ры, чревовещатели – и все имели успех. Гвоздем вечера было появление гадалок, предсказательниц судьбы. Все до одной в тюрбанах и пестрых одеяниях, они просили гостей протянуть им руку и предсказывали по ладони будущее. В тот вечер одна из женщин остановилась как вкопанная перед Иваном, и он нехотя показал ей ладонь. Она не осмелилась поднять на него глаза, пока не отступила назад. И лишь тогда с ужасом спросила:
– Кто ты? Я вижу вокруг тебя только кровь, реки крови, рыдания, трупы. Неужели ты один из этих террористов, готовых на все?
Иван же бесстрастно ответил:
– Я тот, кто я есть. – И протянул женщине заранее приготовленную банкноту.
На следующий день в пять часов вечера брат с сестрой сели на самолет до Парижа. Лучи заходящего солнца зигзагами выписывали по небу гигантские буквы. Иван читал в них одно слово: «Отомсти». Да, думал он, Аликс с Кристиной должны быть отомщены. Но каким образом?
Из Африки
Иван с Иваной приземлились в аэропорту Руасси ранним утром, и их взорам, еще наполненным пламенеющими красками Мали, он показался блеклым и грязным. На улице стояли первые сентябрьские дни, но было довольно прохладно. К счастью, одна из «тетушек» в их густонаселенном жилище связала им в дорогу по свитеру; для Ивана не слишком удачного цвета – ярко-зеленого, как молодой шпинат, а для Иваны лососевого. В аэропорт за ними приехал Угó, кузен папаши Мишалу; он годами закручивал гайки на автозаводе на острове Сегéн[57], но уже вышел на пенсию, надо сказать, довольно скудную. Он страшно гордился своей машиной, «Фордом» допотопной модели, который, однако, бегал довольно шустро. Покинув территорию аэропорта, они свернули на шоссе, уже в утренние часы запруженное транспортом. Наконец, миновав тоннель, они въехали в Париж. Наши герои никогда не видели таких высоченных зданий, солидных, чуть закопченных, тянувшихся вдоль тротуара единой грандиозной крепостью. Уличные фонари, стоявшие на равном расстоянии друг от друга, отбрасывали призрачный, желтушный свет. Несмотря на раннее время, на улицах было довольно оживленно. Мужчины, женщины и даже дети уже тянулись к чреву метро, а машины, все до одной черные, словно катафалки, нетерпеливо фыркали, пережидая, пока горит красный свет. Не слишком приветливая атмосфера города заставляла сжиматься сердце. Иван, который так и не полюбил Кидаль, почувствовал, что, в свою очередь, не полюбит и Париж. С какой радости к нему прицепили это прозвище – Город света? Он вспомнил, что Мишалу сравнивал Париж с прекрасной одалиской, истребляющей своих обожателей.
Они ехали очень долго, пока не достигли окраин – Уго жил в пригороде Вийерé-ле-Франсуа, буквально у черта на куличках, как показалось нашим путешественникам. Уго с гордостью рассказывал, что здесь обитают представители самых разных национальностей:
– Тут у нас и индийцы, и пакистанцы, даже японцы! Так что белые здесь в меньшинстве по сравнению с приезжими.
У Уго сохранился характерный гваделупский акцент, и, слушая его речь, Иван невольно снова возвращался в детство, в самую счастливую пору жизни.
После почти бесконечной поездки они наконец добрались до Вийере-ле-Франсуа. Уго остановил машину у убогого вида кондоминиума – четыре или пять многоэтажек, окруженных обшарпанной стеной.
– Вот мы и на месте, – объявил Уго. – Это кондоминиум Андрé Мальрó. Раньше, во времена Ширака, его называли «Мамаду», и он был гордостью правительства. Сюда поселили уборщиков-африканцев, для которых не пожалели провести электричество и воду.
– Что?! – воскликнул Иван, выходя из машины. – Люди приехали из самой Африки, чтобы убирать мусор за французами!
Очевидно, Ивану не доводилось слышать знаменитую песенку храброго Пьера Перрé[58]:
Как же хороша была Лили!
Она приехала из Сомали
На лодке, полной эмигрантов,
В Париж прибывших экскурсантов,
Чтобы мусор подальше отсюда они увезли!
Но Уго нисколько не был уязвлен.
– Ширак заботился об уборщиках, как о родных. А теперь все скурвилось. Лифты уже не работают, а чуть ли не на каждой лестничной клетке дежурит пушер с наркотой.
Уго жил в трехкомнатной квартире со своей подругой Моной – она была родом с Мартини́ки – женщины не первой молодости, но еще с прекрасной фигурой. Когда-то она пела в парижском кабаре «Чайка» и даже имела успех со своей версией шлягера Луиса Мариано[59] «Жизнь – лишь букет фиалок».
Что есть любовь? Лишь фиалок букет.
В мире цветочков прекраснее нет.
Если пришла к вам любовь – вот ответ:
Руку ей дайте, услышьте призыв,
Напрочь о завтра забыв.
Теперь же Мона работала в столовой коллежа Вийере-ле-Франсуа и могла часами жаловаться на отвратительное поведение учившихся там подростков.
– Они такие невоспитанные! – говорила она. – И злобные – за грубым словом в карман не полезут. Неудивительно, что они в итоге попадают в ряды джихадистов в Сирии или где-то еще.
На следующее утро после прилета, когда Ивана уже с утра умчалась в Школу полиции, куда была записана, ее брат куда более неторопливо направился на фабрику, где должен был пройти обучение. С каждым месяцем, проведенным в Мали, перспектива стать шоколатье казалась ему все больше из области фантастики. Варить шоколад! Ну бред же. Фабрика располагалась в отдаленном предместье, так что Ивану надо было ехать на электричке, к его удивлению, битком набитой скверно пахнущими представителями человечества. Ведь сюда они приехали на машине, и ему в голову не приходило, что сегодня придется вдыхать испарения немытых тел, сдобренных запахом дешевых духов и муссов для волос. Пользуясь давкой, мужики с багровыми от похоти, но невозмутимыми рожами прижимались к округлым частям молодых женщин. Но что особенно потрясло Ивана, так это количество арабов – девушек с убранными под темные платки волосами и парней с кучерявыми бородами в пол-лица. Вот тебе и «лица современной Франции», подумал Иван. Найдется ли среди них место для него?
Корпуса шоколадной фабрики Кремьё, основанной в 1924 году Жаном-Ришаром Кремьё, не были видны с улицы, но густой аромат шоколада окутывал все окрестности. Посетители должны были пройти по переулку, а потом пересечь двор, где, как на параде, выстроились переполненные мусорные баки. Войдя в темноватую приемную, Иван назвал свое имя администратору, не слишком приветливому мужчине, и тот стал искать его в каких-то списках – но безрезультатно.
– Нигде вас не вижу, – сухо процедил он.
Иван объяснил ему, что был зачислен в стажеры больше года назад и что дирекция дала согласие на отсрочку. Но, поскольку у него не было ни письма, ни другого подтверждающего документа, мужчина лишь покачал головой и указал на один из стульев, мол, присаживайтесь.
– Вам придется объясняться с господином Деларю, – сказал он.
Иван уселся. Мало-помалу приемная наполнялась людьми разных возрастов с одинаково заискивающим выражением лица.
«И вот с ними мне придется работать?» – думал Иван. Эта перспектива была ему противна. Ему казалось, что он – арестант и словно читает на лицах незнакомцев свой приговор.
Через час ожидания он, поддавшись порыву, вдруг поднялся, вышел во двор – и вскоре очутился на улице. Стал накрапывать дождь, пробирающий до костей, мелкий, робкий, однако усугублявший и без того невеселую атмосферу. Неужели ради этого он, Иван, покинул сначала Гваделупу, а потом и Мали?
Он сел на обратную электричку, вернулся в Вейере-ле-Франсуа и решил пройтись по району, ознакомиться. От увиденного он остался, мягко говоря, не в восторге. Здания-калеки, которым явно не помешало бы освежить покраску. Скверики с пожухлым газоном. Пустырь, где мальчишки гоняли в футбол. Он немного заплутал в лабиринте узких улочек, но в конце концов снова вышел к кондоминиуму. Стоило ему зайти в корпус А, как к нему живо направились двое амбалов.
– Ты кто такой? Куда прешь? – посыпались вопросы.
Ответ Ивана их явно не устроил, и они жестко приказали:
– Иди за нами. Шефу расскажешь, что ты тут мутишь.
Юноше не оставалось ничего другого, как подчиниться и поплестись вслед за ними по пыльной лестнице. Парни сопроводили его до входа в квартиру на четвертом этаже и показали, где ему следует ждать. Прошло около часа, когда наконец дверь распахнулась и вошел человек, которого Иван рассчитывал увидеть меньше всего на свете: Мансур, его друг, тот самый, с которым они жили в одном доме в Мали! Но – разодетый в пух и прах. Парень, который всегда носил что придется – бесформенные балахоны да широкие штаны из дешевой ткани, превратился в настоящую икону стиля. На нем был элегантный костюм ярко-синего цвета. Шею подпирал белоснежный воротничок-стойка. Волосы были тщательно расчесаны, поэтому казались длиннее. В общем и целом он напоминал африканский аналог Карла Лагерфельда. Друзья крепко обнялись.
– Мансур, надо же, Мансур! – воскликнул Иван. – Но что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Бельгии!
Тот покачал головой.
– Да, сначала я прилетел туда, но, как ты понимаешь, не задержался. Поживиться там нечем, ловить нечего. Я ждал совсем другого. Так что обломился и махнул во Францию, и вот здесь-то ухватил удачу за хвост. А ты как? Давай, расскажи про себя. Я думал, что ты заделался махровым террористом. И что тебя закрыли в кидальской тюряге. Ну давай, колись!
Иван только отмахнулся. Ему не хотелось вспоминать тот период жизни, ведь тогда бы неизбежно всплыли вопросы о поведении Иваны. Каким, интересно, способом она добилась его освобождения?
– Лучше расскажи, чем ты занимаешься в этой дыре, – попросил он.
– Слушай сюда. Если согласишься делать то, что я скажу, то устроишься так же круто, как я.