Пограничников восхитил его рассказ, по ним это было заметно. А увидев свои мрачные лица, нарисованные углем на бумаге, они и вовсе заулыбались. Всю их суровость как ветром сдуло – на это он и рассчитывал. Обычно все так и получалось. Если твой портрет рисуют – значит, на тебя обратили внимание, в лучшем случае легкой лести достаточно, чтобы самые суровые подобрели.
– Ладно, можешь проезжать, – сказал один из пакистанских пограничников.
– Разве так можно? – спросил другой на урду[40], который Пикей понимал довольно хорошо.
– Почему нет? Парень мирный.
Они подозвали Пикея к себе, и человек, похожий на начальника, вежливо сказал:
– Пожалуйста, сэр, можете ехать дальше.
Полицейские подняли шлагбаум, и Пикей въехал в Пакистан.
Через полчаса он прислонил свой велосипед к полусгнившему деревянному сараю, перед которым стояло несколько плетеных скамеек и низких столиков. Лысый мужчина с мрачным лицом сидел за прилавком, на котором лежали окруженные тучей мух и ос сладости.
Он заказал огромную порцию бириани[41] с курицей и жадно проглотил ее, усевшись на плетеную скамейку.
Громко рыгнув, тщательно вымыв руки и наполнив походную фляжку, Пикей вновь забрался на велосипед, чтобы двинуться дальше. И тут к нему подъехал полицейский джип.
– Паспорт, паспорт! – закричал полицейский, выпрыгнувший из машины еще до того, как она остановилась.
Пикей вытащил свой зеленый индийский паспорт. На нем блестел золотом лев царя Ашоки и было написано алфавитом деванагари «Бхарат Ганараджа», а ниже, латинскими буквами: «Республика Индия». Они долго листали его, вертели в руках, а потом вернули ему и покачали головами.
Полицейские указали на его велосипед и на свой джип. Пикей понял, что они имеют в виду. Забросив велосипед в багажник, они велели ему сесть на заднее сиденье и отвезли его обратно к границе. В Индии пришлось проехать еще 35 километров, чтобы вернуться в Амритсар.
«Если и существует предначертанная нам судьбой дорога, ведущая в будущее, то западни на ней расставлены весьма изобретательно», – думает Пикей. Как будто высшие силы решили, что в рай можно попасть только через все семь земных страданий.
Он сидит на кровати в молодежном хостеле, смотрит, как заходит за крыши домов солнце, слышит крики с минарета, заглушающие карканье ворон в зарослях баньяна, и вновь ощущает надежду. Да, счастье вернулось к нему. Утром в толпе на базаре Гуру он заметил знакомое лицо. Мистер Джайн! Мистер Джайн работал в информационном агентстве в Дели, и когда несколько лет назад они познакомились, выяснилось, что мистер Джайн дружит с его старшим братом. Можно сказать, это друг семьи. И теперь он случайно встретил его в Амритсаре.
Слушая печальные крики с минарета и глядя, как комната погружается в темноту, он с гордостью думает, что не всякий может похвастаться знакомством с таким образованным и высокопоставленным человеком.
Вчера мистер Джайн объяснил ему, что происходит. В теперешних обстоятельствах Пакистан не пускает на свою территорию индийских граждан. Длинноволосые, курящие «травку» хиппи – желанные гости в исламской республике, а вот для всех, у кого есть индийский паспорт, граница на замке, и не важно, насколько прилично они выглядят.
Пикей знал, что в шахский Иран потребуется виза. Но в Пакистан? Индия и Пакистан когда-то были одной страной, и в основе у них одна и та же культура, кухня, язык, обычаи. Зачем вообще нужна граница? Теперь он стыдил себя за неосведомленность. Ведь газеты каждый день писали о разногласиях между Индией и Пакистаном. Сегодня утром на рынке Гуру мистер Джайн неожиданно сказал, что намерен купить Пикею билет на самолет, чтобы он мог долететь до Кабула, минуя Пакистан.
– Это подарок, – сказал он и добавил, что это самое меньшее, что он мог бы для него сделать. – Ты же известный человек. Я читал о тебе в газете.
Пикей низко поклонился, протянул руку, опустился на колени и коснулся его стоп. Счастливая кобра, его змея-покровительница, вновь дала о себе знать.
В хостеле он показывает билет немецкому хиппи, с которым здесь познакомился. Немец вместе с женой возвращается в Европу. У них есть микроавтобус с кроватями и крохотной кухней.
– Пикассо, давай мы отвезем твой велосипед в Кабул на крыше, – предлагает он Пикею.
Они дарят ему маленький мешочек, который на шнурке вешается на шею.
– Это для паспорта, – объясняет немец.
Теперь Пикей выглядит почти так же, как немец и другие европейцы, которых он встречал в последние годы. Как путешествующий хиппи, один из членов клуба Тропы хиппи.
Ревут моторы, его прижимает к сиденью, в животе ёкает. Он записывает в дневник: «Я смотрю из самолета на землю, и мне вдруг кажется: то, что я вижу, – покрытые снегом горы, засушливые равнины, зеленые поля, – гораздо больше и значительней, чем вся моя жизнь. При взгляде на землю с высоты мои каждодневные проблемы кажутся мне смешными, возможности – безграничными, а жизнь – огромной, как небосвод. Проблемы – лишь точки на карте».
Из окошка он видит города, но не различает людей, улицы или машины.
«Высота стирает различия, – пишет он. – Сегодня я впервые лечу на самолете. Я улетаю, чтобы никогда не вернуться. Предсказание в самом деле сбывается».
Амритсар – Кабул (почти) – Амритсар (снова) – Кабул (наконец)
При заходе на посадку в Кабуле что-то идет не так. Самолет вновь набирает высоту и кружит над аэродромом. Пикей в тревоге смотрит на бурую землю внизу, на тоненькие, как шнурки, линии дорог. Самолет поднимается еще выше и улетает. Вибрация стихает и переходит в ровный шум, который кажется ему внеземным. По громкой связи ничего не объявляют. Через час они вновь заходят на посадку.
Оглядевшись, он понимает, что они вернулись в аэропорт Амритсара. Никакого объявления о причинах случившегося нет, а спросить он не решается. Может, погода в Кабуле была неподходящей или на взлетно-посадочной полосе образовалась яма и ее пришлось чинить.
Результат ровно тот же, как и после его поездки в Пакистан: он снова в Индии.
За счет авиакомпании их размещают в гостинице класса люкс и кормят несколько раз в день. Много хорошей еды.
Пикей записывает все, что с ним происходит, в свой дневник, полагая, что сможет опубликовать свои заметки в газетах Ориссы. «Наверняка им будут интересны мои приключения», – уверен он.
Счастливая кобра, его змея-покровительница, вновь дала о себе знать.
В этот раз все оказывается не так безнадежно. Сотрудники авиакомпании Air India обещают, что завтра они полетят в Кабул. И сдерживают слово. На следующее утро прерванное путешествие возобновляется, и Пикей на день позже приземляется в Кабуле.
Автобус везет его из аэропорта по пустым бульварам, вдоль которых стоят деревья без листвы, в центр города. Светло-серые горы на горизонте, голубое небо. Он думает: как мало тут машин по сравнению с Индией. Как мало суеты. Небо такое высокое, а воздух – такой чистый и прохладный.
Сидя у окна и разглядывая Кабул, он вспоминает Лотту. Год назад они стояли на вокзале в Дели. Пришла пора расстаться. Она уезжала на поезде в Амритсар, чтобы встретиться с друзьями и отправиться в долгое путешествие на микроавтобусе назад, в Европу. А он оставался в Индии. Он припоминает объявление по громкой связи, тонкий голос, который кричал по-английски: «Поезд номер два девять ноль четыре «Голден Темпл мэйл» до Амритсара отправляется с первого пути». Вспомнил Пикей и начальника станции, звонившего в колокольчик на платформе и заставляющего заливаться призывным звуком свисток, и сигнальные огни, которые из красных становились зелеными. А паровоз гудел все громче…
– Похоже на сигнал воздушной тревоги, – сказала Лотта, поцеловав его в последний раз и запрыгнув в поезд.
– Да, – рассмеялся Пикей, тогда еще не умирающий от тоски.
Она висела в дверном проеме, пока поезд набирал ход. Он держал ее левую руку в правой ладони, прижимался щекой к ее щеке и быстро шел за скрипучим составом.
«Какая нежная рука, какая мягкая щека», – витая в своих мыслях, он не заметил ограду в конце перрона. Сцена прощания закончилась тем, что он с силой ударился грудью о выступающие металлические перекладины и упал. А когда он поднял голову – поезда уже не было. И Лотты не было. Он чувствовал себя так, словно вместе с ней умчалось вдаль и его будущее.
Плача, он брел с вокзала по торговой улице Чандни-Чоук, обычно полной людей, но пустынной сейчас, незадолго до полуночи. Прошел под мостом Тилак, мимо старого, развалившегося форта Дели и зверинца, по которому всего несколько дней назад они гуляли рука об руку. Он рисовал акварелью руины форта и зверей, а Лотта сидела рядом и смотрела.
Стая собак, которые ночью наглели еще больше, с рычанием двинулась к нему. Но Пикей не испугался, наоборот – он встал перед собаками, расставив ноги, набрал полную грудь воздуха и зарычал в ответ.
– Грызите меня, облезлые дворняги! Жрите меня! Мне все равно! – ревел он.
Собаки приближались уже медленнее и рычали тише, как будто раздумывая над его словами. Когда они оказались у его ног, в которые только что хотели вцепиться, рычание утихло, и они завиляли хвостами. Он открыл газетный кулек с провизией и бросил собакам несколько кусков. Пока они жадно ели, он опустился на землю. Силы оставили его, и он уснул, измотанный рыданиями и долгой дорогой. Собаки устроились рядом и положили на него свои головы.
В ту ночь Пикей спал в окружении пяти делийских уличных дворняг на тротуаре перед городским зоопарком. Ему снились волны, захлестывающие его, и ураганы, вырывающие из земли дома.
Грызите меня, облезлые дворняги!
Жрите меня! Мне все равно!
Незадолго до рассвета его разбудил возобновившийся шум автобусов, которые проносились совсем рядом, скрипя амортизаторами и грохоча кузовами. Пикей приподнялся и уставился в темноту пустым взглядом. Холодный ветер унес остатки дневного тепла. Он замерз – собаки, согревавшие его телами, исчезли.