Муза
Лолу разбудило солнце, залив веселым светом всю комнату. Яркий свет и тишина поразили ее. И еще золотые ветки, что тянулись прямо в окно.
Как же здесь хорошо! — потянувшись, подумала она и с нежностью вспомнила Поля. Может, он сейчас войдет, присядет на край кровати, обнимет меня, станет целовать, щекоча бородой... От этой бороды прямо мурашки по коже. Вот где у нас ладилось, так это в постели! А в остальном... Лола невольно вздохнула.
Никто не шел. В доме было тихо по-прежнему, и, одевшись, Лола вышла в сад, решив обследовать новые владения. Сад походил скорее на непроходимую чащу, но дорожка все-таки была, и она отважно ступила на нее. Потянуло зябкой сыростью, того и гляди, змея выползет. Лола опасливо поглядывала под ноги, не забывая уворачиваться от веток боярышника и жимолости, которые безудержно разрослись на воле и так и норовили ее зацепить.
С вздохом облегчения она добралась до скамейки под яблоней, сорвала красное яблочко, которыми та была усыпана. Оказалось кислое, Лоле не понравилось, и она зашвырнула яблоко в кусты. От скамейки другая дорожка вела прямо к ограде, у которой Лола застыла, заглядевшись на соседские владения. Если она и представляла себе райский сад, то именно так: аккуратные ряды беленых яблонь, каждая ветка покоится на подпорке. Еще один рядок — сливы, другой — какие-то кусты, наверное, смородина.
В другой стороне огород с ровными грядками-шоколадками — уже перекопаны, отдыхают. А есть и зеленые: вон петрушка с сельдереем курчавятся, сидят тугие кочаны капусты, торчат перья лука. А тыквы-то, тыквы! Какие, наверное, эта земля родит помидоры, огурцы, спаржу, артишоки!
На лице соседки читалось такое неподдельное восхищение, что Гастон не мог не улыбнуться.
— Доброе утро, — поздоровался он. — Как спалось на новом месте?
— Спасибо, великолепно. А вам?
— Мне заботы мешают спать. Видите, какое хозяйство! — широким жестом Гастон обвел сад, огород, постройки. — А руки-то одни.
— Хозяйство у вас замечательное, — с невольной завистью сказала Лола. — Просто глаз не оторвать. Стою, любуюсь.
— А вы братца своего надоумьте, может, и он за дело возьмется.
Лола пренебрежительно махнула рукой, и Гастон правильно понял ее жест: мол, куда ему!
— Тогда идите молоко пить.
— Спасибо, но я...
— Да вы не стесняйтесь, я от доброго сердца, по-соседски.
— Ну уговорили, — улыбнулась Лола.
И продолжая беседовать, они пошли вдоль ограды каждый со своей стороны: Лола, с трудом пробираясь среди кустов, а Гастон, сочувственно поглядывая на нее, по выложенной камешками дорожке. По такой же аккуратной дорожке он повел гостью к вольеру, где важно расхаживали куры.
— А коз сейчас нет, — сказал Гастон. — Слышали поутру рожок пастуха? К вечеру вернутся.
Лола вспомнила, что действительно сквозь сон слышала пенье рожка, но решила, что и оно ей снится.
Они обошли огород. Лола с дотошностью деревенской жительницы расспрашивала о земле и о том, что на ней родится, а Гастон с удовольствием отвечал на вопросы. Давно уже у него не было такой внимательной заинтересованной собеседницы. Лола трогала его своим жадным вниманием ко всем хозяйственным мелочам. Она хоть и походила на городскую, но по нутру была своя, деревенская, не то что ее кузен.
После огорода осмотрели фруктовый сад.
— А теперь прошу в дом, я вам молочка налью, — пригласил хозяин.
Лола залюбовалась растущими перед террасой розами.
— Осенние, — объяснил Гастон, — доцветают. А что летом делалось! Не передать.
В доме Лола сразу отметила, что, несмотря на чистоту и опрятность, не хватало женской руки. Гастон налил ей молока в глиняную кружку, и Лола, отпив глоток, будто перенеслась в свое детство: ее родители тоже держали коз, она на козьем молоке выросла.
— Я сейчас вам яблочек насыплю, — тем временем говорил Гастон, — вам поправиться надо, а то вон какая худая. Скажите братцу, чтобы получше за вами смотрел, и, если надо чего, приходите по-соседски, всегда помогу.
— Спасибо, — поблагодарила Лола и, не удержавшись, откусила от крутобокого румяного яблока из тех, что насыпал для нее в корзинку щедрый сосед. Вот это яблоко! Мед!
Гастон проводил ее до калитки.
— Ну, до завтра, соседка! Буду ждать.
— До завтра! — откликнулась Лола и пошла к себе, аппетитно хрустя сочным яблоком и думая: не нашим чета.
Когда она вошла в дом, Поль сидел пил на кухне кофе.
— Доброе утро! Я тебя потерял. Гулять ходила?
— Пила козье молоко у Гастона. Доброе утро. — Она присела к столу и сделала себе несколько тостов с джемом. Вот что значит поутру прогуляться, даже проголодалась! — После завтрака поможешь мне со шторами? И вообще введи в курс хозяйства.
Поль сразу погрустнел.
— Конечно, помогу. А по утрам, ты же знаешь, я работать люблю и уже начал одну работу. Если захочешь, веди хозяйство, а нет — и так обойдемся. По воскресеньям тут базар, покупай, чего знаешь, деньги вон там. — И он показал на супницу, которую, очевидно, использовал как банк.
К быту по-прежнему равнодушен, со вздохом констатировала Лола.
Поль быстро допил кофе и потащил ее в полутемную кладовку. Зажег свет и, ткнув пальцем в большой резной шкаф, сказал:
— Шторы здесь. Да, еще ковер! Сейчас расстелю.
— А телевизор у тебя где? — осведомилась Лола.
— Нигде. Я как-то не удосужился. Книги есть. И места тут дивные, я каждый день гуляю и тебе советую. А хочешь, по магазинам броди, по улицам. Городок очень приятный.
Поль забрал из кладовки свернутый в трубу ковер и оттащил в комнату Лолы. Как только расстелил, в комнате стало и уютнее, и теплее.
— Видишь, как славно! — обрадовался Поль, одобрительно оглядывая темно-зеленый с бежевым ковер. — Теперь и шторы можешь подбирать, и покрывало. Две тетушкины комнаты я храню в неприкосновенности, остальными можешь распоряжаться. Сваришь обед — спасибо, нет — пообедаем в кафе.
Поль убежал к себе наверх, Лола со вздохом открыла шкаф. Выбирать не приходилось: натурщицей, горничной она уже наработалась, побудет теперь экономкой.
Поль работал целый день, забыл про еду, даже на прогулку не пошел. Он покинул мастерскую, когда стемнело, почувствовав, что зверски проголодался. Вошел на кухню и удивился: кухня преобразилась: на столе скатерть, на полках надраенные старинные пузатые кастрюли, горшки, кринки. И тарелки какие-то диковинные Лола отыскала и по стенам развесила. Пол блестит. А запах... Запах-то какой!
— Нравится? — Лола довольно улыбнулась. — Ну садись быстрее за стол. Проголодался, наверное.
— Не то слово! А ты тут потрудилась на славу. Устала?
— Устала, но днем отдохнула. Давай теперь ужинать, а после ужина загляни ко мне.
Поль ел овощное рагу и похваливал. Как это он забыл, что Лола отличная хозяйка?
— Только сейчас я понял, какое приобрел сокровище! Работа у меня теперь пойдет как по маслу.
— Недаром ты называл меня своей музой, — отозвалась довольная Лола, принимаясь мыть посуду, — Мишель мне говорил, что ты кисти и в руки не берешь, а стоило мне приехать, ты уже за мольбертом.
Поль чуть не поперхнулся.
— Ну, показывай, что там у тебя в комнате, — сказал он, видя, что Лола покончила с посудой.
С порога он оценил произошедшие с интерьером перемены: на окне ярко-розовые муслиновые занавески с кружевом, на постели малиновое шелковое покрывало, на столике плюшевая скатерть и чудесный осенний букет в вазе, на каминной полке — какие-то финтифлюшки. Словом, филиал тетушкиного будуара. Отлично. Главное, чтобы Лоле нравилось.
— Поздравляю с новосельем! Бегу в погреб за вином, будем праздновать!
— Погоди, сначала перевесь зеркало!
Ну что ж, пусть счастье Лолы будет полным. Поль перевесил зеркало и с улыбкой смотрел, как тщательно Лола расставляет какие-то баночки, бутылочки, флакончики.
Потом они сидели в гостиной, пили вино, вспоминали прошлое. Лола рассказывала о своих скитаниях, но без печальных подробностей. Она была уверена, что Поль захочет провести вместе ночь, но в одиннадцать он встал, поцеловал ее в лоб и, пожелав спокойной ночи, отправился к себе.
И на следующий день Поль работал до темноты. И на второй. И на третий. Целыми днями одной в доме Лоле было скучно, и она попросила Гастона подобрать ей какое-нибудь занятие на свежем воздухе.
— А то Поль работает целыми днями, а я все одна и одна.
— Работает? Поль? — изумился Гастон. — А что же он такое делает?
— Картины пишет.
— И много написал?
— Пока нет.
— То-то! Я найду вам что-нибудь посильное.
Теперь Лола помогала Гастону в саду. На свежем воздухе она порозовела, окрепла, и Гастон не мог нарадоваться, как быстро она идет на поправку.
С Полем Лола почти и не виделась, он по-прежнему спускался только к вечеру, ему работалось.
Мысленно Поль возвращался в тот нестерпимо яркий день, когда на ступеньках, ведущих в сверкающий каплями дождя сад, стояла Санди. Фея Мелисанда, повторял он, и на душе возникало ощущение сливочной свежести, и вот, сам не зная почему, вместо портрета он стал писать натюрморт — утренний, ослепительный. Крахмальная, отбеленная до синевы скатерть, небрежно смятая крахмальная салфетка, перламутровый молочник, блики солнца, золотистые хлебные крошки, точь-в-точь веснушки на молочной коже Санди, хлеб с золотистой корочкой и... что же еще? Ах да, легкокрылая бабочка — душа, Психея... Таким вышел первый портрет феи Мелисанды, и Поль остался им очень доволен: утренней радостью и свежестью веяло от него.
В день, когда Поль закончил портрет, он покинул мастерскую, мурлыча песенку и чувствуя себя расшалившимся мальчишкой.
— Лола! — закричал он на весь дом. — А не отправиться ли нам куда-нибудь?
— Можно в питомник пойти, — не растерялась Лола. — Гастон говорил, что он совсем недалеко. Мы бы посадили абрикосовое дерево, а то яблоки такие кислые...
— В питомник так в питомник, — великодушно согласился Поль. — Только поднимись сначала наверх, посмотри, что у меня вышло.
Поль впервые пригласил Лолу к себе наверх, и ей это показалось хорошим предзнаменованием. Оглядев мастерскую, она расстроилась: краски, подрамники, картина на мольберте — все точь-в-точь как в Париже. И они с Полем по-прежнему чужие люди. Зря Мишель болтал, что он без нее страдает. Может, и страдал, но только по какой-то другой причине. Лоле по-прежнему было обидно, что она для Поля — пустое место.
Он меня и не замечает. Я для него — тьфу! Ничто! Он, видите ли, целыми днями пишет! А что пишет? То, что я каждый день к завтраку подаю! Лучше бы, право слово, завтракал вовремя! Но вслух она сказала совсем другое:
— Мило, очень мило, вот только скатерть сделал бы в горошек, повеселее.
— На следующей картине непременно, — весело пообещал Поль. — А теперь в питомник! Живо!
В питомнике Лола отправилась консультироваться со специалистами, ее интересовало все: урожайность, через сколько времени будет плодоносить, сколько нужно вносить удобрений во время роста. Поль же отправился бродить по питомнику и вскоре набрел на оранжерею — странные причудливые растения вились, ветвились, цвели и плодоносили в ней. В воздухе влажно пахло тропиками, и Поля потянуло на странствия.
Я разменял четвертый десяток, а где побывал? В Италии, Испании, Англии. Север Европы меня не прельщает, но Египет! Индия! Новая Зеландия! Какого черта я прозябаю в Валье? Чего ради сижу тут? Что высижу? Я отяжелел, обрюзг. Если бы не фея Мелисанда, продолжал бы ныть и киснуть.
Поль вспомнил свою писанину. Какой стыд! Кажется, Санди вполне серьезно предлагала ему заняться женским романом или мелодрамой. Лучше бы вышиванием или художественной штопкой! Поль даже головой покрутил, вспомнив свой недавний позор. Нет, он докажет, что мелодрама не его стихия. Ему еще только предстоит отыскать свой жанр.
Он увидел перед собой стремительно летящую вперед Санди. Вот это скорость! И разве случайно, что они сразу же пустились в путешествие? Санди — идеальная спутница: чуткая к впечатлениям, непритязательная по части житейских удобств.
Поль вдруг понял, что страшно соскучился. Он уже попытался встретиться с Санди на полотне, но пока только еще приближался, нащупывал...
— Поль! — послышался басовитый голос Лолы. — Где ты?
Почему ее бас казался мне воркованьем голубки? Поль поморщился и вышел из оранжереи.
— Полюбуйся-ка! — Лола держала три прутика с обернутыми во что-то зеленое корнями.
Поль иронически хмыкнул и, забрав прутики, понес их к машине. Лола шла рядом, оживленно пересказывая, что узнала от Гастона о фруктовых деревьях и уходе за садом.
— Понимаешь, Поль, если садом заниматься, то...
Поль понимал, он любил землю и рад был бы заниматься ею, но дело, которое выбрало его, которое заставило себе служить, оказалось ревнивее и неумолимее всех жен на свете, оно требовало его целиком. Все остальное — земля, вода, любимая женщина — могло быть только коротким отдыхом. Вот он и отдыхал, разводя цветы на клумбах.
— А ямы ты выкопаешь? — осторожно спросила Лола. — Или лучше нанять кого-нибудь?
— Выкопаю, — пообещал Поль.
После оконченной работы он имел право на отдых и был рад покопаться в земле. Земля забирала усталость, обновляла силы.
Всю вторую половину дня они работали в саду, расчищали место, Поль копал ямы. Сажая прутики, он торжественно пожелал им вырасти крепкими и раскидистыми деревьями.
Лола с гордостью смотрела и на абрикосы, и на Поля. Это были первые деревья, которые они посадили вместе. Кто знает, быть может, скоро на земле появится прекрасный благоуханный сад — символ их любви?
Быстро темнело, стало прохладнее, и они заторопились в дом, чтобы поужинать в теплой кухне. По дороге Поль прихватил из сарая охапку дров для камина.
Лола суетилась, накрывая на стол, и Поль заметил, как поздоровела она на свежем воздухе.
Румянец во всю щеку, над верхней губой темнеет пушок, плечи, грудь, бедра — все налилось, раздалось.
За ужином Лола призывно и нежно поглядывала на Поля, ей казалось, что ритуал посадки дерева объединил их и уж сегодня он не удерет ночевать на чердак. Поль думал о чем-то своем и ел машинально.
Потом, растопив камин, сел и уставился на огонь, который без устали рисовал все новые и новые картины: то алые леса, то огненную реку, то негритянскую деревню на берегу пламенеющего озера. Лола пыталась разговорить Поля, но он не отвечал, по-стариковски сгорбившись в кресле.
Трель телефона вывела Поля из оцепенения. Он не сомневался, что звонит Санди, между ними по-прежнему сохраняется телепатическая связь. На звонок поднялась было и Лола, но, видя, с какой радостью устремился к телефону Поль, снова уселась в кресло.
— Привет, старина! — раздался веселый голос Мишеля. — Я приехал и сразу понял, что ты побывал с визитом. Похоже, дела у тебя пошли на лад. Лола с тобой?
— Да, она здесь. Рад тебя слышать. — Поль обрадовался, но чуть меньше, чем обрадовался бы другому звонку.
— Тогда я за тебя спокоен! Теперь все пойдет на лад. Я бы приехал к вам, но через месяц конкурс. Я собираюсь поучаствовать. Привез кое-что любопытное, хочу попробовать. Завтра подам заявку.
— Подай и за меня тоже, — попросил Поль, — там же по-прежнему анонимно, да?
— Конечно! Вот это темпы, старик! Да Лола просто волшебница! Завтра и подам. А под каким девизом?
— Муза дальних странствий.
— Отлично! Слушай, Поль, мне кажется, мы опять помолодели и заболели прежней лихорадкой, а?
— А мне кажется, что мы здорово изменились. Теперь, когда у меня есть срок, буду работать как бешеный. Есть стимул. Работу надо представить ровно через месяц?
— Да. Я буду держать тебя в курсе. Если возникнут изменения, сообщу. Через месяц увидимся уж точно, раньше я вряд ли к вам выберусь. Если соберетесь сами, милости просим.
Они еще потолковали о современных тенденциях в живописи, об испанских новостях, и на прощание Мишель попросил:
— Дай мне на секундочку Лолу. А тебе успехов, старина! Дорогая! Поздравляю! — радостно загудел он. — Ты, наверное, на седьмом небе! Каков результат, а? Что я говорил? Ты нужна ему как хлеб, как воздух! Подумать только, он уже работает!
— Да-да, все очень хорошо, — вяло подтвердила Лола. — Ты был прав, я очень тебе благодарна.
— Не стоит! Главное Поль. Он — талант. Потрясающий! И хорошо, что мы с тобой понимаем друг друга. Ну, пока! Рад новостям.
Лола, вздохнув, положила трубку и заглянула в гостиную. Поль сидел у камина, смотрел на огонь. Лицо, на которое падали красные блики пламени, казалось веселым и грозным. До того веселым и до того грозным, что Лола даже оробела. Она не понимала этого человека. Все у него не как у других, вечные перепады настроения, и поди узнай, какое лучше: когда сидит и горбится, как старик, или же когда носится по дому, как угорелый? Они с Мишелем оба сумасшедшие, потому друг друга и понимают. Может, Мишелю виднее? Может, он все-таки прав?
На цыпочках Лола подошла к Полю сзади и обняла его, положив подбородок на плечо, любуясь догорающим пламенем.
Поль от неожиданности вздрогнул.
— Хорошо, что мы посадили деревья, правда?
— Правда, — согласился он.
Угли в камине подернулись белой пеленой пепла, но сквозь эту пелену еще вспыхивали то алым, то малиновым.
Поль разомкнул руки Лолы и поднялся.
— Пора спать, детка. А завтра...
И счастливо потянулся, предвкушая утреннее золотое солнце и бодрящую свежесть. Будущая картина уже витала в воздухе, ее нужно только разглядеть.
Лола обиженно посмотрела на него, но Поль ласково, как ребенку, повторил:
— Пора спать, детка.
И отправился к себе на чердак. Чердак был для него кораблем. Корабль разворачивался, готовясь выйти в открытое море, а Поль пускался в неведомое странствие, надеясь привезти из него никому не ведомые дары.