уженный, однако, современными средствами пропаганды и истребления. Вплоть до ядерной бомбы. Ибо того, кого не угнетает в сожалениях безвинная гибель одного человека, не устрашит казнь и сотен тысяч людей, некстати подвернувшихся под безжалостный, с гвоздями, каблук.
Пока же, оставив в стороне печальные переживания о возможном будущем человеческой вселенной, Вилли приводил себя в порядок перед зеркалом. Темно-синий, в тонкую, серебристую полоску английский костюм, сидел на нем безупречно, галстук, завязанный еще со вчера заботливой Леночкиной рукой, вроде бы, без повреждений определен на свое место. Ботинки блестят, запонки сияют, длинные, светлые волосы богемно уложены по плечам и придают легкий артистический шарм. По крайней мере, выделят генералиссимуса из толпы и заставят не принимать слишком всерьез его особу, делающую бизнес в духовной сфере. Лена с раннего утра по телефону порывалась примчаться к генералиссимусу на квартиру, проводить его напутственными сборами и навести последний лоск. Но за домом, возможно, следили, а Вилли не хотел привлекать внимания к своему походу раньше времени. Вдруг Дружников узнает о его приглашении или заинтересуется суетой вокруг квартиры? Ни к чему все это. И Леночка поняла, зато умучила телефонными советами. Пока Вилли не посетовал на то, что звонки мешают ему сосредоточиться. В общем, так оно и было.
Дружников же последние полгода вел себя до странности тихо. Чем только лишний раз подтверждал опасения генералиссимуса о полной его боевой готовности к непредсказуемым действиям. Однако, внешне все выглядело естественно и благопристойно. Словно не было ни смены верховной власти, ни грядущих выборов на носу. В президентских гонках Дружников не участвовал и вообще свою кандидатуру не выдвигал. Наоборот, явился с поклоном в общей толпе к новому правителю и умудрился добиться некоторой благосклонности, как близкий к семейству отставного царя человек.
Казалось, поверхностно и обманчиво, что «ОДД» занят исключительно текущими делами и семейными обстоятельствами. Недавно Полина Станиславовна родила ему в законном браке дочь, которую уже окрестили в Богоявленском соборе с участием митрополита Московского. Имя дали в честь матери Дружникова – Раиса. Сама же Полина Станиславовна, по слухам, больших проблем мужу не доставляла, хотя и взбрыкивала иногда. Да и как же иначе, если Дружников по-прежнему львиную долю редкого свободного времени проводил не где-нибудь, в бывшей своей гражданской семье. А там, поди разбери, с кем он это время проводит, со старшим сыном или с его матерью? Чего таить, мать маленького Павлика настоящая раскрасавица, не убавить, не прибавить. Полина Станиславовна однажды ездила специально посмотреть на нее со стороны, издалека и в тайне. Посмотрела. И сделала вывод. Никто и никогда по доброй воле такую женщину не бросит, разве что, совсем не в своем уме. Стало быть, повод для беспокойства имеется, да еще какой. Но Полина Станиславовна переживала недолго, а вскоре оставила беспокойство совсем. Временное ее умопомрачение от внезапных приливов любви к своему супругу прошло (двигателю Дружникова было к счастью не до нее), а нынешнее полузамужнее положение вполне Полину Станиславовну устраивало. Приятностей от общества Дружникова она не испытывала, денег и уважения имела вдоволь, куда больше прежнего, да и Дружников ее в расходах и капризах негласно поощрял. С рождением дочери нашлась и цель в жизни. Порой Полина Станиславовна ощущала нечто близкое к чувству благодарности по отношению к Анюте Булавиновой. За то, что та, неведомо для себя самой, избавила Полину Станиславовну от лишнего внимания со стороны нелюбимого мужа, и, таким образом, предоставила законной жене Дружникова относительную свободу и возможность наслаждаться молодостью и ее благами. Анюту же Полина Станиславовна ни в чем не винила. Только удивлялась. Но, как говорится, на вкус и цвет… и так далее. Хотя относительно вкуса Анюты Булавиновой у нынешней жены Дружникова имелись великие сомнения. И Полина Станиславовна, по привычке, распространенной в ее кругу, приписала неотразимость своего мужа для госпожи Булавиновой исключительно великой силе денежных знаков. Впрочем, разве ее самое не продали в свое время тому же Дружникову? На этом соображении Полина Станиславовна успокоилась окончательно. Соприкасалась с мужем лишь на протокольных мероприятиях, да изредка дома, была вполне счастлива в роли молодой мамы и официальной супруги значительного человека.
Генералиссимус встретился с Эрнестом Юрьевичем на площади Гагарина, где и пересел в машину писателя. Не потому, что не доверял своему Косте, а просто не хотел ставить подневольного человека в трудную ситуацию. Что Костя вынужден доносить о каждом шаге своего хозяина, Вилли был превосходным образом осведомлен. Сам же Костя ему в этом и сознался давным-давно, не желая допускать двусмысленностей в отношениях. И даже выразил как-то готовность вводить в намеренное заблуждение опекуна Каркушу, если хозяин увидит в том нужду. Но Вилли, сердечно поблагодарив Костю, от опасной затеи отказался. Костя был на своем месте, и рисковать его отставкой генералиссимусу не хотелось. Помощь, которую мог при случае оказать Костя, не представляла большой величины, игра не стоила свеч. Однако, про себя генералиссимус держал преданность своего шофера в поле зрения и в запасе, просто так, на всякий случай.
В настоящий момент Костя мог сообщить о шефе весьма безобидную информацию. Встретился с Грачевским, пересел в его серебристый «мерседес» и умчался неведомо куда, не удосужившись доложить водителю о собственных планах.
Эрнест Юрьевич разъезжал уже и на «мерседесе», пусть не самой крутой модели, но достаточно новом и представительном. Но не мог, бедняга, до сих пор понять и принять факт свалившегося на него везения. И новая машина, и не сравнимое с прежним благосостояние, поклонники и поклонницы его таланта, старые и из поколения молодого, и досужая общественность, чуть ли не благоговейно отныне внимающая каждому его экранному и печатному слову, и собственное издательство, в недалеком будущем, собственная же остросоциальная передача на телеканале. Все это казалось Эрнесту Юрьевичу случайным и чрезмерным, оттого несколько тягостным. Но Грачевский, как мог и в чем мог, старался сослужить преданную службу своему молодому другу, был ныне одним из самых рьяных «Крестоносцев удачи».
К сегодняшнему походу Эрнест Юрьевич тоже подготовился основательно, чтобы не ударить в грязь лицом и облегчить непростую миссию генералиссимуса. Приодетый с небрежным шиком скучающего аристократа, Эрнест Юрьевич производил этим днем особенно выгодное впечатление. Такой легкий и антуражный барин мог позволить себе свободно, без стеснения подойти к любой высокопоставленной группе лиц и завязать непринужденную беседу, тем самым доставить генералиссимуса в толпе гостей к необходимому для дела месту.
В Колонном Зале бывшего Дома Союзов уже клубился и роился приглашенный люд, фуршет набирал обороты, скоро предстоял приезда мэра и персон из новой администрации, ждали и долгую речь облеченного полномочиями маршала, то ли авиации и то ли еще какого рода войск, никто не знал точно. После чего должно было состояться чествование сохранившихся до новых времен ветеранов войны генеральского звания, после предполагался вечерний разъезд по интересам.
Эрнест Юрьевич и Вилли медленно и чинно сновали в толпе. Где задерживались на необязательную, краткую беседу, где протекали мимо, как вода в песок. Вдалеке мелькнула уже габаритная фигура Квитницкого, добившегося таки в новой Думе вожделенного места. Семен Адамович сопровождал, с тягостной для него деликатностью, супругу Дружникова, юную Полину Станиславовну. Узрев среди гостей генералиссимуса, Квитницкий на миг застыл в изумлении, отвалил жирную челюсть, но тут же проследовал далее, не кивнув и не подав вида, что узнал бывшего и отставного в опале компаньона. Однако, Полину Станиславовну немедленно постарался увести подальше прочь от опасного места. Во избежание, не дай бог, неприятной ситуации. Самого Дружникова среди гостей пока обнаружить крестоносцам не удалось.
Зато, к великому своему изумлению Вилли углядел в водовороте разодетых гостей скромную особу Иванушки Каркуши. Что казалось само по себе странным. Не его ранга это мероприятие, да и не охоч Иванушка до подобных развлечений. Стало быть, мог явиться сюда только в приказном порядке. Или кого-то заменял. Или… Думать о последнем, возможном варианте Вилли не хотелось. Каркуша был один, и мало кого знал из присутствующих, но растерянным не выглядел, напротив, будто бы рыскал взглядом в толпе. Генералиссимус, не слишком раздумывая, догадался, кого мог искать Каркуша, и решил не томить, облегчить Иванушке задачу. Попросил Эрнеста Юрьевича пока что занять себя приятной беседой с кем-либо из нужных людей, а сам неспешно отправился навстречу.
Каркуша вскоре тоже в свою очередь засек долгую фигуру генералиссимуса, и поспешил с усердием сократить расстояние между собой и своим «подопечным».
– Здравствуйте, Каркуша! – поздоровался первым Вилли, и в знак мирных намерений подал руку.
Иванушка руку принял, но в лицо не посмотрел, то и дело убегал глазами мимо. Но не из смущения. Необычное напряжение чувствовалось и в его рукопожатии, и во всем нынешнем поведении. Словно Каркуша о чем-то торговался сам с собой, никак не мог сговориться, и до той поры не рисковал смотреть открыто на собеседника. Вилли ничего другого не оставалось, как взять инициативу разговора на себя. Что в данный момент было равносильно осторожному прохождению тяжелого крейсера через минное береговое заграждение. Но мямлить и трусить тоже не имело особенной выгоды для дела.
– Что же, Каркуша, вы даже здесь не оставляете меня без присмотра? Я, вроде ни разу не дал вам оснований заподозрить меня в нарушении договора. Впрочем, любопытство – не порок. А дальше вы знаете, – пошутил, но и укорил в неблаговидности генералиссимус.
– Меня послали, – коротко ответил Иванушка. На юмор он не откликнулся, но и не пресек лишний разговор.