Иван был просто потрясен его проповедью.
– Берите свою судьбу в собственные руки! – вещал он вибрирующим от волнения голосом. – С этого дня больше не будьте покорны и не подчиняйтесь чужим указкам, словно маленькие дети, не имеющие воли. Необходимо всеми средствами, вы слышите, всеми доступными средствами разрушить окружающий нас мир, а на его обломках построить новый, где человечество ждет счастье.
Иван не впервые слышал подобные речи. Но на этот раз они нашли в нем живейший отклик. Он ощущал, что его наполняет неведомая прежде сила, и готов был горы свернуть. Как бы он хотел потолковать с этим новым имамом! Но увы, когда он вошел в комнату ожидания, там уже сидело человек десять, и он в досаде предпочел уйти.
В тот же вечер ему позвонил Улисс и пригласил на ужин. Он сдержал свое слово: покинув лагерь в Камбрези, он нашел работу в Париже. Иваном овладела зависть. Найти работу в этом городе, да еще высокооплачиваемую, это же просто мечта! У него не было никакого желания продолжать знакомство с этим псевдомусульманином, который пил алкоголь, но все же он принял приглашение, чтобы хоть раз провести вечер повеселее, чем обычно в кондоминиуме Андре Мальро. Ивана вечно запиралась в комнате со своими распечатками и учебниками, Уго спешил в компанию своих друзей-гвианцев. Так что юноша был обречен на общество своей тети, которая вечерами любила покривляться и даже пела песенку-другую. Или просто смотрел по телику дурацкие фильмы.
Вопреки своим опасениям, Иван постепенно полюбил Париж. Он знал, что никогда не станет своим в этом городе, не сможет занять достойное место. Однако круговерть жизни в любое время дня и ночи завораживала его, как наркотик. Каждая улица словно напевала на ухо юноше модную мелодию и будила желание пуститься в пляс. Эта атмосфера так разительно отличалась от унылости Вийере-ле-Франсуа! Прохожие казались более приветливыми, открытыми. В общем, он влюбился в Париж, будто в женщину, чья красота, очарование и ум навсегда останутся для него недосягаемы.
Улисс жил в самом центре города, на бульваре Вольтера, в доме весьма элегантном, однако имеющем серьезный недостаток: в нем не было лифта. Ивану пришлось подниматься на шестой этаж по крутым лестницам, покрытым довольно потертой ковровой дорожкой. Но когда Улисс открыл ему дверь, Иван просто глазам своим не поверил. Куда только подевался жалкий эмигрант в парке и штанах не по размеру, с которым он познакомился несколько недель назад! Сейчас Улисс был разодет по последней моде, как когда-то Мансур, – в костюм тонкой шерсти, с повязанным на шее синим шелковым платком. Но как объяснить это чудесное преображение? Иван решил пока придержать все вопросы и проследовал вслед за хозяином через лабиринт со вкусом обставленных комнат в нарядно украшенную спальню, добрую часть которой занимала кровать, накрытая покрывалом с марокканским узором.
– Ну и ну! Ты что, клад нашел? – как бы шутя спросил он Улисса.
Тот с серьезным видом покачал головой и ответил:
– Я же тебе сказал – я нашел работу. – Он закурил сигарету – этот недостойный мусульманин не только выпивал, но еще и курил! – Работа довольно специфическая, но я тебе все объясню, потому что она будто для парня вроде тебя, с твоей фигурой и ростом. Ты вообразить не можешь, в каком кошмаре я жил в Камбрези, а ведь я провел там три бесконечных года. Даже не буду говорить про грязь в душевых и туалетах, где одновременно толкалось по десять-двенадцать человек. Не буду мучить тебя подробностями о протухшей еде, которую подавали нам в тошниловке с гордым названием «ресторан». Но не могу умолчать о царившем там разврате, о ежедневном насилии, совершаемом над женщинами, подростками и даже детьми – то есть над всеми беззащитными. Мне удалось сбежать оттуда, потому что я познакомился с одной парой, и они мне очень помогли.
Помолчав, он добавил с некоторым смущением:
– Они предложили мне работу в эскорте.
– В эскорте?.. – оторопело спросил Иван. – А что это такое?
Улиссу было явно неловко, и он просто махнул рукой.
– Похоже, слово то ли английское, то ли итальянское. Впрочем, какая разница. Понимаешь, женщины в наше время – не те, что раньше. Они совсем не такие, как нам рассказывают дома. Они теперь стали сильные. В них бурлит энергия. И у них есть желания. Я говорю о плотских желаниях. Они знают, чего хотят, а хотят они мужчин – способных удовлетворить их и помочь вкусить все земные наслаждения. Все, в самом прямом смысле. Ты меня понимаешь?
Нет, Иван ничего не понимал.
– Что ты такое несешь? – спросил он.
Улисс решил раскрыть все карты.
– Я хочу сказать, что ты каждый месяц можешь грести деньги лопатой, если грамотно воспользуешься тем, чем наградила тебя природа. Какой длины у тебя член?
– Что?! – вскричал Иван, думая, что ослышался.
Улисс поднял руку, словно защищаясь.
– Ладно, шучу я, шучу. Давай серьезно. В данный момент я эскортирую трех дам: одна из них – управляющая рекламного агентства, другая – известная актриса, первые фильмы которой называют многообещающими, а третья – доктор, специалист по пластической хирургии. И каждая из них готова отсыпать мне столько бабла, сколько я захочу.
Постепенно до Ивана дошла вся правда, ведь он был не таким уж наивным парнем. Выходит, случилось худшее, что только можно было вообразить, – Улисс продавал свое тело женщинам в обмен на вознаграждение. Это было ничем не лучше проституции. Рот Ивана вдруг наполнила горькая, обжигающая желчь. Едва сдерживая рвотные позывы, он поднялся и широкими шагами направился к выходу.
– Ну, не дури! – воскликнул Улисс, пытаясь удержать его.
Но Иван его не слушал. Он стремглав понесся вниз по лестнице, выскочил на тротуар и, пытаясь удержать равновесие, чуть не сбил с ног какую-то парочку. Не соображая, что делает, Иван пересек бульвар и помчался вперед не разбирая дороги – так быстро он давно не бегал. Прохожие замирали на месте, глядя вслед высоченному негру, который несся вперед, кажется, быстрее самого Тиама Папа Галло[63]. Он толкнул калитку какого-то парка – днем тут было полно колясок с младенцами и детишек постарше на трехколесных велосипедах, но в это время парк был пуст. Иван рухнул на скамейку, и холод тут же проник сквозь одежду к его телу. Тошнота по-прежнему не оставляла его. Он чувствовал себя грязным, оскверненным. Как бы ему хотелось сейчас вернуться в детство, чтобы Симона снова мыла его с ног до головы «Марсельским мылом» и опрокидывала ему на голову тыкву теплой воды. Когда же он, переполненный отвращением к окружающим, нахохлившись, застыл на месте, у скамейки остановился какой-то парень с этакой не оставляющей сомнений улыбкой.
– Вам не холодно? – проворковал он.
У Ивана вскипела кровь, и руки его сами собой – он себя не контролировал – потянулись к горлу очередного развратника. Вот что, выходит, предлагал ему мир: проституция, гомики, эскорт. Вся мерзость в одном флаконе.
Нам удалось с предельной точностью восстановить события этого судьбоносного вечера. Мы не оговорились, именно судьбоносного – ибо, по нашему убеждению, как раз тогда с полной силой расцвел радикализм Ивана, который мы подмечали на всем протяжении нашей истории. Но прежние события его жизни, в том числе гибель его друзей-любовников Аликса и Кристины, все же не привели к столь необратимым изменениям в нем. Но перипетии последних месяцев помогли ему увидеть все в совершенно новом, ослепляющем свете. В смерти Мансура и моральном падении Улисса он распознал перст судьбы.
Вопли бедняги, которого он тряс за ворот, привлекли внимание прохожих, направлявшихся в театр «Батаклан», где в тот вечер шел концерт. Они набросились на Ивана с кулаками и пинками, и им удалось отбить жертву. Но юноша был настолько высок и силен, что ему удалось вырваться у них из рук и броситься наутек. Вскоре он запрыгнул в такси, которое в ожидании пассажиров медленно ползло вдоль бульвара Вольтера. Оказалось, что за рулем находился негр, причем родом с Гваделупы – Флориан Эрнатюс, который, увидав, что человек одной с ним расы попал в беду и за ним гонится толпа белых, не раздумывая, решил прийти на помощь. Такое поведение встречается все реже и поэтому заслуживает отдельного упоминания. Ведь белые, как правило, всегда друг с другом цапаются – вспомнить хотя бы нацистов и евреев. А вот чернокожие, вдохновленные теориями «негритюда»[64] о расовом единении, напротив, полагали, что им всегда нужно стоять друг за друга. В наше время подобные идеи непопулярны.
– Куда вам надо? – спросил он у Ивана, выжимая педаль газа.
– Не знаю… Ах да, отвезите меня в Вийере-ле-Франсуа, – выдохнул тот.
Бессильно растянувшись на заднем сиденье набравшей скорость машины, глядя, как мимо проносятся огни баров и жилых домов, не любивший откровения юноша стал рассказывать о своей жизни.
– Старо как мир, – ответил ему Флориан, пожав плечами. – Думаете, жизнь обошлась со мной иначе? Во-первых, я вообще не знал своего отца. Я донимал мать расспросами, и в конце концов она призналась, что его звали Бонг. Он был с Филиппин и работал уборщиком кают на круизном теплоходе «Императрица морей» – в те годы компания «Кроста» совершала путешествия на Антильские острова. Моя мать тогда работала няней младшего ребенка в богатой семье мулатов, отправившихся в круиз по случаю десятой годовщины свадьбы. Сказала ли она правду? Я так и не выяснил. Все детство я проходил босиком ну или в дешевых кедах, потому что не на что было купить мне пару крепкой обуви. Одно время я трудился на банановых плантациях. Но, к сожалению, в один прекрасный день ураган повалил все пальмы, и я стал безработным. Потом я устроился на свиноферму «Саломон», но вскоре свиньи подхватили лихорадку денге, и ферму закрыли. Новую работу я нашел только в Париже. Эта машина не моя, я ее только арендую.
Но Флориан промолчал о том, что он все эти годы без устали искал отца. Он даже ездил на Ямайку, где находилась штаб-квартира «Кросты», и трижды устраивался туда на кухонные работы. Но среди сотен филиппинцев-уборщиков он не встретил ни одного человека по фамилии Бонг.