А Иван и Ивана лишь равнодушно взглянули на снимок. Они грезили об отце в далеком детстве, ведь в детстве семья представляется нам магическим кругом, находясь в центре которого мы защищены от всех напастей. А сейчас, положа руку на сердце, у них не было ни малейшего желания расставаться с матерью, которую они считали жертвой жестокой судьбы. И еще меньше им хотелось отправляться в Мали – далекую африканскую страну, с которой их не роднила ни религия, ни общий язык. Им приходилось слышать, что в Мали, как и в других странах Африки, люди говорят не на одном языке, как, скажем, во Франции или Англии, но на десятке разных, да еще существует около сотни наречий и диалектов. То есть сосед не понимает соседа. Что они будут делать в этом бардаке? И вообще Ивана считала, что достигла возраста, когда должна попытаться облегчить жизнь своей матери. Она по-прежнему колебалась между двумя профессиями: медсестры, чтобы помогать немощным беднякам, или служащей полиции, чтобы защищать их. В результате она решила обратиться в Центр профориентации в Дурно. В отличие от школы в Ослиной Спине, лицею Дурно повезло, и он не был полностью разрушен ураганом «Хьюго». Что было необходимо отстроить заново, так это новейшие корпуса, которые сейчас представляли собой разномастный ансамбль деревянных строений вокруг покрытого битумом двора. Там и сям грустили одинокие деревья – гондурасские кешью да несколько эбеновых. Сотрудница, занимающаяся выпускниками, молодая француженка с иссушенной слишком сильным загаром кожей, сочувственно глядела на Ивану.
– Значит, вы никогда не покидали Гваделупу и получили образование только в Ослиной Спине!
Несколько задетая ее тоном, Ивана стала объяснять, что ей удалось немало попутешествовать. Например, она много раз бывала на Мартинике, дважды в Гвиане и даже один раз – на Гаити.
– Но почему вы зациклились именно на этих двух профессиях – полицейский или медсестра? – продолжала спрашивать женщина. – У вас диплом с отличием, и вы могли бы продолжить обучение в престижном университете.
Ивана с живостью замотала головой. Нет, ее не интересуют всякие такие профессии, «престижные». Она хочет служить людям, именно служить таким же обездоленным, как она сама.
– Тогда мое мнение – лучше вам пойти в полицию, это позволит вам лучше познать окружающий мир. Во Франции есть прекрасные школы полицейских.
Ивана встревожилась; у нее и в мыслях не было ехать во Францию на свой страх и риск. Только если ее будет сопровождать родной брат.
– Брат? – удивленно переспросила сотрудница.
– Да, мой брат-близнец.
Женщина сделала успокаивающий жест:
– Он тоже может обучиться какому-то ремеслу.
– Да, но какому?
– Это зависит от спроса. Вам нужно обратиться в центр занятости.
Однако человек предполагает, а Бог располагает. Собеседование было назначено, но не состоялось, потому что через несколько дней после этого разговора умерла старая Майва. В последнее время она все чаще просила Симону выносить ее кресло во двор, где она грелась в тепле и в братских объятиях «Доброго генерала Солнце»[40].
Как-то в полдень, когда Симона вернулась домой в обеденный перерыв, она увидела мать, распростертую на земле. Возможно, старушка решила встать и пойти без посторонней помощи… Бедняжка споткнулась о камень и теперь лежала головой в луже крови. Пока Симона позвала на помощь соседей, пока сбегала за доктором Бердогалем, единственным, кто не интересовался сразу платой за услуги, Майва и померла, успев, однако, плача шепнуть на ухо дочери: «Хорошенько следи за Иваном и Иваной. Сегодня ночью я снова видела во сне их обоих в кровавом мареве».
Симона не ожидала, что ее горе будет настолько глубоким, ведь она была уверена, что не любит мать – та вечно хмурилась, что бы ни предпринимала дочь, что бы ни затевала. Единственное, что их объединяло, это общая страсть к музыке, к красоте мелодий, которые они вместе разучивали в хоре. Надо сказать, что Иван с Иваной тоже были изумлены своей реакцией. Оба они рыдали, хотя бабушка была единственным человеком, который относился к ним как к настоящим преступникам, считая, что порок гнездится у них в самых генах. Этого они ей забыть не могли.
Когда им было по пятнадцать лет и они взяли в привычку спать, крепко обнявшись, она однажды ворвалась к ним в комнату и стала орать, грубо растолкав их:
– Ах вы паршивцы! Ах вы засранцы! Вот кто вы такие!
– Но мы ничего плохого не делали, – защищались дети.
Однако Майва ничего не желала слушать. Даже не спрашивая Симону, она схватила ручку от первой попавшейся швабры и хорошенько поколотила внуков. С того дня они уже никогда не спали вместе. Никто не мог и представить тайных причин такого поведения Майвы, как и ее страстного желания включить в репертуар хора песню Барбары «Черный орел». Дело в том, что в детстве она подверглась насилию со стороны отца. Причем он вовсе не был грубым, безжалостным или самовлюбленным. Напротив, он был самым обычным, забитым негром с вечно плаксивой физиономией, в обтрепанных штанах. И все же он стал насиловать Майву, начиная с ее 12 лет, а через несколько лет и ее младшую сестренку Надин. Когда он свалился с крыши, она испытала прилив счастья, но так и не смогла простить себе этого, и чувство вины отравляло ей самые прекрасные моменты жизни. Она навсегда запомнила запах его сигарет и жгучую боль, когда он совал в нее член. Длилось это около пяти лет, а потом он ушел из дома, бросив их с матерью.
Майва в течение нескольких лет шила себе наряд для погребения: это было платье «матадор» из черного перкаля с белой вышивкой, платок-мадрас в черно-белый квадрат и мягкие туфли фиолетового бархата. Как красива она была, когда ее обрядили в эти одежды – она, которую в последние годы, казалось, все позабыли! Но смерть – великий уравнитель и косит всех подряд, президентов и дворников, аристократов и нищих. И то, как именно она настигает человека, стирает все межклассовые различия. Симона могла оплатить похороны матери лишь по третьему разряду. В соответствии с ритуалом сотрудники лучшего похоронного бюро завесили дверь и окно хижины черной драпировкой с серебристыми буквами по ней – «М.Н.», то есть Майва Немеле, и украсили двор белыми драконовыми лилиями, что лишь подчеркивало скудость убранства дома. Но один важный элемент ритуала все же присутствовал: наваристый суп для ночного бдения, который сварила соседка, Анастази: сытный бульон из говядины с луком, морковью и картошкой. Целых два дня дом был полон народу, так как Майва была персоной небезызвестной. Ведь она не только пела в местном хоре – мало кто позабыл ее феерические озарения прошлых лет, когда она вдруг вытягивалась струной и воздевала кулаки к небу. Так что в небольшую церковь набилось немало скорбящих. Господин мэр произнес прочувствованную речь. Он так и не избавился от угрызений совести из-за того, что выселил Симону из муниципального жилья. Именно поэтому он и предложил Ивану место в бригаде строителей Медиатеки. Он планировал добавить к этому и работу по уборке мусора, ведь нет дурных работ, есть дурные люди. Однако, когда он поговорил с Иваном, тот с возмущением отказался: у него, мол, нет никакого желания копаться в отбросах Ослиной Спины. Не так давно в мусорном контейнере нашли новорожденного малыша, отчего всполошилась вся полиция аж до Бас-Тера, вы что, не помните? Впрочем, у него в планах уехать вместе с сестрой во Францию, где он будет проходить обучение на шоколадной фабрике в пригороде Парижа.
Конечно, эта новость моментально разлетелась и превратилась в непреложный факт. Женщины сочувственно качали головой: бедняжка Симона, она останется совсем одна! Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Положение Симоны подтолкнуло папашу Мишалу к решительным действиям. Он сообразил, что сейчас – самый подходящий момент, чтобы «взять реванш». Ведь бедную женщину постиг тройной удар: несчастья, свалившиеся на Лансана Диарра, смерть матери и скорый отъезд детей. Симоне грозило встретить старость в полном одиночестве.
И вот как-то в воскресенье, надев свой единственный костюм, Мишалу отправился к Симоне, чтобы снова сделать ей предложение. Ведь они встречаются уже больше десяти лет. Конечно, он не может осыпать ее золотом – он говорит о совместном противостоянии всем неурядицам. Она слушала его, опустив голову и ничем не выдавая своих чувств. Когда же он замолк, то просто сказала:
– Мои дети покидают страну в конце августа. Как только они уедут, я приду жить к тебе.
После этого, словно скрепляя заключенный уговор, они занялись любовью, причем не механически, как это происходило в последнее время, а с настоящей страстью, будто открывали и желали друг друга с новой силой.
Те, кто покидает родные места по собственному решению и надолго, словно испытывают полную душевную перемену. Неведомый ранее голос нашептывает им нежные слова, заглушая шум деревьев, и лугов, и рек. Окружающие пейзажи обретают неотразимое очарование. Иван с Иваной тоже не избежали этой участи. Со дня, когда их отъезд стал делом решенным, они с удивлением обнаружили в себе тоску по Гваделупе, схожую с той, что испытывают по давно умершему родственнику. Взяв в велосипедном магазине «Нестор» напрокат по мопеду, они объездили все окрестности родного поселка, стараясь выбирать для этого выходные, когда дороги были лишь частично загружены, в основном автобусами. Потом они отправились к Заповеднику капитана Кусто, которым раньше никогда не интересовались. Смешавшись с толпой туристов – ибо эта порода людей не знает, что такое выходные, – брат с сестрой прокатились на корабле со стеклянным дном, любуясь чудесами морских глубин. Потом они арендовали местную лодку и поплыли на находящийся поблизости остров, плоский и каменистый, состоящий из двух базальтовых плит. Его прозвали «Голова англичанина» из-за разросшегося здесь одноименного вида кактусов[41]. Узкоглазые игуаны не сбежали при виде приближающихся гостей, только презрительно глазели на них. Ивана обожала нежиться в солнечном тепле, поэтому разделась догола и растянулась на песке. Сходя с ума от вожделения, Иван подумал: «Вот сейчас возьму и трахну ее, не сходя с места!» Чтобы охладиться, он нырнул с головой в море там, где воды были прохладнее из-за северного течения. Иване хотелось потом взять катамаран и отправиться на острова Ле-Сент в Тьер-де-Ба, где они столько раз проводили каникулы в детском лагере, организованном мэрией. Однако для Ивана эти воспоминания были, напротив, мучительны. В жалком деревянном сарае, где их размещали, было одновременно и влажно, и душно, кровати были узкие, еда безвкусная. В один проклятый день Иван вместе с товарищем по несчастью, Фредериком, убили ударом камня курицу одного из соседей и, ловко ощипав ее, зажарили на костре. Это преступление было немедленно обнаружено, и мальчишкам задали безжалостную взбучку…