«Не благодарите меня, благодарите себя», – завершил он свою речь цитатой, которую услышал однажды в выступлении Улофа Пальме[43].
Однажды морозным декабрьским утром Лотта, Эмили, Карл-Сиддхартха и я садимся в самолет в аэропорту «Ландветтер» в Гётеборге, чтобы полететь туда, где раньше простиралось королевство Атмолик. Мы пролетаем над заснеженными сельскохозяйственными угодьями Дании и позеленевшими медными крышами Вены. Мы видим сухие равнины Ирана и лишенные растительности горы Афганистана, по которым более тридцати лет назад я проезжал на моем велосипеде, когда добирался в Швецию. Мы пролетаем над освещенной солнцем долиной реки Ганг и видим медленно ползущие по блестящим рельсам поезда, которые когда-то увезли меня из моей деревни. Под нами земля лесных жителей, где темная и округлая зелень похожа на брокколи. Мы смотрим с высоты на Бенгальский залив, а в глубине материка на длинном желтом песчаном пляже виднеется Черная пагода – храм бога Солнца в Конараке в виде огромной колесницы, – и вот мы приземляемся в родном городе.
Мы берем напрокат машину и едем по разбитым улицам торговых городов Дхенканал и Ангул, сворачиваем с главной улицы и выезжаем на узкую дорогу. Джунгли постепенно смыкаются, и, проехав последний отрезок, мы въезжаем в мою родную деревню.
На деревенской улице нас приветствует оркестр. Восемь мужчин степенно сопровождают наш полноприводный «Шевроле», который теперь должен ехать очень медленно, чтобы не задавить музыкантов. Все повторяется в точности как это было в прошлый раз, когда я приезжал. Как всегда, оркестр играет очень странную мелодию. Барабаны, кларнеты, туба. Жители деревни стоят по краям дороги, смотрят на процессию и приветствуют нас.
Мы живем в доме между горой и рекой. Мы построили его, чтобы было место, куда можно вернуться в любой момент. С тех пор как умерли папа и мама, старого семейного дома больше нет. Здесь я могу заниматься благотворительностью: ставить водяные насосы и координировать школу и центр, который организует уроки для бедных женщин.
Я хочу помочь тем, кому не так повезло в жизни, как мне. Даже если это всего лишь капля в море. Нужно так много сделать. Каждое утро перед нашим домом собираются бедные люди из деревни, чтобы спросить совета.
Мы идем к реке Маханади. На берегу женщины стирают одежду, буйволы и коровы стоят по колено в воде, а крокодилы греются на длинных песчаных отмелях. Нас сопровождает толпа мужчин, женщин и детей из деревни. Рядом со мной идет мой личный телохранитель, военный в черном берете и камуфляжной форме, которого предоставило правительство.
Позади нас деревенский поэт, брахман, который постоянно размахивает палкой, поднимает ее к небу и торжествующе кричит: «Хари Бол!», воздавая хвалу богу. Он поднимает руки и шумно смеется, обнажая красные от постоянного жевания бетеля зубы. Толпа почитателей, брахман и солдат. У меня самая лучшая защита, которую только можно себе представить. Брахман говорит мне, что с 1962 года он регулярно смеется и кричит «Хари Бол!» и поэтому никогда не болеет. Бог вознаграждает преданных. Но Карлу-Сиддхартхе не нравится его однообразная формулировка и поэтому он учит брахмана слову «Привет!» с гётеборгским акцентом. И тогда сельские жители слышат, как брахман с утра до вечера веселым голосом то произносит неизвестные для них слова, то восхваляет своего бога.
На полпути к реке брахман приглашает меня и Лотту в свой дом. Там, в темноте, как и в большинстве индуистских домов, стоит домашний алтарь, но в алтаре возвышается не Шива или Вишну, а картина, на которой нарисованы я и Лотта.
Мы стоим и видим, как брахман падает на колени, поднимает руки и молится на картинку. Я смотрю на Лотту, которая качает головой и улыбается. Мы не верим своим глазам.