На предварительное составление новой истории у меня ушло чуть больше двух недель, впрочем, не из-за сложности задачи (края большинства табличек сохранны), но оттого, что эти две недели пришлись как раз на конец семестра, и я вынужден был посвятить немало времени моим студентам, для которых настала пора сдачи экзаменов и защит курсовых работ. Также я завершил статью, посвящённую разбору сложного дела об украденной козе, которая, оказавшись в хозяйстве похитителя, принесла трёх козлят: чёрного, белого и рыжего. Дело это, случившееся в окрестностях города Уазе, как ни странно, было решено в пользу похитителя, поскольку рыжий цвет считался цветом бога солнца, соответственно, рыжее животное считалось благословенным, а человек, в хозяйстве которого появилось такое животное, угодным солнечному богу, что автоматически снимало с него всякую вину. Поскольку папирус был повреждён, мне так и не удалось узнать, была ли выплачена истцу, которого звали Нетернахтом, компенсация за похищенную козу, бывшую, возможно, его единственной кормилицей. Тем не менее я сравнил эту историю с несколькими аналогичными, разобранными ранее мной и моими коллегами; это дало основания предположить, что компенсация всё же была выплачена. Отправляя статью в «Проблемы египтологии», я гордился моими египтянами, умевшими так ловко уравновесить требования высших сфер и мирской справедливости, и рассеянно гадал, насколько разумными и справедливыми покажутся мне на их фоне персонажи текста, к которому я приступаю теперь.
Тот, кто знает, зачем ему это скрывать? Тому, кто владеет истиной, к чему молчать? Всякому, кто спросит меня – «Знаешь ли об этом?», отвечу: «Знаю доподлинно». Я, Иль, записал, дабы ты прочёл и знал известное мне и владел, подобно мне, Илю, истиной.
С той поры, как великий Ану сотворил небо, а мудрый Энки – безбрежный океан, окружающий мир, не было ни среди людей, ни среди богов никого прекраснее царицы Эрешкигаль, дочери Ану и Нинмах, великой матери. Жарче пламени горели рыжие волосы Эрешкигаль, ярче драгоценных смарагдов сияли её зелёные глаза, белее алебастра была её кожа, и не было среди людей и среди богов юноши, который не заглядывался бы на неё, когда танцевала она на рассвете, изгибая тонкий свой стан и приветствуя солнце, когда плясала она на закате, звонкой песней провожая его, ибо ничто не любила она больше солнца, и нередко сама вскакивала в круглую его колесницу и брала в руки вожжи и кнут, чтобы править быком, чья шерсть была такой же красной и огненной, как её кудри.
И так было давно, а насколько давно, нельзя и помыслить, ибо в ту пору ещё не было времени, и люди были бессмертны, как боги, и неведомы были им горести и печали, и каждый новый день был подобен дню вчерашнему, и каждая ночь была такой же, как та, что была прежде неё. И были счастливы [все] на земле и на небе, и счастливее всех была Эрешкигаль, ибо знала она, что нет никого прекраснее её ни среди людей, ни среди богов, и было известно ей, что нет такого юноши, который не мечтал бы о ней и не желал бы её. Но вот однажды, когда пировали боги на вершинах священных гор Машу́, танцевала и пела Эрешкигаль перед ними, и был её танец особенно чудесен, и особенно чисто звенели золотые браслеты на её запястьях и лодыжках, и воскликнул тогда один из богов, восхищённый:
– Нет никого прекрасней нашей царицы, рыжеволосой Эрешкигаль! Никто не умеет лучше неё танцевать, славя солнце, никто не знает больше неё песен, и будет вечно счастлив тот, кому отдаст она своё сердце!
Засмеялась в ответ Эрешкигаль и так отвечала:
– Да, был бы счастлив тот, кому бы я отдала своё сердце, ведь я танцевала бы лишь для него, услаждая его пением, но не настанет тот день, когда отдам я кому-нибудь своё сердце! Нет, ни богу, ни человеку не отдам я своего сердца, ведь тогда остальных постигнут великая печаль и горе, и не будет того, кто о том бы не плакал, что не ему отдала я своё сердце, а другому. Ах, нет, не так зла Эрешкигаль, чтобы предпочесть кого-то одного всем остальным, нет, сердце моё не принадлежит никому и принадлежит всем, кто меня любит, а значит, всем богам и всем людям, ибо нет среди них того, кто не любил бы меня!
Усмехнулся, слушая её речь, мудрый Энки, повелитель водной бездны, и говорил ей:
– Нет, ты ошибаешься, сладкоголосая царица Эрешкигаль, говоря, что нет среди людей и среди богов того, кто не любил бы тебя, утверждая, что не будет того, кто бы не плакал, утратив твою любовь.
Услышав такие слова, потемнела Эрешкигаль лицом, сурово сдвинула брови.
– О ком ты говоришь, мудрый Энки, кого имеешь в виду? Кто среди богов или среди людей меня не любит, чьё сердце не трепещет от счастья, когда видит он мой танец, когда слышит мою песню? Назови его имя!
Погладил курчавую бороду Энки, покачал седой головой и отвечал так:
– Оставь, царица, это пустое. Не нужно тебе знать его имя, не нужно смотреть в его чёрные, словно беззвёздная ночь, глаза и говорить с ним. Изгони из своих мыслей эту заботу и прости меня, старика, что я омрачил твоё веселье.
Топнула ногой Эрешкигаль, гневно сверкнула глазами.
– Совестно должно быть тебе, мудрый Энки, знающий всё, что творится на небесах и под небесами! Ты разжёг моё любопытство и не хочешь его уважить, так знай же, что это жестоко, потому как мы, женщины, по природе своей любопытны, и нет для женщины ничего хуже неудовлетворённого любопытства! Или, может быть, ты обманываешь меня, нарочно внося смуту в мою душу, и в таком случае, клянусь, я не прощу тебе этой насмешки!
Так вела Эрешкигаль свою речь, то уговаривая, то угрожая, и долго спорила со старым Энки, пока он наконец не сказал ей со вздохом:
– Прости меня, сестра моя Эрешкигаль, что я разжёг твоё любопытство и не хочу его уважить, ибо мне больше не за что просить у тебя прощения, ведь я вовсе не обманываю тебя и не пытаюсь нарочно внести смуту в твою душу. Однако лучше бы тебе отказаться от удовлетворения своего любопытства и дальше плясать и петь, ловя устремлённые на тебя восхищённые взгляды. Я долго просил и упрашивал тебя об этом, но ты не хочешь извинить меня и не желаешь остаться в благотворном неведении, а потому я вынужден всё же против собственной воли уважить твоё любопытство и ответить тебе. Так знай же, имя того, о ком ты спрашиваешь, – Иркалла, и не принадлежит он ни небу, ни земле, и не встретишь ты его ни среди богов, ни среди людей, ибо ему в равной степени противно и чуждо общество как тех, так и других. В подземном мире найдёшь ты его, там, где небо из камня, а вместо земли – пыль и прах, там, куда не заглядывают небесные светила, где в темноте обитают чудовища, которым нет места в мире. Но оставь эту мысль, царица, не спускайся в печальное подземелье, не ищи встречи с его властелином, ибо его одного не обворожишь ты своей улыбкой, не прельстишь своим танцем.
– Глупости ты говоришь, мудрый Энки! – воскликнула Эрешкигаль. – Не родился ещё тот мужчина, которого бы я не обворожила своей улыбкой, не прельстила бы своим танцем! И ведь не из камня и не из железа тот, о ком ты мне поведал, и не слеп он, чтобы меня не увидеть, и не глух он, чтобы меня не услышать! Не мешкая и не медля отправлюсь я в путь и спущусь в подземный мир, чтобы разыскать его властелина и предстать перед ним, и тогда мы посмотрим, останется ли среди богов и людей хоть один, кто смог бы устоять перед Эрешкигаль.
Испугались боги её слов и принялись отговаривать от безумного решения, но Эрешкигаль не желала их слушать и, не мешкая и не медля, отправилась в подземный мир, чтобы разыскать Иркаллу, и предстать перед ним, и испытать его сердце.
Очевидно, Энки, которому гораздо лучше подошёл бы эпитет «хитрый», а то и «лукавый», нежели «мудрый», намеренно заманил Эрешкигаль в ловушку, сыграв на её женском самолюбии. Это кажется странным, поскольку обычно роль трикстера играет молодое божество, взять хотя бы греческого Гермеса или германо-скандинавского Локи. Коварство сочетается в их характерах с весёлостью, и проделки свои они совершают скорее не по злобе, но из непреодолимой страсти к игре, к постоянной смене жизненных ситуаций, поскольку молодость не терпит уныния и скуки. В мире, застывшем в счастливом безвременье, когда каждый следующий день является точным повторением предыдущего, трикстер неизбежно бы заскучал и учинил бы какую-нибудь шалость, которая, будучи не слишком доброй по сути, привела бы в конце концов к позитивному результату, как это нередко и происходит с проделками трикстера. Однако от такого почтенного бога, как повелитель подземных вод, трудно ожидать невинного хулиганства, совершённого только из желания развлечься. Видимо, Энки прекрасно осознаёт, что делает, и понимает, что из визита Эрешкигаль к Иркалле, которого трудно назвать большим любителем танцев и пения, едва ли может выйти что-то весёлое.
Семижды по семь дней шла Эрешкигаль по пустыне, что за отрогами священных гор Машу́, семижды по семь ночей блуждала она среди песков, прежде чем отыскала высохший колодец, накрытый тяжёлой каменной крышкой. Обеими руками схватилась Эрешкигаль за ту крышку и отшвырнула её в сторону, и бросилась, не раздумывая, в чёрный провал, в бездонную пропасть, что вела в подземное царство. Подхватили её злые аххазу, бесформенные духи подземного мира, облепили со всех сторон, покрыли её, как одежда, и связали её руки и ноги, спутали её рыжие волосы, принялись терзать её белое тело, орошать его ядом и желчью, стали плевать в её смарагдовые глаза.
Через поля Иалу несли Эрешкигаль аххазу, через бесплодные земли и реки, наполненные зловонной водой, через болота, заросшие камышом, и молила она отпустить её, не терзать её тело, не плевать ей в лицо, но глухи они были к её мольбам, смеялись над её слезами, насмехались над её горем. Так мучили Эрешкигаль духи подземного мира, пока не достигли они дома Иркаллы в городе, окружённом семью высокими стенами: из железа, меди, серебра, золота, ляпис-лазури, алебастра и чёрного оникса. Перенесли аххазу пленницу через все высокие стены, минуя ворота, п