на Руси привыкали ко всему. Опять же, некогда особенно им выйдет предаваться бунту и скрежету зубовному. Потому как руки и умы он займет войной. Как же иначе? Все малахольное и придурковатое «демократическое сообщество» пойдет на него с топорами и вилами. Да, на их беду, далеко не дойдет. Президенты и военные министры тоже люди, и, стало быть, начнут гибнуть как снулые мухи. По его верховному велению. И пребудет в рядах врагов смятение и горькая разруха. Война случится быстрая и короткая. Добрые восточные фанатики поддержат его мудрую стратегию всей душой. Их Дружников тоже вознаградит и приблизит. И править будет в долголетии и славе и передаст наследство своему сыну. Тому единственному, любимому, которого невольно и неминуемо сделает сиротой. Но Дружников явит себя не только лучшим на свете отцом, но заменит как-нибудь и мать, и друзей-приятелей, и воспитает себе достойного приемника.
Возможность грядущих ядерных атак в его видениях нисколько будущего владыку мира не испугала. До него, авось, не долетит, править он был согласен и половиной планеты. В пустыне и в смерти так даже сподручней. После из американских штатов всех выселить в Антарктиду! Пусть там нефть копают, если выживут. И будет на земле благодать.
Главное, не отступать и все делать, как задумано. Пока ничего не ведомо в «организации» о Мошкине Вилиме Александровиче. Но вот как поступить с последним, Дружников еще не знал. Смутные тревоги и подозрения бродили в его подсознании, но готовились созреть и явить наружу решение, в существовании которого Дружников был уверен. А Ленку Матвееву побоку. Надо же, простой пешки испугался. Поводить на крючке, обмануть и погубить. И ничего не давать. Расскажет Мошкину? Не успеет. Фирма гарантирует. А что прознает о страховке «организация», так поживем– увидим. Если осуществятся его планы, разве будет в завещании Матвеевой хоть малый толк? Но как же обидно! Проклятый Мошкин одной внутренней силой смог девять лет назад развернуть ход истории и опрокинуть в канаву тяжеловозную государственную телегу. Он же сам, в свою очередь, получается разве жалкой копией в сильно уменьшенном исполнении. И Аню он отныне вынужден удерживать каждодневным, насильственным вторжением в ее суть. Которое неотвратимо ведет к смерти. В то время как паутина удачи, питаемая Мошкиным, ранее справлялась с той же задачей проще и конструктивней, действуя в своей мощи лишь от случая к случаю. Ненависть к бывшему другу вдруг вспыхнула в нем с невозможной оглушительностью и совершенно выжгла из памяти тот факт, что много лет назад Валька Мошкин перевернул с ног на голову целую империю именно ради того, чтобы дать свободу некоему Олегу Дружникову. Во имя любви к последнему и справедливости.
Но тут же Дружников, оставив самоуничижения и сожаления, укорил сам себя в малодушии и трусости, в том, что разнежился и ослабил хватку в борьбе. И не заметил, как плавно перешел от апокалипсического морока собственных фантазий к их действительному и программному осуществлению. Паранойя его мании величия атомным грибом разрослась и раскинулась крыльями теней в реальном, ни в чем не виноватом перед ним, человеческом мире.
Картины, описываемые генералиссимусом своему верному начальнику штаба, возможно, не были столь красочными и умалялись некоторым бытовым косноязычием, но, по сути, в точности повторяли параллельной прямой видения «ОДД». Все же генералиссимус уступал в даре элоквенции литератору Эрнесту Юрьевичу, но от языкового упрощения его знание только выигрывало. Потому что простота в описании невольно добавляла ужаса в восприятие слушателя.
– Теперь я понимаю. Отчего ты молчал. От примитивного «Дружников захочет мирового господства» до твоих «картин» по меньшей мере, простирается бездонная пропасть. Я, кажется, в легком шоке, – Лена попробовала пошутить, но голос ее предательски сорвался петухом и не удержал испуга. – Как может живой человек хотеть всего этого?
– Не знаю. Видимо, как-то может. Были же на свете Гитлер и Сталин, Тамерлан и шах Надир. Теперь время делает новый виток. И новые зверства приходят людям на ум, – спокойно, будто читая лекцию в клубе, предположил генералиссимус.
– Какой там Гитлер! Младенец был твой Гитлер! Да наш «ОДД» ему сто очков вперед бы дал! – сморщилась Лена, как будто вот-вот собиралась расплакаться.
– Может быть, и дал. А может быть, и нет. Кто знает? Вечный двигатель есть только у него. Вот от этой печки нам и предстоит плясать. Понимаешь теперь, какой несвоевременной помехой стало наше письмо? В колеса этой машины палки не сунешь. Она кого хочешь, в пыль готова перемолоть. И ныне стала очень опасна для нас. Знаешь, давай на время забудем, что письмо и встреча вообще были. Вдруг повезет, и Дружников забудет тоже. У него сейчас, наверное, множество своих хлопот.
– Твои слова, да богу в уши! Однако что же, так и будем сидеть, сложа руки? У моря погоды дожидаться? – отозвалась с невеселой критикой Лена, начальник штаба и майор, потерявшая в эту минуту профессиональную хватку и запасной, житейский оптимизм.
– Что ты, Леночка! Некогда нам дожидаться-то. У нас теперь дел невпроворот. Только – знай, успевай-поворачивайся! Четыре наших надежды надо как можно скорей выводить на орбиту к Дружникову. Всем предстоит работать и работать. И Рафе, и Василию Терентьевичу. И в первую очередь, нашему милейшему Эрнесту Юрьевичу. Он пока идет с солидным гандикапом и скоро, наверное, поселится в телевизоре. Ну и ты, конечно, следи за Илоной, там тоже хороший шанс. А к Анюте не ходи. Не дразни гадюку под колодой, – Вилли сказал и замолчал, на мгновение задумавшись. После, словно поборов некое колебание, мягко добавил:
– Леночка, милая, не рискуй излишне и необдуманно, хотя бы ради меня. Помни, я ведь тебя люблю.
– Пусть и неправда, но приятно, – ответила Лена, в сторону и опустив лицо. Но потом посмотрела на генералиссимуса:
– Хорошо. Обещаю не рисковать… может, мне еще повезет и я не увижу, чем все закончится!
Уровень 52. Кадриль над пропастью. Фигура первая
Весна золотилась и играла лучами солнца за пыльными окнами квартиры, призывала к радости и движению, рождала новые надежды и гасила застарелые тревоги. Волей-неволей даже генералиссимус поддался ее обнадеживающему дыханию, взбодрился и повеселел.
А уж как необходимо ему было именно сегодня получить, пусть и от равнодушной природы, малый и нелишний бодрящий заряд. Ибо сегодня случится первый его выход в свет, и может, если необыкновенно повезет, то и последний. Потому что, один выстрел его надежды поразил цель. Эрнест Юрьевич, после почти полугода упорных и кропотливых стараний генералиссимуса, вышел на Дружникова. Нет, разумеется, не лично на него, это было бы слишком замечательно. Но, благодаря пожеланиям Вилли и собственным успехам на общественном и литературном поприще, Эрнест Юрьевич, принятый уже в модном, околоправительственном круге, только что открывший собственное издательство «Русское Отечество», добился «приглашения на бал». То бишь, на мощное светско-общественное мероприятие в честь юбилея Дня Победы, для богатых, знаменитых и всесильных лиц. А в приглашении для «Русского Отечества», не без содействия паутины удачи и прямого подкупа, значился вторым лицом и держатель контрольного пакета акций издательства, господин Мошкин. Заранее было известно и то, что блистательный предприниматель Дружников в сопровождении супруги непременно ожидается и явится покрасоваться в избранном обществе. Значит, у Вилли возникнет определенный шанс приблизиться к Олегу Дмитриевичу на достаточно малое расстояние, и установить, по возможности, долгий зрительный контакт. Что даст отличную от нуля вероятность сконцентрированной в генералиссимусе до температуры плазмы, любви к Дружникову явить себя в последнем, убойном действии. Вилли практического опыта сосредотачиваться мгновенно и по необходимости отнюдь не растерял, даже и приумножил, к тому же ежедневные импульсы двигателя добавляли ему уверенности. Что в нужный миг, искренне и нежно, он сможет сжечь Дружникова своим обожанием дотла.
Никаких угрызений совести в этот день, возможно и решающий, Вилли вовсе не испытывал. Хотя борьба и была. С самим собой и внутри себя. Однако, недолгая и неубедительная, словно несущая эхо уже отгремевших страстей. Слишком ясно и прозрачно представлял генералиссимус ситуацию. И чувство, внушаемое ему Дружниковым, нисколько этой ясности не мешало. Напротив, способствовало становлению его решимости. Ведь, в отличие от трагедии, нависшей над будущим Анюты Булавиновой, это чувство дружеской любви имело мощные корни в прошлом, и искусственным не было. А значит, не было и насильственным, противным природе генералиссимуса. Оно лишь добавляло часть к изначальному и давнему душевному состоянию, которое под влиянием двигателя всего лишь получило новый уклон. В сторону жалостливого исправления судьбы его заблудшего друга. Кое исправление можно произвести одним единственным способом.
Потому что, в последние дни и месяцы размышлений, генералиссимус многое для себя понял о Дружникове. И не без влияния Грачевского. Как был прав Эрнест Юрьевич, некогда в этой комнате и за этим столом говоря о подлинной природе человеческого антихриста! О темном, скрытом опасливо от посторонних глаз, нутре, которое в прискорбных обстоятельствах непременно явит себя во всей красе. Для Вилли в свое время Дружников, будто зазывала в мишурной, актерской лавке, выставил в витрине обманные и привлекательные внешней оболочкой товары. Могучий ум, расчетливый и точный, житейскую дальновидность, завидную храбрость и даже дар некоторого предвидения обстоятельств глобальных масштабов. Эти-то качества для себя и удерживал Вилли, как повод для восхищения. Такую могучую реку, да на мирную бы электростанцию! Сколько света бы было! Ведь не сразу же и не без колебаний вступил Дружников на роковую для него дорогу! И он спорил и вел яростные схватки сам с собой. Но темное нутро победило, и Дружников пожинал плод этой победы. Ах, как Вилли был однажды неправ, сравнив «ОДД» с катастрофическими монстрами прошлых времен. Не был Дружников никаким Адольфом Гитлером. Не был и Наполеоном. Потому что не принес в себе самом никакой, пусть даже бредовой, абстрактной интеллегибельной идеи. Его инстинкты и желания имели лишь природное, чуть ли не бытовое свойство. Нахватать как можно больше, для материального желудка и для удовлетворения чувственных порывов, но коли не дадут, силой отобрать у остальных. Ни к чему в данном случае расти над собой и вообще стремится к заоблачной цели. А чтоб не завидно было Дружникову тем, кто не хлебом единым жив, то пришлось «ОДД» поступить согласно закону Оккама и выбрать из всех возможных решений самое простое. Опустить мир до собственного порядка и изгнать, истребить из него тех, кто меряет человеческую жизнь иной, более достойной мерой. Как следствие, основать царство таких же, как он, разумных, хитрых и подлых животных. В чьих глазах он пребудет вечным кумиром и полубогом. По сути – «коровницыным сыном» с неограниченными возможностями и звериными наклонностями. Паучье царство, с Тифоном во главе, повергнувшее во прах олимпийских богов, вот то будущее, его мечта, без чести, морали и совести, возвращающее человечество в нравственно первобытный век. Воор