Тот лишь пожал плечами.
– Ты даже не представляешь, сколько уважаемых отцов семейств на самом деле – гомосексуалы. Да тот же самый Кобра. Разве ты не слышал все эти истории, их столько о нем ходило?
После такого дикого происшествия, разумеется, не было и речи о том, чтобы Иван продолжал приятельствовать с Бирамом и проживать в его доме. Пришлось ему вернуться к отцу. К тому моменту дом Лансана буквально кишел многочисленной родней, и каждая хижина была переполнена. Люди из разных сел и деревушек с севера страны устали постоянно бояться налетов боевиков, а здесь они могли жить в относительной безопасности. Снова пришлось Ивану устраиваться на циновке по соседству с седыми помятыми мужиками, которые уверяли, что приходятся ему дядьями. Один из них как раз рассказывал про последнее пережитое им нападение:
– Случилось это в день свадьбы моей племянницы Фатимы с Муссулом. Мы их знали с самого детства, когда они были от горшка три вершка. Все вокруг так радовались, люди пели и танцевали, как вдруг веселье прервали трое вооруженных людей в масках. Но на этот раз наши защитники не дали маху. Они набросились на чужаков и повалили их на землю. После этого я взял семью в охапку и приехал сюда.
Иван пошел искать Ивану – он страшно соскучился.
– Я так рада, что ты снова вернулся к нам! – воскликнула она, обняв его. – Наш отец, конечно, человек властный, но он нас очень любит, и вообще, он никому не способен причинить зла.
– Может, он и не делает зла, – возразил Иван сестре, – однако оскорбляет Бога буквально на каждом шагу. Он курит сигареты и повсюду разбрасывает окурки. И каждую ночь без исключения водит к себе женщин, порой даже совсем юных, еще девственниц!
– Но нигде в Коране не сказано, что мужчине запрещено спать с женщинами. В чем ты его обвиняешь? Это из-за службы в милиции у тебя так испортился характер? Прямо радикалом заделался.
Она впервые назвала его так. До этого случая она не отдавала себе отчета в том, насколько серьезная перемена произошла с ее братом, но теперь в одночасье осознала ее масштаб.
Тем временем жизнь их общины тоже сотрясали бурные перемены. Лансана начал открыто жить с Викой – гаитянкой, обладающей красивым контральто, с которой познакомился на одном концерте в Роттердаме. Она лишилась мужа и шестерых детей во время последнего землетрясения в Порт-о-Пренсе. Ей самой пришлось провести под завалами около недели, пока спасатели не извлекли ее оттуда под ликующие крики толпы. С тех пор она почти полностью погрузилась в оккультизм, а в часы просветления пела традиционные гаитянские песни.
Вика и Ивана чудесно поладили и болтали между собой на креольском, поверяя друг дружке свои тайны.
Кроме того, Лансана поставил себе целью узаконить статус гриотов. Дело в том, что их содержание традиционно обеспечивали зажиточные семьи, но теперь последние не чувствовали себя в безопасности при царившей в стране неразберихе, и их помощь почти сошла на нет. Бродячим певцам приходилось без приглашения являться на крестины или свадьбы и исполнять хвалебные рулады в обмен на тарелку плова из фонио. Почему бы государству не установить для них постоянные субсидии и не предоставить рабочие места, как это было сделано, скажем, в Гвинее во времена Секу Туре?[50] Эта идея Лансана была встречена неоднозначно. Его критики утверждали, что гриоты в Мали – совсем не те, что в Гвинее: там, мол, они своими песнопениями беззастенчиво возносят до небес заслуги власти да величие министров. Но не стоит забывать, что изначально гриоты стремились не к богатству и власти, а к духовному совершенству. И воспевали лишь тех, кто был достоин этого. Но подобные возражения не могли остановить деятельность Лансана. А пока шли споры, гриоты из всех уголков Мали стали стекаться в дом Лансана, просто чтобы познакомиться со своим защитником.
Наконец, словно всех этих пертурбаций было мало, Лансана организовал ансамбль с провокационным названием «Глас Божий» – оно означало, что музыка есть идеальное отражение мира и ее надлежит сохранять любой ценой. Иван снова очутился в одиночестве, так как Ивана теперь общалась исключительно с Викой и своим отцом. А по вечерам она сидела за компьютером, внося в таблицу имя каждого певца, его адрес, любимый музыкальный инструмент, а также репертуар.
Лансана резко увеличил количество своих концертов и встреч со зрителями по стране. В то же время он решил устроить гастроли в Тимбукту, и выбор этот был не случаен. Эта «жемчужина пустыни», столь милая сердцу Рене Кайе[51], вот уже несколько месяцев находилась под властью боевиков джихада, которые разрушили древние мавзолеи и пытались уничтожить редкие рукописи, хранившиеся в мечетях. Благодаря вмешательству иностранных сил их удалось обратить в бегство, но они обосновались в пустыне совсем неподалеку и продолжали терроризировать местных жителей. Иван настоял, чтобы его тоже взяли в поездку – он бы просто не вынес нового расставания с сестрой. Путешествие состояло из двух частей. Сначала нужно было доехать до города Гаó, расположенного на берегу Нигера. А потом отправиться из Гао в Тимбукту уже водным путем. Лансана забронировал четыре места на корабле «Капитан Сангара».
– Ну и зачем тебе сдалась каюта? – сухо возразил он недовольному Ивану. – Поспишь на палубе, не расклеишься. Дорога займет всего два дня, максимум три.
Какие бы чувства ни испытывал Иван к отцу, он получил незабываемое удовольствие от этого путешествия. Утром, когда он проснулся, они плыли в почти ватной белизне. Вокруг – ни единого звука. Рыбаки племени сомоно закинули в море свои сети еще под покровом темноты. Корабль скользил вдоль берега, и перед глазами пассажиров проплывали грузные силуэты спящих в полях животных. Не успев появиться, солнце стало стремительно карабкаться вверх, принося с собой зной, который мало-помалу овладевал землей, так что хижины, накрепко запертые на ночь, потихоньку растворяли двери – словно в испуге открывали огромные глаза. Дети отправлялись в школу, малыши же играли на улице, наслаждаясь недолгой утренней прохладой. В полдень все живое словно вымерло, и настала тишина. Лишь в сумерки из разных укромных мест на палубу выбрались певцы и музыканты, составив разномастный плавучий оркестр.
Когда они прибыли в Тимбукту, на город уже опускалась ночь. Небо пронзали гигантские алые всполохи, а белые домики почти поглотила сизая мгла. Страна находилась на осадном положении – джихадисты объявили о скоро готовящемся теракте. Улицы были пустынны. Их патрулировали солдаты, белые и черные, пешие и на джипах. Они грубо останавливали редких прохожих, требуя предъявить документы. К удивлению Лансана, ни один человек не пришел встретить их на пристань. Но не беда – он знал дорогу. Вся компания направилась к дому Эль-Хаджа Баба Абу, араба, бывшего ректора медресе при мечети Санкоре[52]. Радикалы выкололи ему глаза, за то, что он отказался передать им редкие рукописи из своей библиотеки. Несмотря на свое увечье, это был человек учтивый и обходительный. Он тут же выразил им свое сожаление: до него дошел слух, что из-за чрезвычайной ситуации концерт отменен.
– Как так – отменен? – вскричал Лансана. – Но ведь именно этого и добиваются джихадисты! Они хотят принудить нас подчиняться прихотям гневливого и вредоносного Бога, ими же придуманного, и уничтожить все самое прекрасное, что есть в жизни!
– И что же самое прекрасное в жизни? – ядовито поинтересовался Иван.
– Музыка и литература – с ними ничто не сравнится, – отвечал Лансана.
Эль-Хадж Баба Абу вытянул руку вперед в примиряющем жесте, желая пресечь ссору на корню, и отправил одного из слуг узнать новости. Тот вскоре вернулся: действительно, концерт был отменен официально. Лансана был возмущен, но, как водится, переживал все в себе и без единого комментария проглотил роскошный ужин, приготовленный поваром хозяина. После чего с явным нетерпением покинул комнату, увлекая за собой Вику.
В скором времени Баба Абу вернулся к чтению и толкованию Корана, и Ивану ничего не оставалось, как пойти провожать сестру на женскую половину, где ей предстояло провести ночь.
– Какой же невежа наш отец! – выпалил Иван. – Что за хамское поведение.
Ивана снисходительно пожала плечами.
– Они с Эль-Хаджем Баба Абу знают друг друга сто лет, еще с университета. Не стоит тебе лезть в их дела.
В городе гости провели приятные во всех отношениях дни. Кидаль не идет ни в какое сравнение с Тимбукту, что касается архитектурных красот. Иван никогда еще не видел такого изобилия мечетей и святилищ, каждое из которых являло собой шедевр африканского искусства. Он заходил в медресе, где юноши, повязав головы белыми косынками, распевали суры из Корана. Сердце у него начинало учащенно биться. Неужели Бог и впрямь существует? Неужели эта земная жизнь, суровая и полная лишений, есть лишь приготовление к загробным наслаждениям? По вечерам Иван бродил по узким кривым улочкам; то тут, то там трепетал свет газового фонаря. Он слышал печатный шаг солдат, патрулирующих окрестности, – и это вовсе не наводило на него страх. Тимбукту казался ему защищенным куда более надежно, чем Кидаль.
Каждый вечер он пускался на поиски отца, который столь загадочно исчезал вместе с Викой, как только заканчивал ужин. Но увы, ему не удавалось напасть на его след. Так что перед тем, как лечь спать, Иван заглядывал в битком набитый караван-сарай Альбарадиу, чтобы поглазеть на трех акробатов-фула, выполнявших затейливые трюки.
Прекрасно понимая, какой ущерб Лансана нанесла отмена выступления, генерал-губернатор Тимбукту организовал его отъезд вместе со всей «свитой», предоставив машину из своего парка: небесно-голубого цвета «Мерседес 28 °Cи-Эл». Этот факт заставил Ивана глубоко задуматься. Выходит, начальники могут позволить себе все земные блага? Женщин, виллы, машины. И сам Эль-Хадж Баба Абу, исключительная личность, столь уважаемый благодаря достойнейшему поведению и знанию сур, был всего лишь марионеткой этого таинственного генерал-губернатора, который купался в золоте. Это открытие лишь укрепило Ивана в убеждении, что мир устроен несправедливо, и он без особого энтузиазма вернулся в казармы Альфа Айя.