Володя Смирнов и боцман играют в шахматы на табуретке. За большим столом «режутся» в домино Шмелев, Болтянский, Пиварь и моторист Кучеров. На «Ангаре» любят домино. Когда стол свободен от тарелок, его занимают «забойщики». Играют с воодушевлением, с азартом и ужасным стуком. Капитан несколько раз делал замечания, грозился запретить «козла». Его каюта рядом со столовой, мешают спать. Клялись, что не будут стучать, но входят в раж, и снова начинается грохот. Что будешь делать! Болтянский и Пиварь всегда играют вместе. Обмениваются какими-то таинственными знаками, к негодованию партнеров. Вот и сейчас Кучеров бросает кости:
— Слушайте, Семен Григорьевич. Так играть нельзя. Ну что вы всё время поводите ушами и Степан то нос чешет, то пуговицу крутит! Всё же ясно. Весь ваш семафор как на ладони.
— Какой семафор? Откуда вы взяли? — возмущается Болтянский. — «Поводите ушами»! Что я, лошадь, что ли?
— Хватит, хватит, механик, охмурять. Играть честно надо. Мы тоже так можем, — поддерживает партнера Шмелев.
Пиварь хитро улыбается и миролюбиво говорит:
— Да ладно вам. Ставь, Генька. Вижу, что зажал «Марата». Ставь, а то засолишь.
Шмелев сокрушенно качает головой и выставляет «две шестерки».
— Ну вот, давно бы так. А мы его забьем. Раз! Считайте рыбу! — кричит Болтянский, с грохотом ставя кость. — Всё. Козлы. Кто следующий?
Шмелев в сердцах смешивает кости:
— Хватит. Пойду попробую вздремнуть минуток двести, триста. Вот в Юшар придем — высплюсь как следует. На этой проклятой барже спать в носовых каютах невозможно. Бьет сильно…
— Кому что, а Шмелеву и Тюкину только бы спать, — замечает Федя Шестаков, отрываясь от шахмат.
— Правильно, кому спать, а кому стишки писать, — ехидничает Шмелев.
— А вот нам в Юшаре работать придется. Поршни у левого двигателя вытаскивать, кольца менять, — говорит Кучеров.
— Мат! — передвигает ферзя Федя и победоносно смотрит на Смирнова. — Надо изучать теорию, мой мальчик. Я…
Внезапно наступает тишина. Шум дизелей прекращается. Слышно, как поскрипывает, покачиваясь на волне, самоходка. Болтянский меняется в лице, выскакивает из-за стола, бросается к двери. Оставшиеся в столовой прислушиваются. Когда в море вдруг прекращается шум двигателя, на душе становится тревожно.
— Что-то случилось. Машины остановились, — озабоченно говорит Федя Шестаков.
«Ангару» начинает как-то по-особенному качать. Видно, разворачивает бортом к волне. Скрип становится сильнее.
Карданов проснулся сразу же, как только замолкли двигатели. Непривычная тишина ворвалась в его чуткий сон, и капитан открыл глаза. Он понял сразу: машина не работает. Не постучавшись, в каюту вошел осунувшийся Болтянский:
— У правого двигателя лопнула крышка цилиндра. Скверное дело, Андрей Андреевич…
— Надолго остановили?
— Сейчас отключим цилиндр и пустим. До Юшара дотянем, а там будем крышку ремонтировать. Вода в масло попала. Менять надо.
— Что же поделаешь? В Юшаре у нас запланирована стоянка, ревизия механизмов, и вы всё успеете сделать. А до Юшара нужно дойти на двух двигателях, иначе мы отстанем. Задерживать караван, терять хорошую погоду, Семен Григорьевич, мы не имеем права.
— Нет, нет. Вы не беспокойтесь, Андрей Андреевич. Через десять минут запустим два двигателя и дойдем до Юшара. Можете мне верить. Но в проливе придется постоять. Я пойду, если разрешите. А караван догоним.
Карданов отпустил механика, оделся, поднялся на мостик. На правом крыле стоял недовольный Бархатов:
— Что-то наш Семен Григорьевич начинает пошаливать. Вот смотрите, как отстали.
«Лангуст» и самоходки уже шли впереди на значительном расстоянии от «Ангары». — Ничего, Вадим Евгеньевич. Сейчас стармех пустит двигатели. Лопнула крышка цилиндра.
В рубке зазвенел телефон. Радист сообщил, что капитан «Лангуста» беспокоится, почему отстала «Ангара». Нужно ли ее ждать?
Карданов распорядился, чтобы караван шел не сбавляя хода, и сообщил, что «Ангара» скоро будет в порядке. Минут через пятнадцать в машинном отделении раздались частые звуки пуска, «Ангара» вздохнула, из трубы вылетело несколько голубых колец, и двигатели заработали в обычном темпе. Болтянский поднялся на мостик:
— Пока порядок. Сейчас дадим полный ход.
Вечером радист принес радиограмму. Андрей Андреевич развернул бланк и прочел:
«Диксон, Маркову, всем участникам перегона. Дорогие товарищи, в этом году невиданный урожай. Мы убрали много тысяч пудов хлеба. Теперь его нужно вывезти. Не хватает транспорта. Скоро начнутся дожди. Дорог каждый час. Очень ждем вас надеемся на вас желаем успеха. Андреев, Богучаров».
Капитан слышал про Андреева. Это был известный в стране хлебороб, директор огромного зерносовхоза, приехавший работать на целину.
Карданов вызвал Болтянского и протянул ему листок.
— Как неудачно получилось, — огорченно проговорил Болтянский, кладя радиограмму на стол. — Проклятая крышка! Если бы не она, мы могли бы вообще идти без захода. Но сейчас нельзя…
— Сколько времени потребуется, чтобы отремонтировать крышку и поставить ее на место?
Болтянский закрыл глаза:
— Часов двенадцать, если будет работать вся команда. Машинная и палубная.
— А как же с ревизией механизмов? Ведь хотели всё просмотреть перед Карским морем…
— Я думаю, можно будет идти без ревизии. Стоять повнимательнее вахту, кое-какие работы делать на ходу. Дойдем! Вот только крышка…
— Надо дойти, Семен. Хлеб уже собрали. Представляешь эти огромные горы зерна, лежащие на земле? И вдруг дождь… Если бы не такое положение, мы не получили бы этой радиограммы… Пойди скажи Бабкову: если он на вахте, пусть соберет свободных людей. Я сейчас приду.
Когда Карданов вошел в столовую, там уже было полно народу. Сидевшие на диване потеснились, дали место капитану.
— Какой вопрос ставить в повестку дня, Андрей Андреевич? — спросил занявший место председателя Бабков.
— Только один. Информация капитана.
Все с нетерпением смотрели на Карданова, ожидая какого-то необычного сообщения.
— Пожалуйста, Андрей Андреевич.
Капитан встал, оглядел настороженные лица:
— Товарищи, я знаю, все вы устали, рейс тяжелый, спать в носовых каютах плохо. Впереди холодное Карское море, машина требует ремонта. Поэтому стоянка в Юшаре нам очень нужна. И, как вы знаете, она была там запланирована. Там можно было бы всё сделать не торопясь…
— Правильно! — крикнул Кучеров. — Передохнём в Юшаре — и дальше.
— Правильно-то правильно, — согласился Карданов, — но стоянки в Юшаре наверное не будет.
В столовой зашумели:
— Как это? Почему же? Что случилось?
— Ничего не случилось. Кроме того, что час тому назад я получил радиограмму. Разрешите, я ее вам прочту?
Карданов развернул и прочел вслух радиограмму Андреева.
— Ну что скажете, товарищи? Что мы ответим на эту просьбу? Видно, там очень не хватает флота.
Карданов смотрел на людей. Видел, как меняется выражение их лиц. Еще одно испытание… Поймут ли?.. Как-то примут они предложение об укорочении рейса? Вот сидит Шмелев, у него презрительно оттопырены губы, в глазах злость. Этот обязательно будет против. И Тюкин молчит, опустил голову. Видно, что недоволен. А что если приказать? Объявить аврал. Заставить работать так, как это можно сделать только в море, пользуясь неограниченной властью капитана и обстановкой… Нет, пока он так не сделает. Не может не дойти до людей, что это нужно не для него, Карданова, не для Андреева, а для страны. Советский человек и не на такие жертвы шел…
Встал Болтянский.
— Можно? — повернулся он к капитану. — Маленькая стоянка в Юшаре необходима. Нам нужно ремонтировать крышку. Запасных нет. Кроме того, в масло попала вода. Надо сменить масло и вымыть двигатель. Если будет работать вся команда — я имею в виду и палубную, — мы доведем стоянку до двенадцати часов. Я гарантирую, через двенадцать часов мы снимемся. Но работать нужно всем, и работать без отдыха.
Механик сел.
— Будем работать. Какой может быть разговор, — с места сказал Федя Шестаков. Он считал дело решенным. Боцмана без особого энтузиазма поддержал моторист Кучеров:
— Нужно так нужно. А как другие суда?
Поднялся Пиварь:
— Теряем трое суток запланированной стоянки. Это, конечно, нежелательно, нежелательно при таком коротком рейсе, но так рассуждать, по-моему, нельзя. Там эти три дня, может быть, спасут три тысячи тонн хлеба. Будем работать столько, сколько надо!
Обязательно надо помочь сибирякам, — снова вскочил Болтянский. — Вы понимаете, что это значит? Хлеборобы целины обращаются непосредственно к нам, к морякам перегона, к морякам «Ангары»…
— Бросьте, Григорьевич, там насчет «Ангары» ничего не сказано! — крикнул Кучеров.
— Сказано. Вот, пожалуйста. — Болтянский взял со стола радиограмму, и, озорно блеснув глазами, начал читать. — Гм… Вот: «Привет „ангарцам“, лучшему экипажу каравана. Ждем вашего прихода. Передайте лучшие пожелания машинной команде». Вот…
Все засмеялись.
— Ну и травило, — прошептал Федя.
— Я еще не кончил, товарищи. — Болтянский поднял руку. — Давайте резолюцию. Я думаю, что моряки никогда не плелись в хвосте событий, а поэтому… «сквозь льды и туманы, моря, океаны — вперед»… стоянка в Юшаре не более двенадцати часов. Так, что ли?
— Так, так. Поднажмем. Голосуй, Бабков.
— Я не согласен, — прозвучал голос Шмелева. Он говорил сидя.
— А, товарищ Шмелев? Давай, давай, выскажись. Встань, покажись народу, — радостно, как будто он давно ждал выступления Геньки, сказал Болтянский.
— Чего там высказываться? — лениво проговорил Генька, продолжая сидеть. — Ерунду придумали. Что за спешка такая? В Юшаре надо постоять, отремонтировать всё не торопясь, отдохнуть немного после такого каторжного плавания… Ведь нам дальше в море идти… Там уж ремонтироваться негде будет.
Бабков прервал Шмелева:
— По ряшке видать каторжника. В зеркало не влезает. Сколько кило прибавил за рейс?