Разумеется, я очень сильно перестраховался. Скорее всего, за мной в поезде даже никто не следил, они знали, что еду я в Ульяновск и им просто нужно было выяснить, где я остановлюсь по прибытии, чтобы потом без лишних хлопот присматривать за моими перемещениями. Так что, вполне достаточно было спокойно выйти на любой станции. Но я решил исключить малейшую случайность. Расспросят ведь проводника, узнают, где сошёл, проверят это место. Шанс наткнутся на след весьма приметного джентльмена, с профессорской бородкой и тростью, всё-таки остаётся.
А так, исчез – и всё. Где, когда, никто ничего не видел. Начальство, в таких случаях, делает однозначный вывод – проспали, а если учесть, что для наблюдения, скорее всего, наняли какое-нибудь частное детективное агентство и отвалили кучу денег, то потеря объекта в ночном поезде будет расценена, как полная профнепригодность агентов. Нельзя же, в конце концов, всерьёз рассматривать версию, что пожилой солидный мужчина, да ещё хромающий на одну ногу, выпрыгнул ночью на ходу из поезда. Такое не всякому молодому и подготовленному человеку по плечу. Мечущийся сейчас по Ульяновскому вокзалу перепуганный детектив понимает всё это не хуже меня.
Но и я отдавал себе отчёт, что теперь на карту поставлена репутация, какого-то весьма уважаемого сыскного агентства, и оно в лепёшку разобьется, чтобы исправить положение и не ударить в грязь лицом перед клиентом, способным отвалить за копию командировочного удостоверения денежный эквивалент подержанного автомобиля. А возможности у подобных контор очень большие. В них работает немало очень хороших специалистов, так же как я прошедших выучку в органах и имеющих там обширные связи. Прибавьте к этому значительные материальные ресурсы и получите полную картину, в которой скромному пенсионеру-одиночке отводилась лишь незавидная роль мальчика для битья. Вот только мне самому она не нравилась, и играть я её не собирался.
Все возможные действия противников я тщательно продумал ещё в Москве. Как ни странно, это даже доставило мне немалое удовольствие. Ведь я снова был в своей стихии, где всё ясно и понятно. Сколько раз в прошлом приходилось прокручивать в уме подобные схемы!
Как только из Ульяновска придёт сообщение, что объект из поезда не вышел, а проводник по поводу этого не смог сообщить ничего вразумительного, детективам станет ясно, что вместо комфортного и несложного наблюдения им предстоит заниматься совсем другим делом – розыском. Это уже другие методы, другие масштабы. И расходы тоже. Если удастся решить с заказчиком последнюю проблему, то всё остальное не выглядит столь уж безнадёжным. Благо, внешность разыскиваемого очень приметная. Посадят наблюдателей в Ульяновске на вокзалах и пошлют несколько энергичных людей по возможному маршруту следования. Побывают на станциях, проедут по прилегающим населённым пунктам. Поговорят с дежурными, уличными торговцами и прочими осведомлёнными людьми. Ничего не обнаружив, расширят зону поиска. Если в течение недели так ничего и не найдут – розыск прекратят. Просто оставят под наблюдением места моего возможного появления: вокзалы и Ульяновский госархив. Моя же задача неимоверно проста: нужно никому не попадаться на глаза.
Я потихоньку пробрался просёлками к железной дороге, ведущей на Сызрань. Тем более что было очень легко ориентироваться с помощью того самого навигатора, съевшего, в своё время, едва не все сбережения отставного капитана. Мне подумалось ещё, здорово, что племянница купила этот чудо-прибор по документам какого-то своего приятеля – я свои, как раз, забыл. Кто знает, может, мой след пытались отыскать и по этим каналам?
Теперь я стоял в тени около платформы небольшой станции и ждал. Скоро из ночного мрака вынырнет поезд, который унесёт меня в Сызрань. Именно там живёт человек, который может помочь мне раскрыть тайны загадочного Фрица, приезжавшего в «дом с привидениями» в 20-х годах. Электричка стояла всего пару минут. Я предусмотрительно долго торчал в тамбуре. Ничего подозрительного. Хорошая штука – поезда. Они не принадлежат к нашей закоснелой в однообразной повседневности жизни, их стихия – дорога. А граница между этими двумя мирами – станция. Именно там и нужно ожидать неприятностей.
Мне всегда казалось, что главное достоинство небольших провинциальных городов – стабильность. Люди, учреждения и порядки здесь годами не меняют своих мест. Увы, штормы последних лет добрались и до тихой милой Сызрани. Своего старого знакомого, журналиста местной газеты, застать на том же самом месте и в том же самом крошечном кабинетике, в котором мы расстались почти пятнадцать лет назад, не удалось. На дверях бывшей цитадели четвёртой власти Сызрани висел ржавый замок, а грязные окна без занавесок зияли безжизненной чернотой. Словоохотливый старичок поведал, что с приходом к власти очередного мэра журналистов изгнали из престижного здания в центре и продали его какому-то «прихватизатору». Пришлось изрядно побродить по закоулкам, чтобы найти новое место обитания газеты. Саша располнел, обрюзг и, по-прежнему, вёл в своём издании рубрику краеведения. Меня, к моему немалому удивлению, он узнал сразу:
– А ты постарел. Тебе возраст идёт. Очки, трость, бородка – стильно.
– Мне всегда нравился своеобразное чувство юмора вашей власти. Едва выйдя с вокзала, я увидел плакат: «Сызрань – чистый город». Он заставил меня осмотреться и увидеть до какой степени вокруг грязно.
Поболтали немного, вспомнили прошлое. На мой вопрос, давно ли закрыли краеведческий музей, Саша грустно махнул рукой:
– Да, лет пятнадцать уже.
Время было обеденное, и мы решили пообщаться в более приятной обстановке, благо, прямо под боком оказалось небольшое, уютное заведение с прекрасным пивом, сваренным, как гласила реклама, по немецким рецептам. Саша вдруг сказал:
– Помнишь того деда, к которому мы ходили? Про сокровища рассказывал? Помер. У нас в газете соболезнования печатали.
– Ну, а клад? Искал кто-нибудь?
– Это не по моей части. Я краевед, а не кладоискатель.
– У меня, как раз по твоей части вопрос есть. Меня интересует человек по имени Фридрих, живший в ваших краях в 20-е годы. По некоторым данным, где-то в районе села Канадей.
Саша задумался.
– Там ещё, вроде была какая-то коммуна…
– Платтен. – сразу очнулся журналист, – Фридрих Платтен. Недалеко от Канадея была коммуна, созданная швейцарскими коммунистами, а руководил ею знаменитый Фридрих Платтен.
– Прости, Александр, а чем он знаменит?
– Дожили, – грустно резюмировала акула пера, неторопливо доканчивая третью кружку пива, – Фридриха Платтена забыли. А ведь он, можно сказать, ключевая фигура нашей истории. С него все беды и начались.
Я испуганно пытался вспомнить, но ничего на ум не приходило. Саша великодушно пришёл на помощь:
– Пломбированный вагон помнишь? В котором Ленин через Германию в Россию ехал? Так вот, этот самый Платтен и был главным организатором того переезда. Его так и называли впоследствии «проводник пломбированного вагона». Именно через него шли контакты с немецкой разведкой.
Среди кружек с добрым немецким пивом снова незримо проплыла тень Вальтера Николаи.
– А чем он ещё знаменит?
– Спас Ленина от покушения, закрыв своим телом. Работал в Коминтерне, создал и возглавил коммунистическую партию Швейцарии, в начале 20-х годов участвовал в переправке за кордон «бриллиантов для диктатуры пролетариата» на финансирование освободительного движения, за что сидел в румынской и ещё каких-то тюрьмах. Роман хочешь написать? Личность подходящая.
– А в ваших краях как оказался?
– История тёмная. В 1923 году Платтен, бывший на тот момент главой коммунистической партии Швейцарии вдруг решил вернуться в СССР. Да не просто вернуться, а организовать сельскохозяйственную коммуну из своих земляков, да не просто коммуну, а непременно на родине вождя мирового пролетариата под Симбирском. Ему выделили бывшее имение какой-то графини, там он и поселился со своими товарищами в октябре того же года.
– Получилось? – кажется, удача совсем где-то рядом.
– Помаялся здесь несколько лет, отца схоронил и перебрался в Подмосковье. В 30-е годы, как положено, репрессирован. Продержали в тюрьме до 1942 года, потом смерть при каких-то тёмных обстоятельствах. Вроде как, убит, при попытке к бегству. Знал слишком много. Я писал, как-то про эту коммуну и про него. «Солидарность» она называлась.
– Ты не помнишь, в имении какой графини, она была создана?
– В блокноте записано. Сейчас в редакцию придём, найду. Село, помню, называлось Новая Лава. Сейчас это Ульяновская область, а до войны был Сызранский уезд.
– Значит, Фридрих Платтен был в Сызрани свой человек?
– Как же! Друг Ленина, коминтерновец, секретарь швейцарской компартии!
Уже в редакции, Саша, покопавшись в старых блокнотах, сообщил:
– Каткова была фамилия помещицы. Вроде, как даже не графиня.
Сидеть на работе после нескольких бокалов пива ему явно не хотелось:
– Давай съездим?
– Куда?
– В Новую Лаву. Возьмём редакционный автомобиль и махнём прямо сейчас. Хороший материал получиться. А то стали уже забывать старых ленинцев.
Через пару часов мы уже бродили по местам, где доверчивые дети швейцарских гор строили коммунизм. Унылое место, пруд и домики в овраге, кладбище на горе. О коммунистических мечтателях напоминало лишь старое здание с мемориальной доской и кирпичная водокачка над селом. На кладбище мы нашли могилу старика Платтена. Видно было, что за ней уже, как минимум, несколько лет не ухаживают – трава в человеческий рост.
– Раньше, поди, в пионеры, здесь принимали, – невесело предположил Саша.
Интересно, что бы сказал по этому поводу, старый преподаватель научного коммунизма. Губительность идеологической химеры до боли била в глаза, и как памятник ей и немой укор всем социальным авантюрам, грустно зарастала травой забвения одинокая могила человека, приехавшего из далёкой и прекрасной Швейцарии в забытый богом овраг и оставшегося здесь навсегда.