Пикей и Лотта наблюдали за ним. За спиной у отца, на стене, висел портрет матери Пикея. И ему казалось, что мать с любопытством смотрит на него и на Лотту, словно она воскресла из мертвых и хочет знать, как он собирается устраивать свою жизнь.
Потом отец соединил их руки и кивнул им с одобрением.
– Прадьюмна Кумар, – произнес он и взглянул на Пикея. – Делай все ради того, чтобы у нее не было причин для слез.
– Обещаю, не будет, пока она со мной, – ответил Пикей.
– А если по ее щекам хоть раз потекут слезы – не позволь им упасть на землю, – продолжил отец. Это означало, что Пикей всегда должен быть рядом, чтобы утешить жену.
Потом отец вручил Лотте подарок – новое сари. Пикей понял, что церемония окончена и теперь они муж и жена, хоть и получили пока только благословение на брак. С формальной точки зрения им нужно было еще пойти в местный суд, чтобы зарегистрировать брак, но они не спешили это делать. «Позже успеется», – решил Пикей.
Неся рюкзаки на головах, они прокладывали себе путь сквозь толпу деревенских жителей, собравшихся, чтобы поглазеть на Пикея и белую женщину, которая носила индийскую одежду. Они никогда не видели ничего подобного. Их откровенно разглядывали, но никто не осмеливался подойти или поздороваться. Успехи Пикея в Нью-Дели вызывали у односельчан уважение и восхищение. Теперь его уже не считали изгоем.
Слух о том, что деревенский парнишка, рисовавший портреты женщины-космонавта, премьер-министра и президента, вернулся домой, распространялся со скоростью лесного пожара. В Бхубанешваре генеральный секретарь Академии художеств пригласил Пикея и Лотту на обед, в знак уважения он лично почтительно выдвинул стулья, чтобы они сели, и вел себя подобострастно. После обеда он предоставил им своего водителя, который должен был отвезти их, куда они пожелают, и отправил на вокзал мальчика-посыльного, чтобы купить для них билеты. Лотте, будто королеве, он подарил серебряную диадему. Король Прадьюмна Кумар и королева Лотта. Казалось, весь мир почтительно застыл в ожидании их приказов.
Чувствуя себя почетными гостями штата Орисса, они отправились на автобусе в Пури, где вместе с другими влюбленными парами гуляли по широкому пляжу, а потом поехали дальше, в Конарак, чтобы посетить храм Солнца с его эротическими скульптурами из Камасутры.
Прежде чем она успела бросить первый взгляд на Черную пагоду, как в старину называли храм моряки, Пикей остановился и попросил Лотту посмотреть прямо перед собой. А потом закрыл ее глаза своими руками.
– Сейчас ты увидишь нечто прекрасное.
Он убрал руки.
– Смотри!
«А если по ее щекам хоть раз потекут слезы – не позволь им упасть на землю».
И она увидела храм с каменным колесом. Таким же колесом, как на картине, которая висела на стене ее лондонской комнаты. Эта картина всегда манила ее, она всегда знала, что изображенное на ней сыграет какую-то роль в ее жизни. И теперь, стоя перед храмом, она расплакалась.
Прошло несколько недель с момента их знакомства, но только здесь, перед храмом, построенным в виде колесницы бога Солнца Сурьи, они впервые поцеловались.
Счастье Пикея вновь было отравлено сомнением. Все казалось ему таким нереальным, будто это был всего лишь сон.
«Разве я, жалкий мальчишка из Атмолика, имею право быть тут, рядом с женщиной, которую люблю?» – думал он.
Сомнения лишали его уверенности в себе. Он тщетно подыскивал слова, пытаясь сказать что-нибудь малозначащее. Простые движения – погладить Лотту по щеке, перебраться через гору мусора и листвы – давались ему с трудом.
По дороге обратно в Бхубанешвар он думал, что, возможно, никогда больше не увидит эти края, ведь его ждет карьера в Нью-Дели и гипотетическое будущее с Лоттой в Европе. Но когда он представил, что ему придется вернуться сюда, то обнаружил, что эта мысль уже не приводит его в ужас. Более того – она кажется вполне приемлемой.
Почему он вообще решил бросить всю эту красоту и переехать в столицу? Здесь осталась его семья и все, что было ему знакомо в жизни. Джунгли так богаты оттенками, они такие густые, таинственные, завораживающие. Манговые деревья и кокосовые пальмы, окутанные утренним туманом, – весь этот пейзаж заставлял его мучиться сомнениями: а правильно ли он поступит, променяв все старое и привычное на новое и незнакомое?
Спустя неделю, когда они уже вернулись в его комнату в Нью-Дели, соседка Диди сообщила, что сюда несколько раз приходила шикарно одетая женщина с дочерью, и обе спрашивали про него. Как выяснилось, это были Пуни и ее мать. Они неоднократно, проходя мимо, интересовались, куда это запропастился Пикей. В конце концов соседка спросила, чего они хотят от Пикея, и тогда мать Пуни рассказала о создавшейся ситуации.
Несмотря на то, что студент-инженер, за которого Пуни должна была выйти замуж, был из знатной семьи, его отец упорствовал, требуя в приданое 50 000 рупий – неслыханную сумму. Такое приданое было только у кинозвезд. Отец Пуни очень хотел выдать ее замуж за инженера из привилегированной касты, но вынужден был признать, что не может себе такого позволить. Поэтому семья попыталась найти Пикея, чтобы попросить его вернуться и жениться на Пуни.
Что за безмозглые люди! С чего это после того, как глава семьи так ужасно с ним обошелся, ему соглашаться вновь иметь с ними дело?
«Я великодушный человек, – решил Пикей. – Но всему есть предел».
Он сообщил Диди и своим друзьям, что женился на шведке – хотя это не было правдой. Его отец провел обряд священного соединения, но они пока не поженились. Однако кто бы стал проверять?
Однажды ночью в Дели, когда они лежали рядышком на полу в комнате Пикея и смотрели на потрескавшийся бетонный потолок, Лотта рассказала о своих предках.
– Когда-то, при короле Адольфе Фредрике и королеве Луизе Ульрике, в Швеции были, совсем как в Индии, четыре касты, – начала она. – Мои предки принадлежали к одной из низших каст, но благодаря своей отваге попали в высокую. В то время король лишился власти, а страной вместо него стали править четыре парламента, по одному на каждую касту, – рассказала Лотта и пояснила: – Этими кастами были дворянство, духовенство, горожане и крестьяне. Тогда за власть боролись две партии. У них были смешные названия: «шляпы» и «колпаки».
– Удивительно. Такое в Индии и представить себе нельзя, – прошептал Пикей. – Люди бы со смеху померли!
– Слушай дальше, – сказала Лотта. – Король и королева были очень недовольны дворянами, которые хотели заполучить слишком много власти и даже пытались узурпировать воспитание их сына Густава. «Партия шляп», состоявшая из знатных чиновников и воинов, постановила, что они и никто другой – и ни в коем случае не родители, – должны воспитывать принца. Только так принц вырастет достойным и справедливым правителем. Королева была вне себя. Она считала, что немыслимо менять предустановленные богом порядки. Тогда она вызвала своих советников, чтобы обсудить с ними, как положить конец этому безобразию. И замыслила государственный переворот, чтобы вернуть королю власть, данную ему богом. Однажды летним вечером, в 1756 году… – продолжала Лотта.
В это же время Роберт Клайв начал борьбу за господство над Индией. «Какое совпадение», – подумал Пикей.
– Я уже рассказывал тебе о Роберте Клайве? – перебил он Лотту. – Я обязательно должен рассказать.
– Потом!
– Завтра!
– Однажды летним вечером, в 1756 году, в Стокгольме начался переворот. Но время еще не пришло. У заговорщиков не было достаточно денег на осуществление своих планов. Время выбрали неподходящее. Но один из ближайших советников королевы спьяну решил все-таки начать переворот. Он известил своих союзников и приказал им выдвигаться. А сам, пошатываясь, поднялся по дворцовой лестнице и сообщил королеве, что переворот начинается. Заговорщики связались с охранниками короля и королевы, среди которых был 22-летний унтер-офицер Даниэль Шедвин. И если бы он последовал их приказу, история моей семьи была бы совсем другой. Мы не стали бы владельцами леса, – сказала Лотта.
– У тебя есть свой лес?
– Не у меня, у моей семьи.
И она стала рассказывать дальше:
– Вместо того чтобы подготовить своих солдат к бою, выдвинуться к расположению «партии шляп» и всех там арестовать, Даниэль пошел к своему начальнику и рассказал ему о происходящем. Так он предупредил предводителя дворянства, шведской касты воинов, – объяснила Лотта.
– В Индии их зовут кшатриями, – заметил Пикей.
– Дворяне мобилизовали свои силы, которые быстро подавили попытку переворота в зародыше. Король и королева получили головомойку от главы церкви. Нескольких заговорщиков казнили. А Даниэль, мой предок, который всех предупредил, получил в награду много золота и купил себе земли и лес. Кроме того, короля заставили пожаловать ему дворянство. Это значит, что он перешел в более высокую касту, – объяснила Лотта Пикею, который удивлялся все больше и больше. – Даниэль стал владельцем большого куска шведских джунглей, а его род обзавелся сине-золотым гербом, на котором были изображены два скрещенных меча с золотыми рукоятями, зеленый лавровый венок с серебряной лентой и девиз: Ob cives servatus[38].
– Как это переводится? – спросил он.
– Это на латыни, но я забыла, что это значит.
– Значит, ты из благородной касты?
– Да, поэтому моя фамилия – фон Шедвин, но мне это не нравится, я все-таки не благороднее всех остальных.
– Лотта, – сказал Пикей. – Ты из высокой касты, а я – из низшей, с самого дна.
Он вспомнил, как бранил его отец Пуни, вспомнил обо всех историях запретной любви между представителями высоких и низких каст, которые заканчивались «убийствами чести».
«А как закончится наша история?» – подумал он и поцеловал ее в лоб.
– Да, но это просто древние предрассудки, – сказала Лотта. – Для меня они ничего не значат.
– У тебя есть лес. Ты предназначена мне судьбой. Если бы все это не произошло с твоей семьей, предсказание бы не сбылось.