яется по воскресеньям. Но начальника гаража на месте не было, да и немудрено в выходной. Ребята предложили южному человеку, по виду натуральному абреку, прийти в понедельник. Тогда, мол, не обидят. Они бы и сами дали, но люди подневольные, простые работяги, разве у них те суммы! Дюжий кавказец поворчал на ломаном русском, сказал, что в понедельник и без их совета явится непременно. А пока пройдется по гаражу, посмотрит на всякий случай, где и чего. На предмет иных нарушений. И пошел. Ни сторож, ни ребята не посмели ему возразить, да и бицепсы эколога внушали уважение. После, осмотрев помещения, кавказец ушел, да напоследок обозвал вахтера «старым козлом», за то, что сторож посоветовал добру молодцу не дурака валять на ерундовой службе, но при такой силище заняться ручным трудом. На стройке или на заводе, а не сшибать рубли себе на сациви.
До Котельнической было пока далеко. Лена машину не гнала, торопиться не хотела. Пусть Дружников как следует, пообедает, может в последний раз, да и после трапезы даже самый свирепый недруг впадает в желудочное благодушие. Проезжали тем временем по бульварному кольцу, скоро Варварка и Китай-город, а там гостиница Россия, за ней и поворот на набережную. Старую, рыжую копейку, грязную и неказистую, тащившуюся за ними в небольшой пробке, ни Лена, ни генералиссимус не заметили. А и заметили бы, так только посмеялись над долгожителем советского автопрома. Какая уж тут слежка, если в заторах кругом тебя одни и те же тачки, и рады бы разъехаться, но некуда. Оттого стоят рядком, импортные, скоростные «боинги», и отечественные стрекозы. Куда деваться? Вот и копейка стоит, и традиционный кавказец, не из богатых, за рулем. Кепка до бровей, нос висит над бульдожьим, небритым подбородком. Небось, выехал полевачить, и угодил. Что же, на бульварах всегда пробки, даже в воскресный день. Не такие большие, как в будни, но случаются.
– А в сам подъезд нас пустят? – вдруг забеспокоился Вилли. Слишком быстро все происходило на этот раз, и не все детали предстоящего сражения он смог уяснить.
– Пустят. С моим удостоверением. Охрана у Дружникова только на этаже. Больше для понта, хотя лоси там стоят видные. Наш будущий, великий диктатор, как и раньше, на двигатель надеется, – со злорадством констатировала факт Лена.
– Лишь бы Аня ответила на звонок! Лишь бы ответила! – почти молился Вилли.
– Ну, трубку она не снимет, об этом уговора не было. А выйдет ли она к двери или нет, мы сможем узнать лишь на месте, – в который раз терпеливо пояснила Лена. – Нельзя ей отвечать. И так Дружников забеспокоится, откуда незнакомый телефон, да почему звонит. Но это, пусть. Только бы Анюта успела взять Павлика и выйти навстречу. Поэтому, звонок дадим в самый последний момент, за один лестничный пролет.
– А Павлика зачем? – удивился Вилли новой, неоговоренной детали.
– Затем. При сыне Дружников ничего лишнего себе не позволит и охране не даст. Не станет он ребенка травмировать. Захочет все миром утрясти. А пока он будет утрясать… Ну, тут уж ты не зевай, но, как в анекдоте, бери топор и бей тещу по голове!
– Постараюсь. Однако и мне время нужно, – осторожно предупредил Вилли.
– И много нужно? – спросила Лена.
– Не знаю. Но настроиться попробую заранее. На горячую дружескую любовь. Прямо каламбур получается. Дружеская любовь к Дружникову, – пошутил Вилли, а сам даже не улыбнулся. – Я подобный «опыт» имел всего раз. Да так напугался, что мало запомнил. Хотя одно ощущение определенно осталось: мне бы его только зацепить вихрем. Дальше ни он, ни я расцепиться не сможем. До конца.
– Дай-то бог, – пожелала ему Лена.
«Фольксваген» выезжал уже на просторную дорогу, что вела понизу, мимо гостиницы «Россия». Рыжая копейка давно отстала и куда делась, было неизвестно и все равно. А, не доезжая каких-то ста метров до светофора перед набережной, у «фольксвагена» вдруг выстрелило колесо. Машинка, непробиваемая и защищенная в смысле пассажирского салона, пошла юзом. Как ни старалась Лена, все-таки врезалась на малом ходу в бок красавцу-«ниссану», степенно плывшему по противоположной полосе дороги, и не сумевшему вовремя увернуться. Вилли чертыхнулся, Лена в сердцах ударила по рулю. Но, делать нечего, нужно было выходить навстречу разгневанному водителю золотистой «Максимы» принимать упреки и денежные претензии. Впрочем, время у них еще имелось в запасе. Лена надеялась и на свой майорский статус, который не позволит невинно пострадавшей стороне распоясаться, а скорее заставит пойти на быстрое соглашение.
Так Лена и генералиссимус покинули пуленепробиваемый и гарантированно надежный салон «фольксвагена», пошли с виноватым видом к грозному и уже начавшему орать, водителю «ниссана». Погода стояла отвратительная. Утреннее, мартовское солнышко, сменилось здоровенной тучей во все небо, сыпал даже не снег, а всамделишный, холодный дождь. Вилли на дождь подосадовал, хоть были у них на Котельнической иные дела, но не хотелось ему предстать перед Аней эдакой мокрой курицей.
Лена быстро успокоила противную сторону красной книжицей, и с долей интереса принялась осматривать злополучное колесо, явившееся причиной аварии. А посмотреть было на что. Покрышка оказалась не просто пробитой или лопнувшей от напряжения, ее слово бы разнесло в клочья гранатой, от резины почти ничего не осталось, и последние метры «фольксваген» скользил, чуть ли не на ободе. Лена нахмурилась и беспокойно огляделась вокруг. Травмированная необычным образом покрышка навела ее на тревожные мысли. Но все выглядело спокойным и в повседневном течении.
Беспокойное пребывало в ином месте, и его Лена увидеть никак не могла. Рыжая копейка, неприметно волочившаяся в хвосте по бульвару, теперь стояла у бетонной бровки на верхней, открытой парковочной террасе гостиницы, правое окно ее было наполовину приспущенным. Кавказец за рулем давно избавился от своего «аэродрома», и если бы Вилли вдруг увидел его лицо, то немедленно опознал бы давнего своего знакомца Муслима. Рядом с Муслимом лежал дистанционный передатчик, ненужный более, и блестяще отыгравший свою роль. Потому что, исправно послал сигнал тонкому, незаметному в колесной грязи кусочку пластиковой взрывчатки, микроскопическому, но достаточному, чтобы лишить автомобиль способности передвигаться. И авария приключилась удачная. На такой везение Муслим не рассчитывал.
С утра все не сразу и не очень-то задалось. Засветился он в гараже. Виноват был сторож, даром что «старый козел», Муслиму бы смолчать, да гордая кровь взяла верх. И обвинение старого дурня было несправедливым. Муслим занимался именно что, ручным трудом. Совершенствовал силы и навыки, исправно и со старанием, и в гиревом спорте, и на тренажерах, и со специальным, нанятым для их охранной группы инструктором, отставником ГРУ. Задание шефа вообще-то представлялось пустяковым. В смысле реализации, а что заказанная особа состоит на службе в федеральных органах, Муслима заботило мало. Хозяину лучше знать, подо что какое пахать поле.
Позицию он занял заранее, неказистая копейка имела мощнейший движок – Муслим успел понаблюдать и крах колеса, и аварию уже в оптический прицел винтовки. Собранная, она лежала едва укрытая на заднем сидении, ментов Муслим не боялся. Хозяин заверил его, что патрулей по дороге не случится, а его слову Муслим привык верить. Дружников же на всякий случай прикрыл своего посланца пожеланием, оттого и столкновение с «ниссаном» вышло в жилу.
Он видел, как клиент его склоняется к колесу, как озабоченно озирается, поворачивается в его сторону, и решил не тянуть, исполнить все тут же, в удобный момент. Муслим плавно нажал на курок дважды. И две пули вошли в тело. Одна в грудь, вторая в горло. Оба ранения были смертельны, Муслим это знал. Стрелять в голову не стал, все же женщина и красивая, ни к чему уродовать лицо. Бросил винтовку на сидение, не спеша, надел кепку и замотался шарфом. Потом вышел из копейки прочь и зашагал упругой походкой к метро. Кому надо, пусть ищут, только ничего не найдут. Винтовка новехонькая, отпечатков нигде и никаких. А что кавказец, так их пол-Москвы. Все, как инструктор учил. Все же пульт взял с собой, раскрошил в кармане, сжав кулак, и выкинул обломки у метро в общественную урну. Не лишне насчет взрыва колеса следователю и мозги поломать.
Вилли в момент выстрела смотрел на уничтоженную покрышку, и водитель «ниссана», отшумев, подле него тоже дивился на редкое зрелище, качал головой – ну и ну, дела! Когда раздались два омерзительных, чавкающих звука, Лена громко охнула и стала оседать на землю, схватившись рукой за горло. Вилли, не поняв абсолютно, что случилось, подхватил ее сзади под мышки, в обнимку, пытаясь удержать. И вдруг под пальцами его потекло горячее, он глянул и увидел реку крови, заливающую Лене грудь и живот. Оранжевая, демисезонная дубленка в секунды превратилась в кафтан деда Мороза, кровотечение было немыслимо страшным. Рядом по бабьи кричал водитель «ниссана». У генералиссимуса сами собой подкосились ноги, он осел на асфальт, держа в объятиях Лену. На ум приходило пока только одно – любой ценой остановить эти убийственные потоки крови. Вилли стал свободной ладонью зажимать ужасную дыру в горле, перепачкался по локоть, но не добился ничего. И тут Лена дотянулась до него, отвела его руку в сторону. Тогда он понял, что все безнадежно кончено, и посмотрел ей в лицо. Белое, почти уже безжизненное, а на губах выступала, вздуваясь пузырями, розовая пена. Как-то сразу Вилли догадался, что это кровь, перемешанная с дождем, и оттого утратившая свой природный цвет. Он осознал, что перед ним и есть сама смерть, хотел еще что-то сказать, чтобы Лена его сейчас же, непременно услышала, прежде чем уйти, и бог, либо ангел, сжалился над ним, у него получилось важное и самое главное:
– Я люблю тебя. И буду любить. Я никогда бы не бросил тебя, не ушел бы к Анюте, ты слышишь?!! – Вилли закричал, громко и ужасно. Водитель «ниссана», звонивший уже в милицию по сотовому, от неожиданности этого крика выронил мобильный в дорожную грязь.