— Но он же при нас, не заглазно.
— Подумал при всех, а в одиночку, этсам, своя шкура дороже покажется. Пойдет и заложит.
— Паш, ну что я могу сделать? Я ж подчиненный.
— Умный подчиненный своим начальником руководит. Начальство, оно как дите малое, куда поведешь, туда и пойдет. Надо уметь вести.
— Ну, тут я пас. Мне теперь или на ремонте торчать, или на следствии.
— Не накаркай. Кроме него, никто там не возникал?
Виктор заново вспоминал и пересказывал ночной разговор. Павла насторожил и главный геолог.
— Слушай, а чего он к тебе прискипался с этим керном? Ему что, больше других надо?
— Да он, Паш, и раньше говорил... Ему ведь в каталог заносить, шлиховое промывание делать.
— В общем, так. Сейчас спать! Хочешь — у нас ложись. А завтра в бригаду. Одно помни: успеешь управиться, там хоть трава не расти, уже никто не докажет, было — не было? Не успеешь — сгоришь. Середки тут нет. Парней держи. Вообще всех, кто знает, надо в такую узду взять, чтоб комар и тот не пискнул. Нет, слушай, я отгулы возьму, и вместе поедем. Мы там за неделю с тобой, этсам, так надраим...
— Вдвоем одну гайку не завертишь. Ты здесь нужнее. Ты у меня теперь как огнетушитель.
— Марш спать, а то коньки откинешь!
Ночевать Виктор отправился домой: нигде, кроме своей постели, не мог спать нормально.
Он проспал пять часов, съел четырехкилограммовый ужин вместо завтрака, напился вволю долгожданной воды и снова ринулся тушить свой непотухающий пожар.
Глава шестаяВ АТАКЕ
Возвращения Лунева никто но заметил, и он в недоумении остановился возле машины, глядя на своих ребят. Бригада работала яростно, молча, без указаний, без пререканий. Бурмастер не узнавал ее. Он не раз убеждался, что его парни способны на все, и во время редких авралов любовался их работой и даже пошучивал, что штурмовщина все-таки нужна — хорошо встряхивает, бодрит кровь. Но то, что он увидел сейчас, было непередаваемо. Эти распаренные, азартные, искаженные напряжением лица. Эти блестящие, какие-то помолодевшие глаза. Хоть на лицах не было улыбок, виднелась особая сумасшедшинка радости.
Не теряя больше ни секунды, мастер влетел и балок — там сидел Постнов и колдовал над электроаппаратурой, — сбросил скафандр тулупа, на свитер и меховую теплушку надел брезентовую робу. И пошел па буровую, как на окоп.
Первым делом он принялся за подарок Тучнина. Толик не подвел: станок был вполне годный. Оставалось его перебрать, отшабрить, сменить подработанные подшипники и сальники. Наконец-то руки, казалось, онемевшие от вынужденного простоя, получили долгожданную нагрузку. Рабочие молча потеснились, дали ему место рядом, и работа пошла еще скорее и жарче. Виктор понял причину их необыкновенной активности: ко времени его приезда на место уже были бурстанок и электрощит, приборы и гидравлика в комплекте, за генератором уехал Заливако. Буровую перевезли подальше от грешного места, и никаких угольных «протекторов» или жуткой окалины не оставалось в помине. Хоть на этот раз планы полностью совпали с действительностью! И ребята, еще позавчера утром растерянные и подавленные, теперь поверили в успех ремонта. А значит, и в него, Виктора Лунева, поверили. Мастеру передалось их состояние, когда он разворачивал новенькие запчасти и вытирал с них солидол: И папиросная бумажка на амперметре или масляная пленочка на шестерне убеждали в возможности победы гораздо лучше всяких слов, они были вещественны и обещали в скором времени превратиться в буровую.
Сегодня бригада так же стихийно и так же решительно — любой ценой! — была готова спасти вышку, себя, своего бурмастера, как и в ночь пожара.
Лунев работал с неистовством, не замечая мороза, времени, голода, выражения лиц, не видел даже, кто рядом с ним. Рядом была бригада, а кто из бригады подал ему ключ или расконтрил гайку, было совсем не важно. Мастера охватило счастливое забытье, ведь каждый демонтированный узел — шаг к спасению. А работать Лунев умел! Бывало, он вместо объяснений брался за работу сам — это было гораздо проще, чем объяснять.
Команду «На обед!» Эдуард Постнов повторил трижды.
— Да не заходись ты так! — бригадир ласково обхватил Виктора за плечи — такое было не в духе Эдуарда. Мастер и сам понимал, что нужно пообедать, осмотреться, но за «последней» операцией следовала еще «последняя», и оторваться было физически невозможно.
На лице Постнова впервые за два года, сколько они работали вместе, не было его обычной ухмылочки, которая не покидала его даже во время пожара.
— Что это вас всех сегодня прямо не остановишь? — улыбнулся бригадир. Он уже пообедал и теперь смачно, с аппетитом закуривал. Губы его были ярко-алыми от еды.
— Не могу. Сам хочу остановиться и не могу!
— Гайки вертеть и мы можем, — опять осклабился Постнов, серьезность мелькнула и пропала. — Ты лучше включай мозговой центр.
— А что такое?
— Премия.
— Премия?! — Луневу показалось, что он ослышался. Постнов пояснил свою мысль:
— Сейчас, в нашей ситуации, нельзя привлекать к себе лишнего внимания. А это запросто может случиться, если автоматически сработает годовая выработка бригады. Декабрь, итоги года... Возьмут да и присудят первое место. У нас ведь как бывает, левая рука не знает, что делает правая. Понаедут — комиссия по соревнованию, управленцы, журналисты, а мы тут угольки разгребаем, — говорил Постнов и опять иронизировал: — Скажите, за счет чего вам удалось добиться таких результатов? — И другим, застенчивым девичьим голоском отвечал: — За счет пожара, происшедшего по нашей вине.
Виктор поразился нелепой на первый взгляд дальновидности Эдика. Они всегда неплохо понимали друг друга в работе, мастер и бригадир, советовались, и не было случая, чтобы их мнения разошлись. Но сейчас мысли Лунева не шли дальше разобранного бурстанка, а Постнов по-шахматному мыслил на несколько ходов вперед.
— Связаться бы с Сергеевым, предупредить. Сейчас нам премия — то же самое, что собственноручное заявление прокурору, — подытожил Эдуард.
— Да, восемь тысяч у нас действительно набурено. Но парней... Их бы поддержать сейчас, а тут — как серпом. Может, подождем?
— Гляди сам. Хай оно идет как идет, да только помни, какое число нынче.
На душе у Лунева снова стало неуютно, запчасти в сборе уже не радовали. Керн еще надо вывозить, а когда? И где взять для этого лишние рабочие руки? О премии этой злосчастной не забыть, а то и в самом деле присудят... премию строгого режима. Декабрьские наряды закрывать, а как их закрывать? Сергеев так и не дал ясного ответа — не то имеющимся керном, но то ставить бригаду в документах на техобслуживание.
— Ладно. Хорошо, что станок раскидали, — сказал Виктор. И не мог понять, чудится ему или на самом деле Постнов как будто прячется за этот свой доклад: доложил и в сторону, я предупредил по инстанции, а ты принимай решение, на то ты и мастер.
Но снова вышла из балка бригада — парни шли неровной свободной цепью, медленно и тяжеловесно, решительно и твердо. Еще не слежавшийся, неутоптанный па новом месте снег разлетался под их ногами белыми дымками. Сидевший около буровой Лунев увидел, что они готовы, если понадобится, хоть тайгу к чертовой матери снести, но буровая будет стоять, будет!
Они взялись за дело, и Виктор заметил, что парни слегка подначивают, подзаводят друг друга, их серьезная работа идет вовсе не угрюмо, а с шуткой, с лихой бравадой, а эвот как мы можем, знай наших! И удивительно бережно, внимательно до ласковости бригада относилась к Сынку — Лешеньке Чибиряеву или недавно переболевшему воспалением легких Саше Мотовилову — гнали их в балок перекурить, отогреться, хотя неделю назад за такой дополнительный перекур могли бы высмеять.
Ему запомнилась чья-то, он не заметил, чья именно, фраза:
— Ну наконец-то настоящая работа!
Все это вместе был пожар, все тот же пожар, это он поменял полюсы их активности, от страха — на радость избавления от страха.
Глава седьмаяНИКОЛАЙ ОРЛОВ
Я думал, кто-нибудь сдрейфит, нет, так и рвались в огонь, да Виктор загородил вход, не пускал никого. Я сначала ему воду подавал, песок, а потом полез наверх и давай сверху орудовать. Крышу ломал, снег туда валил. Чуть не свалился, одной ногой уже в балке — в огне был... Сверху хорошо было видно всех, я удивлялся — тут такое дело, не по сторонам бы смотреть, но видел. Никогда еще так не работали, и все другими стали, новыми. По-моему, каждый впервые стал самим собой, потому что о себе не думал. Одно жалко, что они, наши ребята, редко такими бывают.
В общем-то, недружная у нас бригада, не знаю почему. Думал-думал, а не пойму. Может, потому, что каждый больше о себе думает, чем о других. Но это не ответ, тут опять надо разбираться, а почему — о себе?
Кто меня поразил, так это Постнов. По-моему, он единственный из всей бригады остался на пожаре таким, какой он всегда. Хохмочки свои не бросил. На базе, пока начальство решало, как быть, каждый из нас в струну был натянут. Ну как выйдет сейчас Сергеев и скомандует: «Шагом марш в прокуратуру, строем!»? А Постнов пошучивает, пуговицы пришивает, спокойный-спокойный. Не спокойствие это, а равнодушие. Не верю я, что мужественные люди такие вот бесчувственные в пиковые моменты. Эдик, по-моему, уже зачерствел настолько, что ничем его не пробьешь, хоть ребенок у него на глазах погибнет. Я сначала думал, он нам настроение поднимает — нет, ничего подобного. И вообще правильно Мотовилов сказал, сваривали без Лунева, а Лунев в одиночку полдня ответ держит, разве это по совести?
Наше счастье, что мастер в тот день приехал, без него такое могло быть! С Виктором как-то спокойнее, приедет — и будто погода теплее стала. Не знаю, почему некоторые мастера не понимают? Его понять очень даже просто, он добряк. Может, это смешно, но это так. Он днем и ночью о бригаде думает. Неделю может на буровую не приезжать, а столько сделает за эту неделю для бригады! Квартиры пробивает, инструмент, запчасти — мы лучше всех бригад снабжаемся! И не его обязанности, а ни разу такого не было, чтобы машина за вахтой задержалась. Мелочь, а всегда поинтересуется: обедали? Никогда натощак не работали. Не знаю, как это точнее сказать, но он ко всем, кто даже этого не заслуживает, по-доброму относится. Сам-то вон какой Илья Муромец, а понимает, что каждый таким сильным или выносливым быть не может, вот он с этим пониманием и заботится, чтобы сыты были, отдохнули хорошо, на оплату не обижались.