились вы. А жалко…
— Почему? Помешал?
— Помешали дать ему по физиономий. В общем, вы наказаны. Не посмотрели хорошую пьесу — раз, две недели дулись на меня без всякой причины — два и опоздали сделать мне предложение — три. Следующий раз надо сразу разрешать все свои сомнения.
— А мне казалось, что вы избегаете меня.
— Так оно и было, Андрей Андреевич. Как только я почувствовала, что вы плохо обо мне думаете… Но хватит об этом. Мне и самой была неприятна наша размолвка. Я ведь привыкла к вам…
— И только? Привыкли? Как привыкают к какой-нибудь вещи, — невесело сказал Карданов, уловив насмешку в голосе Ирины. — Сказали бы, что вам приятно мое общество, что нескучно со мной… А то… привыкла.
— Пока только привыкла. Будьте довольны. И это уже много.
— Хорошо. Удовлетворимся этим «пока», — засмеялся Карданов. — Значит, ссориться больше не будем?..
Он протянул руку.
— Не будем, — сказала Ирина, кладя свою ладонь в его, — но помните, Андрей Андреевич, за прочный мир надо бороться, не допускать ошибок и излишней подозрительности. Ну, я пошла. Сейчас радист принесет новую сводку. Счастливой вахты!
Уже двое суток каравану сопутствовала прекрасная погода. Самоходки хорошо шли по гладкому морю, «Лангуст» в определенных точках менял курсы, капитаны пеленговались, определяя места своих судов, за кормой лаг отсчитывал пройденные мили. Давно прошли полосатый бело-черный Сосновецкий маяк, опасные Орловские кошки. Вскоре должен был открыться мыс Канин. Одним словом, рейс, которого все побаивались, ничем не отличался от обычного морского плавания.
Нервозное состояние первых часов, проведенных в открытом море, прошло. Федя Шестаков вытащил заветную тетрадь, чтобы записать родившиеся строчки нового стихотворения, Володя Смирнов решил вести дневник, чтобы потом показать его Светлане. Пиварь, вооружившись иглой и гардаманом, сел на солнышке подшивать кромки брезентов. Шмелев загорал. Ирина, не жалея времени и радиста, принимала метеорологические сводки. Даже Бархатов повеселел, рассказывая матросам случаи из морской практики на Дальнем Востоке, где он долго плавал.
На судне царила спокойная обстановка. Но где-то глубоко в душе каждого человека звенела тревожная струнка, нарушая это кажущееся спокойствие. Она звучала очень тихо, но непрерывно. Ее нельзя было заглушить ни рассказами, ни хорошими прогнозами, ни даже работой.
Моряки выходили на палубу, поднимали головы кверху, смотрели на чистое, безоблачное небо, смотрели на длинный, чуть подрагивающий корпус «Ангары» и невольно вспоминали поход из Беломорска в пятибалльный ветер; старались отогнать эти воспоминания, но приглушенная далекая тревога оставалась… Что будет дальше?
…В столовой «Ангары» весело ужинали. Тоня сварила вкусный фасолевый суп, но все ждали «гвоздя» ужина — голубцов. Наконец они появились на столе, аппетитные и румяные.
— По скольку? — крикнул Тюкин, нацеливаясь в блюдо вилкой.
— Кушайте на здоровье. У меня еще есть, — откликнулась из камбуза довольная Тоня.
Карданов, очень любивший это блюдо, разрезал голубец, окунул кусок в подливку и положил его в рот. Сначала лицо его выразило недоумение, потом он поперхнулся, с трудом проглотил голубец, утер губы салфеткой, кашлянул и, улыбаясь, сказал:
— Всё понятно. Влюбилась наша Толя. Не голубец, а сплошной перец! Тоня! — позвал он повариху.
Тоня выглянула из камбуза.
— Неужели переперчила? — всплеснула она руками. — Не может быть. Я же… А ну-ка дайте попробовать.
Она отрезала кусок голубца, отправила его себе в рот, поморщилась:
— Да, правда. Какая жалость! Как же теперь быть?
— Ешь сама свою стряпню. Еще поварскую школу кончила! Высчитать с нее за эти голубцы, тогда будет знать, — воспользовавшись случаем уколоть Тоню, проворчал Шмелев.
Но Тоня привыкла к его нападкам:
— Подумаешь! И заплачу. Первый раз случилось. Вы уж извините. Я сейчас омлеты всем сделаю.
— Между прочим, прекрасные голубцы, — утирая выступившие слёзы, проговорил Болтянский, мужественно продолжая есть. — У нас на юге их только так и готовят…
— То на юге, а мы на севере. Давай чего-нибудь пожрать, а то на вахту скоро, — не унимался Шмелев.
— Успеешь, не умрешь. — Тоня скрылась в камбузе.
— Пока она готовит, я расскажу одну историю. Хотите? — предложил Карданов.
В столовой одобрительно загудели.
— Плавал я на одной посудине. Первое мое капитанство. Команда — одни мальчишки. Да я и сам от них далеко не ушел. Тяжелый рейс! Весь путь нас преследовали штормы. Половина команды укачалась. Пароходишко старый, слабый. Вперед не идет, а уголь расходуем. Так промучились суток около трех. Уголь на исходе. А ветер не затихает. Приходит ко мне старший механик и говорит: «Осталось угля на несколько часов». Пришлось дать команду: пар всюду выключить, машиной не работать. Остановили машину, выключили паровое отопление, свет. Вот тут-то стало действительно не по себе. Темно, холодно, ветер ревет. В общем, все прелести. Вся команда, кроме вахтенных, собралась в кают-компании…
— И как же вышли из положения? — не выдержав, спросил Федя.
— Сейчас доскажу. Прошла и эта ночь. Утром ветер стал затихать. Вдали показался норвежский берег. Все повеселели. Подняли пар. Пошли. Подходим к маленькому портишке. У меня карты захода не оказалось. Стали мы на якорь, вызываем лоцмана. Ветер совсем затих. Вдруг опять механик бежит. Я уже его стал бояться: как появится, обязательно принесет какую-нибудь неприятную новость:
«Андрей Андреевич, угля осталось только якорь выбрать!» — «Ну, а на машину?» — «Минут на десять малого хода». Что же делать? Вижу, идет к нам на катере лоцман. Только не поведет он нас в таком состоянии. А рассказывать ему об этом нельзя. Если ветер задует, положение судна станет опасным. Нужно будет вызывать помощь. Спасатели, конечно, с нас шкуру сдерут за это. Не миновать нам тогда огромных убытков. Решил я рискнуть. Приходит на борт лоцман. Поздоровался; задал обычные вопросы: «Всё ли в порядке, как управляется пароход?» Я говорю, что всё хорошо. Лоцман скомандовал поднимать якорь. Начали выбирать якорь. Кое-как выбрали. Лоцман дает «средний ход». Машина вздохнула и начала работать. Но как! Судно еле-еле двигается. Я стал отвлекать лоцмана всякими разговорами. Он слушал-слушал, потом подошел к телеграфу и дал «полный ход». Мы уже у ворот порта. А винт крутится всё тише и тише. Лоцман как заорет: «Полный ход, капитан! Нас нанесет! Проклятие! Здесь течение». Как-то боком мы прошли ворота, и тут уж я не выдержал и закричал: «Подавайте скорее концы на берег!»
Только успели подать носовой, пар сел совсем. Уголь кончился. Вот какие случаи бывают…
Неожиданно раздался протяжный, режущий звук судового тифона. Все вздрогнули. Андрей Андреевич отложил в сторону вилку, надел куртку и вышел из-за стола. Нужно было идти на мостик. «Ангара» вошла в туман.
Туман наползал волнами. Он клубился, лип к надстройке и, оседая, покрывал всё судно холодной испариной. Временами туман становился таким густым, что трудно было рассмотреть нос самоходки. «Ангара» шла малым ходом.
— Ну и плотный же, собака, — извиняющимся голосом сказал Бархатов поднявшемуся на мостик капитану. — На баке поставлен впередсмотрящий, Смирнов.
Карданов прислушивался. Совсем недалеко стучал мотор идущего судна. Затем впереди загудел тифон, через несколько минут справа послышался другой и сразу же за ним, но уже далеко еще чей-то тонкий сигнал.
«Кажется, разбежались в разные стороны», — подумал капитан. Он зашел в радиорубку, включил микрофон:
— Я «Ангара», я «Ангара», вызываю суда каравана, вызываю суда каравана, — повторил несколько раз Андрей Андреевич. В наушниках сейчас же откликнулись несколько голосов:
— Я «Кура», слышу вас, «Ангара».
— Я «Шилка»…
— Я «Пинега»…
— Говорит Карданов. Передайте капитанам. Немедленно включить кормовые прожектора, ходовые огни. Сократите интервал. Не теряйте из вида впереди идущего. Вызываю «Лангуст»… «Лангуст», «Лангуст», вы меня слышите? Прием.