Сытый, довольный, с полной фляжкой воды и недавно смазанной цепью он едет по 79-му шоссе по направлению к Тегерану, где, как он надеется, его ждет письмо от Лотты.
Судя по отражению в окне, он выглядит как хиппи.
Весеннее солнце согревает его днем, но с наступлением сумерек вечерний холод начинает пощипывать щеки. Тогда он слезает с велосипеда, идет в чайную, пьет там чай, рисует посетителей и после этого получает от кого-нибудь приглашение на ночлег. После Герата он еще ни разу не ночевал в гостинице.
Перед сном он думает о Лотте. Пока он не сомневается в том, что она встретит его с распростертыми объятиями. Его еще не посещала мысль, что она могла изменить свое решение или встретить другого. Он так убежден в силе ее любви, что у сомнений нет шансов.
С момента смерти матери ему словно некуда стало возвращаться. Конечно, в Ориссе живут отец и братья, а в Нью-Дели – товарищи по художественной школе и Партии конгресса, но только мать и Лотту он любит по-настоящему. Мать умерла. К ней нельзя поехать. Зато Лотта по-прежнему где-то там, за горизонтом.
Он уже решил, что либо воссоединится с Лоттой, либо умрет, – третьего варианта нет. Вот почему он так редко ощущает страх. «Будь что будет, и лучше не думать об этом слишком много», – философствует он, изо всех сил крутя педали. Мимо проносятся города и деревни: Каэмшехр, Ширга, Пол-Сефид.
Он осознает, что им движут чувства и он ведет себя нерационально. Он прислушивается только к своему сердцу и эмоциям. Ведь ему предстоит такой далекий путь, сопряженный с огромным количеством опасностей. Риск неудачи слишком велик. В сущности, все его предприятие – утопия. Только перестав мыслить логически, он может продолжать свое путешествие на Запад.
До сих пор он еще не встретил никого, кто бы сказал, что его план – доехать на велосипеде до Швеции – невыполним. Этот маршрут кишит такими же, как он, неутомимыми путешественниками. Эскапистами. Искателями. Помимо хиппи, он встречает мигрантов, ищущих работу, – бедных азиатов, едущих в богатую Европу. Он разделяет с попутчиками мысль, что все возможно.
Когда Пикей рассказывает, что едет на велосипеде в Северную Европу, люди, которых он встречает по дороге, считают это вполне нормальным. В Индии перед отъездом все было по-другому. Друзья отговаривали его от поездки. Так нельзя, говорили они. Велосипед – это для бедняков. Ехать на велосипеде опасно. Велосипедисты медленные. Ничего не выйдет. Это невозможно. Ты себя погубишь. Как они все ошибались!
До сих пор он не встретил ни одного враждебно настроенного человека. Он убежден, что все люди на Тропе хиппи такие – любопытные, позитивные, великодушные и добрые. Надо всю жизнь проводить в движении, думает он, чтобы всю жизнь встречать новых замечательных людей.
Тем временем путешествие через Иран принимает иной характер. Он все реже спит под открытым небом, и с тех пор, как покинул побережье Каспийского моря, еще ни разу не был одинок или голоден. Его снабжают водой, сушеной рыбой, яблоками, апельсинами и финиками, каждую ночь он спит в кровати, не заплатив за это ни единого риала. Щедрость жителей этой благословенной земли объясняется тем, что он индиец. В последние три года Индией правил мусульманский президент Фахруддин Али Ахмед. Когда незадолго до отъезда Пикея президент умер, иранские газеты много писали об индийце-мусульманине, который занял такой высокий пост в индуистской стране. Когда иранцы узнают, что Пикей – индиец, они приходят в восторг, потому что Индия выбрала главой государства представителя мусульманского меньшинства.
Индия котируется высоко, иранцы немного влюблены в индийцев, и это позволяет Пикею ехать дальше по направлению к Европе выспавшимся и сытым.
До сих пор он не встретил ни одного враждебно настроенного человека.
Его старший брат, Пратап, написал книгу, где главный герой – индоариец, который жил три тысячи пятьсот лет назад в степях к северу от Каспийского моря – на прародине индусов. Однажды герой книги отправляется в Персию и Бактрию и, в конце концов, оказывается в царствах Хараппо и Мохенджо-Даро на берегах Инда, где сегодня проходит граница между Индией и Пакистаном. Книга рассказывает о том, как возникли великие индийские цивилизации, о развитии индуизма, но в первую очередь – о системе каст и о том, почему у некоторых индусов светлая кожа, а у других темная.
Книга никогда не публиковалась, но брат сделал в типографии в Атмолике пять копий рукописи и дал экземпляр Пикею, который проглотил книгу в момент, завороженный приключениями и путешествиями.
Он едет от Каспийского моря на юг, и ему кажется, что он идет по стопам героя. «Главный герой книги был светлокожим и двигался на Восток, чтобы свергнуть темнокожих. А у меня темная кожа, и я еду на Запад, чтобы светлокожие приняли меня», – думает он.
Сари – Амоль – Тегеран
Он катит на запад по недавно заасфальтированным дорогам Ирана и поражается богатству и порядку вокруг. Все начинается от самой границы. Афганские пограничники одеты в поношенную и рваную униформу, здание их поста выглядит жалко. На иранской стороне все новое и чистое, иранцы лучше одеты и выглядят здоровее, у них более современные машины, в уличных ресторанах есть роскошные диваны, в которых можно утонуть, и автоматы с бесплатной, холодной, чистой водой. Какой разительный контраст.
Он ехал на запад по побережью Каспийского моря, а потом свернул на юг, к Тегерану. Южнее есть еще одна дорога, она даже ближе, но все хиппи-бусы едут по северной, и он не решается отклониться от маршрута. Пока он едет по Тропе хиппи, ему будут встречаться другие путешественники, которых можно нарисовать, чтобы заработать денег. Кроме того, путешественники могут дать совет или помочь, если у него возникнут трудности.
Когда он рассказывает персам, что он из Индии, они едва не вешаются ему на шею.
– О, Индия! – восклицают они. – Замечательная страна!
– Вы так думаете?
И они рассказывают ему историю, которую он слышал уже множество раз с тех пор, как пересек границу. Историю об индийском президенте и о том, как великодушно было со стороны индуистов избрать мусульманина президентом.
Пикей не считает, что в этом так уж много великодушия: раздача высоких постов – просто еще один способ задобрить меньшинства. Кроме того, президент Индии ничего не решает, вся власть сосредоточена у премьер-министра. Дать представителю религиозного меньшинства высокий, но малозначимый пост – отличная возможность сделать роскошный подарок, не пожертвовав при этом ничем важным.
Но иранцы все равно находятся под впечатлением. Они считают, что на родине Пикея у мусульман такие же права, как и у остальных. И да, по крайней мере на бумаге это так. Один старик рассказывает ему об историке Аль-Бируни, который тысячу лет назад приехал из Персии в Индию. Он утверждал, что индусы сказали ему: нет страны благодатнее Индии, нет короля могущественней индийского, нет религии прекрасней индуизма и нет науки более передовой, чем индийская. Проблема только в том, что Индия – это уже давно не рай на земле, если она вообще когда-то им была. Но старый иранец уверен, что по земле Индии текут молоко и мед.
Если что-то и характерно для его страны, то это не молоко и мед, а трущобы и грязь. Но он не говорит об этом. Он никогда не возражает, потому что так проще всего. Он не хочет разочаровывать иранцев, иллюзии укрепляют дружбу.
Ему нужен отдых. Истощенный и грязный, он все больше напоминает одного из этих странствующих праведников со свалявшимися волосами и покрытым глиной телом. Он останавливается в кемпинге рядом с Мешхедом, распаковывает вещи, сбрасывает вонючую, пропыленную, грязную одежду и крепко трет ее мылом в туалете. Бреется, подстригает волосы в носу, намыливает все тело и принимает горячий душ. После этого он наконец-то чувствует себя снова чистым.
В центре кемпинга находится пруд, а рядом с ним – могила прославленного иранского поэта. На острове посреди пруда есть маленькая мечеть, которая светится в темноте разноцветными огнями. Люди из Мешхеда приезжают сюда на закате, чтобы насладиться покоем и посетить могилу и мечеть. Они устраивают пикники и остаются на весь вечер.
Для Пикея это золотое дно. Он раскладывает мольберт и переводит вывеску, сообщающую, что здесь можно сделать портрет, на персидский. Потом садится и ждет.
Если что-то и характерно для его страны, то это не молоко и мед, а трущобы и грязь.
К нему сразу выстраивается очередь. Он рисует весь вечер, и следующий, и через следующий, и зарабатывает много денег. Иранцы богаты. Пикей замечает, что они приезжают из города на больших блестящих новых машинах, которые выглядят очень дорогими.
На своей табличке он не обозначил стоимость рисунка. Когда его спрашивают об этом, он отвечает: сколько не жалко.
Часто иранцы платят за портрет в пять, а то и в десять раз больше, чем он привык. Кроме того, с ним делятся едой, фруктами, розовой водой.
Единственное, что его по-прежнему беспокоит, – это прибытие в Европу. Он слышал столько предостережений, что начинает верить: путешествие по этой незнакомой, экзотической части света будет проходить не так гладко, как до сих пор.
Тегеран – Казвин
Тегеран – хаотичный город. Машины, повсюду машины. Они должны делить место в узеньких переулочках с грузовиками, автобусами, переполненными повозками и велосипедами. Велосипедисты борются за место на дороге, чтобы их не сбили, и повязывают платок на пол-лица, чтобы не глотать пыль и песок.
Пикей приподнимается на сиденье, крутит педали и постоянно сигналит огромным гудком, который прикрепил на руль, чтобы привлекать к себе внимание при движении. Гудок издает громкий, пронзительный звук. Водители мопедов поворачивают головы, чтобы посмотреть, откуда раздается это гудение. Когда ты медленный и слабый, нужно создавать шум, чтобы тебя не сбили.
Какофония звуков вокруг не мешает ему, однако думать о том, кем он стал, кем был и, может быть, даже кем он будет в стране, куда едет. Он жмет на педали и дистанцируется от окружающего мира.