[19], а потому я отведу тебя к раненой птице, что лежит среди пыли, и если хватит у тебя умений и знаний излечить её, чтобы смогла она вновь расправить свои орлиные крылья и поднять свою львиную голову, то мигом отнесёт тебя Имдугуд к моей госпоже, царице Эрешкигаль, которая добра и справедлива и уж точно сумеет тебе помочь.
Так говорил Энмешарра, слуга и помощник царицы Эрешкигаль, и, сказав это, взял он Нани за руку и вывел её из своего дома, сложенного из необожжённого кирпича и покрытого тростником, и проводил её к птице Имдугуд, что лежала, раненая, в пустыне, и не могла расправить свои орлиные крылья, не могла поднять свою львиную голову. Только раз взглянула на неё Нани и так говорила Энмешарре:
– Спасибо тебе, Энмешарра, что привёл ты меня к птице Имдугуд, потому как я знаю средство излечить её, чтобы могла она вновь расправить свои орлиные крылья и поднять свою львиную голову. Послушай меня, Энмешарра, и сделай так, как я тебе скажу, ведь мне не обойтись в этом деле без твоей помощи и подмоги. Излови черепаху, что живёт в тростнике у реки, и сними с неё панцирь, и измельчи и тщательно растолки его в ступке, и просей его так, чтобы вышел порошок, сходный с той пудрой, которую женщины наносят на лица. Мы смешаем истолчённый таким образом панцирь черепахи с измельчёнными побегами растения на́га[20] и корнями колючего кустарника, и добавим семена растения нигнагар и растёртые в порошок иглы пихты, и смешаем всё это со свежим пивом, и приготовим мазь, которой покроем раны птицы Имдугуд, и это облегчит её страдания и уймёт её боль. Затем мы воскурим мирт и кедр и душистые травы, и я произнесу подходящее этому случаю заклинание, и разъятые на части кости мигом срастутся, и восстановится оперение, и станет птица Имдугуд здорова, как прежде.
Всё сделал Энмешарра так, как сказала Нани: изловил в приречном тростнике черепаху и снял с неё панцирь, и приготовил из него порошок, сходный с той пудрой, что женщины наносят на лица, и собрал все растения, части которых были необходимы для приготовления мази, и раздобыл свежего пива, и, когда Нани всё смешала в правильных пропорциях, помог ей нанести снадобье на раны Имдугуд, и страдания птицы облегчились, и боль её утихла, и смогла она поднять свою львиную голову. Тогда Нани и Энмешарра воскурили мирт и кедр и душистые травы, и Нани произнесла подходящее случаю заклинание, и сломанные кости Имдугуд мигом срослись, и выросли на её крыльях новые перья, и смогла она расправить свои крылья и стала здорова, как прежде. Обрадовалась Имдугуд и благодарила Нани и Энмешарру, искусного ткача, за своё спасение и говорила так:
– Спасибо вам за то, что излечили меня, срастили мои разъятые кости, так что могу я теперь вновь расправить свои крылья, поднять свою голову, могу подняться высоко над землёй и за один миг пролететь такой путь, какой пешком и за семь лет не осилить! Скажите, чем могу я отблагодарить вас, что я могу для вас сделать?
И отвечал птице Имдугуд Энмешарра:
– Могучая птица Имдугуд, ты можешь подняться до самого каменного неба преисподней, ты можешь пролететь от одного края пустынной земли до другого, не принимая ни воды, ни пищи, ты не ведаешь усталости и утомления, ты справедлива, твоё слово нерушимо! Прошу тебя, добрая птица Имдугуд, возьми на спину это дитя и отнеси ко дворцу моей госпожи и хозяйки, царицы Эрешкигаль, отнеси дитя ко дворцу, сложенному из лазурита, ко дворцу с железными воротами, которые охраняет тысячеглазый демон Шаггашту. Дитя умно и сметливо, и уговорит демона открыть ворота, и войдёт во дворец, чтобы предстать перед хозяйкой пустынной земли, чтобы рассказать ей о своей заботе! Моя госпожа Эрешкигаль добра и справедлива, пусть дитя предстанет перед ней и обратится к ней с просьбой!
Кивнула в ответ птица Имдугуд и взяла Нани на свою спину, и наказала крепче держаться за свою львиную гриву, и, дав Нани только попрощаться с Энмешаррой, искусным ткачом, взмахнула своими могучими крыльями и поднялась к самому каменному небу преисподней…
<разбито около сорока строк>
– Проваливай, убирайся! Никого не пущу, никому не открою ворота! – закричал демон Шаггашту, плюясь ядовитой слюною. – Сделай только шаг – проглочу тебя, сделай только шаг – раздавлю тебя, смешаю с прахом! Ступай прочь в поля Иалу, чтобы блуждать там до скончания времён, как положено душам умерших, не подходи к воротам дворца владычицы подземного мира, не открывай своего рта, чтобы к ней обратиться! Разве не знаешь ты, что удел мёртвых – молчанье, разве не учили тебя, что мёртвые одеты в серые перья и безгласны, что могут они лишь стенать да плакать о своей горькой доле?!
– Не кричи, не ругайся понапрасну, не плюйся ядовитой слюною! – отвечала Нани. – Разве время твоё – не вечность, разве не найдётся у тебя минуты, чтобы выслушать меня прежде, чем проглотить меня, чем раздавить меня и смешать меня с прахом? Был у меня друг и господин, который учил меня искусству письма и чтения, складывания и вычитания, умножения и деления, а также искусству заговоров от всяких болезней и недугов, и всем его словам я прилежно внимала, и овладела искусством писцов так, что мне позавидует и сам владыка писцов Набу, и могу производить сложные вычисления не хуже госпожи Нидабы, а заговоры слетают с моих уст так же легко, как слетают они с уст госпожи Нингиримы. Но забыл рассказать мне мой друг и господин о том, что души умерших одеты в серые перья, что они безгласны и могут лишь стенать да плакать о своей горькой доле, а потому я этого не знаю и это мне неизвестно. Зато известно мне, кто ты, и знаю я твоё имя: ты – демон Шаггашту, тебя сотворил сам Нергал из праха, смешав его с болотной водою, и дал тебе тысячу глаз, которыми усыпано всё твоё тело, и поставил тебя охранять железные ворота дворца Эрешкигаль, владычицы подземного мира. Он выковал цепи для твоих малых ног, он выковал цепи для твоих больших ног, потому как ты строптив и своенравен; он заковал твои малые ноги и заковал твои большие ноги, чтобы не мог ты отойти от железных ворот дальше, чем на семь шагов, и знаю я также, что оттого ты так зол и свиреп, что медный гвоздь вонзился в твою щиколотку и причиняет тебе боль уже много столетий, медный гвоздь длиной в семь локтей вышел из твоих кандалов, когда ты метался и рвался, и хотел сделать лишний шаг, который тебе не позволен, но всё же ты хотел его сделать в угоду своей строптивости и своенравию, и медный гвоздь вошёл на всю глубину в твою ногу – тебе в наказанье, он проткнул твои сухожилия, порвал твои жилы, повредил твои мышцы и кости, и вот уже много столетий гноится и смердит твоя рана, и в ней копошатся черви, и ты воешь от боли и бьёшься в оковах, и пытаешься вытащить гвоздь зубами, но не ухватить гвоздя твоими кривыми зубами, и ты только кусаешь и рвёшь сам себя, и ещё сильней раздираешь свою рану.
Удивился, умолк демон Шаггашту, перестал кричать и плеваться, поник головою.
– И правда, известно тебе, кто я, и знаешь ты моё имя, и знаешь про медный гвоздь, что вонзился мне в ногу и причиняет невыносимые страданья.
Так сказал демон и поднял одну из своих больших ног, и показал Нани, и она увидела медный гвоздь, торчащий из гноящейся раны, и рана эта страшно смердела, и в ней копошились черви, однако Нани не отвернулась и говорила:
– Вот что, Шаггашту, наказанный за непослушанье Нергалу, сиди-ка ты смирно и не двигайся с места, и зажмурь свою тысячу глаз, и сожми покрепче свои кривые зубы и прикуси свой ядовитый язык, я же возьмусь теперь обеими руками за торчащий из твоей раны гвоздь и дёрну изо всей силы, и вырву из твоей ноги медную занозу, и очищу рану от червей и гноя, и рана твоя вскоре закроется и боль утихнет.
Со вздохом присел Шаггашту на камни и зажмурил свою тысячу глаз, и сжал крепко свои кривые зубы, и прикусил свой ядовитый язык, а Нани взялась обеими руками за торчащий из его раны гвоздь и дёрнула изо всей силы, и вырвала из его ноги медную занозу, и очистила рану от червей и гноя, и тут уж не сдержался Шаггашту и заскрежетал зубами и раскрыл свою пасть, и завопил и завизжал и затопал всеми своими ногами так, что задрожало каменное небо преисподней, однако рана его вскоре закрылась и боль в ней утихла, и перестал он вопить и визжать, ругаться и топать ногами, и принялся благодарить Нани за избавление от долгих страданий…
Далее утрачено порядка тридцати строк, однако догадаться, о чём в них повествуется, не составляет большого труда: демон Шаггашту, избавленный от многовековых мучений, пропускает свою спасительницу через железные ворота дворца Эрешкигаль. В связи с содержанием этого фрагмента возникает закономерный вопрос: известно, что души умерших, оказавшись в земле Кигаль, теряют человеческий облик и сплошь покрываются серыми перьями (в частности, Амара-Уту, когда он оказывается в загробном мире, в первую очередь поражает тот факт, что он не утратил своей обычной внешности, но впоследствии это объясняется очень просто – он провалился в преисподнюю, предварительно не умерев), однако с Нани этого не происходит. В чём причина столь вопиющего нарушения законов ада? Только ли в том, что Иркалла, обучая Нани, «забывает» (вне всяких сомнений, умышленно) рассказать ей о правилах поведения души после её расставания с телом?
Тщетно пытаясь подобрать удовлетворительный ответ, я взял со стола присланную Н. статуэтку и принялся машинально очищать складки её одежды от набившегося в них мелкого песка. Удивительно, какого уровня мастерства достиг древний художник. Я невольно залюбовался строгими чертами полупрозрачного алебастрового лица, и неожиданно ответ пришёл мне на ум сам собой, притом столь простой и очевидный, что я подосадовал на свою недогадливость. Конечно же, бог сам устанавливает законы и правила, действующие в его владениях[21], и волен в любой момент изменять их и делать исключения, не утруждая себя лишними объяснениями; соответственно, для писца, рассказывающего историю, подобные объяснения также кажутся излишними. Для бога существует лишь один мотив и одно объяснение всех его действий: «Я так хочу. Такова моя воля», и именно эти черты, которые можно охарактеризовать как капризность и непостоянство, во все времена являлись главными характеристиками божественного. Поставив статуэтку под настольную лампу, я подумал, что Н., в отличие от меня, не пришлось бы так долго размышлять и искать в мифе логику – вовсе не потому, что её теоретические познания в этой области более глубоки, чем мои. Пожалуй, даже если бы Н. не была знакома с трудами Фрэзера и Элиаде, она всё равно ориентировалась бы в мифологическом пространстве лучше меня, смотрящего на миф с отвлечённых позиций академической науки. Для человека, который не проливает на землю полчашки утреннего кофе и не выбрасывает за окно часть обеда, чтобы поделиться пищей с духам